Сердце Скал. Зверь (джен)

Король принял герцога Окделла в своём рабочем кабинете, который обычно редко использовал по назначению. Но сегодня личный секретарь Брезе́ усердно скрипел пером, а сам Фердинанд II, заметно кривясь, листал какие-то бумаги, кипой громоздившиеся на его столе.

Дик не в первый раз видел Оллара вблизи и сейчас поразился произошедшим в нём переменам: толстое, рыхлое тело короля обрюзгло, лицо осунулось, щёки обвисли, а водянистые рыбьи глаза смотрели раздражённо и загнанно.

— Государь… — начал Ричард, поклонившись.

— А, герцог Окделл! — перебил его король отрывистым и визгливым тоном, поднимаясь из-за стола и не отвечая на поклон Ричарда, — хорошо, что вы пришли сами. Выйдите, Брезе.

Секретарь мышью выскользнул из кабинета в приёмную.

— Государь! Я приехал просить ваше величество…

Король оборвал речь Ричарда досадливым взмахом руки. Затем он побарабанил пальцами по кипе бумаг, которую только что читал, и неожиданно спросил неприязненным тоном:

— Известно ли вам, герцог, что мать Моника из монастыря святой Октавии обвиняет вас в тайных встречах с королевой?

Дик так удивился этому вопросу, что совершенно растерялся.

— Отвечайте! — взвизгнул нелепый король, топнув ногой. — Известно ли вам это?

— Я… я ничего не знаю, — пробормотал Дик, недоумевая, что могло так обозлить короля.

— То есть вы никогда не бывали в аббатстве? — поинтересовался тот, нехорошо прищурясь.

— Я… я бывал там, если ваше величество спрашивает, — ответил Ричард, не понимая толком, как ему следует себя вести.

— Зачем?

— Граф Штанцлер… То есть её величество приглашала меня туда, чтобы переговорить со мной, — честно признался Дик.

Встречи с королевой, конечно, следовало держать в тайне, но раз уж король всё знает…

— Зачем? — повторил Фердинанд. — Что именно хотела сообщить вам королева, чего она не могла сказать во дворце при всех?

— Э-э… Её величество… Сначала, то есть в первый раз… пожелала дать мне совет, как держаться…. с моим новым опекуном и эром, — сбиваясь, ответил Дик, стараясь не слишком углубляться в опасные воспоминания. — А во второй… Её величество сказала… э-э… Она оказала мне честь лично объяснить, почему не может принять мою сестру Айрис в штат своих фрейлин… по моей просьбе.

— Это всё? — тяжело спросил король.

— Государь, её величество дала мне только две аудиенции.

— Вы лжёте, герцог Окделл! — заявил Фердинанд гневно. — Ради того, о чём вы рассказали, королеве незачем было уединяться с вами в монастырском саду! Говорите правду, или мои палачи вытащат её из вас раскалёнными щипцами! Что вы делали в аббатстве вместе с подследственной Катариной Ариго?

Подследственной?.. Создатель! Вот до чего дошло! Проклятый Дорак добился-таки своего! Значит, это не аудиенция, а высочайший допрос? Дик почувствовал, что начинает закипать. Аббатство? На что намекает эта злобная дряблая туша? Неужели Оллар желает превратить его, Ричарда Окделла, в орудие гибели несчастной, ни в чём не повинной королевы?

— Я Человек Чести и никогда не лгу! — запальчиво ответил он, гордо вскинув голову. — Если её величество предпочла увидеться со мной тайно, это только потому, что она не хотела вызвать ваше неудовольствие своим участием к сыну Эгмонта Окделла!

— Ну разумеется! — воскликнул Фердинанд, перекосив рот словно бы в усмешке. — Что от меня скрывают, то меня не расстроит! Но только до тех пор, герцог, — прибавил он, багровея, — только до тех пор, пока я обо всём не узна́ю! Довольно отпираться! Мать Моника рассказала всё — можете прочитать сами!

И король, схватив со стола несколько листов, швырнул их прямо в лицо Дику. Поражённый юноша машинально удержал один, видимо, самый первый, поскольку наверху страницы было выведено чётким каллиграфическим почерком профессионального писца:

Дело о супружеской неверности королевы Катарины Ариго

Ужаснувшись, Дик выпустил листок из рук, и он упал на пол следом за остальными.

— Видите? — задыхаясь, спросил король. — Видите? Лгать бесполезно!

