Жить вопреки (джен)

Знакомство с Великим Смутьяном было бесконечно странным, это признавал даже уже давно привыкший к происходящим вокруг Арана чудесам и аномалиям Алор.

Когда перед ними вынырнул из облаков Всадник верхом на Шторморезе, перепугав своим появлением даже Алора, что уж говорить про Арана, любезно пригласивший их в Белое Гнездо, чтобы обсудить с его Королём некоторые детали, парень не задумываясь согласился.

А когда увидел Короля Белого Гнезда, построившего своим ледяным дыханием дом для своей стаи, Аран поклонился ему с искренним почтением.

В Гнезде витала атмосфера счастья и равенства — настоящая утопия, идеал. Отсюда не хотелось уходить, слишком здесь, несмотря на сильный холод, было хорошо…

Именно этого хотел добиться на собственном острове Аран.

И добьётся.

Обязательно.

— Здравствуй, Юный Страж, Король Драконьего Края. Моё имя Смутьян, — сказал дракон и тоже приветственно наклонил голову, обозначив уважительный поклон. — Вижу, моя советница не сообщила, зачем позвала тебя?

Всадник снял свой шлем, походивший на голову Смутьяна, и неожиданно оказался Всадницей. А именно женщиной лет сорока с седыми локонами в каштановых комах и ярко-зелёными глазами.

— Здравствуй, Король Белого Гнезда. Моё имя Аран, ученик Адэ’н, брат Фурии,  — поприветствовал и представился парень. — Твоя советница сказала мне только в общих чертах, но я не мог упустить такую возможность.

— Адэ’н взяла ученика из людей? В третий при моём правлении раз. И в первый раз она обратила свой взор на этот Архипелаг, — задумчиво сказал Смутьян, разглядывая Арана.

От Левиафана при всём его кажущемся добродушии исходила такая непередаваемая и неповторимая властность, что Аран с большим усилием заставил себя не подчиняться.

Нельзя показывать другому Вожаку собственную слабость.

— Мне не нужны твои территории, Смутьян, мне нужно лишь процветание драконов, чтобы они не грызлись между собой, а жили мирно и счастливо, — как можно более спокойно сказал парень, делая вид, что совершенно не обращает внимания на оказываемое ментальное давление и попытки собеседника «прощупать» его ментальный щит.

— Благая цель. Ты мудрый правитель для своего народа.

— Благодарю.

И только потом давление исчезло.

Видимо, он прошёл какое-то испытание, потому как теперь от Смутьяна исходили только одобрение и доброжелательность.

Аран обратил своё внимание на Всадницу, доселе обделённую им.

Было в этой женщине что-то неуловимо знакомое и, о Небо, даже родное.

Алор, кажется, хотел что-то сказать, но женщина его опередила.

— Иккинг? — спросила она, коснувшись его шрама под губой, почему-то ошарашенная, в свою очередь шокируя Арана.

Парень слышал, как быстро, но точно не от испуга билось её сердце, и не мог понять, с какой же именно эмоцией она смотрела на него.

— Не то чтобы, но вроде того, — пробормотал Аран, теряясь и не зная, что сказать.

Лицо Всадницы стало очень печальным и растерянным, и почему-то ещё виноватым. Она открывала рот, словно хотела что-то сказать, но молчала, обрывая себя на первом же звуке.

— Как же так… Столько лет прошло…

Аран нахмурился и взял себя в руки. В первый раз, что ли, непонятые союзные драконам женщины, приближенные к Королям гнездовий опознавали в нём Иккинга, даже несмотря на то, что потом ему приходилось объяснять, почему они не правы и почему правы.

— Мы знакомы? — наконец, задал он вопрос.

Лицо женщины тоже стало решительным, словно она всё обдумала и теперь была готова к чему-то, что, чуял Аран, его ошарашит.

— Ты меня совсем не помнишь… — сказала она совсем тихо. — Но мать не забудет своё дитя.

— Ты моя мама?!

* * *

Магни не желал смотреть, как будут на потеху публики убивать дракона, но выбора у него не было — как сын и наследник вождя он был обязан присутствовать на подобных мероприятиях.

Хорошо, что он хоть сидел рядом с Мией, и на них почти никто не смотрел — он сможет закрыть сестре глаза, когда несчастную жертву убьют, славя богов и воина, убившего «это крылатое порождение бездны».

Викинги часто приносили драконов в жертву богам, а потому Магни сумел свыкнуться с этой мыслью, вот только легче ему от этого не становилось.

