Жить вопреки (джен)

Воистину, Учитель, почему-то сильно преуменьшавший значимость своих способностей и знаний, был по-настоящему гениален, уверен Агвид, ведь как иначе объяснить, что тот сумел подчинить себе тех тварей, Смертохватов, и теперь запросто преодолевал громадные расстояния за считанные недели, вместо долгих месяцев, а то и лет, которые понадобилось бы Агвиду на то, чтобы добраться до Варварского Архипелага.

Как рассказал Мастер, его Армада, с которой Агвид, как самый старший из учеников Гриммеля после Фроди, был знаком и с высшими чинами постоянно пересекался, благополучно множила свои силы и обживали доселе необитаемый остров, который было решено сделать базой.

Здесь было… уныло.

Живший в лесах, недалеко от какого-то города, Агвид привык к постоянному теплу, длинному дню и сочной зелени, и оказался совершенно не готов к повсеместной хвое, пробивавшейся прямо в голых, мокрых скалах.

Парень с усмешкой наблюдал за суетой людей, прекрасно зная, что те его боялись — едва ли меньше, чем его Учителя.

И не зря.

С их-то репутацией…

Ему было даже в коей-то мере обидно за Гриммеля — он был вынужден изображать из себя азартного Охотника, жившего этим промыслом.

Люди бы не приняли его идею…

Тем, кто не был Одарённым, было не понять великую задумку его Мастера, ведь им было не до рассуждений о мировой энергии, Душах и их Путях, о сотне жизней и своих предыдущих воплощениях.

О силе, что должна была принадлежать людям.

О несправедливости Небесных Странников, отдавших её умным, сообразительным и хитрым, но — зверям.

Впрочем, с этим приходится мириться.

И пускай.

Вообще, Агвид уже плохо помнил, как он попал к Гриммелю, — он был первым из его Учеников, который, достигнув сознательного возраста, остался рядом с Учителем, вдохновился его идеей, его благородной в своей жестокости и простоте целью.

Только сильнейший, только храбрейший мог взять на себя ответственность войти в историю как убийца всех Ночных Фурий.

Не ради славы и признания — ради спасения людей.

Даже не так — человечества.

Ведь оно катилось в тартарары своими вечными междуусобицами, вечными братоубийственными войнами и глупыми интригами.

Правители не служили народу — они на нем наживались.

Упивались собственной властью, своим мнимым могуществом, таким ничтожным по сравнению с возможностями даже самого слабого Стража.

Людям нужны были мудрые лидеры.

Им нужны были светлые, талантливые умы, гении своего времени, признанные народом, которые показали бы путь вперёд, не оканчивающийся Бездной.

И только если люди осознают свои возможности, они сумеют выбраться из этой ямы, в которую забрались сами.

Конечно, ни его Мастер, ни сам Агвид, ни остальные Ученики Гриммеля не увидят этого нового, спасённого от самого себя мира, который обязательно родится под руководством Одарённых.

Не увидят они и ту борьбу ничего не смыслящих обывателей и сторонников старого мира с Одарёнными, показывающими новые пути и решения.

Но они сделают самое важное — начнут этот процесс.

Заканчивать будут другие.

Кто бы что ни говорил про его Мастера, во многом оказываясь правыми, он не был тем монстром, каким его малевали слухи.

Или был — но не для всех.

Воин Света.

Так именовал он себя гордо.

Пусть люди признают это только спустя века, пусть сейчас его не поймут, но в будущем…

В будущем настанет время, когда слова Гриммеля буду услышаны.

И воплощены.

Обязательно…

Агвид не любил вспоминать своё детство до того, как его забрал у суеверных, собравшихся убить мальчишку, крестьян.

Убить только за то, что он мог больше других, мог видеть и слышать неведомое для остальных, мог знать запретные вещи, за то, что его горизонты были шире.

А Гриммель, не иначе как волей Небесных Странников оказавшийся тогда в его деревне, спас его.

И забрал.

Рассказал перепуганному мальчишке, что его способности — дар небес, а не проклятье, и бояться их не стоит.

Зато его будут бояться.

Теперь — боялись.

Дар Агвида был особым, присущим чуть большему числу Одаренных, чем способности Видящих — он мог считывать воспоминания предметов.

Мог погружаться в события, свидетелем которых стал камень возле дороги, заржавевший кинжал или какие-то руины.

Конечно, чем больше времени проходило с тех событий, чем больше Разумных касалось этого предмета, или просто находилось возле него, тем сильнее эта «память» стиралась, заменяясь новой.

