Жить вопреки (джен)

С того страшного дня, когда Аран чуть не потерял столь недавно обретённую мать, едва не лишился ученицы и только чудом избежал травм для своих брата и сестры, прошло три года, наполненных проблемами, пути к решению которых парень упорно искал.

Истинным чудом ему казалась победа в битве за Олух, ведь никто не мог гарантировать, что потерявший хозяина Левиафан не попробует утвердить своё главенство в стае, заняв место, которое в глазах всех людей и так ему принадлежало, ведь невдомёк викингам было, что истинным вожаком новообразованной стаи был Драго, а не его дракон.

Чудо не повторяется…

Это ему было известно с малых лет, а потому теперь, как и всегда, он мог надеяться только на самого себя, при том, что ответственности, грудой камней давящей на него, у Арана прибавилось — как победитель дуэли, он унаследовал стаю побеждённого, а это были почти все драконы Блудвиста и все жители Белого Гнезда — около четырёх тысяч новых его подданных.

Теперь население его скромного Гнезда достигло очаровательной отметки в тридцать тысяч особей — число более чем солидное, с учётом того, что среднее количество жителей Гнезд составляло около двенадцати-тринадцати тысяч драконов.

После того, как до малых стай наконец дошло, что осталось лишь одно Гнездо на Варварском Архипелаге, и Король остался лишь один, в чьих уверенных и умелых, пусть и человеческих, руках сосредоточилась почти абсолютная Власть над всеми драконами этих земель — Вожак, тем более из Истинных, для стаи был Законом, и Воля его была непререкаема.

В глазах же Фурий Аран стал неназванным тринадцатым Советником.

С его мнением теперь считались не только для вида — опасно было пропускать мимо ушей слова того, кто имел столь большое влияние среди рядовых Фурий — он был символом того, что можно добиться всего, что главным были не врождённые таланты и наклонности, а упорство и трудолюбие.

Многие Дети Ночи, обиженные не самым лучшим к себе отношением, особенно молодые, последовали примеру немалого количества своих собратьев и ушли под крыло Арана, оказавшись полностью вне влияния Совета и Старшего Гнезда.

Драконий Край стал оплотом свободы.

При том, что вся власть была сосредоточена в руках одного единственного Короля.

Это было бы забавно, если бы не было так печально.

Все эти три года длилось всё же некоторое затишье — активных боевых действий, в которых был необходим непосредственный контроль Вожака, не наблюдалось.

Аран продолжал придерживаться своей политики невмешательства — в дела людей он не лез, но охранял их от Диких, дабы не позволить хрупкому равновесию нарушиться и начаться новому витку этой кровопролитной войны.

И так слишком много погибших было.

Очень много лун прошло, прежде чем боль от разорения целого Гнезда, гибели его любимого, мудрого и милосердного Короля, хоть чуть-чуть притупилась, прежде чем драконы перестали оплакивать погибших собратьев и разрушенную прежнюю размеренную и спокойную жизнь.

Почему малые стаи из Белого Гнезда нашли виноватого во всем случившемся в лице своего нового Короля?

Как они посмели его винить в своем горе?!

Жители Драконьего Края этого не понимали.

И не принимали.

Стая сама, без приказа и даже разрешения своего Короля, растерзала тех, кто попытался мутить воду и призывать свергнуть человека с места, которое, по мнению этих неразумных особей, должно было принадлежать только дракону.

Особенно жестоки были бывшие рабы, а иначе и не скажешь, Красной Смерти — своего освободителя они боготворили и любых драконов, смевших сеять смуту, и не думали щадить, вызывая их на дуэль и показательно убивая их, показывая, что они были готовы на всё для сохранения доброго имени их Вожака.

Освобождённые от тирании Красной Смерти ценили свою свободу.

И кто как не они знали, насколько на самом деле был силен их Владыка? Тот, что сумел победить самого настоящего Монстра.

Драконы дали Арану прозвище Талик.

Язык Древних был даже среди драконов почти забыт, но это слово, как и перевод имени своего Короля, стая знала.

Кровавый.

Кровавый Страж.

То, что Аран ни перед чем не останавливался для защиты своего народа, и по-настоящему был стражем покоя своей стаи.

Да, драконы знали, что их Вожак не любил вспоминать о пролитых им реках крови, но не могли они просто не принимать во внимание то, как жестоко расправлялся он с Охотниками во время нападений на их корабли и базы, как быстро и жёстко пресекал все крупные конфликты внутри гнезда, быстро ставя на место зарвавшихся наглецов, угрожавших спокойствию мирных жителей Драконьего Края.

Со временем ряды несогласных все больше редели, и, в конце концов, их число стало столь ничтожно мало, что они предпочитали молчать и терпеть, перестав выказывать свое недовольство.

Возможно, они смирились.

Возможно, они осознали ошибочность своего мнения.

Этого узнать Арану было не дано — Фурии (ставшие, по сути, в большинстве своем личной гвардией молодого Короля), конечно, докладывали о настроениях, царящих в стае, но он предпочитал не вмешиваться и только наблюдать — ему хотелось понять, насколько на самом деле были преданы ему его подданные.

Быть может, причиной недовольства стало увеличение количества постоянно проживающих на Драконьем Крае людей — Аран не желал более отпускать от себя ни мать, ни Ученицу, ни близнецов, ни Руни.

Самые верные помогли построить новым жителям дома, так что получилось весьма забавно, ведь на острове драконов появилось настоящее поселение людей!

Больше всего Арана радовало, что материнская забота Валки вывалилась на близнецов и слишком самостоятельного Руни.

Женщина невольно подтвердила догадки парня — Магни, в котором Валка души не чаяла, даже узнав, что это сын новой жены Стоика, был другой Душой, несомненно, иным телом, но всё же — Разумом Иккинга, его вновь родившейся личностью.

Общение с погибшим Белым Королем помогло Арану подтянуть свои знания в языке Строителей, ведь, как выяснилось, Смутьян, бывший в несколько раз старше самой Адэ’н, был одним из упоминавшихся Айвой свидетелей Третьего Пришествия Небесных Странников, и это наречие было ему прекрасно известно.

Потому теперь, ознакомившись с содержанием некоторых специфических книг Великой Библиотеки, хранимой Савиином, парень прекрасно понимал, что же именно происходило с ним восемь лет назад, когда он был наблюдателем в воспоминаниях Иккинга.

