Жить вопреки (джен)

Небо на западе было ещё светлым, хотя сумерки неумолимо поглотили степь, простиравшуюся на сотни дней пешего пути вокруг, и только там, на горизонте, странной, неровной чертой чернели Горы.

Два десятка коней галопом мчались, поднимая пыль, шурша сухой травой, неся своих всадников в им одним известную сторону.

Перед ними едва ли не летел ещё один конь — гнедой, стройный, сильный, он казался тенью во вступавшей в свои права ночи. Две фигурки на его спине были такими же — гибкими, уверенными.

Аран не понимал, почему он решил довериться этой странной девушке, спасшей его от весьма незавидной участи жертвы в ритуале, и всё никак не мог прийти в себя — он хотел жить как никогда прежде, но смерти не боялся.

Та, что была названа вождем того племени Айшой, откуда-то знала и про то, что его целью были Чёрные Горы, и про разговор с Жуткой Жутью.

И вот сейчас Таир, как называла своего коня девушка, мчал их в неизвестность, по крайней мере, для Арана это было именно так.

Разумом юноша понимал, что это не нормально — так доверять совершенно незнакомому человеку, но…

Верить хотелось.

Эта девушка казалась ему людским воплощением Айвы, но более опытным что ли… Аран мог чувствовать — она была честна в каждом своём слове, в каждом намерении.

И предложение о помощи юноша принял хоть и с неохотой, но довольно быстро — ему не оставалось ничего иного.

Айву он предупредил о непредусмотренном путешествии и был теперь уверен — Змеевица была где-то совсем недалеко, ждала удачного момента, чтобы забрать своего нерадивого подопечного.

Верхом на коне было несколько непривычно — драконы всё-таки достаточно сильно отличались от них, но принцип оставался тот же, а потому в седле юноша сидел вполне уверенно, к большому удивлению своей спасительницы.

Вдруг Аран заметил вдали несколько огоньков — отблески света в окутавшей степь темноте казались яркими и близкими, хотя он прекрасно знал, что до поселения было ещё достаточно далеко.

Айша почему-то ни о чём не расспрашивала, не пыталась узнать, что конкретно произошло, но и сама не спешила распространяться о себе и своём племени.

Когда огоньки далёких костров превратились в полноценное пламя и в его свете стали видны множество юрт, похожих на те, что были у захватившего его племени, но немножко другой формы и расцветки.

Никто не удивился тому, что Айша вернулась из патруля вместе с каким-то мальчишкой — многое видели на своем веку Стражи Чёрных Гор, и ко многим странностям относились как к должному.

Такова была их суть — они многие века жили на самой границе обитаемых территорий, за которой находились, если верить легендам, воистину волшебные земли.

Та сторона, откуда никогда не дул ветер.

Та сторона, откуда иногда чёрными тенями мелькали удивительные создания — Крылатые Змеи громадных размеров, способные выдыхать пламя.

Огонь всегда завораживал человека — все людские племена связывали магию с ним, и неважно каким образом.

Но не было ничего страшнее, по мнению Айши, чем степной пожар — когда в сухой траве гибли птенцы и детёныши многих зверей, а порою и целые дикие табуны, не успевшие укрыться в спасительных водах Великой Реки.

Смерть и ужас.

И — новая жизнь.

Сгоревшая степь новой весной расцветала и радовала глаз бескрайней зеленью.

Смерть всегда становилась началом новой жизни, а потому нельзя было бояться гибели, но и нельзя уничтожать жизнь — нужно было любить все живое и быть готовыми подарить им новый шанс, оборвав страдания, даже если они сами о них не подозревали.

Философия её народа вполне вписывалась в мировоззрение Айши, а потому она без сомнений и колебаний выполняла волю Древних — хранила святость Чёрных Гор и ждала пришествия нового Пророка, который откроет людям истину о жизни и смерти. И Душах, об их предках.

В отличие от остальных народов, Кабур Не’та Тал — как они себя называли на одном из языков Древних — очень внимательно относились к вопросам Души и тем, кто мог хранить хоть сколько-то древних, давно потерянных знаний.

И те, кто шёл за Драконами (ведь именно так их называли многие чужаки с севера) в Чёрные Горы были хранителями этих затерянных секретов. Или должны были стать ими.

И помощь таким людям была столь же священна, как и сами Чёрные Горы.

И если этот мальчишка был одним из таких Странников, то народ Айши без вопросов позволит ему продолжить свой путь.

Ведь в том и был смысл.

Не высокий, но и не низкий мужчина с характерной для этой местности внешностью, с проседью в чёрных волосах, но гордой осанкой бывалого воина, встретил спешившихся всадников, явно расслабившихся на территории своего поселения.

