Мир рухнет в полдень (гет)

Гул двигателей, обдающее натянутую кожу тепло и треплющий волосы ветерок казались далекими и будто ненастоящими. Все в этом чертовом параллельном мире было далеким и как будто ненастоящим, шум океанского прибоя заглушал стук взбесившегося, спятившего напрочь сердца. Викки не знала, сколько времени она уже сидит на скале, глядя на колышущиеся в сумерках волны и едва ли видя хоть что-нибудь, но слезы, кажется, все еще текли по щекам и крупными каплями падали на обхватывающие поджатые колени руки. Теплая, металлически твердая ладонь легла на плечо и легонько сжала, и этого хватило, чтобы сердце Викки провалилось в пятки и там замерло, боясь пошевелиться.

— Я просил тебя не исчезать, — голос Тони, искаженный динамиками костюма, резанул по ушам, заглушая монотонный шум волн.

Солнце село совсем недавно, по небу еще расплывались последние ярко-красные, оранжевые и розовые отсветы, так что облака казались подсвеченными бумажными декорациями. Земля была еще по-зимнему холодной, жухлая трава, лениво пробивающаяся сквозь камни, колола ладони. Викки открывала и закрывала глаза, но пейзаж перед ней не менялся, словно она прилипла к одному месту и теперь не могла его покинуть.

— Я все еще здесь, — воздух вырвался из горла свистом, и Викки кашлянула.

Железная ладонь исчезла, послышались свист и щелканье, а следом за ними тяжелый вздох. Тони уселся рядом прямо на землю, толкнул Викки плечом:

— Если это из-за собеседования, я…

— Нет, — оборвала Викки, зажмуриваясь, — я в порядке. Тебе не нужно ничего делать.

Ненадолго повисла прерываемая шумом волн тишина. Камни на том конце залива блестели от влаги, сидеть было холодно и неудобно. Викки нравилось это место, потому что оно тоже было одиноким, тихим и полузабытым, как будто никто никогда не смог бы ее здесь найти.

— Я беспокоился о тебе.

— Этого тоже не нужно.

Слова вылетали изо рта сами собой, будто были когда-то давно записаны на пленку и теперь кто-то лишь включил проигрыватель. Тони фыркнул, вздохнул, поерзал на земле, усаживаясь удобнее. Викки не была уверена, что сидеть на кое-как покрытых жухлой травой камнях вообще может быть удобно, но идти куда-то не было сил. От Тони веяло приятным теплом, открытый костюм позади жужжал и горой нависал над головой, но Викки было странно уютно, как будто так всегда и должно было быть. Они молчали довольно долго, пока солнечные отсветы на облаках не исчезли совсем, а океан не стал угольно-черным. Мерный голубоватый свет реактора разбивал темноту, и оттого лицо Тони казалось мертвенно-бледным. Викки не смотрела на него, но все равно видела сцепленные ладони и задумчивый, устремленный куда-то за горизонт взгляд.

— Как ты меня нашел? — Викки подалась вперед, положила голову на сложенные на коленях руки.

От тишины звенело в ушах, но на самом деле ее не было вовсе. Гудел едва уловимо реактор в груди Тони, молчаливо шелестел костюм и ревели только просыпающиеся в темноте волны. Влажный воздух накрывал плечи, волосы липли ко лбу, но холодно все еще не было. Тони, подумав всего мгновение, хохотнул и похлопал по камням рядом:

— Не знал, что тебе так нравилось это место.

Не то чтобы дом, в котором каждый клочок пространства был занят непомерным эго великолепного Тони Старка так уж сильно запал Викки в душу, но он уж точно был лучше обдуваемой всеми ветрами бетонно-стеклянной коробки, парящей высоко в небе шумного, полного людей города. На самом деле Викки нравились тишина и одиночество, похожие на бескрайний убивающий космос. Здесь хотя бы были слышны разрывающие землю шаги огромных роботов и топот ощерившихся оружием людей.

— Заткнись, — буркнула Викки, хлопая Тони ладонью по бедру.

