Сердце Скал. Зверь (джен)

Едва за Ричардом захлопнулись тяжёлые двери Капитулярного зала, Алва устало опустился в массивное дубовое кресло, оставшееся здесь от покойных хозяев Нохи.

— В прежнее время вы вызвали бы меня на дуэль, юноша, — усмехнулся он.

Тот шестнадцатилетний мальчишка, которого в день святого Фабиана он взял в оруженосцы, забавный и строптивый юнец, веривший в святость Катарины твёрдо и незыблемо, как предписывалось его девизом, сейчас бы ярился и хорохорился, требуя к ответу своего подлеца-эра. Но прошёл год, и Ричард стал иным: нависшее над ним обвинение в государственной измене, новый болезненный опыт и смерть матери научили его многому. Впрочем, добавил Рокэ про себя, за этот год его эр тоже изменился. Оба они — и Окделл и Алва — одновременно пережили предательство друга и крах веры. Общая участь сближает.

Откинувшись на жёсткую спинку кресла, Рокэ праздно размышлял, что у предательства есть и хорошая сторона. В недавно прочитанной им книжке некий гоганский философ (с шумом изгнанный из своей общины за ересь) утверждал, что зла вообще не существует: одно и то же в разных обстоятельствах кажется нам то хорошим, то дурным. Сейчас Рокэ был готов с этим согласиться, хотя раньше не без ехидства представлял, как потрепал бы гоганского отщепенца один древнегальтарский босяк, учивший добру знатных юношей.

К счастью, Ричард выжил несмотря на предательство друга и отступничество эра. Теперь Повелитель Ветра не отвернётся от Повелителя Скал. Рокэ невольно задумался: если Ричард прав, и последний Алва является последним Раканом, не значит ли это, что род Ветра пресёкся? Или наследник всё же существует?

А вдруг это бывший агарисский изгнанник, сюзерен и приятель Робера Эпинэ?

Алва недовольно поморщился. В любом случае с алатскими сидельцами предстоит иметь дело. Та ложь, которой кардинал Левий пытался спасти герцога Окделла, должна стать правдой. Едва он выберется из столицы в Эпинэ гасить очаг смуты, Ричард поедет в Алат на переговоры со своим приятелем Робером. Юноша не дипломат, но с этим поручением он справится лучше самого ловкого из Рафиано.

Рокэ сделал зарубку в памяти: если они преодолеют Излом, серьёзно заняться образованием оруженосца. Из Ричарда вряд ли выйдет умелый кавалерийский генерал, но, похоже, его таланты лежат в другой области. План Нохи, который Рокэ только что рассматривал, мог бы начертить толковый инженер.

«У него твёрдая рука, — думал Рокэ, и мысли его становились тягучими, как густая патока, — и верный глазомер. Нужно будет нанять учителя математики… Лучшего учителя… Из Кэналлоа. И на досуге сто́ит заняться с ним фортификацией… Да… И математикой тоже…».

Глаза Рокэ закрылись сами собой, хотя жёсткое кресло не располагало ко сну. Тело требовало своего. Нужно было вздремнуть хотя бы пару часов, дать себе отдых от всех дел. В Палате Аббата Хуан ухитрился обустроить приличную спальню, но мышцы налились такой свинцовой усталостью, что Рокэ было лень даже открыть глаза. Когда же он наконец сумел разлепить веки, взгляд его упёрся в простенок между двумя окнами, покрытый древними, облупившимися фресками.

Странное дело! Рокэ готов был поклясться, что ещё десять минут назад там не было ничего, кроме заплесневелых разводов и пятен, оставшихся от какой-то религиозной живописи, но сейчас он ясно различал на фреске женское лицо — прекрасное и юное, с нежной, как лепесток, кожей и огромными синими глазами, устремлёнными прямо на него. Чем внимательнее он смотрел, тем отчётливее проступали на стене контуры фигуры и черты лица, словно женщина шла из глубины каменной стены всё ближе и ближе к её поверхности. Её чёрные волосы, такие же тонкие и густые, как у него самого, свободно ниспадали на плечи; простое лёгкое платье окутывало её почти до ступней; ноги были босы. Она казалась поселянкой, бредущей по росистому лугу в ясное летнее утро: не хватало только букета полевых цветов в руках.

Рокэ попытался вновь разлепить веки, полагая, что задремал и видит сон. Попытка не удалась: то ли его глаза и впрямь уже были открыты, то ли он так и не смог вырваться из липкой паутины подкравшейся дремоты.

Между тем юная женщина стала видна совершенно ясно: Рокэ даже казалось, что он замечает, как развеваются её волосы и колышется подол тонкого платья. Рокэ рассматривал её совершенно спокойно, как глядят на красивую картину; она, в свою очередь, тоже, по-видимому, рассматривала его, слегка склонив голову к левому плечу. Минуту спустя она улыбнулась (так почудилось Рокэ), легко встряхнула волосами и кивком поманила его в глубину Капитулярного зала.