Айша невозмутимо отвечала на вопросы этого человека, тепло ей улыбавшегося. Они говорили на незнакомом Арану языке, а потому юноша мог только пытаться считать их эмоции.

И то, что он сумел понять, его весьма устроило — спокойная радость, некоторое удивление, тёплое, какое-то родительское снисхождение, любопытство.

Ни гнева, ни презрения, ни насмешки.

Айша вдруг чуть ласково улыбнулась мужчине и поманила юношу за собой, сказав, что ему стоит отдохнуть. В юрте было тепло — в отличие от полей, блестевших инеем, а порою и снегом, быстро таявшим под дневным солнцем. Тут было уютно, и витавшее в воздухе словно ощущение правильности — дома, где жильцов ждали и любили, было приятным.

Девушка уселась на полу, устланному звериными шкурами, и протянула юноше, последовавшему её примеру, чашу, принесённую каким-то мальчишкой, с какой-то жидкостью, от которой исходил белёсый пар.

Аран с благодарностью взял чашу и, изучая взглядом угощенье, грел об неё руки, всё не решаясь отпить, хотя предчувствие неприятностей молчало, говоря о том, что сейчас ему точно ничего не угрожало.

— Пей, не бойся — это отвар из целебных трав, — с улыбкой сказала Айша, наблюдая за нюхающим содержимое чаши юношей. — Придаст сил и спокойствия.

Голос её, в противопоставление образу грозной воительницы, властной и смертоносной, был мягким, обволакивающим, его хотелось слушать и слышать. Аран поднял на неё глаза и, наконец, смог рассмотреть свою спасительницу.

Это была девушка лет двадцати трёх на вид, смуглая, с узкими тёмными, практически чёрными глазами. Её длинные чёрные волосы были заплетены в косы.

И смотрела она так устало и так понимающе…

Аран молча кивнул и осторожно сделал глоток.

Отвар обжёг горло. Юноша почти не почувствовал вкуса и, стараясь не обращать внимания на боль, сделал ещё несколько маленьких глотков, подул на содержимое чаши, желая хоть так остудить до приемлемой температуры.

— Итак… — обратила на себя внимание ушедшего глубоко в свои мысли юноша Айша. — Скажи, как зовут себя, юный искатель приключений.

— Аран, — чуть смутившись, представился он.

Напиток был ароматным и, как и сказала ему девушка, придал сил, хотя усталость все равно приятно разливалась по телу. Язык и горло уже не болели так, и потому юноша продолжил мелкими глотками пить отвар из смутно-знакомых трав — запах вызывал странные ассоциации, и Аран мог с уверенностью сказать, что прежде сталкивался с ним.

Юношу безмерно удивило то, что его спасительница так и не стала его расспрашивать про его происхождение, родные земли и цель пути, что он, такой юный и одинокий, делал один в степи.

— Вот как, — только и пробормотала Айша. — Думаю, твоя подруга тебя заждалась… Оставайтесь на ночь и с рассветом отправляйтесь в путь.

Аран распахнул глаза и чуть не поперхнулся — так его ошарашило упоминание Айвы этой девушкой. Откуда она о ней знала?! Как вообще так случилось и что, собственно, происходило?

Видимо, все эти вопросы отразились на лице у юноши, так как Айша только медленно покачала головой и слабо, но ободряюще улыбнулась.

— Спасибо, — вместо стольких вопросов сказал Аран.

— Это наш долг.

* * *

Когда странное предчувствие окутало Айву, та была готова броситься в атаку на неизвестного противника и покромсать его на куски — Змеевики во многих народах славились своими острыми, пропитанными ядом шипами и невероятно горящим, плавящим даже камень, пламенем.

Она не сразу поняла, что угроза нависала не над ней — но её маленький детёныш, несмышлёный во многих аспектах драконьей жизни, так и не вернулся из маленького путешествия за сухими дровами для костра.

По связи пришло беспокойство и острая вспышка страха напополам с решимостью.

Что там происходило?!

Мальчишка, ещё сам не свой после посещения деревни местных (или уже нет, ведь те племена остались далеко на западе), решил для себя что-то, и яростно желал… уберечь её? Айву?

Это… умиляло.

Это грело сердце, но стоило все-таки найти Арана и понять, что же произошло, и не позволить случиться чему-то страшному — за те дни, что она провела рядом с этим детёнышем, она сумела узнать о людях больше, чем за всю жизнь до.

И то, что она знала, не радовало её — схожесть людей и драконов пугала безмерно, но люди… Люди пугали её все больше и больше. И это заставляло задуматься — кто из них больше звери — люди или всё-таки драконы?