Лицо его притворно скривилось от боли, и Викки невольно хихикнула, тут же спровоцировав ответную улыбку. Глаза ее все еще были закрыты, и этого было достаточно, чтобы все вокруг озарялось призрачным золотистым светом, крохотными лучиками оседающим на ресницах.

— С чего вообще перепады настроения? — Тони казался привычно наигранно веселым, а это значило, что что-то его действительно беспокоит. — Ты ведь не?..

— Нет, — излишне поспешно вставила Викки.

— Ладно, — кивнул Тони, делая рваный вдох, — прости. Я… на самом деле я понятия не имею, каково тебе, и… ты можешь рассказать мне обо всем, что тебя беспокоит.

Речь его вышла короткой и спутанной, и Викки отчаянно захотелось закрыть уши. Под закрытыми веками распускались красные цветы, рассыпались тлеющими под кожей искрами и оседали обжигающим пеплом на губах. Вокруг была гулкая, липкая от холодной влаги тишина, несуществующая, разъедающая до пронзительного звона в ушах. Правому плечу было тепло из-за сидящего слишком близко Тони. Викки хотела бы сказать, что он так замерзнет, велеть ему подняться, но язык прилип к небу, а кожа покрылась колючими мурашками. Викки все еще была здесь, но на самом деле она никогда не должна была появляться в этом мире.

— Нет, — выдохнула Викки, — прости.

Темное небо усеивали сотни ярких и едва видимых глазом звезд, и Викки отчаянно хотелось затеряться среди них, стать такой же яркой, но незначительной искоркой в темноте, исчезающей с первыми лучами солнца.

Где-то внизу стояли в ожидании своего часа десятки, если не сотни костюмов, которые Тони сделал, пока ее не было. Викки чувствовала разъедающую горло тошноту, дрожь в руках и наползающую на глаза пелену, белесую пустотой и красную от крови одновременно. Где-то вдалеке сверкало, мелькали огни города, и шелестел, смывая дневную пыль, океан. Мерно гудел реактор в живой груди, огромная железяка стояла за спиной, а Викки попросту не могла заставить себя исчезнуть, уйти прочь с этой планеты и никогда больше даже не думать о возвращении.

— Ну что ж, — хохотнул Тони, хлопая себя по коленям и поднимаясь, — у всех есть свои секреты. Идем?

Викки выпрямилась, распахнула глаза, щурясь от темноты и бледного, тлеющего на коже света. Тони протягивал ей раскрытую ладонь и беспечно улыбался посреди темноты и далеких как звезды желтых городских огней.

— Я что-нибудь придумаю с домом, — добавил он, переступая с ноги на ногу.

Было на самом деле холодно. Липкое зябкое ощущение окутывало, накрывало тугой волной и валило с ног, подхватывая и таща за собой. Камни казались невероятно жесткими, Викки, оказывается, давно отсидела себе всю задницу, а костюм ее промок настолько, что можно прямо сейчас выжимать. Она на самом деле давно забыла и о провалившемся собеседовании, и о Лоис с ее бесконечными вопросами, и о излишне отзывчивом Бобе, желающем составить ей компанию. Где-то на Земле светились ярким светом два камня, и ей нужны были еще четыре, чтобы собрать рассыпающийся в руках пазл.

Что-то громыхнуло совсем рядом, небо вспыхнуло красным, зеленым и желтым, и Викки показалось, что и без того обленившееся сердце остановилось вовсе. По телу прошла волна крупной дрожи, уши заложило, и стало холодно и жарко одновременно. Фейерверки продолжали вспыхивать и гаснуть один за другим, и Викки даже не заметила, как поднялась, схватившись за протянутую ладонь. Тони смотрел на нее вопросительно с ноткой самодовольства, а исходящий от него ядовитый голубоватый свет был ярче любого другого на свете.

— С днем рождения, Виктория из другого мира.

