Мир рухнет в полдень (гет)

Тогда небо было пурпурным. Викки, оглушенная ускользнувшей из-под носа смертью, глядела на него, задрав голову и разинув рот, будто в жизни не видела такого яркого рассвета. Краски наползали на облака и растворялись в светлеющей голубизне, пурпур делался рыжим и красным, перетекал в желтый и в конце концов исчезал, оставляя за собой ошеломляюще тихую гладь. Утренняя роса холодила босые ступни, трава кололась и щекотала между пальцами, а она все стояла, пока ударивший по ушам гул не скрутил ее изнутри, заставив рвануться, избегая собственного обнаженного отражения.

Найти одежду не составило труда, однако много времени ушло на то, чтобы осознать, куда ее занесло. Земля была такой же, мир был таким же, однако совпадала только лишь видимая оболочка. Здесь даже были похожие люди, однако никто из них ничего не знал о мутантах, понятия не имел об ее семье и знакомых. На этой Земле, где-то на задворках ее сознания, тоже была война, однако всего лишь обыкновенная, человеческая, из-за которой континенты не обращались в выжженную пустыню, покрытую трупами.

Самым отвратительным было то, что Тони Старка здесь называли героем. Он смотрел на нее с газетных статей и телеэкранов и улыбался, будто бы вовсе не его рука удушающе сжималась на ее тонкой шее. Еще более ужасающим показалось то, что Тони оказался теплым. В первую их встречу он раздевал ее взглядом, а Викки, кажется, никогда в жизни не было так горячо. Смущение от собственной наглости жаром опаляло щеки, и через пару свиданий они уже целовались, оставляя друг на друге выжженные следы прикосновений. СМИ твердили, что у него термоядерный реактор в груди и дыра вместо сердца, и еще роман с секретаршей, а Викки внезапно нравились красно-золотые оттенки его костюмов и пьянящая мягкость под железной броней. Викки знала, что, сверни они чуточку в сторону, вернулись бы к тому, с чего начали, и оттого продвигалась все медленнее, тщательно выверяя шаги.

В конце концов, думала Викки, глядя на оглушающе пурпурный рассвет, прежде чем рвануться и навеки исчезнуть, домой она сможет вернуться когда-нибудь после.

* * *

Белое плескалось в белом, боль алыми нитями полыхала в теле, и было так тяжело, будто в одно мгновение она обратилась в камень. Закостеневшее тело вовсе не двигалось, неслось сквозь космическую пустоту, прижатое к крохотному голубоватому шару, и было таким маленьким, словно затерянная среди тысяч таких же песчинка. Небо ярким пурпурным пятном падало на голову, рассвет делался алым и сизым, и где-то вдалеке шел дождь.

Викки лежала, прижатая к жесткой постели тяжелой простыней, живая и даже почти здоровая, снова там, где Тони Старк был живым и горячим, и все же звук его хрустнувших позвонков одуряюще громко звенел в ушах. Смотреть сквозь опущенные веки не получалось, мир перед глазами оставался красноватым и черным, остервенело вращающимся, как прижатый к полу волчок, так что Викки чувствовала только себя и еще немного воткнутую в вену иглу. Рассвет, который она встречала нагая и одинокая, давно догорел, небо сделалось цвета ее безжизненных глаз, и было отвратительно холодно. Проникающий сквозь приоткрытое окно воздух холодом трепал щеки, ласкал обжигающий лоб и исчезал где-то за дверью, точно виляющий хвостом пес звал следовать за собой.

Глаза предательски не открывались, оставляя мир под веками черным и красным, но вместе с тем нестерпимо хотелось подняться. Викки лежала, укрытая тяжелым одеялом, воткнутая под кожу игла больно колола запястье, а вокруг нее была тишина такая же одинокая и оглушающая, как черное, расцвеченное далекими звездами небытие. Все внутри полыхало огненным жаром, исчезало и вновь собиралось, склеивалось из разбитых осколков, но Викки все еще была здесь. Она исчезла, повинуясь приказу, то ли выжила, то ли нет, перепрыгнула через себя и свой мир и теперь валялась беспомощной девчонкой, способной разве что плакать от вращающихся в голове мыслей. Слезы и в самом деле наворачивались, толкались под веками и скатывались на ресницы, оглаживая виски леденящим жаром. Ладони пульсировали, радостный голос запустившей протокол самоуничтожения Сандэй эхом отдавался в ушах, и это у нее на самом деле, а не у Тони, был мощный магнит, защищающий сердце.

Если бы Викки имела силы встать, она бы бросилась прочь, топоча голыми пятками по холодному полу, сбежала, едва не рухнув, по лестнице и уперлась взглядом в насмешливый ласковый взгляд. Признаваться в собственных чувствах, кажется, было чуточку поздно, но она все равно с усилием сжала пальцы, раскрыла в немом крике губы и провалилась в зыбкую, полную снов и метаний тьму.