Вместе с этим даром шёл аналитический ум, внимательность, вкупе с великолепной памятью и в итоге…

Агвид, в отличие от своего Мастера, Фроди и Аделы не был воином.

Да, постоять за себя он мог, но…

Но ему это было не нужно — такого ценного кадра никто не собирался отправлять на поле брани — его дело было планирование грядущих и, наоборот, анализ минувших сражений.

Его силой был его собственный ум.

И вот теперь парень гулял по острову, маясь от безделья, ведь Мастер, приволокший одну из Тварей, экспериментировал вволю, и ему явно было не до Ученика.

На самом деле, то, что Агвид был не при деле, означало только то, что про него ненадолго забыли — оно и к лучшему, на самом деле, ведь иначе его бы точно к делу припахали — лишь бы не шлялся вот так.

Остров был не просто пустынным — он был словно выгоревшим.

Будто тут когда-то уже было поселение людей, словно тут случилось что-то страшное…

Агвид, слишком сильно ушедший в свои мысли, неожиданно наткнулся на Аделу, так же как-то потерянно бродившую по лесу в поисках неизвестно чего.

Может, смысла?

Или, возможно, ответов?

Он — не их Учитель, и пробраться в глубины человеческого разума ему было не под силу, потому оставалось только гадать.

Девушка и парень, столько всего потерявшие, стольким всем обязанные одному единственному человеку, молча, словно брат с сестрою, пошли вдоль берега, крутым откосом обрывавшегося в морскую бездну.

Многие осторожные догадки Агвида подтвердились — остров явно горел, в густом, пышном сосняке чернели проплешины, уже начавшие зарастать, но не исчезнувшие пока ещё.

Вопрос был иной — было ли это преднамеренным или просто произошёл в какой-то из особо жарких годов лесной пожар?

Огонь…

Воистину, воплощение всего на свете, той самой Энергии, про которую рассказывали и древние фолианты со свитками, и Мастер, и сам он её ощущал, касаясь любого предмета с целью считать его «память».

Он и греет, он и убивает.

Ведь именно огонь убил их Эгиля, такого светлого и доброго мальчишку, которому, как раз таки, жить и жить бы ещё — он, черным пеплом развеянный по ветру, столько всего не успел сделать…

Принять смерть в пятнадцать лет.

Каково это?

Ведь это страшно — и именно поэтому так называемых ведьм с колдунами именно сжигали — огонь, как давал, так и забирал всё.

Абсолютно всё.

Убийц Эгиля, несомненно, бывших Одарёнными, они так и не нашли, из-за срочности решения вопроса со стаей Драконьего Края, и не могли даже заняться этим.

Если бы ему позволили, Агвид сам бы занялся расследованием — его дар к этому как раз располагал, и потому особенно остро ощущалось собственное бессилие, собственная безысходность в мире, где кто-то безнаказанно мог жестоко убить твоего друга.

Видимо, Адела думала о том же, судя по чуть покрасневшим и намокшим её глазам, — она была особенно привязана к мальчишке, он был для неё почти что младшим братом.

Был…

Зря Мастер отпустил его в самостоятельное путешествие — мальчишка, получив разрешение, сразу кинулся исследовать мир вкруг, описывать его в своих дневниках, изучая всё, до чего мог добраться.

И всех.

Конечно, особой любви к драконам он не питал, да и не сумел бы, только не с таким Учителем, но, как истинный учёный, он с восторгом относился к предметам своего исследования, желая понять их повадки, характер и саму суть.

И у него получалось это всегда — даже когда это казалось совершенно невозможным.

Удивительный мальчишка…

Был.

Всё! Хватит об этом!

Слишком больно…

Одно дело отправлять на смерть уже обречённых на неё глупцов, алчных до денег и славы, ничего не смыслящих в высоких материях, другое — лишаться почти брата.

А Адела всё молчала…

Вообще, она была великолепным собеседником!

Немая, пусть и не от рождения, а после перенесённых в раннем детстве каких-то потрясений, девушка никогда, в отличие от многих ей подобных, не сотрясала воздух зря.

Вдруг, Агвид осознал, что они пришли на противоположную сторону острова, оказавшегося совсем не большим, и та картина, что открылась ему, поразила немало повидавшего парня до самой глубины его души.

Нет, не молния ударила.

И не жгучее солнце подожгло сухую траву…

На берегу, совсем рядом с заплесневевшими, наполовину сгнившими кораблями, изрядно потрёпанными временем и погодой, чернели руины каких-то построек, похожих внешне на то, что было когда-то жилыми домами.