Боясь вспугнуть занятный сон, Рокэ даже не шелохнулся, но продолжал следить за прекрасным видением. Женщина плавно заскользила по стене, исчезая из виду там, где появлялись окна, и снова возникая в простенках между ними. Стёршаяся религиозная мазня при её появлении отступала, словно она заслоняла её собой. Видимо, дело всё же было во фресках, медленно размышлял Рокэ. Наверняка где-то здесь на стенах сохранился выцветший образ святой Октавии. Не узнанный, он бросился ему в глаза, а теперь почему-то вспомнился в этой причудливой полудрёме. Но нет! Рокэ резко опомнился. Это невозможно. Если истинники и почитали святую Октавию, то никак не ту, которая приходилась ему прабабкой. А он несомненно видел сейчас свою прабабку: фамильное сходство было слишком разительным.

«Октавия» тем временем остановилась в конце Капитулярного зала. На сей раз она не ограничилась приглашающим кивком: она подняла руку и поманила Рокэ пальцем, указывая ему на вход в следующую комнату — аудиенц-залу, как было обозначено на плане Ричарда. Не дожидаясь потомка, она проскользнула в дверную щель. На сей раз Рокэ тяжело привстал, опираясь на дубовые подлокотники. Судя по телесным ощущениям, он вовсе не спал. Встряхнувшись, он в несколько шагов пересёк капитул и, открыв дверь комнаты для аудиенций, вошёл внутрь.

Монастырскую аудиенц-залу он осмотрел ещё в первую ночь после освобождения из Багерлее, когда одолжил у Ричарда его литтэна. Тогда это помещение показалось ему на редкость мрачным. Все четыре стены здесь украшали горельефы — такие, какие высекают разве что в камерах усыпальниц. Из-за этого аудиенц-зала сильно смахивала на склеп. Отовсюду на Рокэ таращились каменные фигуры магнусов Ордена Истины, словно выходящие из стен. То на свет выступала рука, поднятая в благословляющем жесте, то нога в древнегальтарском штиблете, занесённая над ставленником Чужого; тут виднелась эспера, перед которой молился монах, там — пюпитр с фолиантом, над которым склонился учёный. В иное время Рокэ высмеял бы эти аллегории, но сейчас ему было не до того. Рисованное лицо его прабабки смотрело на него прямо с противоположной стены аудиенц-залы.

Прежде здесь не было фресок.

Рокэ подошёл. Вытянутая рука женщины указывала на скульптуру, занимающую нишу в углу напротив.

«Святой Тарквиний» — вились над нишей древнегальтарские буквы. С некоторым усилием Рокэ припомнил, что так звался основатель Ордена Истины.

Святой оказался благообразным старцем с несколько лукавым выражением лица. Левая рука его была приложена к губам то ли в молитвенном жесте, то ли в призыве к молчанию. На его правом плече сидела каменная мышь, ставшая эмблемой Ордена.

Рокэ протянул к ней руку. Теперь ему ясно вспомнился план Ричарда, где за аудиенц-залой была обозначена ещё одна комната: потайной кабинет-молельня. На чертеже даже имелось забавное указание, сделанное мелким почерком его оруженосца: «Следует тянуть мышь на себя». Усмехнувшись, Рокэ крепко ухватился за каменное тельце и со всей силы дёрнул его. В стене что-то щёлкнуло, и в то же мгновение мышь словно выпрыгнула вперёд прямо под нос ошеломлённому Рокэ. Сразу же вслед за этим скульптура святого Тарквиния со скрипом вышла из поддельного горельефа и медленно отъехала вправо.

Проход в потайной кабинет был открыт.

Рокэ оглянулся на изображение святой Октавии. Но фрески на прежнем месте уже не было: белый камень вновь стал девственно чист.

Всё это до того походило на сон, что Рокэ невольно ущипнул себя за руку. Но и тело и мозг сказали ему с полной уверенностью: несмотря на чудовищную усталость последний дней он бодрствует, и всё происходящее совершается наяву.

Пригнувшись, Рокэ сунул голову в открывшийся проём, на редкость узкий и низкий.

— Кошки закатные, — процедил он сквозь зубы. — Похоже, эти треклятые магнусы действительно постились денно и нощно. Сюда пролезет только мышь.

В потайном кабинете было темно как в погребе.

Не раздумывая, Рокэ вернулся в Капитулярный зал, нашёл на каминной полке огниво, зажёг свечи, загодя вставленные Хуаном в канделябры, и вернулся в аудиенц-залу. С тихой руганью протиснувшись в потайной кабинет, он огляделся, подняв канделябр повыше.

Всё здесь выглядело так, как он и ожидал. В центре комнаты стоял дубовый стол — массивный и тяжёлый, как и мебель в Капитулярном зале; у противоположной стены виднелось нечто вроде небольшого алтаря и аналоя для приватной молитвы и богослужения. Сзади, по обеим сторонам от входа, высилось два книжных шкапа: когда-то они, видимо, были битком забиты фолиантами, но бо́льшую их часть истинники унесли с собой, когда убегали от Франциска. Стены по левую и правую руку от Рокэ испещряли какие-то странные символы и обозначения, которые он первоначально принял за магические круги и формулы.

