Лишний человек (джен)

По телефону Ваня говорил сбивчиво, но увидев его сияющее лицо, Саша понял, что ничего плохого не произошло. Может быть, даже что-то хорошее. Это было бы очень кстати, с ними давно не случалось ничего хорошего.

— Ну как все прошло вчера? — спросил Саша.

— Отлично! Ты даже не представляешь!

— Ну поздравляю! А ты сомневался. Я же говорю, это все самовнушение. Ты поешь ничуть не хуже, чем раньше.

— Что?.. — Ваня нахмурился, потом засмеялся. — А, вон ты про что! Может, и самовнушение. Да и черт с ним совсем, есть кое-что поважнее. Сейчас расскажу!

— Ага. Только пристегнись.

Ваня рассеянно нашарил ремень безопасности рядом с сиденьем и спросил:

— А нам долго ехать?

— Вообще нет, но там пробка впереди. Так что успеешь рассказать.

Как ни старался Ваня говорить медленно, упиваясь рассказом о своем триумфе, но это заняло совсем мало времени. Поэтому он еще раз вернулся к началу и изобразил разговор с Берти в лицах, не забыв официанта и гигантскую порцию мороженого с карамельным сиропом. Саша слушал молча, не перебивая, пытаясь уместить новую информацию в рамках пазла, который они собирали. Ваня был искренне рад, что и он на что-то сгодился, и Саше передалось его бодрое настроение.

— Это ты здорово придумал! Мне вот в голову не пришло с ним поговорить. Я уже привык, что никто ни черта не помнит, даже и не надеялся…

— Но я все равно не понимаю, — Ваня, насладившись заслуженным одобрением, снова стал деловитым и о чем-то задумался. — Если он, этот бедняга с конкурса, от расстройства слетел с катушек и решил зарезать Сёму, зачем ему Великаша?

Они проезжали через оживленный перекресток, и Саша с полминуты помолчал, чтобы не отвлекаться.

— Да, тут явно какая-то более сложная история. Ты не замечаешь, что как-то все слишком удивительно совпало? Сёма и Великаша лишились своих сверхъестественных сил, и именно в этот момент псих-одиночка вдруг решил их убить. И непонятно, почему обоих сразу, это ты верно заметил.

— Я все еще не отказался от своей прежней версии, — храбро сказал Ваня.

— Про тайное общество?

— Ну да. Ну или назови это как-нибудь иначе, если тебе не нравится это определение. Откуда наш недоубийца мог знать про Сёму и Великашу? Ну, про то, кто они такие на самом деле? Уж точно это не они сами ему разболтали в приступе откровенности. Он — всего лишь орудие в чужих руках. Здесь действует кто-то еще. Какие-то другие силы, куда более могущественные. Такие, что рядом с ними наш бедный старый Великаша беспомощен… как младенец в джунглях, так ты про него говоришь?

— Думаешь, это они и превратили его в обычного человека?

— А черт их знает. Может быть… А если не превратили, то просто подстерегли его в тот момент, когда это произошло. И, опять же, они про это знали. Вот мы с тобой не знали, а они — да. И каким-то образом натравили этого типа с испанской фамилией… на них обоих. И может… может, он даже…

Саша упрямо покачал головой. Сзади бибикнули — зеленый загорелся, чего стоим?

— Нет, — сказал Саша. — Нет. До Сёмы он пока не добрался. Он ведь его искал там, в Борнмуте, как и мы. И с тем же результатом.

Ваня шумно вздохнул.

— Может, Сёма знает, что за ним охотятся? Потому и спрятался так основательно, что даже мы не можем его найти, — сказал он.

— Может быть. Но почему он не даст нам знать?

— Не доверяет? — Ваня невесело усмехнулся. — Он вон Берти проболтался про конкурс, а нам — ни словечка.

— Да это понятно как раз. Он именно что проболтался, просто Берти влез со своим вопросом в подходящий момент.

— Не понимаю.

— Ну, Сёма был там в жюри на конкурсе. Рутина, обычное дело. Все прошло благополучно, он возвращается в Лондон, и тут вдруг от кого-то узнает, что один из конкурсантов, который отсеялся в первом туре, с горя решил покончить с собой. Понятно, что никто не виноват и парню надо просто нервишки подлечить. Но история неприятная. А для Сёмы это как… ну, как для Великаши выслушать кряду всего «Дона Карлоса», все четыре часа. Почти непереносимо.