В следующий раз, стоило вынырнуть из вязкой сонной пустоты, легко получилось открыть глаза. Назойливая игла все еще оставалась воткнута в вену на запястье, и Викки дернулась, невольно пытаясь от нее избавиться. В комнате, где она находилась, было темно и прохладно, укрывающее ее одеяло все еще казалось ужасно тяжелым, однако теперь тело хоть как-то слушалось, не напоминая скорее обтесанный океанскими волнами камень. В темноте, впрочем, видно оказалось мало, и Викки рванулась, усаживаясь на постели. Звякнула, покачнувшись, стойка капельницы, неприятно кольнула игла и резанули перед глазами вспышки. Викки видела и не видела одновременно, выхватывала какие-то обрывки, не складывающиеся в понятную картинку, но это оказалось определенно то место, где она хотела бы быть. Та другая Земля осталась далеко позади, похоронив с собой остекленевший взгляд Тони, застывший на ее лице, и башню с сотнями спящих Стражей, стеклянной коробкой упирающуюся в небеса. Здесь, впрочем, оставались обезумевший титан, камни бесконечности и тишина, лелеемая в ладонях.

Волна зябкой дрожи прокатилась по телу, стоило ступням коснуться прохладного пола, и Викки, сделав глубокий вдох, будто собиралась нырнуть, отбросила одеяло и поднялась. Стойка капельницы покатилась следом, и она раздраженно обхватила ее рукой, не желая выдергивать из себя иглу. В темноте ярко пробивалась белая полоска света, тянущаяся из-за двери, так что Викки, одернув задравшуюся больничную рубашку, направилась к ней. С интересом познающего мир ребенка Викки толкнула дверь, и та, не издав ни единого звука, легко распахнулась, выпуская ее в мир яркого света, переполненного едким запахом лекарств.

Впрочем, если бы она попала сюда при других обстоятельствах, Викки никогда не назвала бы это место больницей. Открывшийся перед ней коридор напоминал скорее лабораторный, белый и до отвращения стерильный, и все до единого наполняющие его люди тут же остановились, устремляя на нее взгляд. Должно быть, она выглядела нелепо со стойкой капельницы в руке и в этой дурацкой больничной рубашке, наверняка до жути растрепанная и бледная, будто призрак. Оглядев себя сверху вниз и остановившись на босых ступнях и слишком длинных для ее роста штанах, Викки поморщилась, подхватила капельницу и скрылась внутри, плотно захлопывая за собой дверь. Темнота окутала забвенным спасением, а снаружи вдруг началась суета, переполненная взволнованными криками и возгласами.

Какое-то время она просидела, привалившись спиной к двери и пытаясь вглядеться в темноту, а потом с другой стороны постучали. Мягкий женский, будто бы смутно знакомый голос попросил ее открыть дверь, потому что необходимо провести осмотр и избавить ее от всего лишнего (об этом она добавила, смеясь). Пожевав губы, Викки повиновалась, поднялась и дернула за ручку, щурясь от резанувшего по глазам яркого света. Щелкнул выключатель, свет наполнил и эту комнату, и смутно знакомый голос обратился в смутно знакомый образ, вставший у Викки перед глазами. Хелен Чо выглядела иначе, будто постарела на целый десяток лет разом, но все еще ласково улыбалась, заглядывая Викки прямо в глаза.

— Привет, — Викки кашлянула, выдавливая из горла болезненный хрип, и Хелен покачала головой, жестом прося ее отодвинуться.

Она вошла в комнату одна, оставив столпившихся за ее спиной людей в белых халатах за закрытой дверью, и оттого Викки стало чуточку легче. Пройдя внутрь, Хелен велела ей сесть на кровать, ухватила ее руку и ловко вытянула застрявшую под кожей иглу. Воцарилось странное гулкое молчание, совсем не похожее на разговор в их последнюю встречу, и Викки зябко повела плечами, отводя от ее гладкого лица взгляд. Приоткрытое окно оказалось задернуто плотными шторами, и смотреть в этой комнате было совершенно не на что, кроме как изучать собственные тонкие сухие пальцы.

— Я уже сообщила Тони, что ты очнулась, — Хелен стянула со стойки пакет с красноватой жидкостью, переложила его на металлический столик, — полагаю, он скоро примчится.

Стоило ей договорить, тишина навалилась, окутывая гулом заливающейся в уши воды. Викки дернула головой и шумно выдохнула, но ничего не ответила, не желая слушать надломленный уродливый голос. В животе бурлило толчками, будто подталкивало ее прямо сейчас раствориться в воздухе, зависнуть где-нибудь в космической пустоте и никогда не возвращаться обратно. Тревожное чувство охватывало все ее тело, заставляло биться в исступленной дрожи, однако не получалось даже полноценно смотреть, не то что рвануться и прыгнуть.

— Мы ввели сыворотку, временно блокирующую твои способности, исследования доктора Беннера очень нам помогли, — Викки вскинула голову, и Хелен примиряюще улыбнулась на ее возмущение, — иначе твое тело не восстанавливалось. Его как будто не существовало, хотя мы видели его и могли потрогать.

Прозвучало как-то двусмысленно, и щеки Хелен вдруг покраснели, а взгляд сделался блестящим и ярким. Викки фыркнула, сглотнула слюну и, только теперь оглядевшись по сторонам, потянулась к стоящему на столике стакану с водой. Обдумывать услышанное не хотелось, так что она просто выпила залпом, подтянула на кровать ноги и уставилась на Хелен прямым немигающим взглядом. Викки желала разом задать целую сотню вопросов, однако перед ней сидел явно не тот человек. Хелен сказала, что Тони наверняка скоро придет, и от этого предвкушающе сжалось до боли сердце. Викки снова вспомнила, как свернула его двойнику шею, заныли неприятно ладони, и свело в немом крике скулы. Попрощавшись, Хелен ушла, оставив ее в одиночестве, и Викки, вздохнув, завалилась на кровать боком, подталкивая под себя одеяло.