Ведь он слышал, как драконы ментально кричали и молили его о помощи, и просто просили их добить, перестать мучить.

И Магни отворачивался, пряча ото всех слезы на своих глазах и успокаивающе обнимая плачущую сестру, — она тоже слышала.

Было в людях что-то пугающее, что-то животное, когда они в едином жадном, ликующем и жестоком крике чествовали убийцу.

И в том, с какой радостью они смотрели на проливающуюся кровь.

Какая разница, чья эта кровь?!

Драконья ли, людская ли — она всё равно будет одинаково алой, и больно жертве будет одинаково, независимо от того, кто ей является.

И жить смертник будет хотеть одинаково сильно.

А то, как сегодня на него косился вождь Берсерков, тешило мальчика — его шалость слишком впечатлила несчастного мужчину. А уж немалую роль тут сыграла его схожесть с сестрой — иначе бы ничего не вышло, только благодаря тому, как Мия «добила» Дагура своим появлением, Магни сумел завершить своеобразное сканирование разума Берсерка.

Мальчик отнёсся бы к знакомому своего старшего брата более благосклонно, если бы его прибытие и сопутствующее ему подписание союзного договора не сопровождались бы очередным ритуальным убийством.

Что за дикость — подписывать договор драконьей кровью?

Но его соплеменники считали это нормой, и это было невероятно печально.

Под вой, улюлюканье и задорные крики на Арену вышли вожди обоих союзных племён — Стоик и Дагур были настроены решительно, готовясь на потеху публике показательно убить пленённое совсем недавно Ужасное Чудовище, под возносимые Старейшиной молитвы Богам.

Магни и Мия стояли в тёмном углу, буквально спрятавшись ото всех, — чувствительный слух близнецов не способствовал длительному нахождению в большом скоплении людей.

Мальчик видел, как с горящими глазами Астрид стояла рядом с Ингой и, зло смеясь, что-то говорила ей.

Магни знал, что Хофферсон была хорошей, но сам факт того, что именно она больше всех в своё время обижала Иккинга, отбивал всякое желание общаться с ней.

Рыбьеног, приятель Иккинга и такая же жертва насмешек, не так давно узнал о том, что его род когда-то давно основал Орден, охотившийся на драконов, и потому наследник клана Ингерманов благополучно отправился на поиски своих родственников.

Более о нём ничего не было известно.

Забияка отчаянно делала вид, что её бесили ухаживания Сморкалы за ней, но при этом столь же отчаянно радовалась им.

Её брат же просто наблюдал за этим, изредка комментируя.

Сам Сморкала же только злобно поглядывал на Магни — мальчик был главным аргументом, почему Йоргенсону никогда не стать Вождём. А если с наследником случился бы очень несчастный случай, у того был Викар — младший брат тоже был неплохим Аргументом.

Магни было плевать на неприязнь со стороны троюродного брата, тот тоже плохо относился к Иккингу, а это явно не красило его в глазах мальчика.

Толпа вновь взорвалась восторженными криками, вырывая мальчика из размышлений — с громким, явно различимым скрипом открылись ворота клетки, в котором держали обречённое Ужасное Чудовище.

И начался бой.

Дракон был голоден, слаб и невероятно зол — клетка его не сломала, только разгневала.

Но несмотря на все ухищрения дракона, было понятно, что максимум, что он сумеет сделать викингам — немного их поцарапать, может быть ожечь или покалечить, но не более.

Магни со странным чувством вдруг осознал и даже немного ужаснулся этому, что за дракона переживает намного больше, чем за собственного отца. Это было неправильно, мальчик это понимал, но ничего не мог с собой поделать.

А самое страшное было в том, что, по всей видимости, сестра полностью разделяла взгляды мальчика.

Судьба дракона была предрешена, и, когда у него закончились пламенные залпы, а толпа оглушительно взревела, Магни закрыл ладошкой глаза Мие и сам закрыл глаза, чтобы не видеть.

Не надо, только не эту лужу крови и ликующий взгляд отца.

Пусть он будет для них примером и символом.

Магни не хотел видеть своего отца убийцей.

Как жаль, что не получалось.

* * *

Она стояла посредине площадки, казалось, сделанной целиком из чистого хрусталя — поверхность поля искрилась в лучах бесчисленных далёких и таких холодных звезд.

От этой площадки во все стороны разбегались хрустальные же лестницы — двенадцать искрившихся лент растворялись в безумной пустоте, теряясь из виду.

Площадка изображала собой круг, разделённый на двенадцать же секторов, в каждом из которых были записаны символы языка Древних.

Совсем как в той площадке с алтарём в Башне.