Искать Арана пришлось недолго — он явно был жив, пусть и, по всей видимости, без сознания, что и, надо признать, не мудрено, после такой встряски-то.

Мальчик, как она и ожидала, оказался в поселении местных кочевников, но пробраться к нему, не подвергнув опасности, не было никакой возможности. Если люди увидят их вместе, то Арану точно несдобровать — местные почему-то ненавидели тех, кто был способен даже на то, чтобы коснуться дракона, не то что говорить с ним или, небо упаси, летать на нём верхом.

Айва затаилась (а она, даже при своей весьма приметной расцветке умела быть незаметной — незаменимое для странствующего дракона свойство) и стала ждать, пока Арана выведут на улицу — если бы ему попытались причинить вред, она бы успела к нему на помощь, а пока стоило пронаблюдать за развитием событий и постараться не усугублять.

Когда всё началось, действо произошло слишком быстро — даже она не сумела среагировать, когда на площадь временного поселения выскочила всадница, а всадники окружили толпу.

Змеевица узнала в девушке и её воинах Кабур Не’та Тал — тех немногих людей, которым драконы могли доверять. Стражи Чёрных Гор, по-своему идеалистичные, по-своему радикальные и даже жестокие, были всё-таки справедливы ко всем.

Проследить за маленьким караваном, следовавшим в стоянку всего племени Кабур, было нетрудно — в наступивших сумерках она была незаметна, а лететь на одной скорости с мчащимся конём было легко.

Айва была спокойна за Арана — тут его точно не обидят, наоборот — обогреют, дадут отдохнуть.

На рассвете, когда Аран в сопровождении своей спасительницы вышли к ней, Айва уже была готова отправиться в путь.

Улыбка на устах девушки и кивок с её стороны были лучшей наградой за ожидание — второй на её веку человек, не пугавший её, не казавшийся монстром.

И это было прекрасно.

* * *

С серого неба, тяжёлого и давящего на сознание, медленно падали крупные белые хлопья. Весь мир — бесцветный и безрадостный — преображался, укрытый заботливой Зимой тёплым одеялом.

Осень вместе с её дождями и пробирающим до костей ветром навевала на всех тоску, липкую и вязкую, такую противную, что она ощущалась почти физически. И потому это изменение — словно очищение, омоложение мира, состояние спокойного, тихого сна были восприняты с нескрываемым восторгом.

Мирослава улыбалась, глядя на эти превращения, рассматривая упавшие на её ладошку снежинки. Руки у неё были всегда холодными, но хорошенько рассмотреть маленькое чудо не получалось — узорчатые, словно вышитые умелой мастерицей, хлопья быстро становились просто капелькой воды.

Мавка на коленях у девочки забавно морщилась и чихала, когда снежинки попадали ей на нос. Кошка глухо мурчала, щурилась от яркого света, отражавшегося от снега как от хорошего зеркала.

На душе у Мирославы тоже была какая-то перемена — спокойнее стало, светлее. Не ушли ни кошмары, ни видения, ни сны-воспоминания, но пришло какое-то смирение и даже некое любопытство — что же будет дальше? Она больше не вздрагивала, не озиралась вокруг по несколько дней подряд, открывая глаза после очередного слишком реалистичного сна.

Привыкла.

Смирилась.

И стало проще.

Конечно, она столько раз словно проживала кусочек чьей-то жизни, но ни имен, ни лиц, зачастую, она не запоминала — лишь картинки странных, чужих миров, ощущение реальности происходящего и странного одиночества.

Может быть, это ощущение лёгкости прошло после того, как она всё-таки поделилась с братом всем тем, что накопилось у неё за эти несколько месяцев. Все её страхи и догадки, все кошмары и тайны других миров, всё — разделила с Радмиром.

Ведь полный беспокойства и даже непонятного страдания взгляд брата был невыносим — и она не выдержала, рассказала.

И оно того стоило.

После того, как пугающий Чужак, убивший Мирославу в её сне, ушёл, жить, думать, и даже просто дышать ей стало намного легче — она не боялась больше чего-то непонятного, неизведанного, что хранилось в его насмешливом взгляде, в его молчании.

Рассказ же о том самом юноше, вероятности жизни которого она столько уже видела ночами, о том самом Всаднике чёрного дракона (а не просто Крылатого Змея!), встреченном ей неожиданно на одной из улочек родного селения, расставил для Радмира все на свои места.

Мирослава долго и отчаянно убеждала брата в том, что с этим человеком ссориться было не просто нельзя — опасно для жизни. И если им предстояло его ещё раз встретить на своем пути — быть ему друзьями, помогать, покориться.

Этот человек или станет великим, в любом из оттенков значения этого многогранного слова, или погибнет на пути к этому.