Короткое ожидание показалось невыносимым, а может ждать действительно пришлось долго, но Викки, кажется, опять задремала, провалившись в черный тревожный сон. Разбудили ее отчетливые голоса за дверью, и Викки приподнялась, бессмысленно вытягивая шею. Не то чтобы ей совсем не было интересно, было и очень даже, однако взглядом, раньше способным прожигать стены насквозь, она упиралась лишь в белую недвижную дверь. Слабость накатывала вместе с обидой, пульсировала в теле шумящей кровью, и Викки оставалось лишь кусать губы и ждать, пока дверь откроется, пропуская ее в недоступное взгляду пространство.

В этот раз мгновение не растягивалось в целую вечность, будто время сжалилось над беспомощной валяющейся в кровати девчонкой, и дверь наконец-то исчезла. Сердце рухнуло в пятки и подскочило к самому горлу, мешая дышать, так что Викки так и застыла в нелепой позе, свесив с кровати только босые ступни. Тони был одет в строгий, но отчего-то все равно небрежный костюм, улыбался, разговаривая с Хелен, и та смеялась в ответ. Не было между ними той каменной стены условностей, которую Викки видела с прошлой их встречи, и ревность, черная и отвратительная, свистом заклекотала в груди. Они не смотрели на нее, ни Хелен, ни Тони, будто страшились отвести друг от друга взгляды, однако, стоило Викки зацепиться за уголок приподнятых губ, тонкая струна лопнула, прозвучал обрывистый шаг, и дверь наконец захлопнулась.

Тони приблизился к ней в пару шагов, обхватил ладонями щеки, и все, что Викки смогла сказать ему — лишь жалкое глухое «привет».

Он был оглушающе, восхитительно живым, и оттого сердце колотилось на языке, будто собиралось выпрыгнуть ему в руки. Глаза его блуждали по ее лицу, и Викки в свою очередь смотрела тоже, впитывала каждую изменившуюся деталь, каждую новую морщинку и свежий шрам. Тони был таким воодушевляюще настоящим, что Викки хотелось рассказать ему все, броситься на шею и признаться в любви, но вместо всего этого она лишь глупо глядела и ощущала, как расходятся от его прикосновений по коже электрические разряды. В груди было жарко, глаза нестерпимо пекло, и оттого образ Тони перед глазами расплывался, делая его призрачно-бледным голографическим отблеском. Викки остервенело всматривалась в его лицо, упиваясь отличиями, а потом вдруг оно сделало ближе, совсем смазавшись, и горячие губы коснулись ее виска.

— Я думал, что убил тебя.

Голос Тони Викки услышала вперемешку со стуком сердца, зажмурилась, кусая губы, и подалась вперед, позволяя ему целовать свое лицо. Горячие алые поцелуи мазнули по лбу, спустились на кончик носа и прочертили дорожку от скулы до уголка губ, и Викки наконец выдохнула, выпуская из легких ядовитый клокочущий воздух. Пелена совсем застила взор, Викки шмыгнула носом и ткнулась лбом Тони в шею, размазывая слезы по его плечу. Смешок вырвался из горла следом, руки крепко сомкнулись за его спиной, и теперь, будто не могла делать этого целый год, Викки научилась дышать.

— Так просто ты от меня не отделаешься, — надломленный голос звучал тихо, но Тони совершенно точно слышал каждое слово.

Грудь его медленно вздымалась, дыхание опаляло висок и макушку, путалось в волосах и каплями крови оседало на шее. Тони ничего не ответил, и повисла гулкая, разбиваемая перестуками сердца, успокаивающая тишина, почти такая же, какую Викки слышала разве что в космосе. Мгновение растянулось на целую вечность, ответа больше вовсе не требовалось, но Викки все равно рвано вдохнула запах одеколона и принялась тараторить, выплескивая все, что скопилось на языке, оканчивая тираду по-женски нелепыми обвинениями.

— И все равно это ты виноват, — Тони недоуменно вскинул бровь, и Викки запнулась, глядя ему в глаза, — в смысле Тони из моего мира, но вы все равно выглядите одинаково, так что я иногда забываю… все равно его больше не существует…

Она сказала вопиющую глупость, и оттого сердце снова нервно забилось, не попало в такт и заклекотало по-птичьи. Тони, еще пару минут назад пересевший на кровать и усадивший ее себе на колени, покачал головой, будто не услышал совершенно ничего неожиданного, убрал с лица Викки упавшие на лоб пряди и почти невесомо, будто невзначай отстраняясь, коснулся мочки уха.

— Хочешь сказать, что убила меня из другого мира? — отчетливая насмешка в его голосе взвилась в воздух.

Викки обиженно поджала губы и склонила голову набок, поймала его ладони и переплела пальцы, выплескивая по-детски наивное оправдание:

— Он первый начал.