Оправившиеся доспехи и мечи, покрытые копотью камни скал, и, в противоположность всему этому — буйная зелень трав, которые, как известно, всегда хорошо росли на местах пожарищ.

И отполированные ветром кости.

Светлые такие, выгоревшие на солнце до белизны. Целые скелеты, и не только человеческие — громадные по сравнению с ними драконьи останки казались чем-то сюрреалистичным, ведь, надо признаться, Агвид именно скелетов, целых, а не по частям, принадлежавших драконам, никогда не видел.

Нет — не пожар.

И не люди.

Драконы.

Только их пламя было настолько жарким, чтобы плавить металл прямо на воинах — ведь даже в кузнях было далеко не просто добиться нужной температуры в печах…

Не удержав собственного любопытства, Агвид коснулся одного из валявшихся на земле, изрядно изъеденных неизбежной ржавчиной топоров, и, сосредоточившись на нём, ахнув, упал на колени, не удержавшись на ногах.

Перед глазами проносились события семилетней давности.

* * *

Было совершенно тихо — ночную идиллию не нарушал шум прибоя, и даже вечно галдящие прибрежные птицы молчали. Словно весь мир погрузился в сон, и только стоявшие возле факелов часовые старательно пытались не клевать носом.

Безуспешно.

Эта беспечность и стала фатальной для поселения Охотников на драконов, привыкших к своей безнаказанности и ещё не осознавших всю тяжесть поражения, нанесённого им Берсерками.

Да и не дошли ещё новости до этого острова.

И хозяин его — отсутствовал.

Опять.

И вдруг — раздался тихий свист, он всё множился и повторялся, и было что-то леденящее душу в этом странном звуке непонятного происхождения, словно принадлежавшего другому, совершенно чужому миру.

Свист всё нарастал, и часовые всё же встрепенулись в панике, но…

Яркая вспышка фиолетового пламени и громкий грохот ослепили и оглушили, лишили ориентации в пространстве, нескольких строений снесены взрывами подчистую — от них остались лишь тлеющие угли, и с людьми — соответственно.

…не успели затрубить тревогу.

Весь Архипелаг знал этот фиолетовый огонь.

Ночные Фурии.

Не одна, не две и даже не пять — можно было насчитать больше десяти одновременных взрывов, но истинная численность Тварей оставалась загадкой, ведь часть из них скрывалась в ночной тьме, изредка затмевая своими большими крыльями звезды.

Воистину — Дети Ночи.

Ночи и Тьмы.

И вдруг — на остров обрушились уже люди, вырезая беззащитных и совершенно сонных ещё местных жителей, непонятно откуда взявшиеся драконы заливали остров своим пламенем, от которого не было спасения никому.

Никому, кроме самих нападавших.

Завязался бой, но — заведомо проигранный местными, оказавшимися неготовыми отражать столь неожиданную атаку, и число защитников острова неумолимо сокращалось…

И в центре всего этого хаоса, словно чёрная молния, металась фигура молодого воина в доспехах из драконьей кожи и отливавшего ночным небом мечом в руках, перерезавшим плоть и кости, как масло.

Его точные, выверенные движения внушали ужас.

На лице, застывшем без эмоций, словно маска, только лихорадочно сияли дьявольским зелёным пламенем словно бы драконьи глаза.

Ночь была сама на себя не похожа — было светло, словно днём, и от жара трещали и лопались с громким треском деревья. Вековые сосны падали жертвами беспощадного огня, и он распространялся, никем не остановленный, по остальной части леса, пока не дошёл до преградившего ему путь ручейка.

На утро не было ничего.

Только пепелище, запах горелой плоти и оплавленный металл на мёртвых телах.

* * *

— И стоило оно того? — вывел Агвида из оцепенения, в которое тот впал после просмотра «памяти» того проклятого топора, голос Мастера у него над ухом.

Парень почти бездумно убрал руки от лица и посмотрел на подошедшего к нему мужчину, ускоренно анализируя всё увиденное и с каждым мигом всё больше приходя в ужас и какое-то странное отчаяние.

Нет, он знал, что Аран — не невинный младенец, но то, что он видел…

Это многое объяснило.

В частности — почему его так безумно боялись все люди, даже не являвшиеся Одарёнными.

Ведь любой разумный, казалось, мог почувствовать эту тяжёлую, тёмную с проблесками-звёздами, давящую на сознание, на психику силу, затмевающую разум, заставляющую желать слепо подчиняться её обладателю.