И в интересах Мирославы было не допустить того, чтобы он стал очередным тираном.

Ведь, в отличие от многих других, он был явно умен.

А потому слишком опасен.

Приглашая его в тот знаменательный день, в их первую и, девочка надеялась, последнюю встречу, пожить в их доме, как было принято в их селении — давать странникам кров и еду, ведь это непременно навлечёт благое внимание Богов, Мирослава была как никогда уверена в том, что делала.

Помочь тому, кто, возможно, когда-то окажется вершителем многих судеб, а, быть может, и её собственной, было её долгом.

После тех её судьбоносных слов вариант будущего, где тот вершил свою месть, расправляясь с виновными и безвинными одинаково жестоко и беспощадно, проливая реки крови за отнятое у него самое дорогое существо…

Будущее стало чуть-чуть более светлым и чистым.

Хоть в каких-то его вариантах теперь не было крови и страданий.

И переживать видения стало легче.

* * *

— Что-нибудь известно про Айвайин’ик?  — спросил молодой Змеевик. — Она отправилась в Великое Странствие одной из первых в нашем поколении, и лишь она не вернулась.

Его окружали ещё два Змеевика — молодая и пожилая самки. Пещерка, находившаяся высоко в горах, была погружена в полумрак и силуэты трёх драконов угловатыми тенями скользили по ней.

— Вдруг что-то случилось с моей девочкой! Она всегда была слишком увлекающимся детёнышем!  — взвыла более молодая Змеевица.

Она, наверное, больше всех ждала возвращения Айвы. Её дочь всегда была особенной — она легко находила друзей, располагала к себе любого дракона и, что самое страшное, интересовалась людьми. Их жизнью, их верой, их мыслями и тем, что движет их поступками.

Это пугало самку.

Вдруг Айва по дурости своей решится поближе увидеть людей! Вдруг они схватили её и… И!..

— Успокойся, Дорика!  — рыкнула более взрослая Змеевица. — Твоя дочь одна из сильнейших в своём поколении. Я уверена, у неё есть веские причины для такой задержки. Ты знаешь, она очень любит свой дом, она обязательно вернётся, даже если она нашла себе самца и решила остаться в его стае, она бы как-нибудь передала тебе весточку об этом.

При последних словах молодой Змеевик сник. Он боялся допускать мысль о том, что его подруга детства могла найти себе кого-то и уже никогда не вернётся…

— Вот поэтому я и боюсь,  — прошептала Дорика.

* * *

Остаток путешествия прошел на удивление спокойно. Аран чувствовал вину перед Айвой, ведь ей пришлось показаться людям, рисковать собой ради его спасения.

Но потом Змеевица ему доходчиво объяснила, что это, вообще-то, её обязанность — вытаскивать несмышлёного детёныша из неприятностей. Пока он не будет готов к собственному Великому Странствию, она несёт за него ответственность.

Это невероятно умилило юношу.

То, что Айва на него совсем не сердилась, грело душу.

Постепенно золотистая от выгоревшей за лето травы степь сменилась низкими каменистыми холмами, становившимися всё выше.

Невероятные пейзажи предгорья пополнили коллекцию зарисовок Арана. Тот с удивлением заметил, что у него собрался достаточно толстый альбом с видами посещённых островов и земель.

Когда успело пролететь время?

Когда он настолько привык к постоянному ветру, к холоду неба над облаками и к постоянному полёту?

На горизонте показались горы.

Из-за освещения, а, может, по природе своей такие, но они даже отсюда, издалека, действительно выглядели чёрными. Это поражало Арана до глубины души. Он видел много разных гор, даже Олух мог похвастаться этим чудом природы.

Но это…

— Ну вот я и дома…

* * *

В нос ударил сухой, пыльный, жаркий воздух.

Она открыла глаза и тут же вновь зажмурилась, прикрыв лицо руками.

Снова открыла.

Нахмурилась.

Огляделась.

Всюду, насколько хватало взгляда, была алая пустошь — странная пустыня с песками ярко-кровавого цвета. Песчинки были грубыми и острыми — неприятно кололи босые ноги.

Непокрытую голову сильно напекало солнце…

Солнца.

Два.

В небе странно-янтарного цвета висели сразу два дневных светила — крупное голубое и помельче — зеленоватое.

Солнца («Братья» — пришло ей в голову) располагались очень близко друг к другу и едва заметно скользили по небесам — Меньшее безмолвно следовало за Большим, одаряя странный, незнакомый, столь чужой и непривычный мир светом жутковатых холодных оттенков.

От этого пустыня казалась ещё более красной.

