You Are Not On Your Own (джен)

С каждым днем своего пребывания здесь Джей Ди становился все невыносимее. Во время очередного сеанса ворчания девушке стоило больших усилий не нагрубить ему, она ходила по грани. Отца спасало то, что она любит его и не желает так обращаться с ним, пока он все еще в больничной койке.

— Закрой, пожалуйста, рот, — вежливо, но твердо произнесла Нора. — После всего того, через что мы прошли вместе и по одному, ты еще сомневаешься в моей силе?

— Я знаю, что силы в тебе много, — отец закатил глаза, нетерпеливо фыркнув. Лежа в кровати, у него не было шанса резко заерзать или уйти, а еще ему не хватало энергии и свободы действий, чтобы махать руками во все стороны, как он любил делать во время разговоров. — Просто для тебя это уже многовато, нет? Еще и с рукой.

— Моя раненая рука работает лучше, чем обе твои целые, ясно? — девушка подошла, села на край койки, свесив ноги с края. — Джей Ди, перестань, не выйдет. Мне не тяжело, и передо мной тебе не должно быть стыдно. Нет ничего такого в том, что я хочу прокатить тебя в каталке до буфета. Если бы я решила тебя сама оттащить в ванную и помыть, тогда ладно, ворчал бы, сколько влезет, но это… Я просто хочу, могу и делаю, понятно? А сколько времени это займет и сколько сил — только моя забота.

Отец вздохнул, ни на секунду не переставая хмуриться.

— Как скажешь, — ответил он, отведя к окну холодный взгляд, — твое право, можешь гробить на меня все свое время…

— Джей Ди!

— …но тебе следует больше заботиться о себе, — он снова посмотрел на нее. — В последний раз, готов поспорить, ты нормально ела в День Благодарения. Не знаю, когда ты успеваешь делать уроки и нормально питаться после больницы. Здесь ты проводить больше времени, чем дома, — он невесело усмехнулся, взяв дочь за локоть. — Если не перестанешь, я скоро поднимусь, закроюсь изнутри и не открою никому, пока ты не отдохнешь, как следует.

— Я заберусь через окно, вырублю тебя и проснешься ты уже привязанным, в отделении психиатрии, — пообещала Нора с улыбкой. — Не жалеешь врачей и медсестер, так пожалей себя. Испытывать мое терпение — очень плохая идея, ты отлично это знаешь.

— Ох, Сойеры, вы невыносимы, — отец опять закатил глаза, откинувшись на подушку. — Чрезмерный альтруизм — тоже порок, дорогая дочь.

— Ну что ж, одним пороком в моем списке больше, — девушка погладила отца по плечу.

— Нора, — протянул он, — ты же не отходишь от меня уже сколько? Пятнадцать дней?

— Почти десять. К тебе разрешили войти только на шестой день. И я не собираюсь отходить, чтобы ты понял. Я и так оставляю тебя до самого обеда, пока хожу и справки везде ношу, — девушка поправила его одеяло, скрывая свое волнение.

— И разве мне стало хуже за эти два полдня? Под наблюдением докторов, с целой стопкой книг, иногда даже Марта забегает, — Джей Ди взглянул на дочь, слегка забавляясь.

— У докторов еще десятки пациентов, кроме тебя, книги тебе не помогут, если вдруг разойдутся швы и начнется пневмоторакс, а Марта смотрит за тобой скорее для спокойствия своей совести, чем для меня. Разве медбратья знают, как тебе поправить подушку, во сколько ты просыпаешься, какие новости любишь слышать? — девушка поджала губы, подняв на отца глаза, блестящие от наступающих слез.

Она уже перестала плакать на людях, период постоянных рыданий остался позади. Но это для них, для всех остальных, а в одиночестве или при отце Нора могла позволить себе проронить пару крокодильих слез. Он знал ее величайшие слабости, так что эта слабость была пустяком. Да и, к тому же, он никогда не пугался и не смущался, когда она плакала. Отец знал, что она может быть уязвима, и он никогда не думал, что это что-то плохое.