Магни, своим рождением образовавший особую Связь с Араном, вытягивал из его памяти собственные, по сути, воспоминания, которые достались «в наследство» новой личности его брата.

Видя эту же связь между Руни и Магни, Аран не мог не улыбаться — вот они, Иккинг и Беззубик, живы и здоровы.

И счастливы.

Об этом он точно позаботится.

* * *

Начало конца было очень странным и чересчур обычным, обыденным, но тогда Астрид этого ещё не понимала — её наблюдение за близнецами отвлекало ее от всего происходящего в племени.

Кто же знал, что эта девчонка-путешественница окажется этакой тварью!

Истинным порождением мрачного Хельхейма.

Конечно, интуиция подсказывала девушке, чтобы она присмотрелась к этой странной Сатин, чем-то зацепившую младшую Хофферсон.

Что-то царапало ее, и она не могла понять — что именно.

Астрид давно заметила, что надоедливый наследник Йоргенсонов, а с недавних пор и глава рода, наконец-то отстал от нее и стал оказывать знаки внимания уже Забияке, а та и рада.

Так мало того, что он за Торстон таскался, так ещё и теперь, когда она ему дала от ворот поворот, прицепился к этой малолетке Сатин!

Впрочем, судя по тому, что Астрид видела, девочка была рассудительней иных взрослых женщин, и это, к удивлению, радовало.

Она постоянно проводила время или в лесу, или в кузне.

Плевака почему-то души не чаял в девчонке, которая оказалась в искусстве ковки удивительной мастерицей — девчонка при том была хорошей слушательницей, что даже давала советы запивавшему свое горе вином кузнецу.

Мужчина так и не смог до конца оправиться от смерти своего ученика — почти сына.

Ситуацию хоть чуточку исправило рождение близнецов, которые тоже проводили в кузне немало своего времени, особенно после того, как обзавелись младшим братом, который перетягивал на себя все внимание взрослых, предоставляя старших детей вождя самим себе.

В конце концов Астрид поняла, что же привлекало ее внимание в Сатин.

Кулон.

Камень на верёвочке с вязью каких-то символов.

У девчонки на шее болтался точно такой же кристалл, что и у Магни, только цвета другого.

Что же их связывало?

Девушка не могла понять, что же именно…

А потом, в тот проклятый всеми Богами день, когда вроде бы взявшийся за ум Сморкала сделал предложение руки и сердца Забияке (и та, к удивлению всех, с радостью согласилась), наконец-то все прояснилось.

Но лучше бы не прояснилось.

Когда тот Морской Монстр вынырнул из-под поверхности воды, громким ревом оглашая окрестности о своем появлении здесь.

А вместе с ним появилась и та напасть, от которой Хулиганы позволили себе непозволительно отвыкнуть.

Драконы.

Эти твари кружили вокруг своего Вожака, рыча и шипя, но, почему-то не нападая. Они словно пытались улететь, но привязанные невидимой веревкой — не могли.

Хотя и пытались.

«Маска» спала с Сатин в миг, когда Монстр обратил на нее свой взгляд.

Девушка в этот же миг застыла на месте (а ведь все в это время метались и куда-то бежали, пытались куда-то успеть), смотря в никуда.

Ее взгляд в этот миг совершенно ничего не выражал — как у покойника.

А потом она неожиданно зажала уши ладонями, зажмурилась, замотала головой, пятясь, и, наконец, упала на колени, громко закричав.

Завыв даже.

Как волк…

… или как дракон?

Неожиданно Сатин замерла и вновь уставилась в пустоту.

Но только глаза у нее теперь горели расплавленным золотом, а зрачки были узкими… как у разозленного дракона!

А потом кто-то неаккуратно громыхнул топором, и девушка кинулась в ту сторону. В ее руках блеснули на солнце два маленьких кинжала.

То, что случилось дальше — будет сниться Астрид теперь на протяжении многих лет. Да, она прошла через множество боёв, она видела реки крови, пила медовуху из черепов своих врагов, но она и представить не могла, что в маленькой, хрупкой и мирной Сатин таилось столько силы, что это чудовище могло притворяться человеком.

Человек с повадками дракона.

Или дракон в теле девчонки?

В каждом движении, скупом и плавном, Астрид видела грацию, виденную ей доселе лишь несколько раз, и каждый раз она молила Богов, чтобы пронесло, чтобы выжить.

Девушка была похожа на Ночную Фурию.

Только эти твари при своем весьма скромном размере внушали грацией своих движений истинно животный ужас — за этим изяществом скрывалась чудовищная сила и запредельная скорость на пару с гибкостью.

И только этих драконов Астрид по-настоящему боялась — остальных она просто ненавидела. Ведь она могла бесстрашно броситься на Ужасное Чудовище, выпустить кишки Змеевику, но Фурии…

В воздухе резко распространился тяжёлый, удушливый запах, который был ей слишком знаком.

Кровь.

Несколько тел дергалась на земле, но к ним никто не спешил на помощь — люди замерли в ужасе, боясь спровоцировать монстра на новую атаку.

Когда какой-то безумец в броне… из драконьей (странная она, чёрная, до боли знакомая… Но даже думать о том, что этот воин ходил в трофее из Порождения Молнии и Смерти) кожи? вышел в образовавшийся вокруг Сатин круг, Астрид мысленно пожелала ему лёгкой смерти, но что-то неуловимо знакомое было в этом человеке, чтобы просто не обратить внимания на его глупость.

А потом до нее дошло.

Он двигался так же, как и Сатин, но, в отличие от нее, в его жестах чувствовалась уверенность, власть, но как Астрид это поняла… она и сама не осознавала это.

Суть небольшого диалога девчонки и воина она поняла едва, но зато заметила, как люди стали медленно отходить подальше — на сцене появилось новое действующее лицо и оно едва ли было настроено дружелюбно.

Странным показались Астрид и эти объятия, и слезы, которые Сатин прятала, вцепившись в неизвестного воина.

Что было между ними?

Они выглядели как брат и сестра…

…или как супружеская пара.

Впрочем, это было неважно. Все стало неважно, когда между тем, кого назвали Драго, и Покорителем Драконов (так вот кто он такой… это многое объясняло) завязался сначала разговор, а потом и бой.

Это Сатин-то дралась, как дракон?

Чушь!