— Правда? — Тони фыркнул, потянул ее руки на себя и перехватил ладони. — Другой я пытался тебя убить?

Тепло загрохотало в груди, и Викки часто закивала, едва сдерживая рвущиеся из горла смешки. Сцепленные ладони ее теперь оказались перекинуты за шею Тони, и она заерзала и прижалась теснее, упираясь в его горячую грудь.

— Каков негодяй, — на выдохе резюмировал Тони, заваливаясь назад так, что Викки оказалась полностью лежащей на нем.

Губы их коснулись друг друга в сладком исступлении, поначалу осторожно, точно впервые, слились в поцелуе, необходимом, как солнце и воздух, и отстранились только когда стало решительно нечем дышать. Викки поймала ртом воздух с отголосками дыхания Тони, потерлась щекой о его колючую щеку и оставила поцелуй на кончике его носа. Разливающееся в груди тепло выталкивало скопившиеся за год страх и сомнения, Тони смотрел на нее будто сквозь дымку, изучал с присущим ему любопытством и осторожно касался горячими ладонями спины. Викки, облаченная в дурацкую больничную рубашку и слишком длинные для нее штаны, отчего-то чувствовала себя как никогда уютно, точно перевернутый мир наконец-то встал на ноги. Единственной проблемой оставалось то, что сейчас они определенно находились в чужих владениях, и место это кишело любопытными лицами, глазами, вырастающими из стен, и подслушивающими малейшие шорохи ушам. Может быть, отсутствие привычного «взгляда» добавляло нервозности, отчего постоянно хотелось озираться по сторонам, или сказалась на ней общая неопределенность. Викки понятия не имела, что с ней случилось, помнила лишь алые вспышки и охватившую тело боль, а потом лицо того Тони сменилось на этого, будто так всегда и должно было быть, однако густой липкий сон до сих пор не сделался явью.

— Пойдем отсюда? — Викки уперлась ладонями Тони в грудь и склонила голову набок, позволяя копне ярко-рыжих волос свалиться с плеча.

— Звучит отлично, — хохотнул Тони, рывком поднимаясь и удерживая Викки за плечи.

Положение тела в пространстве резко переменилось, и оттого совсем немного, почти незаметно закружилась голова. Викки выдохнула сквозь зубы, похлопала Тони по плечам и скатилась набок, натягивая стоящие у спинки кровати белые тапочки. Другой одежды здесь не было просто потому, что спрятать ее было попросту некуда, а в доступной видимости комнаты находились только вышеупомянутые кровать и тапочки, а также примостившийся у самой двери табурет и оставленная в сторонке стойка для капельницы. И тем не менее Тони, окинув ее изучающим взглядом, сделал вид, что всего этого просто-напросто не заметил.

— Неужели так и пойдешь? — Тони вопросительно вскинул брови, и Викки едва не отвесила ему шутливую пощечину, отвечая вопросом на бесцеремонный вопрос:

— У тебя есть что-нибудь для меня?

Пауза, во время которой Викки едва сдерживала рвущиеся из груди смешки, продлилась всего пару мгновений, а потом Тони, натянув на лицо выражение самое что ни на есть одухотворенное, решительно закивал:

— Что ж, так тоже неплохо.

Он, очевидно, совершенно не подумал, чтобы захватить для нее одежду, хотя настолько же очевидно было, что Викки не пожелает оставаться в полном незнакомцев месте ни одной лишней минуты. Впрочем, сам он, хоть и старательно скрывал это, казался растерянным и суетливым, блуждал взглядом с кончиков ее волос на руки, на свисающую почти до бедер рубашку и длинные, неаккуратно подвернутые штаны. Тони словно боялся смотреть ей в лицо, отводил взгляд и фыркал себе под нос, хотя пару минут назад ничто не мешало ему целовать ее и упоенно заглядывать в глаза. Будто наваждение развеялось, они оказались друг перед другом спустя целую вечность, и теперь, когда время порывов прошло, рациональность сомнениями и страхом била в виски. Викки чувствовала это, глядя на сцепленные пальцы и поджатые губы, видела, словно наваждение на мгновение опадало, упавшее тело с неживыми глазами и слышала вой возвещающей о проникновении мутанта сирены. Она была здесь и там одновременно, везде и нигде, только в этот раз целая и почти настоящая, и вселенная больше не шептала ей на ухо.

Проглотив тяжелый вздох, Викки подалась вперед, хватая ладони с прохладными пальцами, пнула Тони в щиколотку и потрясла его руки в нелепом приветствии. Когда он поднял на нее расфокусированный взгляд, она склонилась ниже, хохотнула себе под нос и укусила Тони за нос.

— Меня зовут Виктория Санрайз Леншерр, но друзья обычно зовут меня Викки, — отчеканила она, когда его пальцы в ее руках сжались и перехватили инициативу, — привет.

Это выглядело нелепо и было нелепо, но она вообще-то не помнила, как и когда они представлялись, однако, должно быть, это произошло в их первую встречу, когда шампанское искрило на языке, а тонкое голубое платье коконом впивалось в огрубевшую кожу. И то, кажется, она назвала только имя, оставив остальное в секрете, будто уже тогда не было ясно, что этот человек уверенно займет трон в ее жизни. Он был похож на того Тони, который отчего-то уже знал ее имя и театрально представился сам, а потом заявил, будто она ему слишком уж нравится. У этого Тони тоже была армия роботов, и Викки бежала и пряталась, скрываясь от разъедающих нутро собственных непрошибаемых чувств.