Однако вглядевшись, он понял, что ошибся. Круги и таблицы справа больше походили на календари того типа, по которым можно вычислить, на какой день недели приходится какая-нибудь произвольно выбранная дата. Слева, вероятно, тоже находился календарь, но не лунный и не солнечный. Алва подошёл ближе, чтобы лучше его рассмотреть.

Рисунок представлял собою четыре эсперы, поставленные в один ряд. Первая эспера была золотого цвета, но три правых её луча почему-то наливались густой чернотой. Вторая и третья были уже полностью чёрными. Четвёртая, как и первая, чёрной являлась лишь частично: дальние её лучи вновь обретали первоначальное золотое сияние.

Над первой эсперой не было никаких надписей, но над второй красовалась цифра «три», над третьей — «ноль» и над четвёртой — семёрка.

— Отсчёт по семилетиям, сначала в обратном порядке, а затем в прямом, — сказал самому себе Алва, всматриваясь в рисунок. Ноль, нарисованный крупнее, чем остальные цифры, привлёк его особое внимание. — Нулевой год?

— Верно, — ответил негромкий женский голос, и Алва резко обернулся.

«Октавия», до того двигавшаяся как фреска по стенам, теперь стояла прямо рядом с ним во плоти!

Алва был смелым человеком, но даже он невольно отшатнулся.

«Неужели это настоящая женщина?» — спросил он про себя.

Во всяком случае, она казалась таковой: тонкая, почти бесплотная, теперь она, однако, была вполне осязаемой. Рокэ ощутил её дыхание на своей шее, а её босые ноги оставляли следы на грязном и пыльном полу.

— Это календарь Изломов, — сказала женщина, не обращая внимание на его потрясение. — Истинники составили его благодаря сотням лет наблюдений. Они были воистину учёными мужами, Рокэ.

— Кто вы? — резко спросил Алва.

— Ты знаешь, — лаконично ответила женщина.

— Пусть так, — сказал Рокэ, осторожно переводя дыхание, — но это неучтивый ответ, эрэа.

Женщина проигнорировала его замечание. Она внимательно созерцала плод изысканий давно почивших истинников.

— Четыре эсперы — двадцать восемь лет, — заметила она вполголоса. — Но на самом деле истинники ошиблись. Так случается со всеми мудрецами. Они вечно пребывают во власти своих предрассудков. Эти учёные мужи свято верили в седьмицу своего Создателя, и поэтому подчиняли ей свои выводы, вопреки всякой очевидности. На самом деле в основе Кэртианы лежит не семёрка, а четвёрка. Пять четвёрок, — уточнила она, переводя взгляд на Алву. — Четверо Создателей и один Ракан, который стоит четверых. Ты.

— Вы — Октавия? — спросил Рокэ напряжённо. Это предположение казалось ему самому нелепым, но лучшего он не осмелился высказать.

— Ты знаешь, — уклончиво повторила женщина.

— Нет, но я хотел бы знать, — твёрдо возразил Рокэ. — Как вы можете быть той, которая давно умерла и похоронена?

— Я никогда не умирала, — ровным тоном ответила женщина.

— Тогда кто же вы?

Женщина подумала, видимо, выбирая подходящий ответ.

— Я твоё прошлое, — произнесла она. — Разве это не то же самое, что быть твоей прабабкой Октавией?

— Нет, эрэа, — усмехнулся Алва. — Вы похожи на мою прабабку, это правда; но не менее вы похожи и на Синеглазую Сестру смерти, если правда то, что о ней болтают.

Женщина слегка вздрогнула, словно озябнув стоять босыми ступнями на каменном полу.

— Я не желаю твоей смерти, — просто сказала она. — Напротив. Я хочу спасти тебя.

Алва небрежно указал на стену с календарём Изломов.

— Рассказав мне об этом? Почему именно мне?

— Потому что ты последний, — печально сказала женщина. — Я не могу допустить, чтобы Сердце этого мира остановилось.

Рокэ всем существом почувствовал, что женщина говорит правду; кем бы они ни являлась, она определённо не была лгуньей.

— Эрэа, я видел Леворукого, — усмехнулся он уголками губ. — Не испугаюсь и вас. Я готов вас выслушать.

И он поставил канделябр на стол.

— Взгляни сюда, Рокэ.

Тонкий пальчик, который прежде манил его за собой, медленно указал на чёрные лучи первой эсперы, а потом двинулся по кругу, словно пересчитывая остальные. Золотые лучи он пропускал.

— Всего двадцать чёрных, — сказал Рокэ, проследив на движениями взглядом.

— Да, — подтвердила женщина. — Не четыре седьмицы, но пять раз по четыре. Понимаешь? Двадцать лет.

— Двадцать лет? Излом длится двадцать лет? — спросил Рокэ, нахмурясь.

— Да, — улыбнулась женщина. — Излом — это не день и не год: это время.

— Чьё время, эрэа? — поинтересовался Рокэ с любезностью светского кавалера.