Истинным воплощением Ночной Фурии в человеческом теле был Черный Воин.

Этот бой был до безумия красив, но у Астрид появилась новая задача — люди-то поняли, что все происходящее сейчас было разборками им непонятных сил и лучше было не вмешиваться, ведь можно было ещё и пострадать случайно, а жертв и так было много.

Непозволительно много.

А драконы все не нападали…

Астрид бросилась вслед за растворившейся в толпе Сатин — как эти безумцы позволили сделать монстру? Нужно было ее срочно поймать и обезвредить! И Воина — ежели он сумел совладать с этой тварью, то и с людьми он разделался бы в два счета, что, опять-таки, было крайне нежелательно.

А Стоик все бездействовал, тоже, как и все, заворожённый боем двух опаснейших тварей Хель.

Да что же это такое?!

На всех словно морок какой наслали!

А девчонка в свою очередь торопилась к дому Готти.

Зачем?

Девушка решила притаиться и пронаблюдать за действиями Сатин, и, если того потребует ситуация, пресечь новое кровопролитие.

Но та спустя минуту вышла из домика с какой-то женщиной на руках.

Сколько же силы в этой хрупкой с виду девчонке?! Да, Астрид сама не сразу стала создавать впечатление опасного воина и Драконьей Убийцы, но она и тренировалась сутками напролет, в то время как Сатин в этом деле благородном замечена была едва ли пару раз.

Девчонка двинулась в сторону леса и, просчитав все риски, Астрид все же двинулась за ней.

Но там, под сенью вековых деревьев, Сатин легко исчезла из поля зрения своей преследовательницы, что привело последнюю в состояние холодного бешенства.

Ее жертва сбежала от нее!

Немыслимо!

Создавалось впечатление, что Сатин с самого начала знала о слежке, но по первости просто не обращала внимания, а может, у нее просто времени не было на это, но потом, как только она вступила на, как оказалось, очень даже знакомую ей территорию, она с лёгкостью сбросила хвост.

Отличная работа.

Жаль, что в исполнении врага.

Выйдя на опушку, Астрид с удивлением увидела, как стая драконов, доселе кружившаяся вокруг своего Вожака, скрывалась вдали.

Конечно, девушка слышала и странный грохот, и рев, и скрежет, и звуки взрывов, но просто не обращала на все это внимания — так она была увлечена своей погоней.

Уже потом Астрид узнает ужасающие подробности этого проклятого дня, с которым по принесённому племени ущербу могла сравниться лишь Кровавая Ночь.

Увидев вновь словно постаревшего вождя, девушка уж было решила — в этот раз беда не миновала и Валькирии забрали на этот раз безвинные детские души, но все оказалось намного страшнее — Мия и Магни просто сбежали вместе с Покорителем Драконов, предпочтя родному племени чужака.

И дались они к нему, как родному.

Это наводило на совершенно определённые мысли, но думать об этом тоже совершенно не хотелось — было откровенно страшно.

Девушка, совсем как Плевака до нее, запивала свое горе медовухой, ища хоть у нее утешения — сердце не обмануло ее, и дети, столь сильно похожие на своего старшего брата, тоже пошли по этой кривой дорожке — выбрали драконов, а не людей.

Но где на этот раз они ошиблись?!

Где на этот раз не доглядели?

Ответа не находилось.

Маленький Викар пытался понять, почему все так разом изменились, но как объяснить мальчишке, которому и пяти лет от роду не было, что его брат и сестра предали племя и ушли с драконами?

Но больше всего в младшем сыне вождя, новом Наследнике для Астрид было симпатично то, что он был не похож на своего брата — маленький зеленоглазый блондин был скорее копией своей матери, взяв от отца лишь глаза.

На мальчишку раньше почти не обращали внимания, зная, что его участь была незавидной — плохо двум сыновьям вождя, жить им в вечной борьбе за власть и сравнении друг с другом.

Но теперь взоры племени обратились на него и все неожиданно поняли, что совсем не знали Викара.

Стоик убивался из-за той самой похищенной Сатин женщины — как оказалось, это была чудом выжившая и непонятно как оказавшаяся на Олухе (принесённая Покорителем Драконов, на самом деле) Валка.

Первая жена вождя теперь занимала все его мысли, на пару с сбежавшими близнецами.

Об Инге же в свою очередь все просто забыли, как и о ее младшем сыне до этого.

Инга тоже стала несчастной.

Если раньше с ней не особо считались, то теперь Стоик в открытую критиковал каждый ее шаг, ставя в вину ей то, что она не Валка и даже не была похожа на нее.

Женщина не знала, что ей делать.

Муж стал ей в тягость, ее молодость пропадала зря — среди чужих людей, подаренная чужому человеку, а ее дети, ее бесценные сын и дочь были неизвестно где вместе с человеком, которому они предпочли родителей.

Это что-то да значило…

Как минимум то, что они были знакомы и до этого, а это наводило на мысли о том, что таинственный Покоритель Драконов был или выходцем с Олуха, либо частым гостем на нем.

Причем тот же Дагур отпадал — не то телосложение, не та пластика движений…

К слову о Дагуре.

Он стал единственным утешением несчастной женщины — мужчина тоже скорбел о ее детях, но почему-то был уверен, что они были живы и здоровы.

Молодой Вождь Берсерков по-настоящему стал опорой для женщины, потерявшей самое дорогое.

Но гораздо удивительнее была его спутница.

Советница, как ее представили.

Девушка была, как и сама Астрид, голубоглазая и беловолосая, но красота её была какой-то незнакомой, чужой — при всей своей идеальности по канонам местных племен, ее внешность была несколько экзотична — девушка была ниже, черты лица у нее были острее, а глаза — светлее.

Мирослава была необычной, и пугала она своим не по годам мудрым взглядом больше, чем Сатин с кинжалами в руках.

— Бывают люди, как вековые дубы, — стоят на своем, никому не позволяя согнуть себя. Ты — одна из них. Но нужно быть иногда гибкой тростинкой, — сказала Советница Дагура, стоило им оказаться одним. — Твое неумение принять и измениться сгубит тебя.

Взгляд Вождя Берсерков в этот миг был достоин того, чтобы его запечатлели на самых лучших картинах — пронзительный, внимательный, тяжёлый.

Брошенное им горькое «она никогда не ошибается» стало для Астрид приговором.

Но она пока не знала об этом.