— Энтони Эдвард Старк, — Тони замялся, пожевал губы и вдруг разительно переменился, сделавшись тем самым Железным человеком с телеэкрана, — Тони. Здравствуй. С возвращением.

Подобная банальная сцена не была нужна никому из них, но оба они теперь улыбались, крепко держась за руки, будто встретились после долгого-долгого расставания, позабыв имена и лица. Тони перебирал ее пальцы, а Викки упиралась коленями в его ноги, точно вот-вот собиралась упасть. Плотно зашторенное окно скрывало вид на неведомый город, тонкая белая дверь отрезала ненужную суету и стерильность больничных-лабораторных стен, и Викки впервые было совершенно неважно, где она находилась. Видеть все еще не получалось, однако она оставила упирающиеся в ярко-золотую стену попытки, впервые сосредоточившись на том, что держит в руках. Мир стремительно переворачивался, вычеркивая прошлое и будущее, смешивая их вместе и стирая окончательно, чтобы осталось только сейчас, незримое и мгновенное. Викки казалось, будто она вот-вот расплачется, однако она только потянула Тони за руку, заставляя подняться, и распахнула ведущую в коридор дверь.

С Хелен они повстречались в лифте, когда тот остановился на середине пути, впустив ее в свое и без того тесное для них двоих нутро. За короткий путь Тони успел рассказать Викки, что она теперь владеет огромным исследовательски-клиническим комплексом, берущим на себя заботу о самых тяжелых больных, где есть необходимость создания новой ткани взамен утраченной, и что именно Хелен первой предложила ему свою помощь. С ее появлением разговор сам собой оборвался на полуслове, потому что Викки решительно нечего было ей говорить, кроме застывших на языке бессмысленных слов благодарности. Так они и доехали молча до первого подвального этажа, и только там, когда двери с мелодичным звонком распахнулись, Хелен широко улыбнулась и вышла за ними вслед.

— Я бы предпочла понаблюдать за тобой подольше, — смотрела она на сцепленные руки Викки и Тони, — но насильно задерживать не буду. Тони сделал более чем достаточно в ответ на мою помощь.

Хелен фамильярно назвала Тони по имени, и Викки крепче сжала его ладонь, на мгновение закатывая глаза и проглатывая густой комок в горле. Не то чтобы она когда-нибудь ревновала, однако теперь Викки нестерпимо хотелось сделать так, чтобы человек, которого она держала за руку, целиком и полностью принадлежал одной только ей.

Вместо этого Викки задала вопрос, следующий по значимости после бушующей в груди ядовитой ревности:

— Когда вернутся мои способности?

Выражение лица Хелен нисколько не изменилось ни от излишне жесткого тона, ни от направленного в ее сторону пронзительного взгляда. Викки даже было несколько стыдно за собственное поведение, так что в своей голове она успела придумать парочку оскорблений и подходящих к ним оправданий.

— Когда ты была без сознания, мы вводили блокатор каждые трое суток, — Хелен, кажется, ее поведение и впрямь ни капельки не волновало, — последнюю дозу ты получила чуть больше полутора дней назад.

Ага, значит осталось примерно столько же, подумала Викки, удовлетворенно кивая. На мгновение ей показалось, будто Хелен хотела дополнить что-то еще, но, точно передумав в последний момент, та лишь поджала губы и суховато попрощалась, деловито пожав им по очереди руки. Может быть слова Викки все-таки задели ее, а может быть ревность была капельку обоснованной, так или иначе она скрылась внутри распахнувшего двери лифта и исчезла за ними же, оставляя двоих наедине посреди огромной подземной парковки. Пришло время уходить, и Викки, покрутив головой, нашла самую дорогую на вид машину и решительно направилась к ней.

Удовлетворенный смешок Тони ударился в спину, и только тогда Викки заметила, что все еще держит его за руку. Темно-синяя машина с прозрачной крышей услужливо мигнула фарами и распахнула перед ней дверь, Тони обошел Викки кругом, не отпуская ладони, помог ей усесться, будто она была хрустальной принцессой, и только потом неловко тряхнул рукой. Свет на парковке казался приглушенным, но все равно слишком ярким, сладковато пахло новой кожей, а прикосновение, мягкое и почти невесомое, вдруг показалось катастрофически нужным. Будто время застыло, оставляя ее наедине со всем миром, и необходим был хоть кто-то, за кого Викки могла бы бессильно цепляться. У нее, признаться, несколько кружилась голова, сердце стучало прямо во лбу гулко и размашисто, и стоило, наверное, сказать хотя бы то, что крутилось на языке.

Однако вместо этого Викки просто-напросто отпустила удерживающую ее на плаву ладонь и вздрогнула, когда мягко захлопнулась дверь.

— Нам не помешает поговорить по душам, — каркнула она, сцепляя в замок ладони, когда Тони уселся на водительское сидение.