— Время Повелителей, — грустно отозвалась женщина. — В эти двадцать лет все силы Кэртианы сосредоточиваются только на одном члене рода — том, который единственный достоин продолжить линию Повелителей в следующей Круге. Другие погибают, потому что остаются беззащитными.

— Но это не так, эрэа, — тут же возразил Рокэ. — Известны случаи, когда Излом переживали и два и три члена одной семьи. Впрочем, я не скажу за двадцать лет…

— Даже если и скажешь, это не важно, — равнодушно ответила женщина. — Дело не в жизни того или иного человека. Дело в роде. Изредка случалось, что на Изломе в семье Повелителей выживало и двое. Но потомство давал только один из них.

— Потомство? — спросил Алва, насторожившись.

— Да, потомство, — подтвердила женщина. — Неужели ты думаешь, что Излом — это какое-то сотрясение основ в буквальном смысле слова? Возмущение земли, мировой пожар, всеобщее безумие, охватившее человечество?.. Нет. Даже такие творцы, какими были Ушедшие, не назначили бы подобной судьбы всему, что они создали. Излом — это время обновления. Это возвращение мира к своему истоку, Рокэ. Это возрождение, обретение изначальной чистоты божественной крови. Не будь Изломов, ей грозило бы полностью раствориться в человеческой крови, а это привело бы Кэртиану к погибели. Но это и опасное время. На Изломе цепь божественной преемственности истончается до тоненькой нити жизни одного человека — того, кто продолжит род. Кэртиана слабеет, и именно поэтому становится уязвимой для вторжения изве.

— Уверен, что вы говорите не о нашей нынешней междоусобице, эрэа, — заметил Рокэ, слушавший её со всё возрастающим вниманием.

— Междоусобицы? — Женщина иронически приподняла тонкие чёрные брови. — Они есть всегда: похоже, вы, люди, просто не способны без них обходиться. Я имею в виду чужеродное вторжение, иноприродное всему Ожерелью. Есть существа… Ушедшие назвали их врагами, трокте́сами, а люди — раттонами. Они чужие. Они питаются жизнью Бусин Ожерелья, высасывают из них силы, как слепни сосут кровь у несчастных быков и лошадей, когда тучами вьются над ними.

— Чужие имеют человеческий облик? — быстро спросил Рокэ, тут же вспомнив крылатых ведьм Хексберга.

— Сами по себе — нет, но они способны его принимать, когда высасывают жизнь из человека. Хотя люди интересуют их в последнюю очередь. Смертные слабы. Сила Кэртианы сосредоточена в Повелителях и астэрах — спутниках, оставленных Ушедшими.

Охваченный дурным предчувствием, Рокэ нагнулся ближе к своей собеседнице:

— Астэры? Разве они уязвимы?

— Конечно. Как и всё в Кэртиане. Они просто сгустки стихийной силы, которым Ушедшие придали облик животных, только и всего. Они обладают хорошим чутьём, но их разум без связи с Повелителем ограничен. Поэтому они становятся первыми жертвами. Раттоны внедряются в них и выедают их изнутри.

Рокэ внутренне содрогнулся, хотя не показал виду, что слова женщины его встревожили.

— Астэры могут погибнуть?

— Да. От них остаётся один остов: полуживотное-получеловек, в зависимости от того, какой стихии принадлежала астэра, и сколько людей успел высосать съевший её раттон.

— Женщины с птичьими клювами, кошкоголовые демоны, русалы и русалки, человекобыки… — перечислил Рокэ, испытующе глядя в лицо собеседницы.

— Бывшие астэры, выеденные изнутри паразитами, — подтвердила она. — Остерегайся их, Рокэ. Они способны обмануть и увести даже Ракана.

— Можно ли их убить? — резко спросил Алва.

— Ушедшие оставили Кэртиане своё оружие, — кивнула женщина. — Королевский меч, например.

— И фамильный кинжал Окделлов? — быстро предположил Рокэ. — Жезл Повелителей Волн? Они тоже способны убивать?

— Да. И лук Астрапэ тоже. Хотя Лит создал ещё кое-что … Изначальных тварей.

— Изначальные твари предназначены пожирать раттонов? — поразился Рокэ.

Женщина пренебрежительно повела плечами.

— О да. Изначальные твари способны пожрать кого и что угодно. Это воплощённая ненасытная алчность земли. Но это слишком сильное средство, Рокэ. Иногда лекарство оказывается опаснее самой болезни. Меня охраняют от раттонов мои слуги. Вы, люди, называете их выходцами. Не бойся! — сказала она, заметив, что Рокэ чуть-чуть отстранился от неё. — Для тебя они совершенно безвредны. Они отпугнут раттонов и от тебя. Но помни: на Изломе важен только тот, кто способен заново свой начать род. Остальные, если и выживают, бесплодны.

— Я бесплоден, — коротко ответил Рокэ без всякого выражения.

— Нет.

Вздрогнув, Рокэ внимательнее всмотрелся в лицо странной женщины. Она спокойно улыбнулась.

— Помнишь ли ты то проклятие, которое обрушил на голову твоего предка-Ракана его обиженный брат по имени Ринальди? — спросила она.