* * *

Она на самом деле, когда все это только затевалось, и представить себе не могла, что разлука с братом будет столь долгой — почти семь лет.

Если бы она знала — трижды подумала, прежде чем согласиться.

И несмотря на ее провидческий дар, к встрече с Радмиром она все равно оказалась не готова.

Да и как она могла ожидать, что сбудется самая слабая из трёх основных ветвей вероятностей?

Они должны были встретиться или раньше — брат сам бы прибыл на материк в колонию и сам бы участвовал в нападении на тот монастырь, либо брат бы и вовсе был в тот день в рейде, а потому прибыл на свою новую родину только через несколько месяцев после того, как там оказалась бы Мирослава.

А командир того отряда, с которым она отправилась в новый дом своего брата, оказался весьма приятным человеком — в отличие от большинства воинов, он почему-то узнал в ней сестру Радмира и едва не убил некоторых особо непонятливых, решивших повести ее в камеры к остальным пленникам, забыв про слова своего капитана о ее неприкосновенности.

Но она и сама неплохо бы справилась — достаточно было напустить загадочности в свой облик и загробным голосом рассказать о ближайшем будущем обидчика, которое он, естественно, кинется пресекать и сам станет причиной его воплощения.

Когда Лейв популярно объяснил своим подчинённым, что она была, по его словам, отмечена даром их Богов, и при том — сестрой человека, состоявшего в ближнем круге Вождя, сестрой лучшего друга их командира в конце концов, то бойцы поумерили свой пыл, решив, что себе дороже даже смотреть косо в ее сторону.

Правы они в общем-то были.

Что-что, а свести с ума и довести сильного воина до состояния младенца в качестве самообороны она могла, и запретить ей это было невозможно.

Тем более, что в крайнем случае вмешался бы её Хранитель.

Идея последовать с викингами на их родной остров казалась дракону глупой, но отговорить свою подопечную он так и не смог — её предчувствия буквально кричали девушке о том, что она поступает именно так, как надо, — а причин не верить себе у Мирославы не было.

Венту побурчал для приличия, но попытки переубедить упрямую девушку оставил, а потому просто на почтительном расстоянии следовал за кораблем все те луны, что понадобились каравану для того, чтобы пересечь море и вернуться в родные для этих воинов воды Варварского Архипелага.

В толпе викингов, встречающих вернувшихся домой скитальцев, девушка точно не ожидала встретить статного молодого мужчину с длинными волосами цвета соломы и глазами цвета неба — он был так похож на своего отца…

На их отца.

Рядом с ним стояла красивая девушка, ровесница парня, и оглядывала моряков своими зелёными глазами.

Слишком близко стояла.

Да, брат повзрослел больше, чем она могла себе это представить. Не было теперь серьёзного, не в меру ответственного, но всё равно жизнерадостного юнца.

Брат стал настоящим воином.

Заматерел, возмужал.

Конечно, несмотря ни на что, Мирослава узнала Радмира — об ошибке и речи быть не могло, ведь она запомнила, в первую очередь, отпечаток разума, След — а он у каждого был исключительно индивидуальным, неповторимым.

— Ну здравствуй, что ли, братик, — только и вырвалось у неё тогда.

С того мгновения события поскакали, словно степные кони, пущенные своими всадниками в галоп.

Вождь племени Берсерков, частью которого стал её брат, оказался человеком интересным и очень сложным — чем-то он невероятно походил на Радмира, что-то в нём было неуловимо знакомым, что-то — откровенно пугающим и завораживающим.

Узнав о том, что Мирослава действительно была провидицей, а все слухи в большинстве своём были не просто искажением, а откровенным приуменьшением её способностей, Дагур предложил ей взаимовыгодное сотрудничество — она помогала племени, давала советы, как лучше поступить, когда Вождь приходил к ней с такой просьбой, а племя в свою очередь никаким образом не будет мешать ей в её изысканиях и смирятся со всеми её методами и причудами, если они не будут нести откровенный и непоправимый вред острову и его населению.

После этого предложения Дагур мгновенно вырос в глазах Мирославы — на её памяти он был первым человеком, который подошёл бы к вопросу сотрудничества именно с такой стороны.

Конечно, девушка согласилась.

Естественно, перед тем, как познакомить Дагура с Венту, она заручилась его клятвой о неприкосновенности её Хранителя, кем бы он ни оказался.

Кажется, после того, как люди увидели, что она вполне спокойно летала на драконе, не боялась повернуться к нему спиной и всячески защищала своего друга, её стали уважать ещё больше.

Берсерки восприняли оседланную Фурию, пусть и Полукровку, как знак её силы.

И спорить с ней никто не решился — доселе только один человек осмелился подчинить себе именно такого дракона, и все прекрасно запомнили, чем это закончилось.

И все знали, что Кровавая Ночь Олуха могла закончиться гораздо печальнее, будь Иккинг менее миролюбивым — одной разъярённой Ночной Фурии было более чем достаточно, чтобы к Хель разнести целую деревню со всеми её обитателями, это было известно всему племени Берсерков.

И на мысль об этом натолкнул их вождя юный Наследник Олуха — Магни пояснил в своё время Дагуру, что Ночная Фурия Иккинга лишь защищала себя и своего беспомощного в её понимании друга, и уже это обернулось несколькими десятками жертв.

Если бы дракон нападал, то от Олуха остался бы лишь пепел.

И это тоже добавило некого уважения Дагура к погибшему мальчишке — он смог совладать с ужасной, неуправляемой и безумно опасной тварью.

Мирослава, несмотря на своё имя, впечатления нежной и ранимой девицы не производила, мило улыбнувшись и рассказав всё то, что она могла сделать с любым человеком, даже не шевельнув рукой.

Заполучить всадницу Ночного Сияния в союзники было наиболее благоразумным решением — народ воинов как никто другой понимал, почему лучше не иметь эту девчонку в числе врагов.

Постепенно к Венту в племени привыкли, как и к его подопечной.

Сам же дракон сначала отнёсся к идее показаться людям резко отрицательно, но после долгой головомойки, устроенной ему его Видящей, ему пришлось сдаться — Мирослава решила обосноваться на острове, покидая его лишь как Советница Вождя или для своих исследований.

