Сердце Скал. Зверь (джен)

Тусклый свет пасмурного осеннего дня заливал Капитулярный зал Нохского аббатства. Только что закончился приём иноземных послов, всё время мятежа просидевших тихо в ожидании чья возьмёт. Но сегодня Гайифа и Дриксен подняли головы, учуяв появившуюся возможность для политического торга. Они явились в Ноху — точь-в-точь стайка осанистых гусаков, предшествуемая вожаком, послом Гамбрином.

Ричард понял сразу: Алва не намерен торговаться. Ворон держался как настоящий анакс и, судя по иронической усмешке, временами кривившей его губы, готовил послам какой-то неприятный сюрприз. Гамбрин тоже почувствовал это: он быстро отступил и, выразив свои соболезнования по случаю смерти короля и кардинала, удалился, увлекая за собой всю гусиную стаю.

Ричард отстоял приём за правым плечом Верховного правителя, как и положено Повелителю Скал. По левую руку от себя Алва расположил какого-то вассала Волн, долженствующего представлять особу юного герцога Питера-Иммануила. Ричард узнал этого дворянина — кажется, он был одним из тех, кто перенёс в Ноху тело Валентина Придда, но так и не смог вспомнить его имени. Здесь же присутствовали церковные власти: бывший епископ Олларии Агний, назначенный новым кардиналом Талига, и настоятели крупнейших соборов столицы.

После ухода послов Алва обратился к ним.

— Похороны короля Фердинанда и вашего предшественника Сильвестра должны состояться в следующем месяце, — произнёс он ровным безэмоциональным голосом, обернувшись к новому кардиналу. — Позаботьтесь о том, чтобы тела были выставлены в Ружском дворце как можно скорее. Прощание должно начаться на этой неделе. Нашей резиденцией на этот месяц останется Ноха.

Кардинал Агний склонился в низком поклоне.

— Что же касается тел герцога Валентина Придда и его брата Клауса… — продолжал Алва, но прервался, видимо, непроизвольно.

— Церковь готова принять их в Соборе Святой Октавии, ваша светлость, — негромко прошелестел Агний и добавил не без желчи: — Пусть добрые жители Олларии видят, что Манрики не остановились перед убийством ребёнка после того, как подняли руку на его высокопреосвященство! Злодеи и святотатцы! — Он даже скрипнул зубами от негодования.

Алва ограничился кивком в знак согласия и продолжал, повернувшись к Главному прокурору Орильяну:

— Опеку над новым герцогом Питером-Иммануилом я беру на себя. Пусть его сегодня же увезут в Кэналлоа… Оповестите его родных, маркиз, и передайте капитану Марено, что мои инструкции находятся в этом пакете.

Маркиз Орильян молча забрал пакет и, не говоря ни слова, откланялся.

— Но, ваша светлость… — неуверенным тоном снова начал Агний. — Как же быть с этим бедным мальчиком, Шарлем Сэц-Ариго, сыном королевы? Его нужно вырвать из рук преступников и негодяев, насильственно захвативших его!

— Уверен, что Манрики побегут вместе с ним в Ноймар, — вставил граф Вейсдорн.

— Если так, то мои люди задержат их, — заметил полковник Ансел. — Я отправил погоню на Северный тракт, как только стало известно, что заговорщики удрали.

— Это хорошо, но недостаточно, — холодно бросил ему Алва. — Оповестите все заставы на дорогах, отправьте эстафеты. Ночью я написал герцогу Ноймаринену, чтобы он забрал наследника, если Манрики привезут его в Ноймар, и под охраной доставил в Олларию. Я надеюсь, ваше высокопреосвященство, что политику вы предоставите нам, — продолжал он, поворачиваясь к Агнию. — Сосредоточьте своё внимание на церковных службах и панихидах по погибшим.

Это прозвучало как отповедь. Агний смиренно склонил голову и поспешил удалиться. Святые отцы кинулись за ним следом.

