Соловей и брусничная фея (джен)

Гости умудрились прибыть утром, да еще почти одновременно. Джорджи решила бы, что они сговорились, если бы меньше их знала. Первой, когда они с мамой и Ханной едва успели позавтракать, после негромкого стука в дверь на пороге появилась тетя Микаэла с мужем и детьми. На фоне дяди Хораса, рослого, рыхлого, белокурого, она казалась еще меньше, изящнее — и еще темнее. Их детям, близняшкам Исидоре и Тони, было по шесть с половиной лет. Раньше Джорджи редко их видела: оба вроде подросли, стали немного больше говорить, но улыбались так же часто. Джорджи они не особенно интересовали: в настоящие приключения их не втянешь.

Джаспер, сын тети Реджины — ему одиннадцать — совсем другое дело: мать, отец и бабушка столько требуют от него, что он только рад вырваться. Увы, приезжает он только вместе с семьей. Приходится терпеть и тетю Реджину, и ее скучного мужа, дядю Конана, и главное, бабушку. Собственно, со стороны чужим в их семье выглядит дядя Конан — долговязый, с бестолковыми руками, с длинным кислым лицом и водянистыми глазами. Тетя Реджина, бабушка и Джаспер — невысокие, смуглые, жилистые, с резкими чертами лица. Однако на самом деле дядя Конан, кажется, отлично уживается с женой и тещей: он вроде бы сделал какую-то карьеру и утверждал, что это все — благодаря тете Реджине. И от Джаспера ждет, что тот тоже сделает карьеру. А Джасперу, конечно, хочется жить и быть свободным.

Собственно, все они прибыли через полчаса после семьи тети Микаэлы — те буквально едва успели расположиться. Вместе с ними зашел и дядя Эдвард — он встречал гостей на вокзале.

В противоположность приветливой Микаэле, тетя Реджина всегда была раздражительна, а сегодня грозила превзойти саму себя.

— Опять у тебя плинтуса не промыты, Мария, — процедила она, оглядывая переднюю. — Будто не могла прибраться перед праздником.

Мама как будто не услышала, что ей говорят. Это у нее самое обычное состояние; странно, как на работе такое терпят. Стеклянные глаза, руки сложены — явно даже не поняла, что нужно что-то ответить.

— Это я виновата, тетя, — вмешалась Ханна. — Маме было некогда, а я вымыла пол пять дней назад и решила, что этого достаточно.

— Лентяйка, — отрезала тетка. Ханна покаянно склонила голову. Мама будто ничего не слышала. Реджина обратилась к бабушке.

— Как тебе это нравится? Проведем праздник в грязи.

— Младшая тоже могла бы принять участие в уборке, — бабушка пожала плечами и села; Джаспер нагнулся разуть ее. Именами Ханны и Джорджи она брезговала, считая, что мама была обязана назвать обеих дочерей на айбарийский манер.

— Джорджиана только вчера приехала из школы, — вступился дядя Эдвард. — Ее очень хвалили за математику.

— Да? — бабушка скептически подняла брови. — Ну что ж, и при этом школа цела... Хороший знак. Надеюсь, она добьется большего, чем ты.

— Не надейтесь, матушка, — ответила Реджина. — Эдуардо разбаловал девчонку. Лень — вот какое качество из своих собственных он ей привил.

— Ханна может подтвердить, что Джорджи очень усердна, — пробормотал дядя Эдвард, явно тушуясь.

Тетя Реджина окинула их всех скептическим взглядом. Дурой она не была и цену словам Ханны знала. А Джорджи точно знала, что Джаспер, скромно стоявший рядом с отцом, ждал момента, когда ему наконец укажут, где можно расположиться, и оставят в покое. И уж тогда никто не запретит им с Джорджи распорядится свободным временем, как считают нужным. А свободного времени практически — весь день.

Джаспер перехватил взгляд Джорджи и усмехнулся. Приятно, когда тебя понимают с полуслова. Она немедленно отправилась на кухню набрать провизии в кулек — не ходить же голодными полдня? Потом вытащила из маминого кошелька немного денег: горячий шоколад в такой промозглый день — особенное удовольствие.