Аран был страшен.

И — страшно силён.

Не было ничего удивительного в том, что даже драконы подчинялись ему беспрекословно.

— Да… — прошептал Агвид как-то потерянно. — Я должен был это видеть.

— Я представляю, что ты видел — все здесь красноречиво говорит о произошедшем тут.

— Я никогда и представить не мог, что драконы это…

— …так страшно?

Мастер словно с языка сорвал слова — действительно, страшно.

Сидевший в уютном кабинете Агвид привык к комфорту, но и редкие вылазки на места сражений никогда не могли сравниться с тем, что происходило там во время битв.

И теперь — он знал.

И с каждым мигом всё больше одобрял поведение и решения Учителя!

— Столько огня… — кажется, теперь Агвид будет бояться даже свеч, — и он дождём лился с небес.

— Кто-то спасся? — уточнил Гриммель с интересом, но этот вопрос словно был задан с целью добить несчастного увидевшего неприглядную правду Ученика.

— Никто.

Такое простое слово и столько всего за ним крылось — и отчаяние, и дикая жажда жить, и страх, и надежда, и…

Безысходность.

— Ты видел, как действует так называемый Покоритель Драконов, когда дело доходит до прямого противостояния, — пояснил его видение Мастер, обратив глаза куда-то к горизонту.

А Адела всё так же бесшумно наблюдала за ними и словно видела что-то ей одной ведомое.

Может, и видела.

— Мастер, у него же с того момента стая выросла раз в десять! — паника, какая-то животная жажда жить накрыла Агвида с головой, отключая логику и память, заставляя вновь и вновь всплывать в разуме ту картину бойни. — У нас же просто нет шансов!

— Действительно — нет, — чересчур спокойно, что заставило взять себя в руки и парня, ответил Гриммель. — Если действовать силой. Но я — не Драго Блудвист, не его ручные Охотники на драконов и даже не Стоик Обширный, и там, где нельзя взять силой, я пойду хитростью.

— И что же ты придумал?

В глазах Гриммеля появилось одобрение.

Он, конечно же, ожидал, что Ученик впечатлится зрелищем нападения Арана, но не до такой же степени!

Неужели настолько страшно?

Но в то время тот, говорили, был ещё не настолько жесток, как сейчас.

— То, как выманить Арана на Дуэль.

— С чего ты взял, что он согласится? — вскинулся Агвид, чем заработал очередное одобрение со стороны своего Учителя, ведь недоверие к первой попавшейся в руки информации — это, в общем-то, хорошо.

Слухи надо проверять.

— Он — человек чести, как бы то ни было, и от правил Одарённых, как ни странно, не отступает, — ответил Гриммель довольно. — Но он — во Тьме, и его спасти уже невозможно…

— …но его Душу? — подхватил парень.

— Верно.

— И как же мы поступим?

— Пойдём в лагерь, — кивнул в сторону базы Гриммель. — Там расскажу.

— Мастер, это слишком гениально в своей простоте,  — раздалось в голове мужчины восклицание Аделы.

— Опять образы без разрешения читаешь? — усмехнулся Гриммель и пригрозил ученице пальцем, как хулиганистой девчонке. — Всё гениальное — просто.

* * *

Сатин с нежностью коснулась головы сына, намаявшегося за день постоянной беготни с его сестрёнкой и уснувшего прямо так — не раздевшись.

Дев пошёл в отца — всем, кстати, даже внешностью.

Очень серьёзный мальчуган с удивительным любопытством исследовал мир вокруг, доставляя немало беспокойных моментов своим родителям.

Конечно, Аран теперь выпускал её только к Берсеркам, ведь там была Мирослава, которой её супруг верил, как себе, и, как ни странно, — на Новый Олух, к Йоргенсонам, которым она так случайно создала семейное счастье семь лет назад.

Но и этой компании из блондинистых мамаш Сатин хватало — не было у неё теперь свободного времени на маянье всякой дурью, дети занимали всё её внимание.

Ну, и Аран, конечно же.

Так странно…

И так неожиданно, что Мастер спокойно сказал (или всё же приказал?) называть себя по имени, раз её ученичество закончено, а она — его жена, а не непоседливая и бестолковая подопечная.

Бывало, правда, в моменты, когда перед ней был не муж, а Король, она обращалась в нему по-прежнему — Мастер, но и по имени обращаться (особенно про себя!) к супругу оказалось так просто и так… приятно, наверное.