Взгляд его, колючий и оттого обжигающий, мазнул по ее лицу, запутался в растрепавшихся волосах и исчез, сосредотачиваясь впереди. Сердце все еще колотилось, воздух внутри казался горячим, а снаружи холодным, и пальцы мелко трусливо подрагивали, так что Викки отвернулась и поджала губы. Она должна была сказать во что бы то ни стало, иначе мир непременно рухнет ей на голову.

— Действительно, — Тони протяжно выдохнул, и заурчал, усиливая тряску, двигатель, — неужели знакомство уже закончилось?

Викки фыркнула, не оборачиваясь, глядя на него сквозь отражение в блестящем стекле. Парковка сдвинулась с места, уплыла назад серым маревом, обратившись в вереницу слепящих огней. Они выехали в вечер, небо зависло над головой темным куполом, и зарябили перед глазами смазывавшиеся в пеструю кляксу люди и вывески.

— Я могу сказать еще раз, — Викки повернула голову, вперилась взглядом в его висок.

Пальцы ее ощутимо тряслись, а губы, кажется, давно превратились в одну тонкую белую линию.

— Скажи, — кивнул Тони, едва ли осознавая смысл брошенной невзначай фразы.

Если она сейчас не скажет, небо упадет на голову, и голова попросту лопнет, расплескивая накопившиеся внутри слова.

Они как раз выехали на высокую эстакаду, облепленную машинами, как новогодняя елка игрушками. Впереди, слева и справа мигали красные, желтые и белые огни, светились над головой указатели и мерцали напутствующие светофоры, и все вместе это обращалось в замысловатое звездное скопление, которое никто из людей до сих пор не удосужился разгадать. Их синяя машина со стеклянной крышей была частью этого великолепия гораздо больше, чем болтающаяся в космической пустоте Викки, а во все стороны простирался вместо пронзающей дыхание тишины гул. Земля была оглушающе живой в любой своей оконечности, и оттого Викки с ослиным упрямством возвращалась на нее снова и снова, пока окончательно не погрязла в топях ее зыбучих песков.

— Я люблю тебя.

От резкой остановки голову мотнуло вперед, сзади пронзительно загудели сигналы других машин, но несмотря на них в салоне воцарилась звенящая, практически мертвенная тишина. Викки не дышала, зажав в зубах вздох, глядела прямо перед собой и все еще держала сцепленными пальцы. Вся она, кажется, превратилась в огромный клубок страха и предвкушения, трясущийся, будто осиновый лист на ветру. Тони молчал целую вечность, а потом вдруг велел включить автопилот, и они снова двинулись вперед под громовое сопровождение клаксонов и вспышек.

— Скорректируй маршрут в аэропорт и подготовь самолет к взлету, — еще какое-то время спустя сказал Тони, и Пятница, его новая искусственная помощница, ответила, что будет исполнено. — Ты бы, что ли, предупреждала.

Последняя фраза предназначалась уже ей, и Викки, повернув к нему одеревеневшую голову, обиженно надула губы:

— Я предупреждала. Могу сказать еще раз.

— Скажи.

Она всего лишь повторила сказанные ей же слова, и Тони вдруг продолжил, так что Викки на мгновение впала в ступор. А потом все-таки повторила, усмехнувшись и расправив спину, но все еще глядя вперед, а не на него. Они как раз съезжали с эстакады и плавно сворачивали на куда менее оживленную полосу, так что нарядная елка осталась позади, и темноту высвечивали только мелькающие в окне фонари. Звезд, разумеется, все еще не было видно, небо висело вверху темным полотном, и даже луна казалась отчего-то маленькой и совсем бледной. Тони в ее свете тоже казался бледным, вот только на щеках его блуждал почти лихорадочный яркий румянец, а мелькающий свет фонарей и вовсе делал его похожим на труп.

Ладонь коснулась горячего лба непроизвольно, точно Викки желала проверить, жив ли он в самом деле, скользнула на висок и мазнула по уху, падая в воротник рубашки. Ее собственные пальцы наверняка были нестерпимо холодными, и Тони вздрогнул, неловко согнулся, перехватывая ее руку, и опустил ее себе на бедро. Короткий поцелуй тенью запутался между пальцев, вздох повис в воздухе, нарушая жгучую тишину, и сам собой повернулся в сторону руль. Они снова сворачивали на другую полосу, но Викки больше не смотрела ни за окно, ни на небо. Сердце ее медленно успокаивалось, все осталось по-прежнему, и небо даже не лопнуло, рассыпав на землю звезды. Только рука Тони, теплая и мозолистая, крепко держала ее собственную руку, и слышно было, как его сердце тоже быстро и гулко колотится.

— Я могу сказать еще раз, — фыркнула Викки, справившись с прилипшим к небу языком, когда пауза между ними как-то уж слишком затянулась. — Тебе стоило бы уже и ответить. Хотя нет, погоди, иначе я лопну.

Вязкий клубок, поднявшийся из живота в легкие, сдавил грудь. Это было похоже на лезущую через нос газировку, смешно, стыдно и немного противно, и Викки поспешно отвернулась к окну. Тони почти не реагировал на ее слова, будто завис где-то посередине, только перебирал задумчиво пальцы и пристально следил за открывающейся впереди дорогой. Викки хотела уже услышать хоть что-нибудь, кроме очередного «скажи», повторяющегося из раза в раз, но в то же время ей было страшно. Впрочем, отступать было поздно, а сбежать она все равно не могла, так что оставалось разве что давиться воздухом и дышать через раз, прислушиваясь к каждому шороху.