В комнатах снова началась перепалка: на сей раз дядя Хорас пошутил над дядей Конаном, а тот обиделся.

— И это нас они называют маленькими? — посмеялся Джаспер, улизнув в переднюю.

Джорджи оставалось только пожать плечами. Ее не волновало, кем считают их с Джаспером — ей только хотелось скорее уйти.

Город встретил солоноватым ветром. Солнце слабо пробивалась сквозь дымку. Первым делом Джаспер и Джорджи, конечно, поиграли в снежки, потом просто побежали на перегонки по одной улице, по другой, поскользнулись, но Джорджи одной рукой вцепилась в водосточную трубу, другой — в в рукав Джаспера, и оба удержались.

— Смотри, — удивился Джаспер. — Это же дом Летти, я не ошибаюсь?

Точно, они выскочили прямо к чугунной ограде домика, где жила семья Летиции. Невозможно было не узнать большой запущенный сад с высоким кустом можжевельника среди яблонь и терновых деревьев, зеленую крышу и флюгеры — -один в виде петушке, другой — кораблика. Отцу Летиции дом достался от дяди, и Летти рассказывала, их пугали, что там до сих пор бродит дух дядиной молодой жены, умершей от какой-то южной лихорадки, невесть где подхваченной. Джорджи однажды ночью тайком пробралась в этот дом, когда подружкина семья была в отъезде, и просидела всю ночь. К ее огорчению, ей не показался ни призрак бредящей девушки, ни какой-то еще.

— Зайдем, — предложил Джаспер, — поздравим?

Ему почему-то с Летицией было не скучно. Джорджи, однако, заходить не собиралась, но и не хотела всего лишь пройти мимо. По ее знаку они с Джаспером перелезли через забор. Пригибаясь, добежали до окон. Джорджи выбрала явно пустую комнату, приподняла раму и подбросила на подоконник конфету, мелкую монетку и только что подобранную с земли веточку. Оглянулась на Джаспера, оба прыснули.

— А теперь давай так в незнакомых домах! — он блеснул глазами.

В одним они повыли в водосточную трубу, в другом несколько раз постучали то в окно, то в дверь, прячась, когда подходили хозяева. В третьем оказалась открыта дверь, и они вошли. Дом и снаружи выглядел жуткой хибарой, а внутри оказалось темно, сыро, холодно и до ужаса грязно. Чайник висел над остывшим очагом, на засаленных простынях кровати раскинулась очень худая девица в драном розовом платье, обшитом кружевами, и храпела. Под глазом у нее набухал кровоподтек. На табуретке сидел худенький голубоглазый мальчик лет трех, весь чумазый и тоже в лохмотьях.

Джорджи отступила к двери на случай, если ребенок закричит, но тот продолжал серьезно смотреть на них.

— Вы кто? — пролепетал он наконец.

Джаспер наклонился к девице, принюхался.

— Совсем пьяная. Не дело ребенку с такой...

— Мы эльфы, — сказала Джорджи. — И принесли тебе подарки, потому что сегодня Рождество.

Она выложила на стол все, что еще осталось в карманах: конфеты, булочку с корицей, мелочь. Джаспер присоединился, оставив на столе леденец и завернутый в бумагу сэндвич с рыбным паштетом.

— Что надо сказать? — строго обратился он к ребенку. Джорджи поморщилась.

— Оставь его. А ты давай, ешь, а то Санта-Клаус рассердится.

После Джорджи и Джаспер еще немного побродили по улицам, но на промозглом ветру быстро проголодались. Пришлось возвращаться. Они не успели постучаться к себе, как дверь распахнулась и быстрым шагом вышел дядя Эдвард. Их обоих он едва заметил.