Святой Алан, какая гнусность! Невиданная подлость! Этот тюфяк-король, эта снулая рыбина, этот явный выродок и позор династии Олларов пошёл на поводу у Дорака и намерен погубить женщину, даже волоска на голове которой он не стоит? Обвинить её в измене? И каким же образом? Поставив ей в вину великодушное и невиннейшее участие к судьбе последнего герцога Окделла?!

Ричард, содрогаясь от негодования, отступил на шаг.

— Я не стану мараться об эту грязь! — проговорил он срывающимся голосом, гневно сверкая глазами. — Пусть в ней пачкаются те, кто её создаёт! У вашего величества есть палачи — так прикажите, чтобы они пытали меня, вздёрнули на дыбу, жгли калёным железом! Но и тогда, — воскликнул он с глубоким воодушевлением, — но и тогда я объявлю всему миру: её величество чиста как сама святая Октавия!

Фердинанд II помялся на месте, как медведь, соображающий, с какой стороны лучше напасть.

— Мать Моника уверяет, что вы по уши влюбились в королеву, — бросил он нарочито презрительным тоном.

— Любой благородный дворянин полюбит её величество, едва увидев! — открыто признал Дик, вызывающе задрав подбородок. — Я Человек Чести и чту Создателя. Всякий, у кого есть душа и сердце, признает её величество живым воплощением Его доброты и чистоты!..

— Она принимала вас наедине…

— Только низкие душонки усмотрят в этом дурное! — яростно возразил Дик. — Её величеству и в голову не приходят те мерзости, которые измышляют её подлые враги! Все её поступки исполнены благородства и великодушия. Я верю, что Создатель послал её на землю как пример истинного достоинства. Да будь я последним подлецом, способным забыть об уважении к моей государыне, я даже мысленно не мог бы оскорбить её. В её присутствии законченный мерзавец — и тот отречётся от своей низости и смиренно опустится перед ней на колени!

Лицо короля дрогнуло и его дряблые щёки мелко затряслись. В волнении он приоткрыл рот, словно намереваясь что-то сказать, но Ричард не заметил этого. Его словно подхватило порывом вдохновения, и он с глубоким чувством процитировал свои любимые строки из трагедии Дидериха:

С какой врождённой царственной свободой,

Чужда и легкомыслия пустого

И чёрствости заученных приличий,

Без дерзости, зато и без боязни

Она легко идёт стезёй неторной

Достоинства, не видя и не зная,

Что все боготворят её!.. —

На последних словах его дрожащий голос оборвался от избытка чувств.

— «Хоть, право, и скромной похвалы она не ждёт»⁽¹⁾, — неожиданно подхватил король глубоко растроганным тоном. — Как это точно сказано! Как верно!.. Вы любите Дидериха, герцог?

— Да! — подтвердил Дик, вздыхая во всю силу своих лёгких. — Особенно эти его стихи: они словно были написаны о её величестве.

— Вы правы, герцог, клянусь честью, вы правы! — воскликнул король, суетливо взмахнув руками и забегав туда-сюда по кабинету. — Я думал то же самое!.. Я вижу, что вы способны глубоко понимать поэзию! У вас есть сердце! Жаль, что я не знал этого раньше… Разумеется, — продолжал король, успокаиваясь, — юноша ваших лет не может не любить Дидериха, если только он от природы прям и честен. Только негодяй останется глух к прекрасному… О, эти проклятые Придды! Скользкие интриганы и предатели, — пробормотал король сквозь зубы.

— Ваше величество! Молодой герцог немного странный, это правда, но он не так уж и плох. К тому же он только что потерял родителей, — рискнул заметить Дик.

— Оставим это, — сказал король, останавливаясь. — Оставим это… Я помню, что шесть лет тому назад королева просила за вас после злосчастного восстания вашего отца.

— Я никогда не забуду об этой милости! — заверил короля Дик.

— Снисходя к её просьбе, я позволил вам наследовать владения и титул вашего отца. Однако же недавно вы согласились поехать в Алат для встречи с Альдо Раканом, — строго промолвил король.

— Государь, вы напрасно подозреваете меня в измене, — ответил Дик с обычной своей прямотой. — У меня не было намерения отречься от династии Олларов. Я хотел только склонить моего друга Робера Эпинэ к примирению с короной Талига, вот и всё.

Фердинанд II пытливо вгляделся в лицо Дика.

— Вы говорите правду, герцог? — спросил он.