Осознание собственного положения в иерархии Драконьего Края удивляло девушку своим резким скачком и в то же время — ничуть.

Ведь это так и должно было быть.

Ведь теперь она — Королева, по сути, а значит — вторая.

Не четвёртая.

Как вообще так получилось, что всё шло так, словно лишь подобным образом всё и могло быть — её робкие девичьи мечты, которые она старалась давить в себе, чтобы они не мешали ей жить и исполнять свой долг в реальности, случайно (или всё же закономерно?) воплотились.

И пусть так будет и дальше.

Всё закончилось.

(Или нет?)

* * *

Человек, назвавшийся Гриммелем, не подвёл — древние фолианты оказались поистине бесценными, а знания, которые почерпнул оттуда, — переворачивающими сознание и восприятие, заставлявшими задуматься о строении их мира и всей Вселенной.

О божествах.

Или об их отсутствии.

Рыбьеног, как истинный исследователь, прекрасно понимал, что всё возможно, и допускать можно тоже всё.

И, однако, удивляться миру не переставал.

Верилось в написанное древними авторами с трудом, но, почему-то, всё же — верилось, а потому было особенно страшно, однако Ингерман прекрасно понимал, что иначе и быть не могло.

Всё предначертано.

И то, что он узнал об Одарённых.

И то, что раскрылась страшная тайна — Покоритель Драконов оказался Иккингом, сменившим имя на Арана и оказавшимся таким вот Одарённым, а потому — вдвойне опасным.

И то, что к нему придёт непризнанный никем, кроме собственных Учеников и ближайших последователей таинственный Воин Света, чтобы найти новых сторонников взамен тех, что не выдержали испытание Араном.

И то, что Рыбьеног поверит ему.

И захочет помочь.

По сути, ничем не должно было это отразиться на привычном быте клана Ингерманов, кроме того, что у них появится сильный Союзник, который этому Арану мог уступать в силе, пусть и совсем чуть-чуть, не значительно, — но не в опыте.

Отвлекать Покорителя Драконов своими силами было бы откровенной глупостью, но подключить своих людей для того, чтобы уже те нашли тех, кто — сможет…

Легко!

Если это поможет спасти людей.

Ведь и правда — всё катилось в Бездну, и не важно было, как она называлась: Ад, Хаос или Хельхейм, суть оставалась одинаковой для всех и во все времена.

И, что самое главное, рядом с этим Гриммелем, быть может, он сумеет уберечь свой Клан.

* * *

— Что случилось, Мирослава? — обеспокоенно спросил у сестры Радмир, вглядываясь в лицо девушки и подмечая каждое свидетельство её беспокойства, отчаянно желая стереть всё, что заставляло сестру волноваться и осознавая с ужасающей ясностью, что не был способен на это.

Как он ненавидел этот уступ!

Как искренне хотел его в минуты праведного гнева уничтожить — или попросить об этом Венту, ведь каждый раз, стоя тут, его сестрёнка изрекала своё маленькое пророчество.

А она, как известно всем Берсеркам, никогда не ошибалась.

Но на этот раз — девушку трясло, она крупно дрожала, кутаясь в свою накидку и растеряв весь свой окутывавшей её ореол таинственности и загадочности, представ просто напуганной и растерянной девушкой перед своим братом.

Как давно он не видел её такой…

Уязвимой.

Человечной.

Без извечной её мудрости на лице, без лукавого знания в уголках глаз, без хитринки в синеве радужек, без фиолетовых, таких жутких, но уже — привычных, искорок в зрачках.

И это больше всего иного пугало.

Она казалась обычной.

— Развязка близка, — коротко ответила Мирослава, закрывая лицо руками и стараясь не плакать, только ощущая, как брат накинул ей на плечи свой плащ в надежде хоть так согреть.

Бесполезно.

Её всё ещё трясло — придётся уже для себя делать успокоительные составы и кувшинами пить отвары из драконьей мяты, на неё действующей тоже в коей-то степени, пусть и слабее, чем на Стражей.

Её видение неумолимо воплощалось в жизнь.

Пусть и в несколько изменённом варианте.

Другого пути просто нет.

И не будет.

* * *

Как-то так получилось, что человек, нанятый Рагнаром, бесследно куда-то исчез, но, подумав и посоветовавшись, они решили не искать его — себе дороже.

Да тут ещё и подвернулась так удачно гибель Олуха.