— На службу торопится? — предположил Джаспер, удивленно посмотрев ему вслед. Джорджи поморщилась: неприятно было думать, что бабушка и тетя Реджина опять устанавливают свои порядки и портят нервы всем относительно нормальным людям. А когда она вошла в оставшуюся незакрытой дверь, то сразу столкнулась лицом к лицу с Ханной, что тоже не могло порадовать.

Прежде, чем они успели что-то дуг другу сказать, вмешался Джаспер.

— Странно, что ты оставила дверь незапертой.

— Дядя Эдвард не просил запереть за ним, — проговорила Ханна медленно, словно думала о чем-то совершенно другом.

— Они поссорились? — спросил Джаспер многозначительно.

— Слегка поговорили на повышенных тонах.

— Понятно... стекла целы?

— Пока сквозняка не чувствую. Можно предположить, что да?

— И что ты на сей раз подслушала? — ввернула Джорджи.

Повисла пауза.

— Подслушивать — твоя прерогатива, — выдавила Ханна каким-то странным тоном, развернулась и ушла.

Джорджи ненадолго задумалась. Было очевидно, что Ханна что-то подслушала. Конечно, это скорее всего касалось каких-то семейных тайн, которые Джорджи никогда особенно не интересовали. Однако и понимать, что кто-то знает недоступный тебе секрет, было поистине невыносимо. Выпрашивать поделиться секретом у Ханны было бесполезно. Провоцировать — в общем, тоже, однако всегда любопытно пытаться вывести человека из себя. Джорджи загадала, чтобы это наконец ей удалось.

Бабушка снова оказалась недовольна: мама, конечно, купила сыра и где-то даже добыла оливки, но основным блюдом все-таки был гусь. Вина, по мнению бабушки, тоже оказалось маловато, к тому же невкусное.

— И гусь-то приготовлен скверно! Будто замужем за тем негодяем ты позабыла, чему я учила тебя! Предала родные обычаи! Неужели нельзя было использовать хоть какие-то травы!

— Я забочусь о здоровье детей, — равнодушно ответила мама. — Острое раздражает желудок, это вредно для здоровья.

— Чушь! Ты наслушалась шарлатанов в своей больнице. Айбария стоит, и я надеюсь, простоит еще долго. Или там мертвые земли? Или ее уже заселили чужаки? Нет и нет! А между прочим, там едят именно то, что ты считаешь вредным.

— Но здесь за столом только ты в самом деле видела Айбарию, матушка, — вмешалась тетя Микаэла. — Мы, твои дети, наши мужья и наши дети — все выросли здесь и привыкли к тому, что тебе кажется пресным. Обычаи Айбарии — это замечательно, а как насчет местных? Разве они хуже?

— Ты не патриотка, — холодно оборвала ее Реджина.

— Мы не в Айбарии, — твердо ответила Микаэла.— И мой отец был из этой страны. Не вижу, почему я должна о нем забыть.

— Потому что он был мороженой рыбой со слизью вместо крови, — мрачно бросила бабушка. Впрочем, ты в него — как и Мария, как и Эдуардо. Он и ты еще и дерзить научились, а Мария обленилась и перестала готовить как следует. Проклятая страна туманов!

— Прошу прощения, — вмешался дядя Хорас, страшно злой и красный. — Эта проклятая страна в свое время предоставила вам убежище. Жалуетесь, дочь научилась вам дерзить? Это показатель того, что у нее в жилах все-таки кровь, а не слизь. А кровь, знаете ли, может и закипеть от гнева.

— Хорас, — тихо попросила тетя Микаэла.

— Не пытайся изображать из себя мужчину, — сморщилась бабушка. — Я знаю, что ты бросил армию, чтобы марать холсты, а так как ты бездарность и картинки твои никому не нужны, ты бегаешь по урокам. Это все, дорогой, мне рассказывали.

— Это не значит, что...

— Это значит, что ты ничего не значишь, — отрезала тетя Реджина. — Сядь и молчи.

Дядя Хорас резко поднялся и вышел. Тетя Микаэла побледнела от гнева.