— Я уже имел честь сказать вашему величеству, что никогда не лгу, — повторил Дик с гордым достоинством настоящего Окделла.

Король постоял минуту, не отводя взгляда от его лица, а потом удовлетворённо закивал головой.

— Вижу-вижу, герцог: вы честный человек, — сказал он. — Тогда объясните мне со всей откровенностью: почему шесть лет назад ваш отец восстал против меня?

— Вы сами виноваты в этом, государь! — заявил Дик не обинуясь. — Наш дом преданно служил Олларам четыреста лет. Мой предок Джаред III был кансильером у вашего пращура. Герцог Льюис Окделл стал героем Двадцатилетней войны. А мой отец Эгмонт I честно проливал за вас кровь как генерал вашей армии. Но служить Олларам не значит служить господину Дораку, ваше величество! Зачем кардинал разогнал Надорские штаты? Зачем обложил провинцию грабительскими налогами? Наши крестьяне мрут с голоду, а арендаторы не вылезают из долгов! Зачем вы позволили подлому интригану распоряжаться всем от вашего имени? И что теперь? Вы сами видите: он дерзко поднял руку на саму вашу супругу!

— Клянусь честью, вы правы, герцог, вы снова правы, — пробормотал король, морщась, как от зубной воли. — Я слишком многое ему позволял.

— Так остановите его, ваше величество! — воскликнул Ричард с горячностью. — Возьмите власть в свои руки! Пусть кардинал читает свои молитвы и не лезет больше в государственные дела!

— А вы-то сами, герцог? Разве вы не лезли в государственные дела, когда выступали перед агарисской курией без нашего соизволения? — ввернул король.

— Государь, — ответил Дик с достоинством, — я счёл возможным уверить кардиналов, что это не король Талига отдал приказ уничтожить в Олларии всех эсператистов. Я сам эсператист. И я не понаслышке знаю, как кардинал преследует моих единоверцев. Если в этом ваше величество заодно с Дораком, отдайте меня в руки ваших палачей прямо сейчас.

— Нет-нет, герцог! — мягко возразил его король. — Я сторонник церковного мира. Эсператисты такие же мои подданные, как и олларианцы. Знаете: епископ Риссанский советовал мне заключить союз с Эсперадором.

— Я не могу что-либо советовать вашему величеству, — отозвался Дик с поклоном, — но полагаю, что его преосвященство мудрый человек, хотя он лишь немногим старше меня.

— А граф Штанцлер, бывший нашим кансильером? — ласково спросил Фердинанд. — Что вы скажете о нём? Ведь вы, кажется, были очень близки?

Дик опустил голову, закусив губу от стыда, который неизменно вызывало в нём имя кансильера.

— Прошу простить меня, ваше величество, — негромко выговорил он через силу. — Эр Ав… Граф не был вполне правдив со мною. Прежде я сказал бы вам, что он достойнейший человек. Но теперь мне нечего ответить вашему величеству.

— О, вы действительно честный человек, герцог, — заметил король с чувством глубокого удовлетворения, легонько погладив Ричарда по плечу. — Жаль, что мы не поговорили так откровенно раньше. Но я исправлю свою оплошность. Теперь вы постоянно будете при мне: пусть вы ещё молоды, но вы — глава одного из Высоких Домов Талига. Я желаю знать ваше мнение обо всём, что происходит. Кстати: что вы думаете о семействе Феншо-Тримейнов?

Ричард с удивлением уставился на Фердинанда. Король собирается продолжать разговор о епископе Луи-Поле? Неужели ему понадобилась рекомендация от герцога Окделла?.. Что за нелепость!

— Я не могу сказать вашему величеству ничего определённого, — ответил Дик, не понимая, чего от него хотят. — Я знал близко только генерала Феншо-Тримейна… которого герцог Алва распорядился расстрелять.

— Он был вашим другом? — живо спросил король.

— Он хотел стать моим другом, — ответил Дик, — но мне не нравилось его бахвальство.

— Вот как?

— Да. Человеку его происхождения пристало держаться скромнее, — произнёс Дик, с неудовольствием припоминая самоуверенные разглагольствования Оскара.

Король заметно помрачнел.

— Генерал был дерзок?.. Видите ли, герцог, я спрашиваю об этом не из праздного любопытства. На допросе мать Моника показала, что покойный Феншо-Тримейн часто встречался с нашей супругой в аббатстве святой Октавии. И что эти встречи пятнали… доброе имя королевы.