От живота по всему телу расползалось тугое неприятное чувство, сводящее внутренности и мешающее дышать. Тони смотрел куда-то поверх ее макушки, а Викки крепко, изо всех сил сжимала его ладонь. Было холодно, горло щекотало, и от ярких вспышек кружилась голова. Викки помнила, как когда-то давно дядя Чарли запустил целую кучу салютов в честь ее пятнадцатилетия, а всего через год замолчал и больше никогда не произнес ни слова. Все, что она могла сделать сейчас, — снова расплакаться, как маленькая беспомощная девчонка, потерявшаяся в незнакомом квартале.

— Это глупо, — фыркнула Викки, едва разбирая собственные слова, — как в какой-нибудь дурацкой мелодраме.

От Тони веяло теплом, железом и чем-то еще неуловимо приятным, что Викки никак не могла опознать. Фейерверки все взрывались и взрывались, на небе расцветали рваными ранами красные и золотые цветы. Нужно было вернуться, но Викки понятия не имела, куда.

— Хотя я никогда не смотрела мелодрамы, — она рассмеялась, подалась вперед, упираясь лбом Тони в грудь.

Теплая ладонь накрыла затылок, будто отрезая от всего остального мира, расчесала волосы и легла на шею и плечи. Тони молчал, и Викки больше не видела его лица, слышала лишь мерный, постепенно убивающий гул и въевшийся напрочь запах железа и топлива. Она не знала, что собиралась делать и куда возвращаться, но тонкая золотая нить, привязанная куда-то к основанию шеи, все еще тянула ее за собой, не позволяя сделать неверный шаг.

— С днем рождения, упавшая в кроличью нору Викки, — повторила Викки, делая глубокий вдох.

* * *

Викки казалось, будто она проваливается все глубже и глубже в густую холодную пучину, где не пошевелить ни единой клеточкой тела. Викки опускалась ниже, тонула, захлебываясь в вязкой остывшей крови и делала вдох за вдохом. Шевелиться не было сил, тело тянуло вниз, но она все еще смотрела широко раскрытыми глазами на проплывающую точно в замедленной съемке жизнь. На людей, спешащих на работу и по другим делам, на смеющихся подростков и детей, выпрашивающий у родителей очередную игрушку. Взор затягивала густая белесая пелена, но Викки все еще видела широкие улыбки и сцепленные ладони, и мирное, совсем светлое небо над головой. Откуда-то сверху ярко светило солнце, слепило глаза до золотых ожогов на сетчатке, но и оно было чужим, лишним, скрытым вязкой затягивающей пеленой.

Каждый новый день начинался одинаково, одинаково продолжался и одинаково заканчивался, Викки крутилась будто беспомощный хомяк в дурацком прицепленном к прутьям клетки колесе. Солнце вставало, выплывало из-за горизонта лениво, плыло по небу и скрывалось с противоположной стороны, погружая половину земного шара во мрак ночи. Но и его рассеивали, разбивали бесконечные скрывающие звезды фонари, так что ночи на самом деле не было вовсе. В этом мире не было оглушающей звенящей тишины, в которой слышен каждый шорох и неверный вздох, не было смотрящих с неба бесконечных бусинок звезд и сводящего с ума ужаса в ожидании того, что кроется в ночной темноте.

Тяжелые шаги разбивали спасительную, умиротворенную тишину рокотом моторов, яркие вспышки разрезали темноту, и боль впитывалась в землю, смешивалась со страхом и засыпала невольно оставленные следы на гулкой мертвой земле. Они бежали каждый раз и каждый раз кого-то теряли, оставляли позади и молились, чтобы этого на сегодня было достаточно. Чтобы следом пришел еще один день, наполненный обжигающим светом, и можно было не прятаться хотя бы единственное мгновение. Викки молилась о том, чтобы сон не прерывали гулкие шаги, чтобы ужас ожидания не сковывал пальцы, и чтобы больше никто не оставался позади. Словно едкая, язвительная насмешка судьбы, ее молитвы никогда не сбывались.