Каждый символ, каждый узорчик, каждая линия и чёрточка точь-в-точь повторяли уже виденный ею подобный Круг. И это навевало совершенно определённые мысли.

Разные, столь похожие миры столь причудливо перемешивались и переплетались, что она уже запуталась в своих бесплодных попытках разобраться, систематизировать уже полученные из собственных видений знания.

И она стала просто записывать то, что видела.

Люди в этих мирах тоже бывали совершенно разными — практически неотличимыми от привычных ей или совершенно невообразимыми, с кожей причудливого цвета, красного или даже голубого, например; или с глазами, как у кошек; или с крыльями, кожистыми и явно тяжёлыми, весьма угрожающего вида. Этих существ и людьми-то назвать было нельзя, но она упорно продолжала употреблять в своей речи только это слово.

Привычка, однако.

Эти существа, Разумные, говорили на странных, незнакомых языках, но теперь, благодаря своей способности она вполне могла их понимать. Но удивление и восхищение этим миром никуда не делось.

Да вот только это невероятное место всё равно выбивалось из череды необычных, но по-своему одинаковых планет.

Сейчас она словно повисла над бездной, конца и края которой не было.

И только тонкая искрящаяся плоскость удерживала её от бесконечного падения.

Двенадцать путей.

Двенадцать судеб.

Какую же ей выбрать?

Как жаль, что она не могла прочитать язык Древних! Для этого ей нужен был живой носитель этого наречия, который показал бы и произношение, и значение слов, начертанных в этом, стало быть, великом Кругу.

И всё же, интересно, куда же она на этот раз попала.

Мир, находящийся на перекрестье всех дорог?

Но какой же это мир? Скорее просто тропы в великой бесконечности, ведущие в эти самые миры.

Но сколько их всего?

Да какая разница!

Она закрыла глаза и несколько раз повернулась вокруг своей оси, сделала шаг вперед и открыла глаза.

Прямо перед ней оказалась одна из лестниц.

Стало быть, то, что и было нужно.

Судьба?

Нет, каждый был сам творцом своей судьбы, своего будущего. И она это знала как никто иной.

Она решительно пошла вперед (вниз?).

Будущее… Видимо, что-то блокировало её самый главный дар, ведь только в такие моменты она не могла заранее ощутить опасность, не могла заглянуть в древо вероятностей, ведь только тогда она была как никогда уязвима.

И беспомощна.

И именно такие случаи приучили её не полагаться полностью только на собственный дар, а ещё и учиться постоять за себя или хотя бы быстро бегать.

Чем дальше она уходила от Круга, тем сильнее её стало охватывать какое-то смутное беспокойство.

Всё то же, всё так же.

Но что-то всё-таки не то.

С каждым шагом она понимала, что вокруг неё становилось всё меньше огоньков-звёзд, которые, в отличие от созвездий неба её родного мира, не менявших почти своего положения относительно наблюдателя, если тот двигался, быстро сменяли друг друга, оставаясь далёко позади.

Словно каждый пройденный ею шаг покрывал громадные расстояния.

Может, оно так и было.

Огоньков осталось совсем мало, они все оказались позади, сливаясь в громадную светящуюся полосу, похожую на пролитое молоко или брошенные на черную ткань белые камушки.

Зрелище, безусловно, завораживало, но восхищаться им не было ни сил, ни желания — что-то неведомое манило её вперёд, в чёрную, лишённую света пустоту.

В какой-то момент она поняла, что шла в полной темноте — все звезды оказались далеко позади, а та светящаяся полоса стала словно намного меньше, но зато видна она стала гораздо лучше — три рукава странной спирали, которые, если хорошо приглядеться, то это можно было без труда заметить, состояли из крошечных светящихся точек.

Лестница уже очень давно стала просто тропинкой.

Она видела несколько раз, пусть и издалека, другие Круги, от которых отходили всё так же двенадцать путей.

В самом начале её дороги она постоянно видела переплетения лестниц и троп, но потом они, как и звёзды, становились всё реже и реже, а теперь их не было видно и вовсе.

И лишь какая-то потусторонняя прохлада хрусталя под её босыми ногами помогала не потеряться в странном пространстве окончательно.

Вдруг в повисшей звенящей тишине послышался очень странный звук — похожий на песню или просто очень печальную, заунывную мелодию. К нему добавился ещё один, и ещё, и ещё…

Шум нарастал, она уже не слышала не собственного испуганно бьющегося сердца, ни звука шагов, ни своего дыхания.

Только диковинная песня Пустоты.