Молча вздохнув и поджав пересохшие на жаре губы, она оторвала от передника широкую, более походящую на квадрат, полосу ткани и надела вместо отсутствующего платка — перегреться сейчас было бы совсем нежелательно, пусть и весьма вероятно.

Невыносимо хотелось пить.

Оставалось благодарить Богов и Духов, что она была в рубахе с длинным рукавом, да и в общем одеяние было до пят, не позволяя обгореть под зловредными лучами.

На горизонте, в той стороне, куда падали тени, виднелась алая, неровная, словно неаккуратно срезанная тупым ножом, полоса — столь далёкие горы.

Немного левее гор виднелась тонкая вертикальная черта — башня?

Песок под ногами явно был только чуть-чуть покрывавшим что-то большое и твёрдое — она присела и смела несколько горстей в сторону. Неожиданно пальцы оцарапало что-то жесткое и шершавое — камень.

Неожиданно подувший ветер, сухой и горячий, не принесший ни капли облегчения, смел песок в сторону, обнажив вполне конкретную полосу таких же камней — потрескавшаяся от времени, неровная и полуразрушенная ветром, покрытая плиткой дорога.

И если верить направлению, вела она как раз к той самой предполагаемой башне.

Она, вздохнув, сжав в ладони щепоть песчинок, поднялась и побрела по столь неожиданно найденному пути — хоть какая-то цель.

Желая отвлечься от ненужных сейчас мыслей, которые всё равно ничем помочь не могли, но заставляли голову болеть, она стала рассматривать песчинки в руке.

Не песчинки.

Маленькие осколки ракушек (вроде тех, что часто можно найти на берегах рек и морей) и камней, и некоторые — со шлифованными сторонами, бывшие когда-то явно или одной большей плитой, или даже стеной.

Все, что осталось от созданных тысячи лет назад строений.

Мертвая слава былого величия.

Мертвый мир.

Умерщвленный.

Почему-то она каким-то внутренним чутьём улавливала, что здесь когда-то давно жили люди, и много — вон сколько песка, до самого горизонта!

Не хотелось думать, что убило когда-то, возможно, процветавший мир и его население, что могло угрожать и ей самой. Какая разница, что здесь произошло? Это случилось и ничем это нельзя было изменить — а значит, и смысла задаваться совершенно ненужными вопросами не было.

Во всех мирах был неизменен лишь песок — прошлое и будущее всех живых и мёртвых цивилизаций. Хранитель потерянных знаний и навеки ушедших тайн.

Откуда это всё?

Эти мысли, эта проклятая пустыня?

Весь это странный, непонятный и пугающий своим неизменным могильным покоем и беспросветным одиночеством мир?

Нагретые беспощадными солнцами камни обжигали стопы, особо острые песчинки врезались глубоко в плоть, принося при каждом шаге страдания — слёзы почти мгновенно высыхали, едва успев скатиться по щекам, так и не добежав до подбородка.

Остатки передника ушли на то, чтобы перевязать ноги и хоть как-то облегчить мучения — резкая боль не давала идти, казалось, кровь вскипала прямо в жилах, становясь густой и вязкой, словно смола.

Запах пыли перебил даже глухой, солоноватый запах металла — пока она шла, ранки на стопах не могли зарасти, а потому они продолжали кровоточить. Ей казалось, что если обернуться, то можно было бы увидеть путь в сотни и тысячи кровавых шагов, её следы на заметаемой песком дороге.

Но оборачиваться не хотелось.

Было страшно.

Ноги казались ватными, все тело не слушалось, словно налившееся свинцом, оно в противовес казалось невероятно тяжелым, неподъемным. Башня явно стала ближе, чем была, но теперь не было понятно — приблизилась она к ней хоть на сколько-нибудь, или она просто шла на одном месте, не двигаясь вперед.

В глазах плавали зелёные и чёрные круги, все чаще кружилась голова, все чаще она спотыкалась и падала, в кровь раздирая кожу на ладошках.

Казалось, солнца и не думали заходить, хотя светили уже не в спину, а в левую щёку, заставляя чуть жмурить глаз.

Сознание казалось тонкой нитью всё скользящей и скользящей прочь из рук — веки, налившиеся жуткой тяжестью, разлеплять становилось всё труднее и труднее, тело, ноги, руки — она уже ничего не ощущала, была только цель, что никак не желала становиться ближе.

Последним, что она увидела, перед тем, как впасть в забытье, было ощущение чего-то тёплого и мокрого, текущего по верхней губе, и все ещё столь далёкой башни.

* * *

Тут, в горах, приходилось лететь ещё выше, чтобы сориентироваться и не потеряться. Да и на высоте дракону тут лететь намного проще. Вот только тут было тяжело дышать. Если бы не тот долгий путь, который они преодолели, мчась сюда, то Аран точно потерял бы сознание.