— Я могу им сказать, с языком у меня проблем нет, — Джей Ди улыбнулся, а затем совершенно серьезно продолжил. — Нора, я знаю, что ты боишься. Мне жаль, что тебе снова пришлось это пережить, но все обошлось, понимаешь? Я в сознании, никакого аппарата для дыхания мне не требуется, и капельница у меня осталась только одна. Уже через пять дней меня можно будет сплавить домой. Не надо поддаваться страху. Ты была такой храброй все это время, но теперь начала бояться, когда уже можно выдохнуть спокойно.

— Малейшая случайность — разрыв, пневмоторакс. Внутреннее кровотечение, четыре минуты на медицинскую помощь, — выдохнула Нора, явно переступая через себя при мысли о последней своей фразе. — А с какой периодичностью к тебе заходят медсестры?

Джей Ди дотянулся до ее ладони, крепко взял за руку, продолжил чуть мягче.

— Я знаю, что такое пневмоторакс, — сказал он. — И все эти четыре минуты я буду в сознании, а нажать на кнопку вызова — дело пяти секунд. Это уже не будет пулевое ранение.

— Фактически, это и не было пулевое ранение, потому что заглушка — не пуля…

— Нора, — позвал он, только заметив, что она опять прячет взгляд. — Милая. Посмотри на меня. И не смей возражать своему старому больному папаше.

Девушка едва улыбнулась, заглянув ему в лицо и поспешно вытерев слезы тыльной стороной забинтованной руки. Опять мусолила повязку, но ничего не могла с этим поделать.

— Все в порядке, честно. Я знаю, ты можешь потянуть все это — и школу, и меня, и дом, но ты совсем не обязана, тем более, когда есть, на кого положиться. Доверять трудно, я понимаю, особенно чужим людям, и особенно после того, что случилось, но нужен еще один маленький пустяк — поверить, что я здесь буду в порядке. А я буду, не сомневайся. Для начала отдохни хоть один вечер. Как раз в выходной. Можешь названивать мне, сколько пожелаешь, но только если ты будешь в это время дома перед теликом или, что еще лучше, в 7-eleven. Мне пока слаши нельзя, выпей за нас обоих. И не смей больше плакать из-за меня.

— Ты — мой отец, мой последний родственник, как я могу не плакать! — воскликнула Нора, снова вытирая слезы и опять не глядя на него. — Бесчувственный.

— Я тоже тебя люблю, — Джей Ди усмехнулся. — Ну, обнимешь меня? Давай, не бойся, не рассыплюсь.

Улыбнувшись, девушка приникла к нему, совсем осторожно сжимая его плечи. Он и впрямь был куда крепче, чем в день, когда очнулся, а еще он снова был теплым, почти горячим, и этот запах одеколона каким-то чудом еще остался при нем. Может быть, это из-за майки, которую Нора принесла ему из дома. Девушка побоялась прижиматься сильнее, так что отстранилась скоро.

— А теперь уходи отсюда. Делай уроки или подделывай табель успеваемости, что там еще нужно для нормальной учебы, — отец махнул рукой. — Нагонять учебу уже в который раз — та еще морока. Угнетает похуже убийств.

— Конец семестра, — Нора пожала плечами. — Итоговые контрольные — и все. Подучу кое-что, напишу те работы, которые пропустила. Флеминг слишком растерялась, когда я сунула ей все больничные справки, так что я ее под шумок убедила, что мне стоит больше отдыхать, и теперь я могу уходить с уроков, не бегая за запиской от медсестры.

— Будто бы раньше ты бегала! — фыркнул отец. Нора не стала возражать, ей даже не захотелось возмущаться, все равно они оба отлично понимают, что это правда. — Что там с Вестербургом? Смерти прошли, футбольная игра тоже, что теперь?

— Не то чтобы у меня было время на общение с другими людьми и собирание слухов, — девушка пожала сгорбленными плечами, затем нахмурилась. — Но после такого краха новости, конечно, даже не приходится выуживать, они сами до тебя доходят. Что ж… Они проиграли кубок, который не отдавали десять лет, и им есть, отчего беситься.