Ей вдруг показалось, что справа от неё мелькнул какой-то силуэт, ещё более темный, чем окружавшая её чернота.

И снова этот силуэт.

Она резко обернулась, намереваясь понять, что же это такое, но, кроме всё той же темноты, ничего не увидела.

Она чуть разочарованно вздохнула и повернулась обратно.

Зря.

Она подняла глаза и… встретилась взглядом с этим… силуэтом.

У него не было ни лица, ни рук, ни ног — лишь большое чёрное пятно с двумя фиолетовыми огоньками на месте, где у людей находились глаза.

От фигуры пахнуло таким ужасом и потусторонним интересом, больше гастрономическим, нежели исследовательским, что она вскрикнула и отступила на шаг назад.

Всего шаг.

Но этого хватило…

Ощущение неконтролируемого падения охватило её вместе с всё возрастающей паникой, и по грани сознания ударило удовлетворение того силуэта.

«Нечего всяким Непосвященным ходить по грани миров…»

А затем её окутало блаженное Ничто.

* * *

Руни задумчиво смотрел в огонь костра и жарил притащенную местной стайкой Жутких Жутей рыбу.

После падения их острова прошло где-то два месяца.

Два невероятно тяжелых для мальчика месяца, состоявших из постоянной борьбы за выживание, преодоление трудностей и смирения с произошедшим.

Захватчики прочесывали лес каждый день, однако, видимо, не могли найти то, что они искали.

Руни, хорошо изучивший за свою коротенькую жизнь лес, прекрасно знал, где может спрятаться — он нашёл уже давно многие пещеры, овраги, несколько заброшенных хижин, неизвестные даже местным.

Однако это все было не то — коли нашел он, то найдут и другие, а Руни безумно, до крика хотел жить, и не желал свой шанс на выживание кому-то отдавать. Если придется кровью и болью вырывать этот свой шанс — он будет.

В тот проклятый день, когда погибли родители, а он сбежал в лес, он был зол и невероятно растерян.

Раздавлен.

Ведь вождя убили свои же в угоду захватчикам.

И свои же помогали чужакам в их поисках чего-то в лесу.

Его тогда окружила та самая стайка Жутей и предложила свою помощь. Он тогда даже не удивился своей неожиданно открытой способности поднимать драконью речь — при его-то глазах и снах следовало ожидать чего-то подобного. Тем более, что к драконам он всегда относился с симпатией — лично ему, за исключением тех злобных тварей, напавших на его остров, они ничего плохого ни разу не сделали.

И потому он положился на этих смышленых дракончиков, доверился им.

Жути приняли его в свою стайку, стали заботиться о нем, о брошенном родными детёныше-сироте.

Вожаком Жутей был Савиин, зелёный с красными крылышками и гребнями дракончик, выделявшийся на фоне остальных более внушительными рогами (не шедшими в сравнение с рогами тех же Ужасных Чудовищ, конечно) и более крупными размерами — он был старше и опытнее всей своей маленькой стаи.

Савиин был тоже зол на захватчиков — местные никогда не трогали Жутей, считали их безобидными, некоторые дети, втайне от родителей, естественно, даже их подкармливали.

Жуткая Жуть в ту их самую первую встречу отвела напуганного мальчика в самое безопасное место на острове.

Руни был уверен, что ни один человек не знает о его местонахождении, ведь, как оказалось, вырезанная в скале, и со стороны казавшаяся простой крохотной пещеркой Библиотека была построена задолго до появления людей на этом острове.

За сотни лет до этого.

И никто не мог ему сказать, кто именно построил неприметное снаружи, но громадное и величественное внутри, сооружение.

Савиин рассказывал, что охраняя от нахождения недостойными людьми эту Библиотеку, выросло уже сотни поколений Жутких Жутей, и что он с радостью позволит мальчику жить здесь, если ему самому так хочется — здесь были, как ни странно, и жилые комнаты, видимо, принадлежавшие когда-то работникам этого места.

Бесконечные ряды полок с книгами, свитками, какими-то артефактами.

В середине главного зала был вырезан в камне громадный круг, разделенный на семнадцать сегментов, в каждом из которых написаны были какие-то витиеватые символы неизвестного древнего языка.

И откуда-то в вырезанный в скале комплекс поступал свежий воздух.

Это становилось понятно благодаря тому, что освещение здесь было обустроено с помощью специальных чаш с горящим маслом, и со временем кислород должен был полностью выгореть, если бы новый воздух не поступал.

Однако древние Строители хорошо позаботились о том, чтобы в Библиотеке можно было находиться годами.