Рокэ помедлил мгновение прежде чем ответить:

— Я читал несколько разных записей. Боюсь, точных слов Ринальди Ракана не знает никто, кроме, может быть, вас, эрэа.

Женщина негромко рассмеялась.

— Ты льстишь мне. Главное ты знаешь и сам: проклятие касается последнего потомка Эридани. Только последнего! На Изломе, когда остаётся лишь один Ракан, проклятие поражает его кровь. Твой род должен был оборваться на младенце Альбине, твоём предке, рождённом Беатрисой Борраска от Эридани. Но проклятие не коснулось его. Ты знаешь почему?

Алва задумчиво рассматривал женщину, словно отыскивал правильный ответ в её чертах. Затем он проговорил медленно, но уверенно:

— Возможно потому, что Беатриса Борраска родила не одного ребёнка, а двойню. Ведь у Альбина была сестра-близнец.

— Верно! — воскликнула его собеседница, одушевляясь. — Слабая женщина, которой Ушедшие не отвели никакой роли в мироздании! Но она спасла своего брата одним своим существованием. Ты видишь, Рокэ? Женщина способна избавить Кэртиану и род Раканов от опасности только потому, что она есть!

Рокэ отвесил ей глубокий поклон.

— Я всегда высоко ценил женщин, эрэа, — любезно проговорил он.

— Не смейся! — сурово одёрнула она его. — Другого твоего предка на Изломе тоже спасла сестра. Я спрятала её у себя в Лабиринте, чтобы какая-нибудь нелепая случайность не оборвала её жизнь. Благодаря мне твой род продолжился.

«В Лабиринте!» — быстро подумал Рокэ, слегка вздрогнув, когда его увлёкшаяся собеседница невзначай проговорилась. — «Отлично! Теперь я уверен».

— Бедняжка была счастлива в Лабиринте? — равнодушно осведомился он.

— Неважно… — сухо ответила женщина. — Впрочем… Почему бы и не рассказать. Она слишком боялась его, чтобы остаться душевно здоровой. Но телом она была крепка.

— Проще говоря, — резюмировал Рокэ с философским спокойствием, — бедняжка сошла с ума.

— Но род Раканов продолжился! — настойчиво повторила женщина. — Разве дело этого не стоило?.. Хотя можешь не тревожиться: впредь я так не поступала. К тому же у твоего предка Рамиро не было сестёр.

— К величайшему для них счастью. И как же вы ухитрились спасти Рамиро, эрэа?

Женщина испытующе взглянула на Рокэ, видимо подозревая, что про себя он иронизирует над ней. Однако она ответила, сухо и холодно:

— Я отдала ему в жёны свою дочь.

Пальцы Рокэ непроизвольно сжались в кулаки.

— Октавию? Она ваша дочь? — глухо спросил он.

— Да.

— И чем же ваша дочь могла спасти Рамиро от проклятия?

— Оно падает на последнего Ракана, — объяснила женщина. — Последний остаётся на Изломе. Это значит, Рокэ, что последний Ракан оказывается бесплодным, но не потому, что лишён мужской силы, а потому что проклятие поразило его кровь. Обычная женщина не смогла бы понести от про́клятого. Но моя дочь могла.

— Я остался последним задолго до Излома, — медленно проговорил Рокэ, — но я всегда был бесплоден.

— Проклятие действует постоянно, хотя Излом длится всего двадцать лет. Ты стал бесплоден в день смерти твоей последней сестры.

— И вы допустили это, эрэа? — сухо осведомился Рокэ.

— И я допустила это, — спокойно кивнула женщина. — Ты ведь не хотел бы видеть свою сестру безумной узницей Лабиринта? К тому же у меня был почти готов другой план — похожий на тот, что спас твоего предка Рамиро.

Поражённый неприятной мыслью, Рокэ неожиданно встрепенулся:

— Вы говорите об Октавии? Значит, она была не вполне человеком?

Женщина от души рассмеялась, откинув голову. Её пышные чёрные волосы разметались по плечам.

— Неужели это способно напугать тебя, Рокэ? Тебя, который не боится самого Леворукого? Что за предрассудок! Неужели я такое страшное чудовище, что тебе неприятно даже прикоснуться ко мне?

Она протянула тонкую, изящную руку и слегка дотронулась ею до Алвы. Рокэ не отстранился, но проследил за её движением таким холодным взглядом, что женщина, словно обжёгшись, одёрнула пальчики.

— Успокойся, — весело сказала она. — Моя дочь была человеком почти в той же мере, как ты сам. Я — не вполне человек, это правда. Разве ты боишься меня?

Рокэ не счёл нужным ответить. Он уже узнал свою собеседницу.

— Вы не объяснили, эрэа, почему только ваша дочь могла понести от Рамиро Алва?

— Потому что я хранительница Кэртианы, — гордо сказала женщина. — Ушедшие благословили мою кровь на рождение Раканов. Благословение творцов сильнее проклятия сотворённого. Даже Ринальди Ракан не властен был изменить волю богов. Моя дочь родила твоему предку сына.