Викки просыпалась здесь от светящего точно в глаза солнца, от гула бьющего в окна ветра и от быстрых голосов людей далеко внизу. Викки лежала на мягкой удобной кровати, Тони обнимал ее со спины, и от горечи на языке сводило горло. В этой вселенной было множество планет, где шла война, и Викки, будто зависимая, перемещалась туда снова и снова, вдыхала запах крови и дыма и долго сидела, глядя на беспорядочные трупы. Викки была здесь, когда все они по-прежнему умирали, застряла в клетке с широкими прутьями и никак не могла найти открытую дверь. Что-то тянуло ее назад, и она погружалась все глубже, тонула в чужой крови, криках и воспоминаниях, и все они стояли за ее спиной.

Она знала, что должна сделать, чтобы вернуться, знала, зачем, но все равно сидела на аккуратно разложенных опилках, пила из поилки-непроливайки и послушно ждала новую порцию корма, которую по расписанию вносили через открытую вечно дверцу. Викки нужны были камни, и она были прямо перед ее носом, так что даже невозможность коснуться едва ли могла ее остановить. Но Викки сидела, ждала, когда в окне появится подносящая угощение рука, и радостно вставала на задние лапы, приветствуя незримого хозяина. От собственной беспомощности тошнило, и Викки погружалась, утопала, покрываясь кровью и ошметками чужой плоти. Чужое холодное солнце наверху светило безразлично и обжигающе, а люди не боялись выходить на улицу, не закрывались дома и не держались за руки, потому что в следующее мгновение кто-то из них может безвозвратно исчезнуть.

На верхнем этаже башни было тихо до зубовного скрежета, но Викки все равно слышала голоса всех людей внизу. Ей казалось, что она сидит на огромной могиле, качает лопатой и выбирает, когда бросить новую горсть отсыревшей от крови земли. Викки просыпалась, как только показывалось из-за горизонта солнце, подставляла лицо бушующему холодному ветру, и ей казалось, что и этот мир уже опасно накренился. Здесь не было никаких мутантов, зато были чертовы супергерои, созданные триумфом или ошибкой науки, а еще верящие в себя слишком сильно люди, убежденные, будто способны кого-то спасти. Внизу разворачивалась, раскрывала зубастую пасть бездна, и Викки падала, летела вниз все быстрее, только чтобы в конце концов снова проснуться в мире, где страх больше не является основой выживания.

Мерный, оглушающий гул ректора казался шагами наступающей на пятки смерти, но Викки, кажется, уже даже привыкла. И к стоящей за спиной старухе с косой, и к теплу чужого тела, и к собственным глупым беспомощным мыслям, молящим о всего лишь еще одном новом дне. Викки просыпалась с первыми лучами солнца и долго смотрела, не решаясь двинуться с места, но потом все же вставала, поднималась на ноги и исчезала, чтобы непременно вернуться вновь. Она понятия не имела, что это за поселившееся в груди назойливое чувство, мешающее нормально дышать, и никак не могла от него убежать.

Назойливый писк аппаратов нарушал тишину, заглушал стук собственного сердца, и Викки казалось, что она медленно сходит с ума. Впрочем, нельзя было со всей серьезностью утверждать, что этого не случилось когда-то раньше, однако именно теперь Викки ощущала, как смыкается над головой пронизанная солнечным светом толща воды. Холод мурашками растекался по телу, заползал под волосы и приковывал к жесткому больничному стулу. Викки не могла оторвать от лежащего как спящая принцесса на белоснежных простынях Тони, от бегущей по экрану кривой линии, падающей и взлетающей вверх, и от тянущихся к вспученным венам трубок. Врач сказал, что операция прошла успешно, и он скоро придет в себя, а у Викки внутри все сворачивалось от липкого полузабытого страха. Старуха в черном балахоне стояла рядом, покачивая наточенной косой, подавалась вперед в молчаливом ожидании, и Викки казалось, что еще один вздох, и раздражающий писк сменится оглушающей звенящей тишиной.

Пеппер велела ей отдохнуть, но Викки не могла. Ей казалось, что стоит закрыть глаза, и под веками разгорятся алыми цветами взрывы, пелена застит глаза, и она вернется, так и не успев ничего сделать. Викки была почти уверена, что стоит отвести взгляд, и все исчезнет, вода над головой схлопнется, а солнце погаснет, оставляя ее в темноте и тишине, снедаемой ужасом и бессильным ожиданием.