Мальчик с восхищением понимал, что современные люди не сумели бы построить ничего подобного.

Руни облюбовал себе маленькую комнату, в которой был стол, стул, выдолбленная в скале ниша, видимо, являвшаяся кроватью и… собственно, ничего больше не было.

Мальчик почти ни о чем, касавшемся помощи Жутей ему, не расспрашивал — обе стороны были согласны с происходящим, а причины тут были не столь важны.

Но зато, поняв, что делать ему теперь, по сути, нечего, отправился изучать древние книги.

Как в тот миг он был благодарен своей покойной матери!

Она, образованная девушка из богатой семьи, учила грамоте и своего сына — читать, считать и писать он умел очень даже хорошо.

Жути притаскивали мальчику рыбу и мелкую дичь, которую тот готовил на костре, сложенном из приносимых Жутями же веток и благодаря им же разжигаемом.

Отдельная комнатка огромного комплекса, видимо, была кухней.

По крайней мере, иначе никак нельзя объяснить находящийся здесь очаг. В котором теперь часто горел огонь — так Руни чувствовал себя менее одиноко.

Как-то раз Жути притащили мальчику помимо еды ещё и одежду, и несколько свечей. Конечно, Руни понимал, что те стянули эти вещи в деревне и, безусловно, рисковали, совершая это.

Позже Савиин рассказал, что чужаки ищут именно Библиотеку, а потому он не должен покидать её. Руни понимал, что дракончик был прав — он мог привлечь внимание Налётчиков, в то время как на вездесущих Жутких Жутей никто никогда не обращал внимания.

Савиин отказался слушать робкие просьбы не совершать столь опасные для маленьких дракончиков вылазки — по его мнению Руни стал членом их стаи, но он был детенышем, пусть и человеческим, он был ребёнком — о нём нужно было заботиться.

И это — часть выполнения долга перед своей стаей.

И потому, когда некоторые Жути попросили мальчика почитать им книги вслух, он не мог отказать — слишком был он им благодарен. А потом ему и самому понравилось читать про Небесных Странников, Великий Путь, Души и Стражей.

И именно в этих книгах он нашёл объяснение своим способностям — он тоже был Стражем.

Только ему нужно было подрасти, стать готовым к выполнению своих обязанностей, а пока он читал древние свитки, пытался медитировать и не переставал пробовать вспомнить хоть что-то ещё из своей прошлой жизни.

Конечно, далеко не все книги были написаны на понятном ему языке. Многие, очень многие были ему непонятны, и это невероятно огорчало — жажда знаний, проснувшаяся в мальчике неожиданно, требовала всё новых и новых открытий.

* * *

Без малого четыре года прошли невероятно быстро — Радмир и не заметил, как ему исполнилось двадцать один, как промелькнули все события, что заставили его жизнь так сильно измениться.

Его навыки в эмпатии, когда-то частично заблокированные им самим при помощи дневников Мирославы, успешно развивались и помогали ему чувствовать ложь в словах собеседника.

За это умение его очень ценил Вождь.

Как-то незаметно молодой воин, мальчишка фактически, заматерел, понабрался опыта и поумерил свою жажду вражеской крови — здравомыслие взяло верх над животной сутью человека.

И столь же буднично вошёл в ближний круг Дагура Остервенелого.

Способности умелого бойца и природная проницательность, подкреплённая умением ощущать и читать чужие эмоции, стали достаточным доказательством для Дагура, что Радмир был достоин стоять рядом с Вождём, наравне со своим лучшим другом.

Лейв с восторгом наблюдал за тем, как Радмир из простого наемного солдата стал уважаемым молодым воином племени Берсерков.

Парень уже и не вспоминал почти о своей жизни на Большой Земле, жалея, что столько времени было потеряно впустую, хотя ему можно было найти столько полезных применений, сколькому научиться, сколького добиться к этому же сроку!

Лишь сестру и Стражей Чёрных Гор не желал вычёркивать Радмир из своей памяти — они были слишком дороги его сердцу, слишком им он был благодарен.

Парень не терял надежды встретиться с сестрою, найти её.

С каждым годом он убеждался в правоте Мирославы — его всё больше и больше увлекали её дневники, которые он перечитывал раз за разом, с ужасом и восторгом понимая, что исполнились многие предсказания, которые были сформулированы столь хитро, что он изначально посчитал абсурдными и просто не имеющими права на воплощение.

А остальные просто ждали своего часа.

И время ещё не пришло.

Его сестра ни разу не ошиблась в своих предсказаниях.

Ни разу.