— Прекрасно! — сказал Рокэ. — Теперь ваш план по спасению мира стал мне полностью ясен. Мне не понятно только одно. Почему вас всё-таки прозвали Оставленной, эрэа?

Разоблачённая Каталлеймена выпрямилась, как пружина, охваченная внезапной яростью.

— Не произноси этого имени! — крикнула она. — У тебя нет права называть меня Оставленной! Я та, что осталась, слышишь, Рокэ: осталась сама — осталась ради тебя! Я здесь ради всех моих детей — и тех, что были, и тех, что я подарю тебе, чтобы продолжить род Повелителей Кэртианы!

В голове у Рокэ словно вспыхнул яркий свет.

— Вы подарите мне детей? — переспросил он, насмешливо улыбаясь. — Значит ли это, что вы не приготовили для меня другой дочери вроде Октавии? Какая жалость! А я, наивный глупец, уже ожидал подобного подарка.

— У меня нет дочери для тебя, — холодно подтвердила Оставленная, усилием воли взяв себя в руки. — Обстоятельства изменились. Тебе понадобится никак не меньше трёх сыновей. Обычной женщине это может оказаться не под силу. Я сама выношу их для тебя.

— Трёх сыновей? — Рокэ выразительно поднял левую бровь.

— Да. Род Повелителей Ветра пресёкся. Последним его потомком была моя дочь, Октавия. Но женщина не способна наследовать повелительство.

— Род Ветра действительно пресёкся? — Рокэ мгновенно подобрался. — Почему? Разве Кэртиана не хранит своих Повелителей?

— Хранит, но человеческое безумие иногда оказывается сильнее. Последний Повелитель… — Каталлеймена помедлила, — хотел сравняться со мною во власти и обрести бессмертие. Он полагал, что раз Ушедших больше нет, мы должны заменить их. Он был отцом Октавии.

— И что же стряслось с вашим… любовником, эрэа?

Каталлеймена поджала губы.

— Я не могла подарить ему бессмертия подобного моему. Он не захотел с этим смириться и приманил к себе выходца. Выходцы, они… Они замораживают часть души в теле, которое из-за этого становится нетленным. Но остывший уже не является живым.

— Так последний Повелитель Ветра стал выходцем? — спросил Рокэ, старательно сохраняя выражение полного равнодушия на лице.

— Да. Поэтому он не мог больше родить сына.

— Он до сих пор с вами?

— Нет. Я упокоила его. Выходец не способен повелевать стихиями.

— Вы чрезвычайно обязали меня, эрэа, — поклонился Рокэ. — Мне с моим оруженосцем было бы неприятно оказаться в компании выходца, приди мне в голову мысль созвать своих вассалов.

— Рада, что смогла тебе угодить, — холодно ответила Оставленная. — Сейчас Повелителем Ветра являешься ты. Но ты способен заменить только одного Повелителя. Увы, даже это ослабляет твои силы… Но твой второй сын, когда я выношу его, сможет начать новый род после того, как пройдёт созданный мною обряд.

— Подобное уже случалось прежде? — словно невзначай поинтересовался Рокэ.

— Никогда! — страстно ответила Каталлеймена. — Ушедшие не предусмотрели этого, как не предусмотрели и важности женщины в Кэртиане. Но, раз уж так случилось, я позаботилась исправить их оплошность. Мне пришлось постараться, но теперь обряд посвящения младшего Ракана в Повелители почти готов.

— Отрадно слышать, — Рокэ изобразил на лице самую любезную улыбку. — А на что вам понадобился мой третий сын?

Каталлеймена помедлила и затем произнесла, чопорно поджав губы:

— Он заменит нынешнего Повелителя Скал.

— Что?! — воскликнул Рокэ, распрямляясь.

— Род Лита прервался, — настойчиво продолжала Каталлеймена. — И я рада, что это наконец произошло.

— Разве Ричард не потомок Лита?! — воскликнул Рокэ. — Быть такого не может!

— Он Литтион, — неохотно признала Каталлеймена. — Воплощение старшего сына Лита в новом перерождении. Именно поэтому он обладает всеми недостатками своего отца.

— Простите, эрэа, — сказал Рокэ, встревоженный, но стараясь не показывать этого, — если Ричард — Литид, как он может не быть Повелителем Скал?

— Он Повелитель, — сухо кивнула Каталлеймена, — но это не надолго. Новым Повелителем Скал должен стать твой сын. Со временем младшие Раканы заменят всех четырёх глав Высоких Домов. В новом Круге Кэртиана будет принадлежать только моим детям.

«Она сумасшедшая?» — поразился Рокэ про себя.

— Так вы одержимы жаждой власти, эрэа? — учтивым тоном осведомился он. — Я вижу, что в этом отношении бессмертные женщины не слишком отличаются от смертных.

Оставленная задрожала всем телом, как будто её ударили.