А лишившись столичного острова и, что самое важное, своего символа — Стоика Обширного, Лохматые Хулиганы оказались уже не такими наглыми, и начавшаяся борьба за власть, ведь большая часть олуховцев ушла за двумя наследниками, отказавшимися от любых претензий на завоёванные Хеддоком земли, была им на руку.

Единая и всё ещё (почему-то, не иначе как чудом) крепкая Армия Драго оказалась той силой, которой удалось подчинить себе бывшие владения Стоика.

Лохматые Хулиганы явно не ожидали удара извне — и просчитались.

Им, и Чагатаю в том числе, на радость.

А вести с родины были непонятными — не печальными, не страшными, не радостными или какими иными, а именно непонятными.

Что-то непонятное творилось в Диких Степях уже который год (тринадцать лет, что ли, уже?), его родня пыталась захватить эти территории, но, как оказалось, народец там жил непростой, и получили его братья-племянники секир-башка и тёплый приём.

Ему, Чагатай-Хану, то вроде и всё равно, на родине он бывал исключительно редко.

Ничего не ждало его там. Но ситуацию старался из обозрения не выпускать — так, на всякий случай, скорее по выработанной ещё при Драго привычке всё держать под контролем, и не пускать на самотёк.

И Кабур НеˈТа Тал что-то мутили воду… Неожиданного союзника, что ли, нашли?

Но кого?

Неспокойно было Чагатай-Хану, ой как неспокойно!

Поговаривали, что видели кого-то, похожего на этого самого Гриммеля в Диких Степях, да вот только лез он на территории всё тех же Стражей Чёрных Гор и с всё тем же итогом.

С роднёй ссориться не хотелось, с товарищами — тоже.

Оставалось только ждать.

Но чего?

* * *

— Что случилось, Аран? — спросил, неожиданно оказавшись прямо за его спиной, Беззубик.

А Драконий Король, Брат Фурии, Убийца Красной Смерти и так далее по списку чувствовал свою такую глупую, такую неожиданную беспомощность, вкус которой, казалось, он уже давно позабыл.

А зря.

Он же знал!

Чувствовал!

Всем своим сердцем ощущал, все эти три года, что за навалившееся внезапно счастье придётся заплатить.

Но чтобы так…

Только не так!

Не он!

В последние три года тень его лучшего друга, его брата, оказывалась рядом с ним только в самые яркие моменты его жизни, и неважно, что это было — страх, восторг, печаль или счастье.

Положительных моментов, незаслуженно, оказалось намного больше.

— Этот… другой Одарённый, который стоял за той Дневной Фурий, похитил Руни и предлагает Дуэль по правилам Одарённых.

— Как забавно судьба изворачивается! — хмыкнул призрак Фурии, довольно улёгшись возле Арана.

— Ты думаешь, это — весело?! — прошипел Драконий Король, и этот восклик был последним, прощальным отблеском бурлившей в нём ранее ярости, которую едва удалось обуздать и направить в условно мирное русло.

— Тебе давно нужна встряска, а Руни ничего не будет — Гриммель не обидит мальчишку без причины. Скорее завербовать попытается, — заявил Беззубик, блаженно щурясь и не понимая суеты своего друга.

Действительно, что ему, мёртвому, до проблем и переживаний живых!

Аран попытался успокоиться и взять себя в руки.

Он уже привык, что необычное состояние Беззубика давало ему возможность порою знать вещи, которые оставались неведомыми даже для Мирославы, особенно, если это касалось Руни — всё же свою Душу призрак чувствовал, как от этого не уходи.

— И что мне делать?

— Смотайся к Мирославе, послушай, что мудрая дама тебе расскажет, и, желательно, её с собой прихвати — её-то не тронут.

— Откуда ты это знаешь? — подозрительно прищурился Аран.

— Просто знаю.

— Значит, мне стоит принять вызов этого… Гриммеля?

— А ты видишь иные варианты?

— Нет.

— И я не вижу приемлемых для тебя вариантов. Так что не психуй — народ пугаешь, и иди к Видящей.

— Я боюсь…

— Жену свою оставлять? С ней останутся Тагуш, близнецы и, как минимум, дюжина Фурий. Что с ней станется, параноик ты малолетний — в интонациях Беззубика было столько знакомо-незнакомого доброго издевательства, что становилось чуть-чуть грустно.

Так Брат пытался взбодрить его, не дать уйти в свою печаль.

— Спасибо…

— За что? За то, что рядом? Куда я теперь от тебя денусь?

— Мало ли… Передумаешь и исчезнешь.

— Это тебе так кажется. Небесные Странники благосклонны к тебе.