В порыве задумчивости, снова сталкиваясь с серией сомнений, девушка поджала губу. Немного подумав, она решила, что должна поделиться мыслями с отцом.

— У них новая жертва. Айзек Маккензи отдал победу в руки врагу, а его мачеха, Хэзер Дьюк, в прямом эфире объявила, что он ей не сын, что настоящая мать его бросила и поэтому он умственно отсталый. Он теперь до конца выпуска будет сидеть на скамье запасных, а другие игроки терпеть его не могут. Родители от него отказываются, учителя, как я слышала, на дух не переносят, потому что в городе был весьма богатый тотализатор, на котором они все продули свои ставки. Так что теперь он, вроде, изгой, а я… Ну, я не ожидала. Я считала, что он — хладнокровная скотина, достойная своей мачехи. Конечно, он далеко не невинный мученик, но я ошибалась на его счет.

— Тянет к футболистам, детка? — усмехнулся Джей Ди.

— Ненавижу футбол, — скривилась Нора. — И, уж тем более, ненавижу футболистов. Но ведь везде есть свои исключения. Среди Хэзер была Макнамара, среди Даннстоков есть Рэм. Может быть, Айзек — исключение среди игроков в футбол?

— Не попробуешь — не узнаешь, — ответил отец. — И я имею в виду попробовать разглядеть его получше, но ничего больше. Если только услышу, что он с тобой что-то сделал, я угоню кресло-каталку и перееду его к чертовой матери. В его случае, мачехе.

Тихо рассмеявшись, Нора похлопала отца по руке. Совсем слегка, снисходительно.

— Какой ты банальный. Можно же придумать столько интересных способов убийства с креслом-каталкой.

Отец растерял все свое напряжение, усмехнулся, поддержав ее. Нора улыбалась, но все еще думала, права ли она насчет доверия и второго шанса. Очень хотелось не ошибиться в этот раз.

* * *

Спустя выходные настало время вернуться к полноценной учебе спустя несколько самых долгих дней в ее жизни. Под полноценной учебой имелось в виду не просто чтение, зубрежка, выполнение упражнений, всяких проверочно-самостоятельно-контрольных работ и домашки, но еще и возвращение в школьное общество. Пока что никуда больше не надо было бегать со справками, рука не мучила тянущей болью под плотной повязкой, а все важные моменты в учебе она нагнала, побегав пару дней по учителям и оставаясь с ними на переменах. Не то чтобы Нора была в восторге от возвращения в Вестербург со всеми его… людьми, но ей сейчас было важно увидеть, чем все закончилось. Не спилась ли Эмили? Не подохла ли от нагрузки Элена? Как преобразился Айзек?

Что падение в нем изменило? Он забрался высоко, несомненно, но подстелить себе что-нибудь мягкое по неопытности забыл. Ударить должно было очень сильно. Вывих плеча наверняка казался ему малейшей из проблем.

Придя в школу пораньше, Нора сначала увидела Эммелин и Элену, которые, вроде как, не заметили ее, потому что куда-то спешили. Элена теперь выпрямила спину, и ходила, расправив плечи, с деловым и загруженным видом. Слоппер за ее спиной казалась тенью, он молча слушала, не поднимала глаза. Лицо у нее осунулось, вроде бы. Она начала стремительно сбрасывать вес еще до Дня Благодарения. Стресс, курение или алкоголь — Нору не интересовало. Может быть, Эмили еще могла взять себя в руки и продолжить жить, может быть, она и без усилий отошла бы со временем. Нора не стала бы давить на больное, хоть она и не забыла о том, как Слоппер делала то же самое. Между ними не осталось долгов, они были квиты, так что позиции наблюдателя Норе хватало. А Элена… Она даже смогла приятно удивить — стала ответственным человеком без всех этих примочек своей погибшей подружки в виде давления на людей и подчеркивания своего превосходства. Ничем более не выделяясь, Элена стала частью этой толпы, на которую Сойер плевать хотела, так что и сейчас, убедившись, что за время ее отсутствия оставшиеся ЭС-ки не стали буйными, девушка спокойно отвернулась от них.