— Мне не нужна власть! — воскликнула она. — Её у меня и так довольно. Я должна спасти Кэртиану от дурного наследия Лита и Ойдмы и даже самой Астрапэ! Ты не в силах уразуметь это, Рокэ. Разве ты не знаешь, что Создатели ушли, бросив своё создание на милость судьбы — бросив меня одну, обречённую на вечность! Это я хранила Кэртиану, как могла, хранила все эти бесконечные повторяющиеся Круги! Она моя! Отныне ею будут владеть только мои потомки. Ты был избран мною для этой цели. Неужели ты предпочтёшь погубить целый мир, позволив проклятью обиженного гордеца пасть на твою голову?

Рокэ расхохотался с горькой иронией.

— Оно уже падает на мою голову, эрэа! — ответил он. — Юный дурак, я всюду искал свою Октавию, а этот неземной идеал легко предал меня ради какого-то трусливого недоумка. Я верил своему другу как второму отцу, а он видел во мне ставку в своих собственных интригах. Говорите, что вы моё прошлое, эрэа?

— Я мать первого Ракана, — с достоинством ответила Каталлеймена. — Но я и твоё будущее тоже.

— У меня нет будущего, — криво усмехнувшись, возразил Рокэ. — Моё прошлое предало меня ради собственной жалкой мести богам. Когда прошлое предаёт, будущее не наступает, эрэа.

Каталлеймена с удивлением всмотрелась в его помрачневшее лицо.

— Почему ты считаешь мой выбор предательством?

Рокэ прищурился, глядя на неё пристальным проницательным взглядом.

— А разве род Ветра прервался не по вашему желанию? — спросил он (Каталлеймена вздрогнула). — Разве Кэртиана не хранила его до тех пор, пока вы не нашли способ сделать его беззащитным? И разве сейчас вы не злоумышляете против Ричарда, намереваясь лишить его силы, будто вы раттон? И разве сам я для вас не более, чем пешка, которую вы хотите использовать, совсем как покойный Сильвестр?.. Нет, эрэа! Вы думаете только о своём прошлом, а не о будущем Кэртианы. Но я не согласен играть навязанную мне роль. И я не позволю вам лишить Ричарда его законного наследия.

— Разве Окделлы не враги роду Алва? — холодно спросила Каталлеймена.

— Я не враг Ричарду, — ответил Рокэ. — Будем надеяться, — добавил он с иронической усмешкой, — что ваш магический обряд позволит в будущем старшему сыну Скал заменить собой последнего, преданного вами Ракана.

— Ты больше никогда не увидишь Окделла! — презрительно бросила ему Каталлеймена.

Ей не стоило так говорить: показное спокойствие мигом слетело с Рокэ. Он прыгнул вперёд как тигр и железной хваткой вцепился Оставленной в плечи.

— Что ты с ним сделала, полоумная ведьма? Где он?!

— Не тряси меня! Оставь меня, оставь! — закричала она, пытаясь высвободиться. — Я здесь ни при чём! Я предупреждала его, что он должен рассчитывать только на себя. Я предложила ему честную сделку. Он сам виноват. Он сам сунулся к раттонам в их логово!

Рокэ отпустил её так резко, что она по инерции отлетела от него на пару шагов.

— К раттонам? — повторил он с ледяным спокойствием, за которым чувствовалась кипящая ярость. — И где же их логово?

— Не всё ли равно? Ты под моей защитой, — ответила было Каталлеймена, но тут же поправилась: — Он пошёл в Башню Истины. Раттоны приманили его. Они наверняка уже затащили его к себе в угодья. Я тут не при чём. Ты и сам скоро увидишь…

Рокэ не дослушал. Он одним прыжком вырвался из потайного кабинета, промчался через аудиенц-залу и Капитулярный зал и, распахнув двери мощным ударом, внезапно возник перед растерявшимися караульными.

— Куда пошёл герцог Окделл? — отрывисто спросил он.

— Туда, к Башне Истины, — доложил один из солдат, быстрее прочих опомнившихся от удивления.

Рокэ со всех ног бросился по коридору. Но он ещё не успел добежать до тупика, образованного стеной Башни, как услышал собачий лай и увидел самого Ричарда, вылезающего из стены.

Хвала Леворукому!

Рокэ налетел на своего оруженосца, как ворон на добычу, и принялся бесцеремонно ощупывать его и осматривать. Обрадованный его появлением Рамиро возбуждённо прыгал рядом.

— Где вы были, Ричард? Вы не ранены? Вы целы?

Немного ошеломлённый таким наскоком юноша осторожно попятился к стене:

— Эр Рокэ, да… Я… Я был там, — он неловко указал левой рукой на стенной проём. — Я только что видел на Дороге Королев… Я видел…

— Раттонов, — нетерпеливо закончил Рокэ, убедившись, что юноша цел и невредим.

— Крылатых ведьм… А? Что вы сказали?

— Их называют раттонами, юноша, — пояснил Рокэ. — Впрочем, Ушедшие называли их врагами и ещё какой-то абракадаброй. Они напали на вас?

— Д-да… Я их убил.

Только тут Рокэ сообразил: Ричард пятится от него потому, что старается не задеть лезвием обнажённого кинжала, который он судорожно сжимал в правой руке.