— Это ложь, государь! — с горячностью воскликнул Дик. — Я хорошо знал Оскара. Он никогда не упоминал даже имени её величества, а если разговор касался королевы, выражал лишь чувство глубочайшего почтения!

— Вы можете поклясться в этом, герцог? — быстро спросил Фердинанд, словно торопясь поймать Ричарда на слове.

— Да, государь, клянусь честью!

Фердинанд II посмотрел на Дика влажными бесцветными глазами, и юноше показалось, что он читает в них самую искреннюю признательность.

— А памятью вашей матушки… Вы могли бы поклясться в этом памятью вашей прекрасной достойной матушки? — пытливо спросил король.

Дика охватило глубокое волнение.

— Клянусь вашему величеству, — ответил он дрожащим низким голосом, — памятью моей дорогой матери, которая научила меня любить правду превыше всего на свете, что генерал Феншо-Тримейн ни разу не сказал ни слова о её величестве, которое позволило бы заподозрить простое знакомство между ними!.. Оскар любил бахвалиться, государь, но я уверен, что он вообще никогда не видел королеву иначе как на официальных приёмах.

— Слава Создателю! — проговорил король с видимым облегчением. — Вы и представить себе не можете, как я рад вашему свидетельству, герцог! Мне так не хватает честных людей! Открытых, правдивых людей!.. Господин кардинал окружил меня одними трусами и подлыми доносчиками. Ваши слова, герцог, могут спасти мою супругу!

— Я с радостью отдам жизнь за её величество! — воскликнул Ричард с глубокой искренностью. — Но неужели всё настолько далеко зашло?

— Увы! — ответил король печально. — Прочтите протоколы допросов, — и Фердинанд указал пальцем на валяющиеся на полу бумаги.

— И не просите, государь! — с омерзением отшатнулся Дик. — Я знаю правду и не нуждаюсь в гнусной клевете слабодушной женщины, из страха предавшей свою госпожу!

— На вас мать Моника вовсе не клеветала, — вяло возразил король. — Она показала, что ваши встречи с королевой носили вполне… невинный характер. Но что касается этого Феншо-Тримейна…

— Государь, — твёрдо произнёс Ричард. — Что бы ни говорили вам другие, я прошу вас верить только своему сердцу. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: у её величества возвышенная душа.

— С сегодняшнего дня мы будем часто видеться, герцог, — решительно постановил король. — Я желаю, чтобы вы знали всё, о чём рассказали на допросах мать Моника и эта проклятая девица Дрюс-Карлион. Только представьте себе: со слов каких-то двух мерзких баб кардинал Сильвестр совершенно уверился, что мои дети вовсе не мои! Мои — и не мои, как вам это понравится?!

«Наглая ложь!» — хотел было воскликнуть Дик в запале, но внезапно замер с открытым ртом, как громом поражённый. Ведь королева говорила ему… Сама королева говорила ему, что Фердинанд II не мужчина! Вторая встреча в аббатстве святой Октавии, о которой давеча расспрашивал король, встала перед мысленным взором Ричарда как живая. Катари — такая хрупкая и такая сильная духом! — жаловалась ему на мучительные ночи с мужем… На лекарей, не то двух, не то четырёх, которые пытались помочь бессильному Фердинанду зачать наследника… Но тщетно, всё тщетно! Фердинанд Оллар не способен иметь детей. Он не мужчина! И тогда Дорак предложил королю герцога Алву — чистокровного жеребца, способного успешно покрыть эту кобылу, Катарину Ариго…

— Герцог? Почему вы молчите, герцог? — испуганно спросил король, просительно заглядывая в глаза Ричарду.

— Но, государь… Разве вы… Разве вы не…

«Не импотент?» — хотел договорить Ричард, но вовремя прикусил язык.

— Я… Что? — спросил король, побледнев до синевы и разом став похож на большую дохлую рыбину.

Создатель и святые угодники! Да ведь он полагает себя вполне способным произвести потомство! Он думает, что это он отец всех детей, рождённых королевой! Как такое возможно? Разве это может быть?.. Нет! Чушь!.. А если да?.. Но тогда почему королева… Почему тогда Катари…

— Но, государь, её величество сама призналась мне… Что вы не имеете ничего против, чтобы герцог Алва… То есть вы сами настаивали, что бы эр Рокэ…

Как же это сказать, Создатель? Наставил вам рога? Обрюхатил вашу жену? Святой Алан, что за нелепость! А ведь Катари поведала об этом так, что это казалось святым подвигом!