Первое весеннее солнце заглядывало в окно, прыгало по стенам и распадалось на несколько игривых лучиков, один из которых упрямо залезал спящему Тони на нос. Викки дремала на стуле, сложив на груди руки и откинувшись на стену, и другой лучик грел ее ухо, плечо и висок. Мерный писк сменялся едва уловимым шелестом дыхания, капало содержимое капельницы, и где-то снаружи, за плотным стеклопакетом чирикали птицы. В коридоре проходили люди, изредка заглядывали в закрытое неплотной занавеской окно и уходили, потеряв интерес. Викки снилось что-то приятное, певуче-теплое, как пение весенних птичек, от ласкающего кожу солнца расползалась щекотка и свербело в носу.

Длинный вздох разорвал ритмичный писк приборов, и Викки вздрогнула, отворачиваясь от светящего в лицо солнца. Следом за вздохом раздался сдавленный шепот и тихий кашель, будто кто-то прочищал пересохшее горло, и только теперь Викки распахнула глаза. Сердце на мгновение упало и рассыпалось осколками, собралось воедино и склеилось, не оставляя ни единого следа. Тони смотрел куда-то в потолок, щурился и вел носом, по одному сжимая пальцы в кулак.

— Так я все-таки жив, — в его голосе звучала привычная насмешка и чуточку ликования, и Викки нестерпимо захотелось шлепнуть его по плечу.

— Только не говори, что разочарован, — она фыркнула, поднимаясь, и потянулась, разминая затекшие от долгого сидения мышцы, — привет.

Тони перевел на нее подернутый дымкой взгляд, растянул губы в улыбке и кивнул:

— Привет. Черт, никогда раньше не был так рад тебя видеть.

Он хохотнул, и Викки рассмеялась, поправляя растрепавшиеся кудри. Солнце слепило глаза, светило прямо в глаза, и Викки приходилось щуриться, чтобы разглядеть его лицо. Тони выглядел бледным, так что темные волосы и глаза казались ослепительно-яркими, грудь плотно стягивали белоснежные бинты, и больше не было ни раздражающего слух гула, ни мертвенного голубоватого свечения, неизменно разбивающего темноту.

— Всегда к твоим услугам, — Викки театрально поклонилась, подтянула стул и снова села, касаясь коленями края кровати. — Как ты?

Рука его была непривычно прохладной, и Викки сжала ладонь крепче, поглаживая костяшки кончиками пальцев. Солнце светило ярко, будто тоже пыталось согреть, упиралось теперь Викки в макушку, так что ей казалось, что скоро там можно будет пожарить яичницу. Тони смотрел куда-то поверх ее головы, был как будто где-то не здесь и жевал губы, точно подбирая слова. Мерный писк сливался со стуком ровного сердца, губы сами собой расплывались в улыбке, и Викки, кажется, впервые не хотелось исчезнуть. На жестком стуле в больничной палате было странно тепло и уютно, словно Викки вдруг оказалась на своем месте.

— О, только не говори, что чувствуешь себя обновленным и прямо сейчас готов начать новую жизнь, — фыркнула Викки, стоило Тони раскрыть рот.

— Думаешь, звучало бы не очень? — Тони вскинул брови, задумчиво поджал губы.

— Ага, — Викки кивнула, давя рвущуюся из груди усмешку, — слишком театрально, я бы даже сказала пафосно.

В груди у нее свивалась тугими кольцами змея, сдавливала внутренности и расслаблялась, позволяя вздохнуть еще раз. От странного чувства хотелось одновременно смеяться и плакать, пальцы мелко подрагивали, а уголки губ предательски опускались, сколько бы Викки не тянула их вверх. Тони легко улыбался, разглядывая что-то на ее лице, а ей нестерпимо хотелось задернуть шторы и остаться в темноте и тишине, чтобы единственным звуком было его спокойное дыхание.

— Ты ведь сама говорила, что я хвастун, — Тони сжал ее пальцы крепче, перехватил ладонь и подтянул выше, укладывая себе на живот.