Рокэ осторожно разжал его пальцы, вынул оружие и внимательно осмотрел запёкшуюся на нём кровь, казавшуюся почти чёрной.

— Ведьмы приняли облик королевы и её фрейлины, — тихо пояснил Ричард. — Сам не знаю, как я смог… Она завизжала, как сотня крыс разом!

— Кто? Мнимая королева?

Ричард подавленно кивнул.

— И она тоже. Но сначала фрейлина. Она пыталась удавить Рамиро. Рамиро хотел предупредить меня.

Литтэн, явно довольный признанием его заслуг, тут же подластился к Алве. Рокэ потрепал пса за уши, а затем извлёк из кармана платок и аккуратно вытер окровавленное лезвие.

— Эту тряпку нужно будет сжечь, — сказал он, возвращая кинжал Ричарду, и вздохнул полной грудью, чувствуя, как отступает напряжение, державшее его в как силках в течение последнего часа. — Клянусь Леворуким, юноша! С вами я скоро уверую в Создателя.

— Эо Рокэ? — вздрогнул Ричард.

— Не пугайтесь! — засмеялся Рокэ, глядя на обескураженное лицо своего оруженосца. — Нужно же мне кого-то возблагодарить за ваше чудесное спасение!

— Монсеньор! — вскинулся Ричард, но тут же сник и проговорил очень тихо, опустив голову: — Не могли бы вы послать гонца в Атрэ-Сорорес, чтобы разузнать о здоровье королевы?

Рокэ мгновенно посерьёзнел.

— Мы сделаем это немедленно, юноша, — ответил он. — Но боюсь, что нападение раттонов обошлось ей дороже, чем вам.

— Вы полагаете, она… — несчастным тоном начал Ричард, но голос его задрожал и прервался.

— Незачем гадать, Ричард. Лучше закройте вход в эту кошкину Башню, если знаете как.

Юноша дёрнулся, убрал кинжал в ножны, и подошёл к проёму в стене. Древний механизм лязгнул, чавкнул, а затем кусок кладки со скрипом встал на прежнее место так плотно, что догадаться о наличии двери стало решительно невозможно.

— Отлично, — сказал Рокэ, через плечо Ричарда заметив камни, которые тот нажимал, чтобы привести стену в движение. — А теперь запомните, юноша: с этой минуты вы должны находиться рядом со мною безотлучно.

Ричард недоуменно поморгал глазами, но, вероятно, сообразил, что поведение его эра последние пять минут было не вполне обычным.

— Что-нибудь случилось, монсеньор? — спросил он, настораживаясь.

— Сущие мелочи. Я только что выяснил, что меня с самыми лучшими намерениями предавала моя собственная пра-прабабка. Приятное открытие, ничего не скажешь.

Глаза Ричарда широко раскрылись.

— Монсеньор? — удивлённо переспросил он.

— Кажется, вы знакомы с Оставленной? Помните: такая полоумная бессмертная ведьма из Лабиринта?

Ричард насупился и ответил медленно, словно взвешивая каждое слово:

— Она не ведьма, монсеньор. Она потеряла всю свою семью…

— Зато уже готова создать новую, — с саркастической усмешкой перебил его Алва. — Я только что имел счастье с ней беседовать. Я, разумеется, тоже безумец, но не до такой степени, — продолжал он, цедя слова сквозь зубы, — чтобы меня привлекал инцест с фамильной окаменелостью, которая к тому же окончательно выжила из ума. Я лазаю к дамам в окна, но не в гробы.

Рот Ричарда сам собой открылся от изумления.

— Что вы говорите, эр Рокэ?.. — неуверенно осведомился он.

— Ерунду, юноша. Скажите, если бы вас поставили перед выбором: спасти мир, но пожертвовать одним человеком, хотя бы мною, что бы вы предпочли? — Рокэ тут же спохватился и добавил, изображая привычную насмешливость: — Впрочем, кого я спрашиваю. Вы, разумеется, ринулись бы спасать мир.

Ричард покачал головой и возразил тихо, но твёрдо:

— Нет, монсеньор.

— Нет?

— Вы знаете, что меня уже ставили перед таким выбором, — спокойно ответил Ричард. — Этой весной граф Штанцлер предложил мне спасти многих, отравив одного. Вас.

— И что же? — спросил Рокэ, с любопытством ожидая продолжения. — Разве вы не довольны сделанным вами выбором? Ах да. Я же не умер.

— Это неважно. То есть важно, — тут же поправился Ричард, слегка покраснев из-за своей оговорки, — я рад, что вы живы, а у меня ничего не вышло, монсеньор. Но я хотел сказать другое. Тогда я думал, что одна жертва — меньшее зло, чем десятки, а то и сотни жертв. Но это оказалось неправдой. Я стал убийцей и клятвоотступником, только спасти мне никого не удалось.

— К счастью, вы никого и не отравили, — усмехнулся Рокэ и задумался. — Возможно, в вашем случае правильного решения не было. Но я приму к сведению ваш опыт, Дикон. Кто знает? Вдруг вы и правы. Может быть, для того чтобы спасти всех, нужно спасти хотя бы одного.