Лишний человек (джен)

Саша понимал, что Сёме пора уже идти в гримерку и готовиться к спектаклю, но ему очень хотелось договорить. Сёма, впрочем, не торопился, не поглядывал на часы, а спокойно пил чай и терпеливо отвечал на вопросы. Ему тоже нравилось сидеть здесь и болтать — ему не требовались какие-то особые условия, чтобы настроиться на выступление. Даже в день премьеры. Дождь уютно стучал по карнизу, небо было серым, пришлось включить настольную лампу, и это было хорошо. Театральная магия любит полумрак, таинственность, и чтобы легкая завеса — дождь, сумерки, туман, сгустившийся в смутную грезу, — ограждала хрупкое волшебство от шумного внешнего мира.

— А знаешь, я ведь так и не понял, — признался Саша, — у нас действительно ничего не получалось без тебя или это было самовнушение? Я бы поставил на последнее, мы все переживали и тревожились. Но на это же жаловались и совершенно посторонние люди — не пишется, не рисуется, не поется… и вообще все как-то не так.

— Нет, это было не просто самовнушение. Мир поколебался, дрогнул, и некоторые люди ощутили это более явственно, чем остальные.

— То есть если бы ты не смог вернуться и действительно исчез насовсем… люди разучились бы творить?

— Нет. Я же говорю, это просто такие колебания в атмосфере. Мир не рухнул, а пока он держится, люди продолжат петь, рисовать и мыслить.

— Просто Великаша так убедительно мне там рассказывал про то, как волшебство покидает наш мир… Я ему не верил, я знал, что ему нельзя верить. Но это было ровно то, что я сам ощущал.

— Волшебство не может исчезнуть из мира. Оно и есть этот мир. Оно вечно и неуязвимо. И мы все, оказавшись здесь, проживаем жизнь и таким образом приобщаемся к нему раз и навсегда, становимся его частью. И я бы никуда не исчез окончательно, даже если бы ушел от вас безвозвратно.

— Давай лучше так: ты никуда не будешь уходить, а с волшебством мы как-нибудь разберемся, исчезает оно там или нет.

— Ладно, — охотно согласился Сёма. — Договорились.

— Но все-таки насчет Великаши… На этот раз мы не вытеснили его из мира?

— Нет. На этот раз нет. Но мы сделали лучше. Мы вписали его в этот мир. Теперь он связан с ним тысячей невидимых нитей, как и все мы. И теперь он не сможет его разрушить. Он будет пытаться, он способен натворить много бед, но мир ему не уничтожить. Он заставил меня заглянуть в несуществование, а я с головой окунул его в музыку. Наша суть от этого не изменилась, но теперь мы лучше понимаем себя и друг друга.

— Это похоже на… перемирие?

— Не совсем. Впрочем, возможно, это обещает нам временную передышку… в очередной раз.

Саша помолчал несколько секунд, выбирая самый интересный из множества вопросов, которые теснились в его голове, но тут за спиной у него хлопнула дверь.

— Ага! Так и знала, что вы тут… Чаи гоняют! — возмутилась Вера. — А ну быстро всем одеваться!

Сёме и впрямь надо было уже идти. А вот Саше спешить некуда, у Гремина выход в самом конце. Верочке тоже незачем торопиться, но ей положено хлопотать и волноваться. Премьера все-таки, и ее дебют в качестве режиссера. Она уж небось и забыла, что это такое вообще — дебют.

— Присядь, — предложил Саша, когда Сёма ушел. — Хочешь чаю?

— Нет, — бросила Вера отрывисто, но все же опустилась на стул напротив него.

— Это будет лучший «Онегин» в моей жизни, — сказал Саша твердо. — Все будет хорошо.

— Спасибо. Но вообще-то я не нуждаюсь в подбадриваниях.

— Не за что. Вообще-то я подбадриваю себя.

— Да тебе-то о чем волноваться? Стой себе и пой, — Вера усмехнулась. — Я вот, пока не впряглась в эту лямку, думала, что артистам труднее всего. А теперь вижу, что режиссеру-то потяжелее приходится. Когда берешься что-нибудь делать сам, сразу начинаешь понимать, что не так все просто.

— Точно! И с артистами этими беда — один все время опаздывает, другой путает слова, третий хочет петь голым, четвертый не хочет петь голым…

— Вот именно. И на третьей репетиции уже подмывает сделать с ними со всеми что-нибудь такое… в духе Великаши.

— И мы все очень ценим, что ты ничего такого не делаешь! А что будешь ставить следующим, еще не думала?

— Не знаю пока. Может быть, ничего. Что? Не смотри на меня так. Уходить со сцены грустно, но это не трагедия. Может, напишу книгу. Про всех нас. Мы однажды в консерватории сочинили с ребятами такую архетипическую оперу, в которой собрали все, что обычно бывает в операх. И она прямо так и называлась — «Опера». И там было четверо героев: Бас, Баритон, Тенор и Сопрано. И программку даже напечатали с раскладкой ролей и голосов. Сопрану должна была петь сопрано, Тенора должен был петь тенор, Баритона — соответственно, баритон.

— А Баса — бас?

— Нет. Его — бас-баритон, потому что… без обид, Сашенька, но где ты в наше время возьмешь настоящего баса?

— Так, может, тебе тряхнуть стариной и написать оперу?

— Нет, это пройденный этап. Лучше напишу книгу про всех нас. Только еще не решила, что это будет — кровавый триллер или неприличный водевиль.

— Только ты смотри, осторожнее там! А то Люша на тебя обидится, если ты недостаточно хорошо напишешь про ее мужа.

— Я всего лишь выхожу на пенсию, а не выжила из ума, — фыркнула Вера. — Я изменю фамилии. Ну и вообще напишу так, чтобы никто не догадался... Что-нибудь эдакое про супергероев, как Ваня любит. Потом продам сценарий в Голливуд и обеспечу внукам будущее.

— Ну если так… тогда ладно. Тогда, конечно, можно, — согласился Саша.