— Потому что это суицид?

— Да. Самоубийство — это полная победа хаоса. Саморазрушение — это его зерно, начало всего и венец всего. Я у него спросил однажды… Глупый был вопрос, но я все равно спросил: «А как же в опере? В спектаклях вон каждый второй кончает жизнь самоубийством. Вертер там, Баттерфляй, Ромео и Джульетта, Лиза у Чайковского и еще куча народу. Тебе это не мешает?» Он говорит: «Нет, не мешает. Это ведь не настоящее самоубийство, а размышление о нем, рефлексия. Осмыслить, отрефлексировать, рассказать о чем-то — это значит выжить и победить. Самоубийство на сцене — это утверждение жизни. Крик герольда, возвещающего победу, и все такое».

— М-да, — Ваня вдруг засмеялся и смущенно отвернулся, осознавая, что смех как-то не к месту. — Я, знаешь, с детства в театре больше всего люблю, когда конец и все выходят на поклоны. Взмыленные, с расплывшимся гримом и в пятнах крови. Включая тех, кто вот только что валялся тут на полу, с ножом между ребер или пулей в сердце. И все сияют и утираются рукавами. Скарпиа обнимается с Каварадосси, Командор — с Дон Жуаном, Риголетто — с Герцогом. Ленский и Онегин по очереди пытаются обнять Татьяну, но у них слишком короткие руки, чтобы обхватить ее пышную талию.

— Лев лежит рядом с агнцем…

— Да-да, оно. И никто на самом деле не умер.

Саша предложил пойти вместе, но Ваня отказался и остался сидеть в машине, уткнувшись в телефон. Впрочем, визит в полицейский участок ничего нового не дал. Правда, по Сашиному настоянию были проверены записи видеокамер на парковке, где стояла машина Великаши. Саша был уверен, что ничего любопытного там не обнаружится, но, к его удивлению, камера все-таки зафиксировала знакомую грузную фигуру в усах. Великаша неторопливо прошагал к своему автомобилю, спокойно сел в него и уехал. О дальнейшем передвижении машины никаких сведений пока не поступало. По делу Сёмы тоже все было глухо. Саша хотел было попросить статистику по суициду — они с Ваней даже установили довольно точные хронологические рамки, но не смог придумать предлог для этой странной просьбы. О зависшем расследовании в полиции уже почти забыли и на самого Сашу поглядывали с неприязнью и подозрением. Этот ресурс исчерпан, дальше надо самим. Что ж, у них теперь есть и другие источники. Непонятно только, насколько надежные.

— Как думаешь, Берти тебе сказал правду? — спросил Саша, садясь в машину. — Всю правду?

— Не знаю. Но это мы можем проверить, — с задержкой отозвался Ваня, продолжая сосредоточенно тыкать одним пальцем в телефон.

— Сличить список конкурсантов и список пациентов в той больнице? Я еще хотел попросить у них отчет по самоубийствам, но это я слишком многого хочу.

— Да и не надо, пусть подавятся своей статистикой. Без них обойдемся!

Ваня довольно кивнул и наконец оторвался от телефона.

— Все, информацию по конкурсу мне прислали. Остальное — дело техники. Где у тебя больничный список?

— Сейчас. Только, может, дома их сверим? Поехали ко мне, тут ведь рядом.

Ваня все же не утерпел и начал сопоставлять списки еще в дороге, но без особого успеха. Дома он предложил:

— А может, на компьютере быстрее? Ну, есть же, наверное, какая-нибудь программа?

— Наверное. Но я дольше буду ее искать и настраивать. Давай сами попробуем. Тут и народу не так много, так что все просто. Испанская или итальянская фамилия, мужчина, возраст… ну, около двадцати, плюс-минус немного. И это имя должно быть в обоих списках.

— Нашел! Вот, смотри, Монтойя! А, черт, это Алисия и сопрано.

Ваня снова ссутулился над телефоном, что-то бормоча в адрес сопрано, испанцев и всех конкурсантов мира, вместе взятых.

— Сантос, — сказал Саша через минуту. — Проверь. Алехандро Сантос, есть такой?

— Не-а, — уныло протянул Ваня. — Хотя погоди, это тут баритоны у меня. Сантос, Сантос… есть! Вот он! Тенор, тудыть его в качель!

— Угу. И мой тезка.