— Я просто думал. Викки, — Тони перекатил ее прозвище на языке, и от тона его по шее пошли мурашки, — нет, Виктория мне нравится больше. Спорим, я люблю тебя сильнее?

Тони выдержал паузу, тем не менее слишком короткую, чтобы Викки успела сообразить, и она, будто сомневалась в услышанном, рванулась, поворачиваясь, и застыла, глядя на расцветшую на его губах игривую улыбочку. Рот ее сам собой распахнулся, чтобы возразить, но слишком медленно, так что мгновение спустя Тони заткнул его своим. Разбежавшиеся по шее мурашки жаром полыхнули на скулах, Викки пискнула, попавшись в капкан, и стукнула ладонью по его бедру. Ремень безопасности перетянул грудь, Тони хохотнул ей в губы и только потом отпустил, так что Викки поспешно опустила голову, скрывая от него вспыхнувшее алым лицо. Машина, кажется, давно уже остановилась, а Викки все глядела на собственные колени, горящие пожаром волосы и ладонь Тони, почти полностью скрывающую ее тонкие белые пальцы.

— Это просто нечестно, — Викки пискнула и вскинулась, когда горячее дыхание остановилось у нее на затылке, — я первая сказала!

Ярко-рыжая вспышка мазнула перед глазами, скрывая на мгновение улыбку Тони и его горящие, искрящиеся звездами глаза, и Викки ощутила, как предательски краснеют уши. Щелкнул, отстегиваясь, ремень безопасности, ладонь легла на ее щеку, и Тони навис над ней, придавливая к спинке кресла. Жаркое дыхание его мазнуло по лбу и спустилось на висок, ласково огладило губы и остановилось у самого кончика носа. Тони смотрел на нее неотрывно, точно любовался ее красным, как помидор, лицом, и руки его с двух сторон захватывали ее в капкан. Викки вдруг подумала, что они, черт возьми, целуются возле аэропорта в Сеуле, и не хватало только, чтобы кто-нибудь сфотографировал их и выложил в интернет.

— О, дорогая, — Тони вдруг оказался совсем близко, так что Викки не видела ничего, кроме его лица, — твое лицо просто великолепно.

Викки хотела бы продолжить их дурацкий спор, но губы Тони остановились на ее губах, а потом в окно постучали, разом разрушая нагревшуюся атмосферу. Выругавшись себе под нос, Викки оттолкнула Тони на полагающееся ему место и распахнула дверь, одним взглядом заставляя замолчать бормочущего на корейском сотрудника аэропорта. И, пока они сверлили друг друга взглядами, Тони выбрался из машины, похлопал парнишку по плечу и жестом показал немного подвинуться.

В самолете Викки снова заснула. Не сразу, конечно, сперва они с Тони долго-долго говорили, рассевшись в креслах напротив, а потом, когда небо за иллюминатором превратилось в однородную темно-сизую дымку, она пересела на другую сторону и пристроила голову у него на плече. За год ее отсутствия произошло много всего, и Тони в конце концов пообещал подготовить для нее презентацию, потому что у Викки в голове все разом смешалось и напрочь перепуталось. Впрочем, резюмировала Викки, уже закрывая глаза, все это было совершенно неважно, потому что ее тогда все равно не было. События ее года, одинаковые, как пестрые картинки, Тони выслушал молча, никак не прокомментировал и только поцеловал ее в лоб, заявив, что смерть другого Тони его совершенно не удручает. Тем не менее Викки была уверена, что он погрузился в раздумья, как и из-за чего все это вообще случилось. Слепые подробности он никогда не выспрашивал, и оттого рассказывать было легко, точно вываливаешь все в чашку с чистой водой.

Разбудили ее отсутствие мерного, едва уловимого гула двигателей и пробежавшая по виску щекотка. Тони, обдав ее ухо горячим дыханием, прошептал, что она проспала еще целый год, и теперь с неба на них падает метеорит, и Викки, на мгновение перепугавшись, едва не заехала ему локтем в живот. В этот раз небо встретило ее оттенками голубого и белого, яркое солнце на мгновение ослепило, и Викки, плюнув на дурацкие неудобные тапки, скинула их и спустилась вниз босиком. Тони за ее спиной только устало вздохнул, и только тогда она поняла, что все это время, он, вероятно, не спал.

Встречал их неизменно хмурый Хэппи, которому Тони, проходя мимо, сунул ключи от оставленной в Сеуле машины:

— Будь другом, переправь малышку домой.

— Привет, Хэппи, — Викки, будто это могло чем-то помочь, улыбнулась и похлопала его по плечу.

В стороне, куда ушел Тони, уже распахнула двери другая, не менее дорогая на вид машина сочного апельсинового цвета с черными полосами вдоль всего корпуса. Лицо Хэппи ни капельки не изменилось, он хмуро кивнул и отвернулся, вытаскивая телефон и набирая какой-то номер. Викки, пожав плечами, устремилась к стоящему, привалившись к капоту машины, Тони, однако тот тоже успел уже начать с кем-то разговор.