Венту частично сумел объяснить девушке причины такого лояльного к нему отношения — драконы никогда не нападали на сам остров, лишь на караваны — потому Берсерки знали, что твари почему-то откровенно боялись приближаться к родине этого племени, в то время как Хранитель Мирославы спокойно находился на территории деревни, да и за её пределами — для людей это означало, что он был другим драконом.

Венту рассказал, что чувствовал давление на свой разум, голос, приказывавший убираться подальше и никогда не возвращаться.

Голос Истинного.

Но в том и была прелесть бытия Фурии, пусть и нечистокровной — разъяснить негостеприимному потенциальному вожаку, что он являлся Хранителем Видящей, и что его единственная причина пребывания на этом острове — непосредственное исполнение своих обязанностей, и никаким образом он не собирался захватывать власть или что-то подобное.

По Связи, не имея визуального контакта, невозможно было определить чистоту крови дракона, что и естественно.

Потому слова Венту были восприняты серьёзно — злить Фурию-Хранителя бесценной Видящей, было весьма опрометчиво, ведь в законах Стражей давно и прочно бытовало мнение, что для сохранения жизни и здоровья подопечного Хранитель мог предпринимать любые действия, даже запрещенные для рядовых членов Гнёзд.

На том и порешили — взаимный нейтралитет с неизвестным Истинным.

Радмир же к Фурии отнёсся спокойно, а позже и вовсе подружился с Венту на почве опеки Мирославы.

Два единомышленника нашли друг друга!

А способность Радмира создавать ментальные Связи с драконами, подобная её собственной, лишь усугубила, в её понимании, положение — эти двое беспрепятственно общались и, откровенно издеваясь, придумывали способы уберечь девушку даже от мнимой опасности.

Сама же Мирослава на это лишь головой качала, найдя себе союзницу и подругу в лице младшей сестры вождя — Хедер прекрасно понимала девушку, ведь на собственном примере сумела прочувствовать чрезмерную, казалось бы, опеку старшего брата.

Девушка решила продолжить свои исследования и пока что повременить в подтверждении своего мастерства в науках Разума — ей необходима была практика, а теперь у неё было много подопытного материала — пленники Берсерков и разрешение Вождя на проведение экспериментов, результаты которых она всегда обязательно записывала, поминутно воспроизводя каждый.

Мирослава продолжила вести свои дневники, естественно одновременно с этим создавая их копии, ведь эти бесценные записи она могла потом оставить в качестве уплаты за использование знаний Великой Библиотеки, о наличии которой в этих землях она узнала не без помощи всё того же Венту.

Идея сначала посетить эту сокровищницу знаний и лишь после этого искать Мастера Разума прочно укрепилась в сердце девушки — она хотела быть уверенной, что все было не зря, и она действительно была бы мастером на момент подтверждения этого.

В это время, пока Берсерки разбирались с внутренними проблемами племени, на Архипелаге происходили странные и даже страшные вещи — на неком острове Олух, о котором потом как-то упоминал в своих рассказах о прошедших годах Радмир, произошла страшная битва между Покорителем Драконов и Драго Блудвистом — безумцем, спонсировавшим организации Ловцов Драконов и выкупавших их у Охотников.

Это не могло оставить Мирославу равнодушной.

Во-первых, в своё время Охотники на драконов при содействии Драконьих Налётчиков (подчиненных, как оказалось, тому самому Драго Блудвисту), откровенно наглым образом напали на Берсерков, но вот только не рассчитали сил, разинув пасть на кусок, проглотить который им оказалось не по силам. Племя Дагура, закалённое в сотнях битв, бесконечными войнами и рейдами, почти играючи разбили несостоявшихся захватчиков, которые доселе вполне успешно ставили на колени острова и побольше родины Берсерков.

То есть, убийца Драго Блудвиста, отдавшего приказ о нападении на Берсерков, был их потенциальным союзником.

Причём могущественным.

Во-вторых, слишком многое говорило Мирославе — вероятность того, что указанный ранее Покоритель Драконов и искомый ей юноша, который по совместительству был Мастером Разума, являлись одним и тем же лицом была слишком высока.

Осталось только убедить Дагура в том, что союз следовало заключать не с потрёпанным Олухом, пусть там и проживала понравившаяся Вождю женщина… да-да, она и об этом знала! а с тем самым Покорителем Драконов, который ещё и похитил его юного друга — наследника того острова и сына возлюбленной Дагура. Только не похитил, ведь все говорили о том, что мальчик сам пошёл! И вообще с ней не надо спорить, ведь это всё только для процветания Берсерков!

Проще простого.

* * *

Когда Мия и Магни оказались перед выбором, которого с ужасом и странным, горьким предвкушением ждал мальчик, близнецы уже не колебались — ведь именно Аран стал их спасителем, что сумел сразить то морское чудовище, да и именно брат помогал им, когда детям требовалась помощь, именно он заботился о них, в то время как родители и тетя стали уделять всё своё внимание только их младшему брату.

Конечно, они не ревновали родителей к Викару, но всё равно было неприятно.

Выбор был очевиден.

Конечно, было страшно видеть, как разочарованно потухли глаза отца, но он сам был виноват, всячески пресекая интерес близнецов к их старшему брату, которого они любили.

Сложить два и два было просто — у них был брат, которого считали погибшим и был ещё один брат, который им во всем помогал, бывший ровесником первого брата.

Вывод?

С высокой долей вероятности они были одним и тем же лицом.

Однако Иккинг умер для всех, в первую очередь для него самого, это дети поняли уже давно.

Был только Аран.

С этим смириться было нетрудно — главное, что у них был брат и он заботился о них, воспринимая их как почти равных себе (он был выше их лишь потому, что являлся Королём, а потому считаться абсолютно равными ему они не могли по определению, пока не станут правителями каких-либо островов или народов, что само по себе не факт, что когда-либо случится), он смотрел на них почти как на взрослых, прислушивался к их словам и с внимательностью относился к их просьбам.

Что ещё надо одарённым детям для счастья?

Друзья!

Ну и в этом брат их не обделил, познакомив со своим Учеником — Руни.

Мальчик был донельзя серьёзным и молчаливым, но, узнав историю своего товарища, близнецы даже не стали удивляться этому — как можно ожидать чего-либо иного от сироты, на глазах которого была убита его мать?

У Руни был только Аран, которому мальчик доверял безгранично.

Но только ему.

До знакомства с близнецами.