— Реджина, ты должна немедленно извиниться. Иначе мы уедем завтра же утром. Это переходит все мыслимые и немыслимые пределы. Почему, собравшись в праздник, мы только обижаем друг друга? Днем Эдуардо, теперь вот мой муж — какая муха тебя укусила?

По сути, упрек стоило бы адресовать бабушке, но относительно гуся Джорджи была согласна: гусь вышел пресный.

— Во всем виновата Мария, — буркнула бабушка. — Она разучилась готовить и пыталась оправдаться. Ладно. Пусть кто-то из твоих девчонок попросит у соседей соусов поострее и побольше перцу. И тогда мы все-таки сможем отпраздновать.

Ханна вихрем выбежала в прихожую. Тетя Микаэла успокаивала расплакавшуюся Исидору, вызвав у бабушки новый монолог о том, какие никчемные у нее внуки. Дядя Хорас за стол все же вернулся, а пять минут спустя даже повеселел и стал играть со своими детьми, не обращая, правда, внимания на Джорджи и Джаспера, но Джорджи все-таки была слишком взрослой, чтобы ее подбрасывать под потолок или возить на спине. Она вспомнила, что собиралась вывести Ханну из терпения, и из заранее украденной на кухне перечницы густо посыпала кусок гуся и картофель, лежащие у сестры на тарелке. Наконец Ханна, запыхавшаяся, но довольная, вернулась с набором соусов. Бабушка критически на них посмотрела, поморщилась, вылила на содержимое своей тарелки, как показалось Джорджи, половину. Остаток с улыбкой протянула Реджине, та взяла соус для себя, потом для сына, для мужа, для Микаэлы, для мамы, не собиравшейся протестовать, для Джорджи и для дяди Хораса. По капельке досталось даже Исидоре и Тони. Ханна, видимо, надеялась, что про нее забудут: острое она ненавидела. Но Джорджи решила напомнить, какая она на самом деле хорошая сестра, и обратила внимание тети Реджины, что Ханне тоже нужен соус. Та не посмела отказаться.

Зато как же радостно было наблюдать, как, проглотив кусок, сестра покраснела, схватилась за горло, прикрыла рукой рот, а из глаз покатились слезы. Наверняка она и раньше заметила, что кусок весь в перце, догадалась, кто это сделал, но все надеялась, что обойдется. Джорджи поймала взгляд Джаспера: ему явно было смешно, хоть он и сдерживался. Дядя Хорас хрюкнул в кулак. Тетя Реджина с укоризненной улыбкой качала головой. Бабушка посмотрела на Ханну осуждающе.

— Да ты, голубушка, вся в отца. Такая же привереда. Поди умойся, воспитанные девочки не сидят за столом с соплями.

Джорджи позволила себе быть милосердной и не стала, как собиралась, сыпать сестре в ореховое пирожное соль. Они и так с Джаспером хорошо развлеклись, прихватив два бубна и побегав по ближайшим улицам, громко распевая. Когда вернулись, бабушка и тетя Реджина мирно беседовали вполголоса, в другом углу обсуждали политику дядя Хорас и дядя Конан, мама и тетя Микаэла прибирали со стола, а Ханна, обняв Исидору и Тони, вполголоса пела им.

— О, Джорджи,— тетя Микаэла заметила их. — Ханна нам сейчас понадобится, будем мыть посуду. Ты могла бы уложить моих малышей спать? Это будет совсем несложно, они послушные. А Джаспер может пока послушать про политику.

— Джасперу пора спать, как и Джорджиане, — скомандовала тетя Реджина.

Ну что ж, спать так спать. В кои-то веки Джорджи была не против. Джаспер лег в кресле в коридоре, а Исидору и Тони она уложила в постель Ханны. Детки быстро уснули, но Джорджи было необходимо увидеть лицо Ханны, так что она заставляла себя не спать. Через полчаса Ханна все-таки пришла. Увидела маленьких кузенов своей постели и ухмыляющуюся Джорджи. Сглотнула, сжала кулаки и выбежала из комнаты.