Шарль Сэц-Ариго, сын королевы! Неужели маленькому Карлу Оллару отныне предстоит называться этим именем? Ричард поёжился от внезапного сквозняка. Капитулярный зал Нохи был холоден, как камни, из которых его когда-то сложили. Сквозь огромные окна с частыми переплётами виднелся Двор Магнуса с полуразрушенными службами, а слева — заброшенный сад, при истинниках именовавшийся Садом Секретов. Тоскливая картина запустения открывалась отовсюду, откуда ни глянь.

Кажется, на мгновение она приковала к себе внимание Алвы. Ворон застыл, созерцая унылый пейзаж за окном. Возможно, он просто ненадолго уснул стоя, вперившись в пустое пространство широко раскрытыми глазами.

— Вы свободны, господа, — произнёс он наконец, не отворачивая головы от окна. — Вейсдорн! Мы обсудим назначения на вакантные должности завтра. А пока прикажите перенести тело генерала Манрика в Нохскую церковь. Я не хочу, чтобы оно стало объектом надругательств. Семейная верность, пусть и неоправданная, требует уважения. Герцог Окделл! — окликнул он Дика, когда тот уже собирался последовать примеру остальных и выйти. — Останьтесь.

Ричард остановился. Караульные захлопнули двери, отрезая Капитулярный зал от коридора, и, оглянувшись, юноша увидел, что маска отрешённого спокойствия сползла у Алвы с лица. Теперь, когда они остались наедине, на нём ясно читалась усталость и хмурая сосредоточенность.

— Вы составили план Нохского аббатства, как я просил вас, Ричард? — спросил Ворон, с силой проводя руками по глазам.

Они почти не виделись накануне: пока Алва брал Ружский дворец и особняк Манриков — два последних оплота мятежа — Ричард исследовал аббатство в сопровождении своих людей и вездесущего Рамиро. Ночью же Ворон был занят несчастным Питером-Иммануилом и приватными переговорами с Домом Волн.

Сняв футляр с картами с шеи Рамиро (Гиллалун сплёл литтэну ошейник ещё в Гальтаре по просьбе своего господина), Ричард разложил бумаги на столе. Чертёж получился удачный: рука у Дика была твёрдая и глазомер безошибочный. Чёткие линии, словно выведеннные опытным инженером или архитектором, складывались в ясную, легко читаемую картину.

— Вижу, у вас был прекрасный учитель, — бросил Алва словно невзначай, мельком скользнув взглядом по лицу своего бывшего оруженосца, и Дику вдруг почудилась теплота в синих глазах.

«Это что, похвала?» — спросил он про себя, искоса посмотрев на Ворона. Однако тот уже полностью погрузился в изучение бумаг.

В плане Ноха представляла собой семиугольник, в центре которого располагалась величественная церковь, построенная в форме семилучёвой звезды. В прошлом в каждом луче находился алтарь, посвящённый одному из семи атрибутов Создателя. Главный алтарь — Истины — указывал прямо на одноимённую Башню, самую мощную из семи, возвышавшихся над стенами аббатства. Алтарь и Башня были ориентированы на юг, на Агарис.

Слева от Башни Истины во внутреннем дворе располагалась Палата аббата (где Алва устроил свои временные покои), а справа — Палата Магнуса, в Капитулярном зале которой они сейчас находились. Между Палатами и прямо перед Башней когда-то был разбит Сад Секретов. Теперь он весь зарос бурьяном, так что от его прежнего великолепия не осталось и следа.

— В целом это совпадает со старыми планами из Королевской библиотеки, — задумчиво протянул Алва, скользя пальцем по линиям плана. — За исключением вот этих полостей в стенах и под садом. Это потайные ходы?

— И скрытые комнаты, монсеньор, — подтвердил Дик. — Вот здесь, — и он ткнул в стену между Башней Истины и Палатой Магнуса, — находилась лаборатория, должно быть, для алхимических опытов. Я приказал моим людям выбить дверь, и они обнаружили внутри печь и целый стеллаж с колбами и порошками. А вот тут, напротив, было что-то вроде зверинца: все стены от пола до потолка уставлены клетями. Кажется, истинники держали в них крыс, — добавил он, вздрогнув от отвращения. — Металлические решётки все прогрызены изнутри.