Викки фыркнула, подалась вперед, опускаясь локтями на матрас, и склонила голову набок. Солнце теперь светило поверх ее головы, не задевая теплыми лучами вовсе, и оттого разливалась в груди странная колючая обида.

— Да, — подтвердила Викки, переходя на заговорщицкий шепот, — прекращай.

Лицо ее остановилось где-то на уровне его подбородка, и она, повинуясь порыву, подалась дальше, касаясь губами уголка искривленных в улыбке губ. Точно не ожидавший подобного поворота Тони удивленно раскрыл глаза, а после широко улыбнулся, скрипнула за спиной раскрывшаяся дверь, и рассыпавшиеся по палате солнечные лучики испарились, оставляя после себя истлевающие на языке отпечатки. Викки отстранилась, обернулась на тянущего улыбку врача и поднялась, с сожалением ощущая, как исчезает ощущение сжимающей пальцы потеплевшей ладони.

Домой Тони вернулся уже неделю спустя, потому что задолбал своим поведением абсолютно всех, включая наведывающихся время от времени Пеппер и полковника Роудса. Викки все это время моталась от него в башню и обратно, едва ли осознавая, что делает, и постоянно ловила от Пеппер укоризненные взгляды. Викки даже казалось, что между ней и Роудсом что-то вспыхнуло и тут же погасло, потому что оба они, кажется, были слишком заняты помирающим от скуки Тони. Иной раз Викки нестерпимо хотелось врезать ему, отвесить смачный подзатыльник, но рука так и не поднималась. Викки все еще казалось, что все исчезнет, стоит только моргнуть, прикрывая на мгновение глаза, мир рухнет окончательно, и никакого другого уже не будет.

Весна, словно по мановению чьей-то руки, началась точно по календарю, с первыми часами марта, и так и не отступала, прочно отвоевав дни у затянувшейся сырой зимы. Солнце светило ярко, висело посреди чистого неба, будто смотрело сверху огромным, безжалостным огненным шаром. Солнце отражалось в бесконечных окнах башни, преломлялось и рассыпалось радугой, оседало смазанными поцелуями на губах и путалось в волосах. Викки нравилось ощущение прилипшего к коже тепла, а еще странная умиротворяющая тишина, разбавляемая тихим дыханием и биением сердца. Тони запретили любую нагрузку, так что теперь он маялся от скуки дома, но Викки неожиданно так нравилось гораздо больше, чем болтаться посреди открытого космоса.

Она снова была на одном месте слишком долго, но теперь отчего-то это не доставляло свербящего на кончике языка дискомфорта. То ли оттого, что сейчас она действительно была кому-то нужна, то ли из-за того самого расплывающегося пузырьками в груди чувства, из-за которого дыхание застывало в горле. Викки не нравилась башня и шумный Нью-Йорк, она любила тишину и уединение, но теперь смерть как будто не стояла за спиной, дыша ядовитым паром в затылок, а сама она перестала тонуть, зависнув в густой пустоте цвета свернувшейся крови. И, если уж быть совсем откровенной в собственной наглости, Викки хотела бы вернуться в дом в Лос-Анджелесе на берегу океана и посреди леса, потому что именно там, наверное, все еще оставалось что-то чуточку важное.

— Ты снова смотришь в пустоту и вздыхаешь, — Тони хлопнул ее по плечу и завалился рядом, касаясь бедром ее бедра, — тот день ведь уже прошел?

Где-то в отдалении играла тихая музыка, такую любил включать время от времени Джарвис. Электронный дворецкий заверял, что подобные мелодии успокаивают и приводят в норму чувства, однако сам он проверить это, конечно, не мог. Тем не менее Викки даже нравились тихие мелодичные звуки на задворках сознания, не заглушающие мысли, но делающие тишину чуть более романтичной.

Она кивнула, вытягивая из себя улыбку, похлопала Тони по ноге и завалилась на него плечом. Теплые пальцы коснулись тыльной стороны ладони как будто случайно, огладили костяшки и скользнули выше, останавливаясь на запястье. Викки вздрогнула от пробежавших вверх по руке мурашек, крепко зажмурилась и протяжно вздохнула.