— …мог бы встретить меня с цветами, — начала фразы Викки не слышала, но продолжение определенно интриговало, — я просто не понимаю, почему он продолжает трепать тебе нервы.

Чтобы услышать ответ, Викки любопытно вытянула шею, и Тони, постучав по неведомо как оказавшейся в его ухе гарнитуре, вывел звук на аппаратуру машины. Они как раз сели внутрь, когда короткий горький смешок сменился голосом полковника Роудса.

— Кому еще он мог позвонить, Капитану Америке? Ты сам знаешь, что написано в том договоре, — он взял небольшую паузу, чтобы снова протяжно вздохнуть. — Лицо-то хоть зажило?

— Хелен творит чудеса, — Тони покосился на Викки, и та, хмыкнув себе под нос, ткнула в его щеку пальцем:

— Выглядит как обычно.

Викки определенно слушала все, что Тони рассказывал в самолете, и там определенно не было ничего про какой-то там договор. Помятое Кэпом лицо Тони упомянул будто бы невзначай, почти не вдаваясь в детали, и Викки привычно не стала настаивать. Это, впрочем, была грустная, растягивающаяся во времени и людях история, правых и виноватых в которой вовсе не существовало. Если сократить и скомкать, можно было сказать, что Тони и Стив подрались из-за лучшего друга Роджерса, не по своей воле убившего родителей Старка.

— О. Рад тебя слышать, — полковник Роудс наконец-то отмер, и по голосу его было слышно, что он едва ли верит в вылетевшие из его рта слова.

На этом разговор сам собой свернулся, третий лишний голос исчез, и наступила тишина, прерываемая разве что шорохом дыхания. Они проезжали мимо города, огибая его по дуге вдоль набережной, и Викки не могла оторвать глаз от накатывающей волнами воды. Вместе с ней плескалась и шумела в ушах ностальгия, смешанная с предвкушением, но теперь, когда все на свете переменилось, вспоминать о прошлом казалось чистейшей глупостью. Целую вечность назад, где-то далеко в другой жизни Викки села в машину, нахально задрав мешающее платье, а теперь сделала бы то же самое, только платье бы, может быть, порвала. Впрочем, она так или иначе сделала это, разве только несколько позже.

Если сравнивать эго Тони Старка с его жилищем, то, пожалуй, за прошедший год оно поуменьшилось (только на примере упирающейся в небеса башни), но стало более помпезным. Большой дом, блестящий стеклом, как новогодняя елочная игрушка, показался издалека, выплыл из леса при очередном повороте и больше не желал скрываться в его густых темно-зеленых кронах. Он все еще нависал над океаном скалистым выступом, а в зеркальных стеклах его отражались лес, небо и подъезжающая оранжевым пятном машина. Викки солгала бы, сказав, что ей совершенно не нравится, но все равно присвистнула и закатила глаза на ожидающую улыбочку Тони.

— То есть тебе нужно было избавиться от меня, чтобы доделать ремонт? — Викки отстегнула ремень безопасности, потянулась к ручке открывания двери. — О, мистер Старк, я непременно это запомню.

Говорила она шутливо, но Тони все равно округлил глаза и сделал вид, будто падает в обморок, и тогда она похлопала его по лбу и щекам, так же театрально ахая и вздыхая.

— Я рассчитываю на твою память, дорогая, — Тони, распахнув глаза, перехватил ее ладони и подался вперед, касаясь кончиком носа ее щеки.

Застигнутая врасплох, Викки взвизгнула, неловко повалилась на него сверху и оказалась прижата так, что не двинуться. Тони теперь дышал ей в макушку, задевая щекотным теплым дыханием висок, а сама она слышала, как гулко, почти яростно колотится его сердце. Тони предпочитал молчать о собственных переживаниях и раздирающих страхах, сдавался только когда Викки загоняла его в тупик, и все равно упорно скрывал половину. Сама она, впрочем, придерживалась почти такой же стратегии, так что по большей части они оба молчали, переглядывались или касались друг друга, прикрывая глаза. В висках толкалось ощущение свободного полета и сковывающих по рукам и ногам цепей, Викки сидела у Тони на коленях, прижатая к его груди горячими ладонями, касалась щекой полоски открытой кожи у самой шеи, и было так тихо, что хотелось кричать. Сердце стучало в горле, чесался предательски нос, а распростерший объятия день светил на них радостным солнцем. Небо падало на голову медленно, едва ли заметно, делалось ниже и ниже, но до сих пор не пришло его время окончательно рухнуть.

— У меня хорошая память, — Викки фыркнула, ощущая, как замедляется дыхание уставшего Тони, — я ведь обещала вернуться.

На границе сознания вспыхивали и гасли яркие всполохи, точно тлел незажженный костер. Викки прислушивалась к ним, вглядывалась в причудливые вспышки, но близко не подходила, глядела издалека. Они были где-то внутри, гораздо глубже спокойной воды чистого озера, пошедшего рябью, грели озябшие пальцы и оставляли на веках ожоги. Полдень мерно перекатывался с боку на бок, убаюкивал и качал в ладонях, не выдавая таимого в уголках глаз коварства. Мир, какой бы он ни был, должен был непременно расколоться на две равные половины, и Викки осталась бы разом в обеих.