А так, ничего, приспособился.

Взгляду Арана предстал относительно небольшой горный хребет. Вокруг него, словно птицы, а именно так они выглядели издалека, парили драконы.

Малая часть громадной стаи.

Но даже такое количество драконов никогда не представлялось увидеть Арану.

Столько разных видов, столько расцветок, столько разных форм и силуэтов…

Уму непостижимо!

Айва с удовольствием заметила восторг своего друга. Приятно, когда твоим домом восхищаются. Она и сама рада была вернуться, очень долгим уж вышло её Странствие.

Змеевица, аккуратно следуя воздушным потокам, залетела под удивлённые взгляды в одну из пещер. Её появление вызвало всеобщий гомон, рычание, урчание…

Гнездо приветствовало своё дитя.

Айва приземлилась на небольшой, ровной площадке. В углу находилось несколько драконов, внимательно и настороженно смотрящих на прилетевших.

Подозрительный взгляд скользнул по Арану.

— Зачем ты привела в Гнездо человека? — глухо прорычал Тоур, вожак стаи, крупный Шторморез.

Айва прикрыла Арана собой, ощетинилась, всем своим видом показывая, что не даст этого маленького человечка в обиду.

Это удивило остальных драконов.

Таким жестом обычно самки защищали своих детёнышей. Или младших братьев и сестёр. И если слова не могли всё объяснить, то язык тела… зрители сего странного действа поняли всё и именно поэтому ещё больше насторожились.

— Он мой друг!  — прошипела Айва.

Осуждающие взгляды, посыпавшиеся на юную Змеевицу, не сумели ни смутить её, ни заставить испугаться собственного решения, одуматься, ужаснуться случившемуся или тому, что могло бы случиться по её вине, по мнению стальных.

Она была непоколебима в своей решимости защищать детёныша до последнего — ей хватило одного раза, когда она могла его потерять.

Ближе к середине площадки вышел красно-голубоватый Змеевик. Он тоже был ещё совсем молод, сам только вернулся из собственного Великого Странствия, сам только прошел Обряд Признания.

Но он, видевший, что творят люди, был непреклонен:

— Ему стоит немедленно покинуть гнездо!

Обиженный взгляд Айвы заставил самца смутиться, отвести глаза. Змеевик всей душой ощутил огорчение и обиду, плеснувшиеся в его сторону. Ему было больно оттого, что он может сейчас поссориться со своей лучшей подругой, с той, кому он хотел предложить стать Парой.

— Тарин, и ты туда же?  — удивилась Айва.

Она закрыла Арана крылом, оттеснив за себя, ощетинив шипы на хвосте, говоря всем, что все ещё была готова драться, что они её не убедили.

Укоризненный взгляд матери, боль в глазах лучшего друга, поднявшийся шум и гам доконали Змеевицу окончательно.

Она глухо зарычала.

В следующий миг по разумам всех присутствующих пришёлся ментальный удар. Драконы беспомощно замотали головами, пытаясь скинуть на мгновение вспыхнувшую боль, ощущавшуюся наравне с физической, но не способной быть заглушенной хоть чем-то.

Все с удивлением глянули на Арана.

Он всё так же молча смотрел на драконов и вспоминал, что точно так же на него смотрели люди в том кочевом племени.

Со страхом, с отвращением и презрением, с брезгливостью.

Гвалт поднялся с новой силой, выкрики, восклицания да и вообще что-то членораздельное было невозможно разобрать.

Все, имевшие право голоса пытались выразить своё мнение. И сколь же мало было тех, кто поддержал молодую странницу! Со стороны всех — осуждение и насмешка, которые больше всего огорчали Арана — не хотел он подруге доставлять проблемы своей компанией, да и образ драконов в голове у него сложился совершенно иной — то, что Змеевица рассказывала, да то, что ему самому доводилось видеть, невозможно отличалось от того, что предстало сейчас перед ним.

И сама Айва понимала это — не такими она помнила таких дорогих её сердцу драконов — не столь озлобленными, не столь… зверями. Не были они сейчас похожи на Разумных, мир которых она открывала своему юному другу.

Это были звери — словно стая волков, или даже шакалов.

И это бесило Айву.

— Замолчите!— прокричала она. — Фурия назвал его братом!

— Что?

Аран никогда не думал, что столько голосов могут сложиться в столь коротком, но много значащем вопросе.

* * *

Ктоор долго не мог прийти в себя после событий того проклятого дня. Или же благословенного.

Пришествие Пророка.

То, чего ждали все племена Дикой Степи последнюю тысячу лет.

То, чего он точно не ждал повидать на своем веку.

То, что может стать причиной гибели всех кочевников.