Мия и Магни сумели найти ключик к сердцу нелюдимого мальчика, расположив его к себе, показав, что они тоже — не простые, тоже отмеченные благословением Небесных Странников, а потому — не глупые дети, коими являлись все их ровесники.

Ещё более странно всё вышло с другим Учеником их брата.

Вернее — с Ученицей.

Дети и представить себе не могли, что Сатин, та самая Сатин, рядом с которой они провели столько месяцев, оказалась не просто знакома с Араном, а самой его приближенной из людей.

Сама же девушка о родстве своего Мастера с наследником Олуха и его сестрой догадывалась, но подтверждение этой мысли до той самой битвы так и не сумела получить, но на всякий случай сторонилась детей, вокруг которых постоянно мелькала не самая приятная личность — их тётя, Астрид, которая, как назло, была идеальным воином, и если бы не её слепота и шоры на глазах, оказалась бы идеальным Стражем.

По крайней мере — в понимании Арана.

Понимать это было неприятно — странная ревность разливалась в душе Сатин. Хотя девушка понимала, что между её Мастером и той, что когда-то предала его, став виновницей всех последующих ужасов, навсегда изменивших его, ничего быть не могло по определению.

Да и вообще это было не её дело!

Близнецы же к Астрид относились с некоторой опаской, но без ненависти, что должна была бы гореть в их сердцах, ведь именно она, по сути, была причиной мнимой гибели их старшего брата.

Но девушка нянчилась и ними — ещё грудными младенцами, во многом помогая их матери.

Да, дети отца побаивались и понимать его отказывались — он сам был виноват во всём том, что случилось и случится в будущем, но мать дети очень любили и винить её за то, что она уделяла больше своего времени тому, кто в нём действительно нуждался, было глупо.

А расстраивать маму своей неприязнью к её подруге не хотелось.

Ещё более странной детям казалась Валка — мама Иккинга.

Женщина упорно отказывалась считать Арана своим сыном, но причитать о том, что тот являлся убийцей Иккинга теперь не спешила, ведь с этим было не всё так просто и ясно.

А после того, как он сидел с ней, мечущейся в лихорадке, Валка была свято уверена в том, что Магни — её сыночек Иккинг, просто забыл об этом.

Как быть с ней, мальчик не понимал, ведь женщина, несмотря на всё с ней произошедшее, а Аран приоткрыл завесу этой тайны для близнецов, очень сильно любила их отца.

И упрекала его в смерти Иккинга.

В том, что душевное здоровье Валки оставляло желать лучшего, Магни убедился ещё на Олухе, в хижине Готти, но он и представить себе не мог, что всё окажется настолько запущено — её разум годами разрушался под воздействием ментальной связи с Белым Королём, который оказался не таким уж и добрым — вон, грязных методов он явно не гнушался, просто не выпячивал их применение, в отличие от давно покойной Красной Смерти.

Она и сама не понимала, почему не вернулась домой, обратно на Олух, к своему новорожденному сыну при первой же удачно выдавшейся возможности.

Или почему так беспрекословно верила своему Королю — фанатично, безумно, слепо.

Как ни печально то признавать, но в этом и, пожалуй, только в этом Драго был прав — Валка действительно была лишь марионеткой в игре Белого Короля, и теперь, когда Аран и Магни по шагам разобрали всё произошедшее, печаль братьев по погибшему союзнику сошла на нет.

Но Валку оставлять одну было нельзя.

В конце концов — Магни был ребенком и ему тоже хотелось материнского тепла, пусть оно шло и от почти чужой ему женщины. Тем более, что немалая доля перепадала и его сестре, да и Руни неприкаянным не остался.

Да, их жизненный путь сделал крутой поворот, но жаловаться не приходилось — теперь не было хуже, просто было иначе.

Просто по-другому.

* * *

Его жизнь вновь сильно изменилась.

Руни за время, проведённое в Великой Библиотеке, научился не обращать внимания на странности, ничему уже не удивляясь, отмечая для себя только самое главное, суть, пропуская мимо всё ненужное.

На Драконьем Крае мальчику очень понравилось.

Столько добрых драконов!

И все люди — такие же как и он, Одарённые! Не надо было скрывать свои способности и особенности, не нужно было скрываться и прятаться.

И это было восхитительно.

Если Руни был теоретиком, пусть и с поистине громадным багажом знаний, ведь столько времени, проведённого в Библиотеке, не могло пройти бесследно, то Аран был практиком, который мог не знать исторические справки того или иного приёма, но зато он знал, как его правильно применить, чтобы не нанести нежелательного урона себе или окружающим.

Его знания и умения Учителя давали удивительный результат.

Было очень интересно слушать рассказы старшего брата — названного, по духу, но ведь всё то было не важно, главным было то, что Аран назвал его своим братом, не пожелав слушать робких возражений.

Интересными собеседниками оказались и новообретённые младшие брат и сестра.

Мия и Магни.

Впервые увидев Наследника Олуха, мальчик запнулся и чуть не упал, с огромным удивлением понимая, что именно это лицо он видел в своих снах-воспоминаниях, пусть и более взрослый его вариант.

Иккинг?

Или… его перерождение?

Руни читал о таком — исключительно редкий случай, и за последние пару тысяч тут он точно был первым, что и неудивительно, ведь для такого происшествия обязательно должны быть сначала совершенно конкретные предпосылки и определённое эмоциональное состояние «испытуемого».

И такое могло произойти только со Стражем.

Сильным Стражем.

Таким, Душа которого прошла уже множество Путей, была опытной и устойчивой к столь «незначительным» потрясениям.

И всем этим критериям отвечал Аран.

Так что не столь уж и сильно ошибается в своих суждениях мама Иккинга.

Хотя, если говорить откровенно, Руни с удовольствием предпочёл бы бесполезным играм тренировки, а чтобы Валка, начавшая опекать его, словно он был и её сыном тоже, относилась к нему не как к несмышлёнышу, а как к равному по рассудительности и серьёзности человеку.

Как ко взрослому.

Что ему все эти сюсюканья?

Он был самостоятелен, умён и хитёр, и, что самое главное — умел держать лицо и не выдавать свои истинные эмоции, что помогало ему в общении даже с самыми страшными и жуткими драконами, которых он только сумел встретить на Крае.

Он по всем статьям переигрывал Валку!

Он она всё продолжала не воспринимать всерьёз и его самого, и близнецов.

Это… раздражало.