— Истинники всегда питали слабость к крысам, — усмехнулся Алва. — И, похоже, взаимную.

— Здесь, под Двором аббата, устроен склеп… — продолжал было Дик, но Алва перебил его.

— А сама Башня? — спросил он. — Я не вижу в ней комнат. Вы не успели исследовать её? Вам не хватило времени?

Ричард слегка замялся.

— Отчасти, — признался он. — Но главное в том, что здесь как будто какое-то слепое пятно, монсеньор. Мне стоит только закрыть глаза, как я вижу всё, что нас окружает: стены, переходы, комнаты, какими бы тайными они ни были… Но не эту Башню. Она словно запечатана. Я не вижу входа. Я не могу проникнуть в неё даже мысленно, как ни пытаюсь.

Алва поднял на него внимательный взгляд.

— Вы уже говорили мне, что видите аббатство мысленно, — сказал он. — Но почему? Благодаря вашему литтэну? Это он ведёт вас?

Словно почувствовав, что речь идёт о нём, Рамиро, до этого вертевшийся у Дика под ногами, пролез длинной мордой прямо под левую руку Алвы, и тот машинально погладил пса, отчего Рамиро блаженно зажмурился.

— Нет, — ответил Дик, немного обидевшись: разве сам по себе он не обладает способностями, положенными истинному Окделлу? — Рамиро здесь не при чём. То есть он тоже может ориентироваться в аббатстве. Но меня ведёт не он, а здешние камни. Когда я касаюсь стен, они словно бы говорят со мною. Не знаю, как правильнее описать вам это, монсеньор. Вероятно, это потому, что они чуют во мне своего Повелителя. А Рамиро, он… Он просто меня охраняет.

— Вы слышите камни? — переспросил Алва. — С каких это пор?

— После Лабиринта, монсеньор.

Алва отвлёкся от плана и левой ладонью приподнял голову Рамиро. Низкое осеннее солнце, внезапно выглянув из-за туч, осветило довольную морду дейты и рассыпало вокруг на полу круглые блики, похожие на золотые монеты.

— А ваш литтэн? Где вы его нашли?

— В катакомбах под Гальтарой, — пояснил Дик. — Он, кажется, спал, а я разбудил его.

— Разбудили? Как? Назвав его Рамиро? — насмешливо спросил Алва. — Имя моего предка обладает магическим действием?

Дик насупился: неужели Ворон издевается?

— Нет, — буркнул он. — Я думаю, его разбудила моя кровь. Я… Я упал в катакомбах и расшиб голову, а брызги крови попали на фреску, в которой он спал. Он ведь может становится тенью, — похвастал Ричард, с гордостью любуясь Рамиро.

Алва чуть заметно вздрогнул.

— Литтэны питаются кровью? — быстро спросил он. Его ласкающая ладонь замерла и соскользнула с собачьей морды. — Вы кормите этого пса кровью? Своей или чужой?

Ричард удивлённо замер: вопрос показался ему до того диким, что он с минуту промедлил с ответом, соображая, не померещилось ли ему.

— Ну же! — властно поторопил его Алва. — Вы даёте ему свою кровь? Или кровь ваших вассалов? Как часто? И каким образом?

— Никак, эр Рокэ, — оторопело отозвался Ричард. — Рамиро же… э-э… не клоп. По крови он просто узнал меня. Вот и всё.

Алва уселся на край крепкого дубового стола, стоявшего в центре Капитулярного зала, небрежным жестом отодвинув план аббатства, который только что рассматривал.

— А знаете, юноша, — произнёс он лёгким светским тоном, — что вкус человеческой крови особенно ценят крысы? Один любопытный сьентифик провёл такой опыт: давал им кровь, которую лекари выпускали из вен своих больных. Так его питомцы ели её в четыре раза чаще, чем что-либо иное. Не удивлюсь, если здешние истинники тоже проделывали что-то подобное. Скажите: ваш литтэн случайно не похож в этом отношении на любимцев здешних уважаемых монахов? Ему не случалось кусать вас или ваших людей, чтобы попробовать вашу кровь на вкус?