Следом ей не повезло заметить Хэмиша Аткинсона. Теперь же он, вроде как, был в постоянном составе? Насчет спорта Нора была не уверена, но что она точно слышала, так это то, что именно его шкафчик Айзек Маккензи взорвал большой петардой в прошлую пятницу. Никто, конечно, доказать не мог, что это сделал именно Айзек, но все догадывались. У него был повод, причем веский — говорили, что Айзека довели до белого каления. Его чуть не избили его же бывшие друзья во главе с Хэмишем. И некому еще было заступиться за Маккензи. Разве что, кто-то отомстил Аткинсону за былое, сделав это как раз в то время, когда все подозрения пали бы на Айзека. В любом случае, слышать это было, как ни странно… неприятно?

Узнав в ту же пятницу про петарду, Нора почувствовала духовную связь с тем человеком, который решил так отомстить Хэмишу, кто бы это ни был. Даже если Айзек был на самом деле сволочью, которой в итоге не повезло, девушка искренне поддерживала его, если это и в самом деле он спалил вещи этого засранца. Неприязнь к ублюдкам типа Аткинсона сближала, даже если у людей росла она на разной почве.

Помимо этого, ей управляла жалость. Ей жалко было того мальчика, которого вырастила такая змея, как Дьюк. Она же использовала его, как очередной способ выделиться. И вот, когда не получилось, она со злости натравила на него его родного отца. Сложно было не сочувствовать в такой ситуации. А, если Айзек еще и остался нормальным, а не вырос под ее влиянием гнидой, тогда еще было место и для уважения. Да, Нора не врала себе, она могла бы уважать Айзека, сопереживать ему и хотела бы его поддержать.

Ей это было знакомо. Она читала о том, как травили маму, и это уже само по себе звучало ужасно, все это понятие «травли». Она сталкивалась с этим в прежних школах. Ей были знакомы взлеты и падения, знаком ужас и отчаяние перед лицом последствий. Опять же, в одиночку с этим невозможно было справиться, а Айзек, в том-то и дело, сейчас выглядел одиноким, как никогда, и вряд ли ему когда-то приходилось с подобным сталкиваться, что делало его нынешнее положение еще более страшным.

Нора предположила: а что, если она помогла бы ему? Потом задумалась над этим серьезнее, могла ли она ему помочь? «Не попробуешь — не узнаешь», прозвучал в голове отцовский тон с присущей ему простотой. Ведь у нее было в планах давать людям второй шанс, она говорила отцу об этом вслух, и не врала, хотя Джей Ди тогда и был еще без сознания. Можно же было попробовать. Хотя Норе еще не приходилось предлагать подобную помощь. Но ее вдохновляла сама мысль о том, что она кому-то может помочь. Еще совсем недавно она и не знала, как справиться самой, а теперь думала о том, что можно спасти другого человека. Так же, как это делала мама. Отец же обещал ей свое общество с нормальными людьми. Было бы неплохо, если бы в их полку прибавилось. По крайней мере, так казалось.

Но пока это все были надежды, все те же светлые и непродуманные. Нора больше не запрещала себе надеяться, она не боялась всего светлого, не тряслась в ожидании темной полосы, но ведь реализм вполне уживался с верой. Так что, надеясь, она еще и продумывала план грядущего разговора. Айзека пока не было видно. Нора не видела его ни во время своей беготни по учителям, ни теперь, перед занятиями, и на переменах тоже не видела. Но она узнала, что Маккензи в школе, и совершенно неожиданно.

Он просто вышел в коридор из спортивного зала на одной из перемен, и тут же зашипел от боли, схватившись за руку, потому что в вывихнутое плечо его своим плечом толкнул Аткинсон, догнав Маккензи в дверном проходе.