В отличие от выросших в родительской любви, окружённых заботой и друзьями Мии и Магни, Руни никогда не мог найти себе того, с кем можно было бы хотя бы поговорить, не скрывая его истинный уровень развития.

Взрослые его просто не слушали, дети — не понимали.

Но у близнецов были они сами, а Руни как всегда остался один.

Только Аран…

Иккинг?

Конечно, было очень странно осознавать, что с десяток зим назад он был драконом… Точнее не он — его душа находилась в теле и сожительствовала с разумом дракона. Который, как оказалось, был крайне щедрым к своей юной инкарнации, и потому милостиво поделился с Руни своими воспоминаниями.

И чем старше становился мальчик — тем больше было этих воспоминаний.

И, что самое главное — в них мало радостного было.

Только человеческий детёныш, неразумный птенец, плюнувший на все правила и запреты, оказался его единственным лучиком света.

Тем самым лучиком, который Беззубик защищал.

До конца.

Руни безумно хотелось встретиться с со своим старшим воплощением, поговорить с ним, прояснить какие-то моменты, спросить совета в конце-то концов!

Но это было невозможно.

* * *

Беспокойство тупой иглой засело в сердце Адэ’н.

Старая Фурия, за свой век повидавшая немало странностей и ужасов, все равно не могла даже примерно предугадать, что же в очередной раз вытворит ее ставший слишком самостоятельным ученик.

Аран поражал.

В самом лучшем и самом худшем смысле этого слова.

И пугал.

Неимоверно.

Самые потаённые, самые глупые и невозможные опасения Старейшины, которые она учитывала просто потому что такое чисто теоретически могло произойти, воплощались в реальность.

Бешеными, невиданными ею доселе темпами, Драконий Край укреплял свои позиции, вместе с тем повышая собственную независимость от Старшего Гнезда.

А это было плохо.

Чтобы не говорила Адэ’н, она привыкла всё контролировать, привыкла, что все следуют ее приказам, мягко завуалированных в добрых советах и просьбах.

Мнимая изначально независимость, подаренная умному, но имевшему слишком мало опыта и мудрых, неподконтрольных ей советчиков, а потому условно предсказуемый ученик неприятно удивил ее своими успехами.

Зато Адэ’н могла гордиться собой, как учителем.

Старейшина растила пусть и Союзника — не слугу, не марионетку — но подконтрольного, она рассчитывала, что сможет собственным опытом и авторитетом влиять на принимаемые Араном решения.

Что он окажется выше всех остальных, наравне с Советом, и станет той силой, с помощью которой Адэ’н сумеет направлять мысли и решения самых строптивых в нужную ей сторону.

Он должен был стать пугалом.

Стать Великим.

А он и стал им.

И именно с большой буквы.

Но подчиняться ей не спешил, показывая, что его независимость вовсе не мнимая, и оспаривать ее для Адэ’н будет по многим причинам себе дороже.

В первую очередь именно потому, что её Арану Старейшина сама подарила, а забирать свои дары назад — исключительная грубость и нарушение всех писанных и неписанных правил.

Во вторую — начни она сейчас противостояние со своим учеником, ее не только не поймут другие Фурии — они не пойдут за ней.

Чисто теоретически, Старшее Гнездо, при поддержке Младших, вполне могли поставить на место обнаглевшую стаю, и это ещё при условии, что она сумела бы найти достаточно убедительный повод для радикальных мер.

На практике все было намного сложнее.

Ведь повод Аран не давал — Законы Древних он не нарушал, а любые иные законы на территории его Гнезда могли не исполняться, ибо главную силу в конечном итоге все равно имело лишь Слово Короля.

А за территории Драконьего Края стая Арана не лезла — им и собственного архипелага хватало с лихвой.

Да и сомнительно, что, пускай, скажем, тысяча Фурий справится с тридцатью тысячами не самых слабых драконов. Ведь численность гнезда никогда не учитывала детёнышей!

Если бы они попытались что-нибудь предпринять ещё до падения Белого Гнезда, когда во власти Арана были «всего лишь» двадцать две тысячи… Из которых сотня — тоже Дети Ночи.

Но до того, как ученик сумел укротить Левиафана, Адэ’н почти не задумывалась о том, что он мог представлять угрозу.

А ведь первый звоночек давно уже был!

А она не обратила внимания…

Как данность, как обыденность Адэ’н воспринята новость о гибели Красной Смерти, ведь она была уверена в том, что ученик справится, ведь всю работу за него, как она думала тогда, сделали Фурии.

Да и гибель безумной Королевы была для Старейшины тогда лишь хорошим поводом показать свою благосклонность и подарить Арану эту самую, Бездна бы побрала её, независимость.

Самостоятельность.

Ну и самое главное.

И самое печальное…

Ночные Фурии Младших Гнезд, да и Старшего тоже, просто отказались бы идти против того, кто мог даровать им свободу.

Какая ирония!

Диктатор дарил свободу тем, кто жил доселе в демократии.

Или как это называли люди?

В общем, не пошли бы драконы войной против Края, ну, кроме самых верных её сторонников, конечно.

Но что такое сотня Фурий против даже двух сотен, присягнувших на верность Арану?

Ещё одной головной болью для Старейшины стала другое новообразованное Гнездо.

Ох, недооценила она тогда, десять лет назад подружку своего ученика!

Адэ’н тогда была свято уверена, что группка молодых драконов, в знак протеста покинувших родное Гнездо и создавших собственную Стаю под предводительством Королевы Айвайин’ик — совсем юной и, как она ошибочно думала, не в меру амбициозной Змеевицы.

Но Айва сумела показать неприятную для Не-Истинной мудрость и рассудительность, коих у Тоура не наблюдалось.

Строптивая Змеевица была до зубовного скрежета похожа на Арана, и, как не пыталась отмахнуться от этого Адэ’н, это наверняка было следствием влияния одного на другого.

Неизвестно, кто из этой странной парочки на кого повлиял, но результат, как говорится, на лицо.

И ведь Айва находилась рядом с Араном в период становления его новой личности — первый месяц с момента гибели Иккинга, как это называл ее ученик.

Наверное это все-таки проклятая Змеевица привила странные, не свойственные видимым доселе Адэ’н людям качества.

Тогда и сходству их удивляться не стоило.