— Мне скучно, — Викки надула губы, как маленький ребенок, уткнулась носом Тони в шею.

Тони хохотнул куда-то ей в волосы, сжал пальцы чуточку крепче. От него исходило приятное тепло, хотя Викки не то чтобы было холодно. Горячее дыхание разбивалось о макушку и путалось в волосах, падало на плечи и укрывало, будто теплым уютным одеялом. Двигаться было лень, но одновременно с этим хотелось подскочить и пуститься в пляс так, чтобы волосы разметались, покраснело лицо и заплетались от усталости ноги.

— Это легко исправить, — Тони звонко чмокнул ее в макушку, аккуратно отстранил от себя и словно прочитал ее мысли, — потанцуешь со мной?

Музыка, будто повинуясь его словам, стала громче, заволокла комнату и поднялась к потолку, расстилаясь там полупрозрачным дымком. Викки скосила глаза на возникшую перед глазами руку, на собственные рваные на коленках джинсы и фыркнула, потому что у брюк Тони тоже были растянутые до неприличия коленки. Было тепло и лениво, вставать не хотелось, но вместе с тем Викки отчаянно желала вцепиться в протянутую ладонь и никогда больше не отпускать.

— Всенепременно, мистер Старк, — она хихикнула, выворачиваясь из его рук и поднимаясь, присела в легком, едва ли правильном книксене, — почту за честь.

В окна светило яркое весеннее солнце, рассыпалось лучиками на полу и тонуло в дымке тяжелого воздуха. Тони хлопнул глазами, хохотнул, поднимаясь тоже, обхватил ее за талию и утянул ровно на середину комнаты, туда, где под ногами расстилался пушистый белоснежный ковер. Викки сама выбирала его, и это, пожалуй, было единственной вещью, которая нравилась ей в этой осточертевшей стеклянно-бетонной коробке, подвешенной к небесам.

Музыка скользнула, взвилась к потолку, смешиваясь с рассыпавшимися под ногами лучиками, и Тони вдруг оказался близко-близко, так, что Викки чувствовала его дыхание на кончике носа. Одна его рука легла тяжелой плетью на талию, вторая подхватила ладонь, и они вдруг закружились, совершенно не попадая в ритм. Викки рассмеялась, и Тони подмигнул ей, шагая мимо изменившейся музыки. Босые ступни тонули в длинном ворсе ковра, тепло окутывало и убаюкивало, а рука Тони постепенно съезжала подозрительно низко. Викки смеялась, не собираясь его поправлять, поглаживала пальцами его шею и путалась в волосах, то приближаясь, то отстраняясь совсем. Они танцевали, кажется, целую вечность, замедлялись и ускорялись, топтались на одном месте и вальсировали размашистыми шагами. Викки слышала биение собственного сердца, ощущала чужое в ладонях и вдыхала терпкий солоноватый запах въевшегося под кожу металла. Солнце взрывалось алыми цветами под веками, оставляло колючие ожоги и целовало щеки, оседая тонкой вуалью на плечах.

— Я думал, мы давно перешли на ты, — Тони крутанул ее, притянул ближе, — мисс Виктория.

Его дыхание ударилось о лоб и разбилось, рассыпалось тысячей тысяч осколков. Викки фыркнула, задирая голову, поднялась на носочки, касаясь носом кончика его носа:

— Только если я хочу оказаться в твоей постели.

Странное теплое чувство свербело в груди, мешало вдохнуть и в то же время делало воздух сладким и вязким. Горячее дыхание Тони оседало на губах и проникало внутрь, взрываясь в животе тягучей томной бурей. Викки, облизнувшись, подалась ближе, рассмеялась, целуя его в кончик носа, и опустилась, путаясь босыми ступнями в длинном ворсе ковра. Рука Тони теперь оказалась непозволительно низко, огладила ягодицу и поднялась, заползая под пояс джинсов. Он поцеловал Викки в висок, другой рукой прочертил линию от запястья до основания шеи, запутался в волосах и потянул вниз, заставляя ее поднять на него взгляд.