— Не зевай, Куриная Слепота, — сказал Хэмиш с ухмылкой.

Нора расслышала, потому что стояла недалеко, буквально в нескольких шагах, и на какое-то мгновение они с Айзеком заметили друг друга, потому что их взгляды пересеклись. Нора понимала, чем вызывает его удивление, но сама удивилась немного по другому поводу. Маккензи, конечно, был без бомбера, в обычной темно-синей кофте на замке, под которой виднелась черная футболка. Никакого больше красного цвета и яркости. А что стало с бомбером? Он сам отказался от него или бывшие дружки испортили? Но одежда — последнее дело, которым можно было удивить Сойер. Ее больше заинтересовали новые синяки. После игры у него не было синяков на лице, она помнила, ведь видела его в больнице, а тут один цвел багровым прямо на скуле, и под подбородком что-то темнело. Помимо этого, куда делись те убранные назад волосы? Сейчас они просто были зачесаны на одну сторону, слегка растрепанные и чуть пушистые, словно высохли совсем недавно.

— Привет, Сойер, — послышалось от Аткинсона. — Давно не виделись.

Нора вздохнула и перевела на него взгляд, как-то внезапно растеряв все терпение и удивление разом. Хэмиш пытался не смотреть на ее руку, но у него не получалось. Еще ухмыляясь, он наверняка думал, что сказать. Боролся с наплывом пошлых шуточек, определенно.

— Аткинсон, — буркнула она, очень желая добавить что-нибудь еще, потому что лучше бы они еще дольше не виделись.

— Не хочешь выйти со мной вечерком? — спросил он.

Его дружки, стоя позади, снова сдерживали смех. В дверях еще стоял Айзек, уже опустив глаза и пропуская других футболистов.

— Слышал, что дома у тебя полный бардак. Может быть, зайдешь ко мне? — Хэмиш подошел к ней, вскинув брови и ухмыляясь одним уголком губ.

Нора вскинула левую руку, замотанную от запястья до последних фаланг пальцев.

— Угадаешь, какой палец я показываю или тебя вслух послать? — спросила она.

Парни сзади загоготали, и она, признаться честно, осталась весьма довольна собой. Хэмиш, едва прищурившись, но не рассердившись мгновенно, отступил назад. Его забава сменилась на недоумение, затем на изумление, а потом только стало видно, что он задет.

— Тебя саму бы туда, Сойер. Заметно ведь, чего тебе не хватает, — буркнул он, приподняв подбородок.

— А ты в этом специалист, ага? Не знала, что ты разбираешься в хуях, Аткинсон, — усмехнулась Нора. — Но я не удивлена.

И, отвернувшись от него, она пошла дальше по коридору, краем глаза еще взглянув на Айзека. Он тоже смотрел на нее, так же едва-едва. Закадычные товарищи Хэмиша еще смеялись, а он сам что-то бормотал им, то урезонивая их, то обиженно обругивая ушедшую девушку.

Немного подумав на уроке, она решила пообедать в столовой. Если Маккензи был там, можно было бы затеять с ним разговор — простой и честный. Без всякой жалости, которые мальчишки терпеть не могут, без лишних вопросов, которыми его уже наверняка извели окружающие. Начать Нора хотела с малого, а, если он ответит, тогда уже продолжить.

Уже стоя с подносом, Сойер окидывала внимательным взглядом столики, разыскивая Айзека, или, если его здесь нет, просто свободное место. Желательно, подальше от людей, которые на нее пялились. Конечно, своим провалом Маккензи не мог полностью замять ту новость про то, что в доме Динов была стрельба, да еще и в День благодарения, но Нора была благодарна Айзеку за то, что он отвел от ее семьи большую массу зевак и сплетников. Уже прошло три недели с того дня, как Хейл заявился к ним домой, около двух недель с момента матча, и впечатления от незабываемой игры с «Вепрями» были у людей куда свежее и ярче, чем от слухов о Норе Сойер.