— Что? А, точно.

Они оторвались от списков и уставились друг на друга.

— И что дальше? — спросил Ваня. — Имя мы знаем. Но в полиции нам о нем ничего не расскажут, да?

— Да, это вряд ли. Но есть же интернет, а в интернете соцсети. Ты ведь у нас специалист по инстаграму и прочему? Давай-ка применим твои знания на практике. И Вера никогда больше не посмеет тебя упрекнуть, что ты там проводишь слишком много времени.

Но Ваню не надо было уговаривать, он уже и сам с головой погрузился в поиски. Результат они получили почти мгновенно.

— Вот, смотри, — Ваня от волнения почему-то перешел на шепот. — Фотография, это у него в профиле. Похож?

— Да черт его знает. Я ведь его лица не видел, он в дождевике был, в капюшоне.

Алехандро Сантос смотрел на них с экрана серьезно, без улыбки, немного испуганно. Обычный парень, симпатичный в общем-то. Никакого маньяческого блеска в глазах. Всего несколько фото у него выложено — берег моря, какие-то цветочки, пицца с ананасом и Трафальгарская площадь.

— Алекс, — сказал Ваня. — Друзья его зовут Алекс. Друзей у него, надо сказать, не так чтоб навалом. Вообще явный интроверт. Родился в Венесуэле, вот почему фамилия такая. Потом переехал в Италию, видимо, уже давно. Студент Пармской консерватории. Просит пожелать ему удачи на конкурсе. После этого… хм, это последнее. И давно уже... да, ни в один аккаунт уже давно не заходил. Нет, стоп, вот еще фото с ним… Это Борнмут, точно он! Смотри, мы же там были.

— Браво! Теперь из нас двоих именно ты Шерлок Холмс, — сказал Саша. — Покажи, что там в Борнмуте?

На фотографии было несколько человек — видимо, конкурсанты. Двое юношей и две девушки. Ваня ткнул пальцем в экран:

— Вот эта вот, в синей футболке, она на него подписана. Как там ее… Эми Уайт.

— Ага, сейчас узнаем… — Саша заглянул в список конкурсантов. — Вот она! Прошла, кстати, во второй тур вполне благополучно. Еще есть тут его друзья?

— Не вижу. Кажется, нет. Говорю же, не очень у него с друзьями.

— Может, это его девушка?

— Нет, у нее другой бойфренд, вот он.

— Угу. А еще у нее тут в инстаграме твоя фотография.

— Где?.. — Ваня вытаращил глаза. — А, так это ж со вчерашнего концерта… Ой, это у меня что, реально такой двойной подбородок?!

— Нет, это ракурс неудачный, — успокоил его Саша. — Когда из зала фотографируешь, всегда так получается. Но она, значит, твоя поклонница. Это очень, очень хорошо.

Ваня посмотрел на него с подозрением.

— И что же тут хорошего?

— Ты ей сейчас напишешь. Попросишь рассказать про нашего общего знакомого Алекса.

— Хм. Это можно. Но под каким предлогом? Что мне ей соврать?

— А ты напиши правду. Меня мама учила, что всегда надо говорить правду. Ну, если нет острой необходимости солгать. А зачем нам ей лгать?

— Так прямо и спросить: Эми, ты не знаешь, почему твой итальянский приятель Алекс решил зарезать нашего Сёму, который воплощает собой дух мировой гармонии, и одного мирного лондонского таксиста, который на самом деле демон хаоса и разрушения?

— Ну не совсем так. Что-нибудь вроде: Эми, мы узнали ту печальную историю про Алекса, который неудачно выступил на конкурсе и хотел покончить с собой. Его давно не было онлайн, мы волнуемся, ты не знаешь, что с ним?

Ваня помолчал, что-то прикидывая, и одобрительно кивнул.

— Отличная формулировка. Все правда, и в то же время ничего лишнего.

— Когда у тебя патологическое неумение врать и одновременно тревожная мама, поневоле научишься излагать правду в нужной тебе версии, — улыбнулся Саша. — Давай, пиши.

Эми Уайт откликнулась быстро, они даже не успели заказать себе пиццу. Она был удивлена и явно польщена внезапным вниманием Вани, но на все вопросы ответила четко и по делу.

— Отличная девчонка, — сказал Ваня. — Не беда, когда у тебя мало друзей, главное, чтобы друзья были вот такие.