И осознать это в полной мере он сумел лишь теперь, после пяти лет разлуки с ней.

Интересно, как она там?

Наверняка выросла настоящей красавицей!

Улыбка легла на уста парня, как это всегда происходило, когда он думал о сестре. Это его отношение к семье целиком и полностью поощрял Вождь — Дагур как никто другой понимал, почему он так дорожил Мирославой, почему был готов уничтожить весь мир за свою сестрёнку.

Он и сам был таким.

И именно поэтому сейчас Радмир стоял рядом со своим Вождём и вглядывался за горизонт, рассматривая видневшийся там остров, мельком отмечая произнесённое Дагуром вслух название.

Олух.

* * *

Киру мучили смутные предчувствия неприятностей, но девушка никак не могла понять, кому они грозят: ей самой, Королеве, всей Кальдере Кей или даже целому Архипелагу.

Королева тоже была в последнее время сама не своя — от их главного союзника — Арана — давно не было вестей, а Охотники всё больше разворачивали свою деятельность и всё больше наглели, проходя на своих кораблях по самой границе вод, принадлежащих Кальдере Кей.

Впрочем, очень успокаивал тот факт, что у Охотников, развивших бурную деятельность, и проблем тоже прибавилось — их караваны пропадали бесследно и на их месте находили лишь немногочисленные обгорелые обломки.

И ни одного живого свидетеля произошедшего — море забрало их всех.

Надо полагать, что это как раз таки Драконий Край перешёл к решительным действиям.

Это хоть немного успокаивало — по характеру Арана, появлявшегося на их острове за последний год от силы раз пять, было прекрасно понятно, что свою стаю в обиду он не даст.

Осталось надеяться, что на союзников такая забота тоже распространяется.

И ведь охотники мало того, что наглеть начали, они ведь ещё и сами стали союзников искать, заключая договоры с многими окрестными островами, усиливая собственную организацию.

Надо отдать должное лидеру Охотников, при всех его неприятных качествах, он был невероятно умён, в меру осторожен и в меру способен идти на риск — тайну местонахождения своего главного острова он хранил как зеницу ока.

Впрочем, Охотники, как оказалось, были далеко не единственной их проблемой — на северных рынках стали ходить слухи о человеке собирающем драконью армию, о его Ловцах Драконов, и о том, что на него работают Драконьи Налётчики, появившиеся совершенно внезапно и нападавшие теперь на острова, захватывавшие их в поисках чего-то, что должно их привести к созданию этой самой драконьей армии.

К слову, не исключено, что Охотники продают часть пойманных драконов тому самому человеку.

Подобное не укладывалось в голове у Киры, и девушка понимала, что только Аран был способен их спасти в случае, если план таинственного человека удастся.

Насильно подчинять драконов своей воле не стеснялись даже Охотники, потому девушка была не сильно удивлена тем, что Налётчики сумели подчинить себе Пеклохвостов, и она представляла, что таинственный хозяин Ловцов способен на нечто подобное.

Но с другой стороны, одно дело — один дракон, сломленный и подчинённый воле человека, и совершенно другое — когда одному человеку беспрекословно подчиняется громадная стая драконов.

Для этого этот человек должен или иметь в запасе ручного Вожака этой самой стаи, или сам должен быть их вожаком. Не они ли, жители Кальдеры Кей знают, что подобное вполне возможно и даже осуществлено одним конкретным человеком.

Не они ли союзники Драконьего Края?

Хотя Арана в его стае любят, ему подчиняются из уважения, почитания и восхищения, но не из страха, это уж точно… Но зачем таинственному человеку драконья армия?

Уж не вздумал ли он захватить Архипелаг?

Но зачем ему это?

Бессмыслица какая…

Кира с тоской смотрела на серое хмурое небо и искренне надеялась, что оно никогда не вспыхнет драконьим пламенем.

* * *

Начало конца было неприметным — просто Фурия не вернулась из очередного налёта.

Опять.

Эта тенденция бесила Красную Смерть, но в этот раз не было свидетелей, которые могли бы поведать ей причины пропажи её главного Палача, а это тоже нервировало.

В прошлый раз гибель Фурии обернулась ещё больше разросшимся голодом и смертью небольшой группы Громмелей и трёх Пристеголовов, а чем меньше её стая — тем меньше она приносит ей еды и тем больше она ест собственную стаю.

Вывод?

Надо увеличивать количество жителей её Гнезда.

И ведь пропажей Фурии уже несколько десятков паршивцев воспользовались — сбежали во время возвращения из налёта, каким-то неведомым образом преодолев её Зов.