— Намек прекрасной леди понят, — глаза его ярко сверкнули, и Викки фыркнула, склоняя голову набок.

Горячие губы опустились на ключицу, прочертили дорожку поцелуев до мочки уха и вырвали из груди протяжный глухой стон. Викки почувствовала, как Тони довольно улыбается сквозь поцелуи, залезла пальцами под его футболку, царапнула ноготками живот. Тони глухо рыкнул, шлепнул ее по заднице и прикусил Викки за ухо. Руки его неспешно расстегивали джинсы, дергали собачку молнии и стягивали вниз вместе с трусиками. Викки несогласно промычала, обхватывая его обеими руками за пояс, хихикнув, укусила за сосок сквозь футболку и потянулась к ремню брюк.

— До постели вообще-то далековато, — протянула Викки сквозь стон, неловко расстегивая пуговицу.

— Я думал, ты выбирала ковер из этих соображений, — рыкнул Тони, рывком стягивая с нее рубашку.

Викки закатила глаза, подавила прокатившуюся по телу волну тягучей дрожи. Тони целовал ее подбородок, изредка перебирался на губы и мял ладонями так, что, казалось, назавтра останутся синяки.

— Мне неудобно, — протянула Викки, оставляя алый засос в районе ямочки между ключиц.

Тони на мгновение оторвался от нее, сверкнул дымкой в глазах и вдруг подхватил ее на руки. Мгновение спустя под Викки оказалась холодная и жесткая барная стойка, а азартно подмигнувший Тони развел ее ноги в стороны.

* * *

Викки разбудил странный, свербящий как будто помехами в самой черепушке звук. Словно кто-то звал ее, но так далеко и неощутимо, что невозможно снова закрыть глаза и отключиться, сделав вид, что ничего нет. Тони сопел в макушку, его рука придавливала Викки к матрасу поверх одеяла, и больше не было никакого постороннего шума. На границе слышимости шелестел за окнами ветер, выкатывающееся из-за горизонта солнце лениво разбрасывало первые рыжие лучики, окрашивая небо розово-красным. Настойчивый гул продолжался, и Викки, моргнув, прислушалась и тут же едва не зарычала от досады.

Выбираться из постели не хотелось, к тому же Тони казался сегодня особенно сложной преградой, но Викки отчего-то думалось, что если она не откликнется — все пойдет прахом. И тем не менее она валялась, нежась в первых солнечных лучах, еще несколько минут, прежде чем исчезнуть, подхватив первую попавшуюся под руки одежду. Она оделась в гостиной, сунула ноги в ботинки и стянула волосы в хвост, оглядела себя в зеркале и закатила глаза. Под ухом, у самого основания шеи цвел яркий засос, еще один выглядывал из-под ворота рубашки, и лицо на их фоне казалось отчего-то особенно бледным.

Она появилась перед сидящим за своим столом Фьюри, сложив на груди руки и с самым скептическим своим выражением лица, и он встретил ее хмурой улыбкой и глубокой морщиной на лбу. В его кабинете, кажется, ничего не изменилось с тех пор, как Викки была здесь единственный раз, да и сам он остался отвратительно прежним. Закутанный в черное мужчина с повязкой на глазу смотрел на нее, будто собирался о чем-то просить, а Викки вовсе не была уверена, что он умеет это делать.

— Так что вам от меня нужно? — Викки скосила глаза на всплывшую перед ее лицом голограмму, покачала головой.

Глаза ее забегали по меняющимся буквам, по наплывающим одна на другую картинкам, и Викки показалось, что вот сейчас все рушится точно. Фьюри смотрел на нее сквозь голоэкран единственным глазом, сидел, подперев рукой щеку, и будто ждал реакции. Он изучал ее, потому что все еще не знал, можно ли ей доверять, а Викки в свою очередь собиралась послать его к черту.

— Помощь, — коротко каркнул Фьюри, когда экран беззвучно исчез.

Это были всего лишь догадки, не больше чем непроверенные факты, но окажись они правдой, и привычные устои рухнут и соберутся во что-то новое. Ничто не остается прежним, когда мир рушится, но Викки вовсе не волновала чужая война.