Собственно, Эми не была так уж дружна с Алексом, но явно испытывала к нему симпатию и поддерживала по мере сил. Она не слишком хорошо знала обстоятельства его жизни, а сам он не любил рассказывать, но ясно было, что жилось ему нелегко. Он постоянно находился в поиске средств к существованию, что шло в ущерб его музыкальным занятиям. Либо он зарабатывал на жизнь — и бросал на время учебу, либо занимался в консерватории — и боялся потратить лишний грош, потому что тогда не хватит на еду и оплату жилья. Нет, он не жаловался, сказала Эми. Многие ведь так живут, особенно студенты, обычное дело. Просто он замкнутый, всегда один, а таким труднее, не у кого попросить помощи в случае чего. И он все сомневался — а есть ли у него вообще голос, а не зря ли он вот это все?.. Нет, ну данные у него есть, он еще в детстве пел в церковном хоре у себя там, в Венесуэле. Но потом вырос, голос поменялся и стало непонятно, заниматься ему этим дальше или плюнуть и забыть. Но он на самом деле нормально поет. Просто на конкурсе выступил не очень. Это бывает, Эми сама переволновалась и тоже думала, что не пройдет. Но ничего, прошла, а Алекс вот отсеялся. Да, его педагог тоже там был. Против него проголосовал? Ох, ну может быть, такое случается.

Ну вот, а потом они все поехали в Лондон. Алекс оттуда должен был лететь домой. Он совсем расклеился, вообще никакой был, хотя чего такого — подумаешь, там и другие ребята тоже вылетели в первом же туре… Они на вокзале решили поехать в клуб, оторваться там как следует после всех волнений. Алекс тоже вроде согласился, а потом передумал и поехал домой. Ну, не домой, а в хостел. Эми еще спрашивала, где он остановился и хороший ли хостел, вдруг ей тоже пригодится. А потом, на следующий день, ее вдруг как током ударило… У него такое странное было лицо, и вообще что-то было странное в тот вечер… Но это ей показалось, наверное, они все были немножко на взводе. Ну в общем она решила узнать, как там Алекс, а он не отвечает на сообщения и звонки. Она ждала, ждала, а потом взяла и поехала туда, в хостел. А он, оказывается, вечером наглотался каких-то таблеток… и все. Ну то есть нет, не все, его увезли в больницу, откачали, все обошлось. Эми его там навещала, а потом уехала из Лондона. Но он ей писал, что вроде все нормально и он вернулся к себе в Италию. А потом как-то замолчал, но он и раньше был необщительный. А тут второй тур, и она совсем забыла… вот дура, ведь могла бы поинтересоваться, человек хотел себя жизни лишить!

— Прекрасно, теперь мы еще и Эми перепугали, — проворчал Ваня. — Теперь она тоже будет искать этого нашего Алекса.

— Так и хорошо! Пусть ищет. Пусть заявляет о пропаже человека. У нее есть все основания — она с ним знакома, она всю эту историю знает.

— Теперь и мы знаем, — вздохнул Ваня. — История и правда невеселая. Но один черт понятнее ничего не стало. Почему он хотел покончить с собой — ну ладно, нервы сдали, психанул. Понимаю. Но почему гоняется с ножом за нашими?..

— Ну-ка, пролистай назад, — попросил Саша. — Где она пишет про то, как они приехали в Лондон и отправились в ночной клуб... Смотри. Они на вокзале взяли такси, одно на всех, Алекс обычно ездил на метро, у него денег на такси не было. Но Эми уговорила, сказала, что заплатит. Такси их привезло к клубу, все вышли, а он поехал в хостел. На том же такси.

— И что?

— Такси. Кто был за рулем?

Ваня подумал, округлил глаза и ахнул.

— Великаша?.. Нет, не может быть. Слишком невероятное совпадение.

— Да. Если это совпадение.

— Но почему… зачем бы ему… Он тогда был еще в полной силе? Или уже как сейчас, обычный человек?

— Неизвестно. Мы не знаем, когда это произошло с ним и с Сёмой. Может быть, чуть раньше, чем вся эта история с Алексом. Или чуть позже.

Ваня потряс головой.

— Перегруз, — сказал он жалобно. — Слишком много всего сразу. Мне надо это осмыслить.

— И мне. Но мы уже что-то нащупали. Что-то важное. Ты чувствуешь?

— Еще бы!