Дик вытаращился на Алву, полностью утратив дар речи. Что за дикий, бессмысленный бред? Зачем Алва рассказывает ему про несуразные опыты какого-то полоумного сьентифика? Неужели он всерьёз считает Рамиро… кем? Крысой?

Литтэн, тоже обиженный внезапным пренебрежением Ворона, потряс головой и разочаровано чихнул.

— М-м… монсеньор… — промычал Ричард, сам не зная толком, что хочет сказать. — Но Рамиро… не совсем пёс. Он — гончая Лита. Он не нуждается в обычной пище.

— А в чём он нуждается? — поинтересовался Ворон небрежно. — Если ему нужна не кровь, то что? Может быть… А скажите-ка мне, юноша, — продолжал он, внезапно нахмурившись, — не случалось ли за последнее время в вашем окружении каких-нибудь странных, необъяснимых смертей?

Час от часу не легче! Дик почувствовал себя так, словно увяз в каком-то мутном, заколдованном сне, лишённом смысла и связи.

— Все мои вассалы живы и здоровы, — ответил он с недоумением. — Да и что им сделается? Ведь Рамиро спас нас всех, приведя в Ноху! Он защитник, монсеньор, а не убийца. Он не какой-нибудь там кровосос.

— Вот как? — спросил Алва. — И он может становиться тенью?

Ричард кивнул и прищёлкнул пальцами. Рамиро, уже улёгшийся у его ног, недовольно фыркнул, но всё же подчинился и поднялся гибким движением. Шаг — и литтэн плавно перетёк в двухмерную форму, превратившись в плоский силуэт на полу. Алва с минуту наблюдал, как собачья тень скользит среди солнечных пятен, словно гоняясь за ними, и перевёл потемневший напряжённый взгляд на Ричарда.

— Какой он в человеческом облике?

— У него нет человеческого облика, эр Рокэ! — в отчаянии воскликнул Ричард. Что это за странные мысли приходят сегодня монсеньору на ум?

— Да вы настоящий еретик, Ричард! — живо отозвался Алва с иронией, за которой, однако, чувствовалась затаённая тревога. — Разве вы не видели фресок в соборах Агариса или росписей на стенах прямо здесь, в Нохе? Спутники демонов и сами демоны. За Литом следуют огромные мужланы с бычьими мордами вместо человеческих лиц, за Астрапом — худосочные девицы с кошачьими головами и львиными гривами, за моим предком Анэмом — крылатые ведьмы с птичьими клювами вместо носов, а за Ундом — птицерыбодевы со змеиными хвостами. Разве вы не верите в это, как положено сыну истинной церкви?

— Эсператистская ложь! — выпалил возмущённый Ричард и тут же прикусил себе язык. — То есть я хочу сказать… Ведь Ушедших богов стали считать врагами Создателя, так ведь? — несчастным голосом произнёс он. — Вот и их спутников представили какими-то страшными чудищами. Но это неправда, эр Рокэ! Наши предки не были детьми Чужого. И я никогда в жизни не видел минотавров, кроме как на церковных росписях. Старинные легенды нашего рода ни словом не упоминают о них. Да и святого Гермия, моего предка, сопровождал пёс, а не человекобык. А Рамиро… Он даже в Лабиринте, рядом с Изначальными тварями оставался просто охотничьим псом — такой он и есть на деле!

— Неужели?.. Чем же он тогда питается?

— Магией земли, — ответил Ричард не задумываясь. — Так же, как и все создания Лита, даже Изначальные твари. У земли хватит стихийной силы, чтобы прокормить хоть сотню таких литтэнов.

Алва задумчиво посмотрел на Рамиро, который, вернув себе трёхмерную форму, снова улёгся у ног Ричарда.

— И, однако, он всего один, — пробормотал Алва.

— Я не знаю, сколько их осталось на самом деле, монсеньор, — ответил Ричард не без грусти. — Может быть, есть и другие, но они пока спят, как спал и Рамиро. Я хочу позвать их, но мне не хватает умения увидеть, где они находятся.

— Но вы нашли хотя бы одного… — проговорил Алва словно бы про себя. — Это уже много. А вот я никогда не видел… белых ласточек.