То, что может их всех спасти.

Отец Ктоора отправил во все соседние племена гонцов, желая поскорее сообщить всем великую новость. Явление Пророка означало великое перемирие между всеми кочевниками, изменение уклада, свержение древних, столь диких традиций — ведь наступала новая эра.

Великий Мир.

А за ним Война.

Война Тех-Кто-Забыл-Своих-Предков и Духов. И только Пророк мог эту войну предотвратить. Или сделать её самой кровавой в истории людей. Он может уничтожить полностью иноземцев.

Но разве это то, чего желал Ктоор?

Разве желал он смерти простым селянам? Которых он не знал и никогда не узнает. Разве было что-то справедливое в смерти, в пролитой во имя кого бы то ни было крови? Да кто же знал…

Кто же мог подумать, что щуплый мальчишка-чужак окажется не так прост, как казался?

За свою ещё короткую жизнь Ктоор видел разных иноземцев. И с совсем чёрной кожей, и с кожей, словно снег. С большими глазами, с глазами, словно прищуренными, как у них самих. Высоких, рослых. Низких, щуплых. Светловолосых, рыжих… Разных людей. И даже похожих на этого юношу.

Но ни у одного не было такого взгляда.

Ни один из тех иноземцев не бросался на воинов его отца с голыми руками. Рыча, подобно зверю, скаля клыки.

Никто.

Только он, этот странный Чужак.

Пророк.

И теперь Ктоор больше всего хотел встать перед ним на колени и попросить прощения.

Он поймет.

Обязательно поймет, что Ктоор всё это делал ради своего племени. Нет, теперь уже ради всех кочевников Дикой Степи, и даже трижды проклятых Стражей Чёрных Гор!

Да, это было ошибкой, чудовищной и потому столь обидной, но ведь те, кто не спотыкаются — просто стоят на месте. А в развитии невозможно было миновать трудностей и ошибок.

Но с этого дня ни один чужак не погибнет во славу Духов.

Нет, теперь эти чужаки во славу Предков будут жить.

* * *

Харальд Олафсон был довольно удачным, даже по меркам своих друзей, торговцем. Он научился видеть истинную цену предметов, на вид простых и обыденных, а потому умел их продавать ещё дороже.

Главное ведь быть убедительным.

Его коллеги ему завидовали, ведь он ещё и отлично умел находить общий язык с любым народом и племенем.

Он очень много знал, очень многое умел, держал минимальный экипаж и вот, он наконец решился на главную авантюру в своей жизни — путешествие на Большую Землю. И не просто на материк, а на корабле, благо все поселения располагались вдоль крупных рек.

Он уже обменял и приобрёл множество товаров, которые точно будут пользоваться спросом на Северных островах.

Несмотря на все предупреждения об агрессивности кочевников, Харальд осмелился пересечь границу Диких Степей и теперь направлялся по всё той же крупной реке вверх по течению — вглубь территорий.

Местные рассказывают, что река брала своё начало в неких Чёрных Горах. Говорили, они невероятно богаты — золото, серебро, железо, драгоценные камни, многие из которых ещё и не встречались нигде больше.

Разве не ценность?

Вот только сами Чёрные Горы никем не рассматривались в качестве источника дохода…

Почему?

Они никому не принадлежали, за них никто никогда не сражался. Горы, как и Дикие Степи, были местом невероятно загадочным. И если бы сейчас было лето, то Харальд непременно отправился бы туда, но скоро зима, река застынет и он должен успеть добраться до достаточно крупного поселения, где можно будет переждать зиму.

А весной можно и в родной архипелаг вернуться, ему есть что им предложить.

Наличие драконов, конечно, нервировало, но Харальд ещё на родном архипелаге научился разбираться с этими тварями.

Хотя его много раз предупреждали — если он не хотел иметь проблем с кочевниками, то не стоило поднимать руку на драконов.

Для них эти твари священны.

Что-то вроде духов или божеств.

Не желая вступать в конфликт с местными, Олафсон решил для себя, что, если встретит дракона — пройдёт мимо. Как ни странно, это работало, а потому, приметив стан местных, торговец решил рискнуть и попытаться что-нибудь им продать.

* * *

На вершине самой высокой в обозримом пространстве горы было холодно. Вечный ветер, сухой и холодный. Дышать здесь было невероятно трудно для всех драконов.

Кроме них.

Только Ночные Фурии могли жить на такой высоте.

Облака, грозящие снегом подножию гор, белёсым туманом расстилались далеко внизу.

Здесь не росли травы.

Здесь не летали птицы.

Здесь не лежал снег.

Вершина была просто над уровнем облаков, и потому здесь всегда было ясно.