Она нашла юношу в столовой, да еще и за тем самым столом, где сама предпочитала обедать. Там все так же спал Гарри Эдвардс и грузчики шныряли от кухни к запасному выходу. Нора села напротив Айзека, и тот окинул ее настороженным взглядом. Вблизи было видно, что глаза у него зеленоватые, но белки сейчас покраснели. И мешки под глазами тоже стали заметны. Странно было бы подумать, что он легко спит после всего этого.

— Привет, — спокойно сказала Нора, пододвигая поближе к себе пудинг на своем подносе.

— Привет, — услышала она в ответ. Голос у него стал каким-то растерянным, хотя с виду Маккензи оставался настороже.

Кое-как взяв вилку в забинтованные пальцы, Нора сумела ее распаковать, а до этой секунды шум шороха упаковки оставался единственным звуком, который делал и без того неловкую атмосферу между ними еще неудобнее. Надо было быть честной, отбросить страх. Сойер съела пару ложек обеда, пытаясь шевелить пальцами под перевязкой, чтобы размять затекшую кисть. Легкая боль помогла ей выйти из своих смущенных мыслей и взять себя в руки (вернее, в одну здоровую руку).

— Айзек, могу я сказать кое-что? — она подняла взгляд от еды.

Он посмотрел на нее в ответ, чуть сильнее сжав пакет молока в своей руке. По лицу можно было сказать, что он не скрывает раздражения, едва сдерживается от того, чтобы послать ее далеко и надолго.

— Валяй, — сказал он, подперев голову кулаком.

— Я хочу извиниться, — сказала Нора. И тут, наконец, она увидела сильное удивление. Парень аж уронил руку на стол и нахмурился в недопонимании. — Я была грубой сукой с самого начала нашего знакомства. Ты тоже был не подарок, но я здесь не для того, чтобы тебя обвинять, а для того, чтобы за свое поведение прощения попросить. В большинстве наших разговоров ты не делал ничего такого, за что заслужил бы поток помоев от меня. По крайней мере, со мной ты разговаривал лучше, чем Эдит Стрип или идиот Аткинсон.

Едва усмехнувшись, Нора покрутила в пальцах трубочку от сока, и заметила, что Айзек невесело фыркает от смеха.

— В общем, теперь-то уже неважно, как ты ко мне относишься, и как я к тебе отношусь, я просто говорю, что жалею о тех словах и больше грубить не буду. Никаких обид и ругани. Могу я предложить мир?

Маккензи пару секунд смотрел на нее с любопытством и сомнением, но там не было такого яростного отрицания, как у Эдит Стрип, не было ненависти и насмешки. Он слегка не доверял ей, но ведь это было естественно. Спустя всего лишь пару секунд Айзек протянул ей левую руку, а затем, заметив, что она-то своей левой рукой ответить не сможет, быстро протянул правую. Они оба едва усмехнулись над этим, но ладони друг другу пожали, причем крепко.

— Я тоже должен извиниться, — ответил он. — За ту вечеринку. Пьяный был, целоваться полез — дурак, не отрицаю. И за все остальное тоже, вроде похорон, школы. Все это время я вел себя по-скотски. Думал, так будет лучше. И вот, смотри, где мы сидим.

Он взмахнул одной рукой, едва улыбаясь. Но в глазах его были тоска и сожаление, которые нельзя было скрыть и трудно было хорошо подделать.

— Поверишь или нет, но звучит знакомо, — отозвалась Нора, опираясь локтями на стол и немного ссутулив плечи.

Значит, вот так легко это оказалось — поговорить с кем-то начистоту, не отталкивая от себя. Учиться никогда не поздно, а иногда бывает и интересно.

— Слушай, не хочешь как-нибудь прогуляться? — спросила она, пожав плечами. — А то все это время в больнице податься было некуда, а дома скучно.

— Почему нет? — Айзек кивнул, разжевывая шоколадный батончик. — Хоть сегодня. Тренировок у меня все равно в ближайшие месяцы не будет. Куда хотела бы сходить?

Нора ухмыльнулась. У нее на примете всегда было одно классное место.