Это было плохо — если драконы поймут, что у них есть шанс сбежать от неё, то не преминут сделать это, а если они улетят…

Её в этом случае ждала голодная смерть — самое страшное, что может случиться с драконом её вида.

Конечно, ей уже доложили, что во время предпоследнего налёта Фурия не позволила убить одному из Ужасных Чудовищ двух каких-то человеческих детёнышей, а когда тот отказался слушать слова — убила того.

Подобная вольность, тем более, из-за людских детёнышей была противна Королеве, и она с отвращением понимала, что если Фурия не объяснится, вернувшись, то её придется найти и убить — враги из Детей Ночи были слишком уж неудобными.

Пусть они и были мелкими, но став полностью взрослыми, они могли очень больно ранить её своими плазменными залпами, да уж скорость и маневренность — их главная черта.

Тем более, что Фурии были теми немногими драконами, что могли становиться Истинными Вожаками стай.

Только Короли или Королевы поистине громадных Гнезд знали, чем отличается Истинный от простого вожака.

Истинные могли брать под свой контроль сознание драконов собственной стаи и не только — всех драконов, чья Воля слабее их Воли. Стая могла избрать Вожака, но Истинного свергнуть мог только другой Истинный — у всех остальных просто не могло быть шансов, ведь их просто подчинил бы собственной воле Истинный.

Истинными были Левиафаны, а так же такие, как она, Фурии и некоторые прожившие несколько сотен лет драконы других видов, но таких в округе просто не водилось.

Левиафан был только один — Смутьян, но с ним у неё была договоренность, а тот был драконом слова.

Остались только Фурии, которых практически полностью истребил пару десятков лет назад какой-то слишком уж удачливый Охотник.

А из известных Фурий у неё был кто?

Её собственный Палач, неизвестно куда пропавший, Фурия из новообразованного Драконьего Края и подружка её Палача, который, скорее всего, к ней и сбежал.

Как бы её Палач не выполнил свои обязанности на ней самой…

А что?

Этот мог, хитрый и жестокий!

Вдруг Красная Смерть почувствовала чужой запах.

Чужаков было несколько, и один из них явно был человеком.

Это взбесило её окончательно — как посмело двуногое немощное недоразумение ступить на её остров?!

Королева послала Зов всем своим драконам, вот только наткнулась на Стену из чужой Воли. И вдруг почувствовала запах своей Фурии, и была она явно близко к человеку.

Заговор.

Предательство.

Какая-то странная, иррациональная обида резанула по сердцу Королевы — ведь своей Фурии она доверяла…

Чужая Воля начала давить на неё, причиняя почти физическую боль.

Так.

Это надо было прекращать.

Дракониха оглушительно заревела и начала выбираться из своего убежища — было понятно, что Чужаки не позволят натравить на себя её драконов, а это значило, что она должна была сама разбираться с наглецами.

Стая, поняв ее настроение, начала разлетаться кто куда, но ей в тот миг была совершенно плевать на них — ее внимание было прикована только к тем отчаянным глупцами, пришедшим бросить ей вызов.

Наглецами оказались сразу все три Фурии и человек, одну из Фурий оседлавший.

Видимо, для комплекта.

Ну, или ходячий провиант — настанет голодное время, и съесть можно будет.

Шутки шутками, а даже одна Фурия была серьезной угрозой и могла сильно ее потрепать, что уж говорить про три таких исчадий Бездны?

Красная Смерть пыталась понять, кто именно из Чужаков пытался задавить ее ментально и с ужасом поняла, что это был человек.

Видимо, тот самый Брат Фурии.

Ее Фурии.

Той, что жила в ее гнезде на протяжении многих лет.

Той, что погибла, по сути, по ее вине — именно она же натравливала своих драконов на людские острова, об один из которых убился тот дракон.

Фурии всегда мстят за своих.

Эти драконы (человеком Брата Фурии она называть не желала — это было бы слишком глупой ее ошибкой) пришли не за ее «короной» и местом вожака ее стаи.

Они пришли мстить.

А это значило, что они или исполнят свою миссию, или умрут, но забрав ее с собой.

Живая тоска, перемешанная с яростью и отчаянием завладели разумом Красной Смерти в тот миг.

Она хотела жить.

Хоть как, хоть склонив голову, но жить.

Но те, кто пришел с местью, не сохранят ей жизнь.

А значит, придется их уничтожить. Даже ценой всего.

Красная Смерть попыталась достать Фурий своим пламенем, которое, она уже давно лично убедилась, одним единственным залпом способно было уничтожать людские флоты и деревни.