Аран и Айва были, как мать и дитя, как брат и сестра — пусть родство их было лишь духовным, но она сама не раз и не два твердила, что именно дух важен, что он стоит над кровью, хотя и кровь не водица.

Но пока был этот дуэт в разлуке, было проще, но теперь, после того, как молодой Король и юная Королева встретились, стало по-настоящему страшно — влияние Арана теперь распространялось и на Континент, пусть и на его часть.

То, что стая Айвы была полностью самостоятельной, не мешало ей находиться под покровительством Кровавого.

И если простые драконы не видели, чем именно грозил вассалитет Айвы, которая даже не задумываясь приняла главенство своего друга, ставшего неожиданно для нее Вожаком, Адэ’н знала — теперь на территории гнезда Стаи Молодых спокойно и совершенно беспрепятственно перемещались и что-либо делали подданные Арана.

Подробности встречи Айвайин’ик и Арана Талика оставались неизвестны для Адэ’н, и это тоже раздражало Старейшину.

Фурия тяжко вздохнула.

Кровавый.

Талик.

Слава Ученика всегда отражалась и на Учителе — это нерушимое правило. Но это не всегда было хорошо, ибо слава тоже бывала всякая.

Смерть Белого Короля, на самом деле, если говорить уж совсем откровенно, сильно ударила по Адэ’н.

Смутьян был другом и старшим товарищем Старейшины.

Она понимала, что у Арана не было выбора — он был обязан взять под крыло стаю побежденного, иначе несколько тысяч драконов были бы просто обречены.

Ученик поступил правильно.

Надеяться на то, что Аран будет сидеть на своем Крае, тихо и мирно тираня свою стаю, было глупо.

Страшно было осознавать, что из чистого, доброго мальчишки она сделала хладнокровного воина, который не просто так получил свое прозвище…

Страшно было знать, что Кровавый ни перед чем остановится, если дело будет касаться защиты его Гнезда и Стаи.

Она никак не сможет повлиять на него.

А Фурии все уходят и уходят к Талику, ища свободу от душащих их законов Старшего Гнезда.

Может, именно это и выводило из себя вечно невозмутимую Адэ’н?

Ещё одна причина беспокойства — словно из ниоткуда взявшаяся Видящая. И ладно, если бы только это, так она ведь была ещё при этом человеком.

Человеком!

Невероятная редкость.

Все бы хорошо, забрала бы она девчонку, хранила бы её, словно зеницу ока, нашла бы ей самых лучших учителей, но…

Но её алмаз пропал раньше, чем она смогла подобрать его и гранить, сделав его бриллиантом и найдя для него изящную оправу, создав из невзрачного камня настоящее произведение искусства.

Ведь можно было бы познакомить девочку с учеником, поставить нужные ментальные закладки…

Такая красивая пара бы получилась!

Как ни искали исчезнувшую Видящую её самые верные последователи, работа которых была очень сильно осложнена нахождением на чужой, подконтрольной другой стае, территории, густонаселённой людьми, девочку так и не нашли.

Как в воду канула.

А потом, через несколько лет — всплыла.

Да не одна, а с довеском в лице (морде?) Хранителя-Полукровки, Ночного Сияния.

Чёрно-белого недоразумения, которое вызывало у Адэ’н только отвращение.

Видящая моталась по людским землям, называемым Европой, вместе со своим другом в поисках Библиотеки, а местные драконы, по приказу Старейшины, всячески им в этом мешали.

В конечном итоге девочка должна была прийти к выводу, что водиться с Полукровкой не выгодно и прийти к ней, к Адэ’н, за знаниями.

Но девочка оказалась на редкость упрямой, умной и любознательной. И целеустремлённой.

И она, к удивлению Старейшины, Стражем не была.

Значит Видящая была невероятно сильной, и стать учителем такой было очень почетно. Как и говорила Адэ’н — успехи ученика прославляли и учителя.

Она так и не пришла.

Когда Фурия поняла, что помощь с её стороны не потребовалась, что девочка сама во всем разобралась, что она нашла всё, что искала…

И отправилась в сторону Варварского Архипелага.

Там, где ее власти не было.

Прямо в руки к Кровавому.

* * *

На холодном, продуваемом всеми ветрами острове, шёл дождь.

Женщина в боевом облачении склонилась над картой, с гневом смотря на своих товарищей, один из которых играл фигурками кораблей, как дитё малое, а другой был пьян и мало что соображал.

Гризельда Печальная оправдывала свое прозвище, с грустью вспоминая времена, когда ещё был жив их Повелитель.

При нём такого беспорядка не было.

Драго никогда не позволял своим военачальникам валять дурака, за что женщина его бесконечно ценила — стальная дисциплина в армии Блудвиста могла сравниться только с одной — у Берсерков.

Женщина с тоской думала о том, что когда она выбирала между племенем Освальда и армией Драго, она выбрала второго, раздражённая миролюбивостью первого.

А ведь стоило только немного подождать!

Подождать, пока власть перейдет сыну Освальда и былое величие безжалостных воинов возродится…

Не дождалась.

Сглупила.

И теперь расплачивается.

В пол-уха Гризельда слушала рассказ Чагатай-хана о всех произошедших на Большой Земле переменах. О племенах в Диких Степях, что отказались покориться его отцу и сумели отстоять свою свободу.

Слова о непонятном Пророке, что расскажет людям Истину, покарает убийц Духов Предков (а так называли те племена драконов) и остановит вечную войну.

Но войну остановить можно было разными способами. Например, полным уничтожением одной из сторон.

Это странно сочеталось с тем, что на Варварском Архипелаге появился Покоритель Драконов.

Могли ли эти две пугающие личности оказаться одним и тем же человеком? Теоретически — это невозможно, но на практике…

Разве мало чудес она видела?

В гибель Повелителя она тоже не верила, а поди ж ты — правда!

Женщина отстранённо поймала себя на мысли, что и дурачество Рагнара её раньше раздражало намного меньше, да меньше было этих самых кривляний.

Это был просто способ справиться с поражением и принять смерть Драго.

Ведь он не держал идиотов — вся детскость поведения словно кричала о том, что у Рагнара все хорошо, что он доволен жизнью, а это говорило Гризельде, что дела обстояли у мужчины полностью наоборот.

Но его веселое бормотание о том, что все скоро наладится, что он связался с нужным человеком, помимо злости вселяли надежду.

Может, и правда — после череды неудач все наконец наладится?