Саша пошел проводить Ваню до метро, а заодно проветрить голову и привести в порядок мысли. Это ему не очень удалось, но зато на обратном пути он вспомнил, что в доме нет ни крошки еды, а пиццу они так и не заказали, увлекшись расследованием. Он устал, и совсем не было настроения искать местечко в близлежащем кафе, поэтому пришлось завернуть по дороге в супермаркет. Саша рассеянно шагал вдоль полок, не особенно вдумываясь, что именно он кладет в корзину, и очнулся только возле кассы. Надо же, неужели он избавился от привычки смотреть на ценники и отслеживать акции? Люди, которые когда-то были стеснены в средствах, долго не могут этого забыть.

Когда-то, не так уж и давно, и он сам был бедным студентом консерватории. Когда-то и для него такси было непозволительной роскошью, ну вот разве что вскладчину, да и то более состоятельные друзья каждый раз порывались заплатить его долю. Ваня провел свое интернет-расследование виртуозно, и Алекс, о котором Саша еще с утра не знал почти ничего, теперь стоял перед глазами как живой. Замкнутый молодой человек, одинокий, друзей завести пока не сумел, денег нет, настоящей работы нет. И, похоже, голоса у него тоже нет, и напрасно он все эти годы работал в поте лица, напрасно надеялся и убеждал себя, что все придет, что нужно только еще немного постараться и не сдаваться… Но ничего не пришло. Ничего не получилось. Твой честный труд гроша ломаного не стоит, если у тебя нет природных данных. Или нужных связей. И этот невидимый, но отчетливо ощущаемый шлейф неблагополучия, который тянется за тобой из детства, из юности, который заметен всем, как бы ты ни старался сделать вид, что ничего такого нет. И даже… даже имена у них одинаковые. И пугающее чувство, что на тебя посмотрел двойник из кривого зеркала. Только никакого зеркала нет, он настоящий. Такой, каким ты сам был еще совсем недавно.

— Вам нужен пакет?

— Что? Да, будьте добры.

Очертания домов уже начали расплываться в тихих летних сумерках, приветливо зажглись фонари. Совсем недалеко отсюда, на соседней улице, молодой человек в ярко-желтом дождевике ударил ножом пожилого таксиста. Что заставило его это сделать? Или… кто заставил? Его шантажировали? Убедили? Или он пошел на это сам, повинуясь внезапному порыву… или согласно тщательно разработанному плану? Он отчаялся, был напуган, загнан в угол? Эми Уайт говорит, он вообще-то добрый. Застенчивый. Робкий. Добрейший — нож берет: кто умер, в том муки больше нет.

Саша едва не шагнул на проезжую часть, но вовремя очнулся и глянул на светофор. Совсем уже голова дурная! Надо как следует отдохнуть, не хватало еще самому влипнуть в какую-нибудь неприятность. Хорошо, что тут машин почти нет. Отойдя подальше от края тротуара, Саша оглянулся — может, срезать дорогу через двор? Так вроде бы быстрее.

И тут он увидел Сёму.

Увидел отчетливо, словно не было никаких сумерек, призрачного и бессмысленного света фонарей. Будто вообще не было ничего, что произошло с ними за эти безумные недели. Будто Сёма и должен был буднично стоять тут, возле палатки с газетами, и сосредоточенно листать журнал с крупным заголовком на обложке, и даже в заголовке видна каждая буква — «Птицы Британии».

Журнал упал на асфальт, и Сёма пошатнулся, когда Саша ухватил его за рукав, а потом за плечи, вцепился пальцами изо всех сил, чтобы уже наверняка не упустить.

— Сёма… Где ты был? Что случилось? Ты в порядке? — Саша отстранился, жадно его оглядел и повторил: — Что случилось?

Сёма не ответил. Он не делал попыток вырваться, только наклонился, чтобы поднять упавший журнал, а потом снова взглянул на Сашу. Он смотрел доброжелательно, даже ласково, с любопытством и, кажется, затаенной тревогой. Так смотрела перед смертью мама.

Пораженный внезапной догадкой, Саша отпустил его.

— Сёма! Ты… меня не узнаешь? Это ведь я! Ты помнишь меня?

— А что я мог бы о вас помнить? — вдруг спросил Сёма с интересом.

И аккуратно положил журнал обратно на прилавок, пока Саша беззвучно хватал воздух ртом.