— А крылатых ведьм с птичьими клювами? — против собственной воли поинтересовался Ричард.

Его потянуло за язык какое-то болезненное любопытство; правду говоря, он совсем не хотел слышать ответ. Но Алва ответил, саркастически усмехнувшись:

— Крылатых ведьм — да. Видел. — Его синие глаза внезапно потемнели. — В Хексберге есть целая гора, где они живут. Рот… Один мой родич утверждает, что это астэры. Но не все, кто поднимался к ним на ночь, утром спускались вниз.

— Почему? — спросил Ричард. Голос его почему-то сел, и вопрос прозвучал почти шёпотом.

Алва пожал плечами.

— Астэры забирают души у тех, кто особенно им понравился, — пояснил он небрежно. — Во всяком случае, так говорят, когда находят трупы этих… счастливчиков.

Ричард содрогнулся.

— Это не настоящие астэры, монсеньор, — пробормотал он.

— Возможно, — согласился Алва. — Будь я Литом, мне и в голову бы не пришло кормить своих псов собственной печенью, не говоря уж о печени моего наследника. И, каким бы мерзавцем я ни был, бросать им своих подданных я бы тоже не стал. Но кто знает этих Ушедших богов? Люди — их создания, а люди готовы платить за власть чем угодно. За примером не далеко ходить: взять хотя бы нашу любезную королеву. Хотя нужно отдать ей должное: она исключительно ловко торговала собственным сыном.

Снова «сын королевы»! В предсмертном манифесте Фердинанд II отрёкся от него, а ведь ребёнок был единственной естественной защитой Катари. Ричарда опять пробрал лёгкий озноб. Что же будет с ней теперь, когда сама она под судом, её муж умер, а сын похищен? Сердце юноши сжалось от горькой жалости.

— Вы прикажете возобновить суд над её величеством, монсеньор? — внутренне замирая спросил он, не смея поднять глаз на Алву.

— Подданные не должны судить свою королеву, — холодно и сухо ответил тот. — Это было делом Фердинанда, который, что ни говори, умер очень кстати. Выставлять себя рогоносцем перед всеми не самая приятная вещь.

Дик невольно испытал приступ глухого раздражения. Покойного короля, конечно, нельзя было назвать хорошим правителем, но он был добрый человек. Алве не стоило говорить об убитом в таком пренебрежительном тоне.

— Что вы сделаете с королевой? — спросил он, по-прежнему не поднимая глаз.

— Предоставлю ей самой выбрать свою судьбу, — ответил Алва спокойно. — Не сомневаюсь, что она примет лучшее решение из возможных.

Ричард наконец поднял голову и вопросительно взглянул на Ворона, ожидая, что он разъяснит свои слова.

— Но это же очевидно, юноша, — произнёс тот с раздражением. — Неужели вы до сих пор не поняли, что королеву интересует прежде всего она сама? Жизнь раскаивающейся вдовы вряд ли её устроит. Следовательно, она продаст отцовство своих детей по самой выгодной цене. И вам она известна. Вспомните, что вы сами говорили покойному Фердинанду и что повторили сегодня послу Гамбрину. Кого королева назвала отцом своих детей в приватных разговорах с вами в саду Святой Октавии?

— Вас! — буркнул Ричард, в эту минуту ненавидя Алву всей душой.

Ворон усмехнулся и слегка развёл руками.

— Но вы тоже вели со мной приватные разговоры, монсеньор, — яростно бросил ему Ричард, — и вы уверяли меня в том, что всё это неправда! Вы сказали, что будь принц вашим бастардом, он был бы вашей копией, а уж внешнее сходство всякий способен увидеть своими глазами!

— Верно, — холодно согласился Алва. — Но вы окажете скверную услугу вашей обожаемой королеве, если начнёте распространяться об этом. Признание Карла моим бастардом вернёт его в порядок престолонаследования, а Катарина Ариго сохранит корону на своей голове. Или вы так ревнивы, что не переживёте её брака со мной?

— Что?! Её брак с вами? — переспросил потрясённый Ричард, не веря своим ушам.