Ричард взял в себя в руки и договорил твёрдо:

— Простите, государь, но всему Талигу известно, что принц и обе принцессы — бастарды герцога Алвы.

Король побледнел ещё больше, хотя, казалось, это невозможно.

— Как? — полузадушенным голосом спросил он. — Королева говорила вам это?.. Она говорила, что я… Что я… А! — воскликнул он, словно внезапно сообразив что-то. — Так вот о чём вы беседовали в аббатстве святой Октавии! Вот чего она не могла сказать вам при всех во дворце!

И король, круто повернувшись на каблуках, снова нервно зашагал по кабинету.

Ричард опомнился.

— Простите, государь! — воскликнул он в приступе жалости и раскаяния. — Я, должно быть, не так понял её величество!

— А Алва? — сипло спросил король, не обратив внимания на последние слова Ричарда. — Он хвастал вам? Он хвастал, что он с моей женой… Да?.. А! Нет! Такой не станет!.. Но вы видели его вдвоём с королевой, когда они?.. Да? Конечно! Иначе зачем эти откровения?.. О, вы знаете, герцог, вы всё знаете! Я вижу это по вашим глазам! Вы застали их вдвоём наедине? Вы ведь видели их, не так ли? Говорите! — спрашивал король, наступая на пятившегося в полной растерянности Ричарда. — Вы своими глазами видели, как моя жена и герцог Алва… позорят своего короля?..

Ричард хотел отрицательно замотать головой, но у него не хватило сил. Сцена в будуаре невольно воскресла в его памяти во всех подробностях: Катари, как последняя шлюха оседлавшая колени Алвы, с расшнурованным корсетом и задранной юбкой… сам Алва — без камзола, с бесстыдно расстёгнутыми штанами. «Не лучшие яблоки Талига!» — «Он снова намерен набить мне брюхо!». Ричарду казалось, что король видит эту сцену в его глазах так же ясно, как видел когда-то он сам.

Король резко остановился и замер на месте как вкопанный. Несколько минут он тяжело дышал, видимо, пытаясь взять себя в руки. В конце концов ему это удалось.

— Вы действительно никогда не лжёте, герцог, — отрывисто сказал он сиплым голосом. — Мы благодарим вас за правду… какой бы она ни была. А теперь… — и король сделал неопределённый жест рукой, — мы отпускаем вас. Аудиенция закончена. Вы можете покинуть наш кабинет.

— Ваше величество, — пролепетал Ричард, чувствуя себя совершенно раздавленным и жалким, словно это он сам подло и исподтишка унизил короля. — Ваше величество… Мой эр…

— Вы можете покинуть наш кабинет, — механически повторил король и, сделав несколько шагов к двери, громко крикнул: — Брезе!

В кабинет тут же протиснулся личный секретарь Фердинанда II.

— Пишите приказ, Брезе, — бесчувственным тоном сказал Оллар, указывая секретарю на его место у стола. — Его следует отправить в Багерлее немедленно. Мы повелеваем сегодня же перевести герцога Алву из Флотской башни в каземат для государственных преступников.

— Государь! — в ужасе воскликнул Ричард, потрясённый до глубины души. — Это моя вина! Мой эр…

— Он вам больше не эр! — выкрикнул король во весь голос, багровея от злости. — Мы снимаем с вас присягу верности этому негодяю! С сегодняшнего дня вы поступите под надзор Блюстителя нашей опеки. Идите, герцог! Вы получите наши указания позже.

— Государь, это моя вина! Я просто… Я просто наслушался сплетен! Клянусь, когда однажды я повторил их при эре Рокэ, он отругал меня и заявил, что отцом являетесь вы — и только вы!

Король засмеялся странным скрежещущим смехом.

— И правда! — воскликнул он. — Кому же лучше знать об этом, как не ему!

— Прошу вас, государь!.. — безнадёжно воззвал Ричард, осознавая, что всё испортил.

— Вон! — взвизгнул король. — Сыну вашей матери не пристало просить за этого прелюбодея!.. Мы отпускаем вас с миром, герцог. Уходите, иначе мы вызовем стражу, чтобы она выпроводила вас из кабинета.

1) Ф. Шиллер. Дон Карлос, инфант Испанский. Действие 2, явление 15. (перевод В. Левика).

Вернуться к тексту