Если смотреть на север, то открывается вид на находящиеся очень далеко Степи. Во всех остальных направлениях были только горы. Высокие и пониже, но все крутые, хищно ощетинившиеся скалами и обрывами.

И лишь мхи да лишайники покрывали голый камень тёмно-серого, а местами почти чёрного, с синим отливом и белыми прожилками цвета.

Суровая красота.

Недоступная людям.

Ни одного человека за всю историю не бывало на этой вершине.

Но двенадцать чёрных, едва различимых силуэтов, растворяющихся в наступающих сумерках, чувствовали себя здесь хорошо.

Несмотря ни на что здесь было для них абсолютно безопасно.

— Зачем ты созвала Совет, Адэ’н? Тем более Полный Круг?  — спросила одну Фурию другая, остальные её поддержали.

Полный Круг Совета Фурий созывался крайне редко и только по важным вопросам, касающихся не только внутренних дел стаи.

И за последние полвека это одиннадцатое собрание Совета.

Немыслимо часто для невероятно долгоживущих Ночных Фурий.

— Где-то луну назад пропала связь с одним из детей нашего гнезда,  — пояснила Старейшина Чёрного Гнезда.

Она прекрасно знала, в отличие от остальных членов совета, что мелочей не бывало.

Из незначительных событий всегда складываются великие деяния. Но вот великие в своем созидании или разрушительности… Это уже зависело от того, какое значение наблюдатель придает этим самым мелочам.

Пожилая Фурия мысленно улыбалась.

Она помнила собственное детство, когда не было совета, в том виде, в котором он существовал сейчас, а всеми Фуриями управлял один вожак. Благо, теперь-то их стаей управлял Совет. Да и сами Дети Ночи теперь намного более сознательные, чем другие драконы.

— Он же ушёл, разве нет?  — удивилась Третья.

— Да, он остался возле Красного гнезда, но он до последнего времени старался поддерживать связь с драконами Чёрных Гор,  — подтвердила Четвёртая.

— Связь пропадает или если её намеренно рвут, или… — начала размышлять Пятая.

— Или, моя дорогая. Я живу больше тысячи лет и могу с уверенностью сказать, что научилась различить звон разрываемых смертью уз,  — грустно промолвила Адэ’н.

Ей всегда было больно терять детей гнезда.

Они все выросли на её глазах, все прошли через её уроки, все обращались к ней за помощью или подсказкой. Она помнила даже весь нынешний совет ещё неразумными птенцами…

У неё больше всего Ментальных Связей. С каждым драконом её гнезда. Она чувствовала, как они погибали, как они страдали, и это было невыносимо для древней Фурии.

У долгой жизни есть своя оборотная сторона — Адэ’н вынуждена была видеть, как постепенно умирали все её друзья детства.

Многие её дети тоже погибли.

И внуки.

Бремя веков тянуло её вниз, но гордая Старейшина упорно не желала сдаваться и, подымаясь, шла вперед. Она так и не передала всю свою мудрость наследникам. Она не могла их оставить сейчас и отправиться на перерождение.

— Он… Погиб?  — тихо спросила Шестая.

— Да.

Как ни больно было это ей признавать, но внук её друга погиб. И, судя по тому, с каким дрожанием, с каким жалобным звоном рвалась связь, погиб он мучительно.

Адэ’н помнила этого дракона.

Этот Сын Ночи всегда хотел жить. Он наслаждался каждым мгновением собственной жизни.

И невероятно ценил друзей.

Один из немногих прошедших Великое Странствие через север, и мало того, что вернувшийся, так ещё и пожелавший остаться там, на севере!

Он был так молод…

Только начал жить.

— Из соседнего гнезда пришла весточка,  — вдруг сказала Адэ’н.

Все Фурии повернулись к ней.

— Что такое?

— Из Великого Странствия вернулась Змеевица Айвайин’ик. С собой она привела человека,  — пояснила Старейшина.

Её позабавила реакция остальных. Действительно, ещё совсем птенцы. Совсем молоды. Они пропадут без её присмотра, она не может их сейчас оставить…

— Немыслимо…

— Какая наглость!

— Она обезумела?

— Тихо!  — рыкнула она, пресекая шум и гвалт. — Змеевица сказала, что человеческий детёныш знает судьбу потерянного сына гнезда нашего. Он может рассказать, что же случилось.

Она-то давно догадалась, кого привела с собой та юная Змеевица. И это было прекрасно.

Она дождалась.

Он поможет ей разбираться со всем этим бардаком на Севере, и тогда она со спокойной душой уступит своё место кому-нибудь.

— Но почему?

— Дитя гнезда нашего назвал этого человека братом,  — припечатала Адэ’н этих глупых птенцов.