Вот только Фуриям пламя оказалось нипочём, в том числе закованному в броню из драконьей кожи человеку.

— Что вы хотите от меня?! — спросила, наконец, Красная Смерть, чуть устало и чуть обреченно

— Чтобы ты оставила стаю и ушла из Архипелага, — с усмешкой ответил ей человек.

Дракониха хотела бы разозлиться сильнее, чтобы ярость прогнала безысходность и отчаянье, но выходило плохо.

— Вы безумцы! Неужели вы думаете, что сможете победить меня?! — скорее убеждая себя, чем своих противников, проревела дракониха.

Фурии и ухом не повели, а ответил снова человек.

— На каждого тирана найдется свой рыцарь.

— Да будет так, — уже очень тихо сказала Красная Смерть и приготовилась драться до конца.

Две Фурии — ее Палач и его подружка — одновременно ударили по ней своими плазменными залпами, валя с ног и болезненно повреждая ее кожу, выдерживающую даже лаву, в которой она постоянно находилась!

Оседланная человеком Фурия только наблюдала вместе с ним за происходящим.

Красная Смерть знала, что реши убить ее просто тройка Фурий — ее драконы бы просто разлетелись бы по Архипелагу, да вот только тут в игру вступало проклятое «но». А именно то, что среди ее противников был Король другого Гнезда, и было причиной того, что в случае ее смерти все ее драконы обязаны будут присягнуть новому вожаку и перейти в его стаю.

Даже если убьёт не он, а его подручные, но по его Воле и по его приказу. И на его глазах.

Вдруг Красная Смерть не к месту вспомнила, как в детстве, став чуть постарше, сражалась с собственными друзьями за право жить. Она всегда хотела жить. Как убивала, чтобы жить. Мать, отец большей части младших братьев, почти все они — эти братья и сестры… Все они убиты ею, но лишь потому, что иначе они убили бы ее, а потом и друг друга. Они в любом случае были обречены, выжил бы только один. Одна. Она.

Вспомнилось то отчаяние, испытываемое при сражении со старшей сестрой, она ведь тогда понимала, что проигрывает, и было так больно оттого, что ей приходилось проливать кровь родного ей существа. Это было поистине невыносимо.

В самом конце она даже, казалось, привыкла к мысли, что ради собственной жизни нужно отнимать её у родных, но менее паршиво от этого не становилось.

Все, кто был ей дорог, убиты ею же самой, и в глазах их в последние мгновения плескалась всегда такая жгучая ненависть, что куда там пламени Змеевиков…

Больно.

Ах, дрянь, и ведь давил ментально ее все это время! Не просто она предалась своим печальным воспоминаниям — ее погрузили в них. Менталист ей попался!

Недооценила она человечка, ой недооценила!

Вновь с нескольких сторон Красная Смерть ощутила боль от попадания плазменных залпов Фурий.

Отвлеклась.

Непозволительно!

Вдруг раздался свист.

Знакомый всем викингам, драконам и ей самой — да вот только три претендента на роль тех, кто мог его издавать были в поле её зрения, а источников свиста она не видела.

Ещё Фурии?!

Раз, два, три… семь… десять… двенадцать!

Слаженные залпы дюжины Фурий таки свалили ее с ног.

Красная Смерть в отчаянии раскрыла свои массивные крылья и взлетела — она в воздухе была все так же неповоротлива из-за своих громадных размеров, но хоть противников ее было видно.

Вот только это было страшной ошибкой — в облаках у Фурий появилось ещё одно преимущество — она их больше не видела.

Она вертелась, как могла, как только позволяли ей ее размеры, но все равно получала болезненные залпы со всех сторон.

Паля огнем во все стороны в яростной и исступленной надежде хотя бы задеть своих противников, хоть она и прекрасно понимала, что пламя едва ли сумело бы причинить им вред, Красная Смерть думала только об одном — она хотела жить.

Как никогда хотела.

И падая камнем к земле из-под облаков, израненная и измученная, невероятно уставшая, не находящая сил даже для того, чтобы злиться, она желала, чтобы все наконец закончилось.

Чтобы ее оставили в покое.

Разве виновата она в своей природе, в своем происхождении?

Разве виновата она, что появилась на свет не Жуткой Жутью?

Она страстно желала прекратить собственные страдания.

Она готова была признать себя проигравшей.

Она просто хотела жить.

Какая ирония…

Великие Небесные Странники, пусть её путь будет коротким!

Ведь смерти нет, верно?

Лишь черта, за которой итог…