Ошеломлённый, он отступил на несколько шагов и остановился только когда почувствовал, что рискует оступиться. Слова Ворона поразили его как удар молнии.

В Капитулярном зале резко стемнело: вероятно, солнце зашло за тучи. Лицо Алвы утонуло в тени и стало похоже на древнюю театральную маску.

— А вы намеревались сами предложить ей руку и сердце? — Насмешливый голос Алвы из полутьмы хлестнул Дика как плетью. — Увы, юноша, для королевы это не такое привлекательное предложение, как вам кажется. Власть в вашем разорённом Надоре, где из каждого угла свищет ветер? Помилуйте! Можно ли придумать что-нибудь более жалкое после короны Талига? А сын-бастард, взятый из милости в замок Окделлов! Нет, нежное сердце нашего святого гиацинта не вынесет подобной жертвы с вашей стороны. Регентшей ей не стать, даже окажись Карл сыном Фердинанда: женщины в Талиге не правят. Но моей королевой она может быть и знает это. Катарине прекрасно известно, что я не допущу династического кризиса в стране.

Ричард уставился на Алву расширившимися от ужаса глазами.

— И в-вы… в-вы пойдёте на это? — спросил он, запинаясь.

— А почему нет? — искренне удивился Алва. — Я уже говорил вам, что я бесплоден. Катарина получит то, чего хочет она, а Талиг выберется из всей этой истории без потерь.

— Но вы же знаете, что Карл не ваш сын! — воскликнул Дик, не будучи в состоянии уразуметь равнодушие своего монсеньора.

— Ну и что? — снова спросил Алва. — Скорее всего, он бастард какого-нибудь Оскара Феншо-Тримейна. Будет весьма добродетельно, если я возведу на трон сына того, кого приказал расстрелять, не находите? Разве вы не рады за своего покойного друга? Или вы сами метите на трон? — Алва смерил Ричарда иронически-оценивающим взглядом. — Вы знаете, что по законам древней Анаксии наследником правителя в отсутствие у него сыновей являлся первый из Повелителей? То есть вы?

Оглушённый всеми этими новостями Ричард невольно затряс головой. Встревоженный Рамиро, задрав голову, посмотрел на него снизу вверх немигающими глазами — такими же синими, как у Алвы.

— Я… Я не хочу трона, монсеньор, — с трудом выговорил Ричард, собираясь с силами. — Но только это… Это будет неправильно! Если принц — не Оллар и не Алва, он не имеет права на верховную власть в Талиге. Это… Это просто бесчестный обман. Нельзя начинать новый круг с подобной лжи. Она принесёт всем несчастье.

— Да вы какой-то фанатик истины, Ричард, — удивился Алва, хотя в уголках его губ задрожала слабая улыбка.

— Я говорю как чувствую, монсеньор, — просто ответил Ричард. — Даже если ложь кажется спасением, она не приносит ничего, кроме вреда. Так меня учила моя матушка.

— А много ли пользы вам принесла ваша искренность с Фердинандом? — спросил Алва. — Или вы можете предложить лучшее решение династического кризиса? Поймите же, юноша, — продолжал он резким тоном, — если не сделать этого, все интриганы королевства, начиная с вашего друга Штанцлера, который сейчас мутит воду в Эпинэ, начнут междоусобицу, крича на всех углах о попранных правах Карла IV.

— Я… Я ничего не могу предложить взамен, монсеньор, — честно признался Дик. — Но ваше решение всё равно не выход. И я уверен, что её величество… Её величество не согласится на подобный брак. Это недостойно женщины из семьи Людей Чести.

Правду говоря, Ричард не был так уверен в этом, как хотел показать. Катари уже обманула несчастного Фердинанда, а выгоды от брака с Алвой не увидел бы только слепой. И всё же в сердце юноши жила глубокая вера — та хрупкая молодая женщина, с которой он говорил в саду аббатства Святой Октавии, не могла утратить присущего ей от рождения благородства души. Выданная замуж по воле семьи, запертая в ловушку придворных интриг, загнанная в угол страхом перед Дораком, она могла оступиться, могла унизиться, могла пасть, но в её сердце наверняка сохранилось достаточно мужества, чтобы искренне раскаяться, и достаточно великодушия, чтобы поступить правильно, когда это потребуется. Солгав один раз по необходимости, она не станет лгать ради власти и выгоды, что бы там ни утверждал Ворон!

Ричард поднял взгляд и увидел, что Алва наблюдает за ним с иронической полуулыбкой, но юноше почудилась в ней тень сочувственного понимания.

— У вас были женщины, кроме баронессы Капуль-Гизайль, к которой я как-то послал вас, Ричард? — внезапно спросил Алва.

Ричард вздрогнул.

— Нет! Да! — выпалил он, не зная, что отвечать: солгать было так же стыдно, как и сказать правду. — А вам какое дело?

— Понятно. — Алва смотрел на него без всякой насмешки. — Дело в том, юноша, что женщины редко ищут любви в постели мужчины. Конечно, иногда подобное случается, но куда чаще им нужна защита, деньги, власть, наслаждение. Звучит неприятно, но такова истина. Вы же её фанатик, Ричард, так что принимайте какую есть. Хотя я знаю, — задумчиво добавил он, — почему вам так трудно смириться: вы уважаете женщин и к тому же целомудрены от природы.

Опешивший Дик не знал, как реагировать на подобные откровения.

— Это так плохо? — с вызовом спросил он.

— С точки зрения эсператистской морали — это прекрасно, — саркастически отозвался Алва. — Но жизненный опыт — грязная вещь, юноша. Знаете, кого чаще всего обманывают низкие женщины? Честного человека. Честному человеку и в голову не придёт, что кто-то способен лгать ради презренной выгоды. Ведь сам он всегда говорит правду.

— И вы предлагаете, монсеньор, научить меня лжи? — поинтересовался Ричард со злым раздражением, на понимая, куда клонит Алва.

Ворон расхохотался — весело и и от души.

— Сохрани Создатель! — сказал он, отсмеявшись. — Где ещё я найду такого блаженного оруженосца! Но если уж вы всех меряете по себе, то будьте хотя бы последовательны. Вы можете представить себе, к примеру, вашу матушку на месте вашей святой Катарины? Неверной женой? Матерью бастарда? Любовницей человека, которого она называла вам убийцей и насильником?

— Не смейте трогать мою мать! — выкрикнул Ричард, инстинктивно сжимая кулаки.

— И я не могу, — развёл руками Алва. — Ваша матушка не стала бы жертвовать честью даже ради короны. Но королева Катарина пошла на эту сделку. Так почему же вы теперь ждёте от неё того, на что она не способна?

— Её… Её вынудили! — забормотал Ричард, весь дрожа, — Она всего лишь защищала свою семью… Боялась за свою жизнь!

— Политика — жестокая вещь, согласен, — кивнул Алва. — Политика и война не спрашивают, каковы наши принципы. Самая достойная женщина может стать разменной монетой или жертвой насилия со стороны негодяя. Но она не согласилась бы на это по доброй воле, в отличие от Катарины.

— Не смейте так говорить о королеве! — крикнул Ричард в ярости. — Вы, который обесчестил её!

Алва резко соскочил со стола и подошёл к Ричарду почти вплотную.

— Я, может быть, и не должен, — сказал он негромко и серьёзно. — Но вы — иное дело! Вы как-то застали нас в будуаре, не так ли? Так ответьте мне: стала бы ваша мать вести себя подобным образом с насильником?

Ричард шарахнулся в сторону, дрожа от ужаса. Совесть говорила ему: Алва прав. Но мысль о превращении Катари, несчастной, пусть и падшей, но не утратившей благородства, едва ли в уличную девку, потрясла Ричарда до глубины души. Неужели всё, во что он верил, что он испытывал прежде, было одной бесстыдной и гнусной ложью? Но для чего, святые угодники? Во имя чего?

— Я… Я должен подумать, монсеньор, — пробормотал Дик, слепо озираясь вокруг в поисках выхода. — Я… Я не хочу сейчас находиться рядом с вами. Разрешите мне уйти.