Poor poor Persephone (джен)

Астрономическая башня и правда была хорошим вариантом. Как объяснил Чарли, ближе к полуночи, когда Хогвартс позволял себе немного передохнуть, она становилась чем-то вроде ахиллесовой пяты. Если бы за драконом приехали чужаки, то защита замка оповестила бы директора и деканов о чужаках только спустя несколько минут — их было бы достаточно, чтобы прилететь, прихватить ящик с драконом и улететь обратно.

Но Астрономическая башня была достаточно далеко от входа в замок, идти до нее с таким грузом нужно было полчаса. Риск нарваться на кого-то был слишком высоким, потому что большинство полезных потайных ходов автоматически исключалось — мы бы просто не влезли.

Мне повезло. Как с тем, что Чарли счел мой план более разумным, хотя и не видел ничего плохого в маленьком приключении для первокурсников и не очень хотел слегка обманывать Рона, так и с тем, что Хогвартс не считал чужаками своих детей, сколько бы лет назад они ни выпустились — если они, конечно, прилетали с мирными намерениями.

И во всем, что касается шалостей, с замком всегда можно было договориться.

Ночь была очень ясной, поэтому не составило труда различить одинокий силуэт, замерший посреди поля с метлой в руках. Мое сердце застучало быстрее из-за запоздалого волнения, потому что до этого момента было множество отвлекающих факторов. Нужно было убедиться, что Малфой съел версию с Астрономической башней и внимание профессора Снейпа было переключено на нее (Фарли написала, что лично проводила Малфоя к декану перед отбоем ради того, чтобы он донес, показал письмо и со спокойной душой отправился спать), и никому в голову не придет искать нарушителей по всему замку; нужно было усыпить бдительность своих, изображая активную учебную деятельность, нужно было подготовиться и довести план до приемлемого уровня.

А сейчас можно было расслабиться и наконец поверить.

Фред и Джордж настороженно замерли, после чего сделали несколько шагов вперед. Затем медленно и бережно опустили ящик на песок и метнулись вперед, с абсолютно синхронным упорством попытавшись повалить Чарли на спину.

Им не удалось, но, судя по тому, как он пошатнулся, они были к этому близки.

В какой-то момент я слегка запаниковала, что Чарли передумал в последний момент и собрался прилететь за Норбертом вместе с друзьями (которые, судя по всему, ждали его высоко наверху, за пределами защиты) только для того, чтобы настучать мне по голове за совсем не гриффиндорские многоходовочки. Поэтому осталась немного в стороне — слегка мучилась от угрызений совести, потому что Рона с нами не было и потому что была здесь вместо Перси. Но они развеялись мгновенно.

Объятия Чарли были крепкими, пусть он и помнил, что у меня не стальные ребра, очень теплыми, ни на что не похожими, и вместе с этим — бесконечно семейными. Они дарили те же самые ощущения, что и объятия Молли.

Человек, которого я знала только на бумаге, сейчас стоял передо мной. Он был совсем немного ниже меня и очень знакомо пытался взлохматить волосы, когда слегка волновался, и только в последний момент одергивал себя и опускал руку. Я узнала этот жест — это была привычка всех детей Уизли, которых я видела, и теперь было ясно, где искать источник заражения.

Сквозь специфический запах огнеупорной мази, который въедался в кожу от многократного использования, пробивался аромат дома, неизменно витавший в Норе. Дом был с ним всегда, даже на расстоянии тысяч миль.

И в какой-то момент я осознала, что в новой жизни Чарли Уизли был первым человеком, рядом с которым было по-настоящему спокойно.

— Надеюсь, ты не переборщила со своим планом, — серьезно сказал он, а после неожиданно заулыбался. — Ты подросла. Рад тебя видеть.

— Мы тоже подросли, — хором сказали Фред и Джордж, наваливаясь на нас с двух сторон. — Нас ты видеть не рад?

— Рад, — искренне ответил Чарли. — Но на такую радость у меня не хватит времени. Нужно спешить, меня ждут.

Он пробыл с нами не больше двадцати минут, отвечая на миллион вопросов от близнецов и обматывая ремнями ящик с драконом, чтобы прикрепить его к метле. Я не вслушивалась, просто слушала голос, низкий и немного хрипловатый, как будто простуженный, и чувствовала себя так, будто сижу за ужином в Норе и слушаю, как Артур рассказывает, как у него прошел день.

Это была короткая, но яркая и живительная передышка, суперприз за долгие месяцы бесконечного труда, и я немного завидовала тому, как легко Чарли понимал братьев, позволяя им рассказать и спросить как можно больше за очень ограниченное время. Он был домом, очагом, щитом и панцирем, фундаментом, опорой. Теплом от большого уютного костра.

И, провожая взглядом его фигуру, с каждой секундой становившуюся все более маленькой и незаметной в ночном небе, я чувствовала себя точно так же, как первого сентября, когда знала, что не вернусь домой еще целых десять месяцев.

Но в то же время у меня было целых двадцать минут чистого и уютного семейного счастья.

Фред и Джордж успокоились и взбодрились настолько, что даже позволили себе взять меня за руки и вели до замка как дорогую гостью. Присутствие Чарли, пусть даже короткое, вышибло из них злобного зверька — одного на двоих — и их шутки стали прежними, дурацкими и местами даже смешными. Я тоже чувствовала легкость и спокойствие, хотя и понимала, что расслабляться было рано. Плана на конец года у меня до сих пор не было, а экзамены приближались с неминуемостью скорого поезда.

Но, несмотря на это, даже вид миссис Норрис, на которую упал лунный свет, как только мы открыли тяжелую входную дверь, не выбил меня из колеи.

— Будем…

— …бежать?

— Нет, — сказала я, заметив огонек Люмоса в нескольких метрах от нас. Фарли во время патрулирований ходила громко и тяжело — мне казалось, она делала это специально, чтобы все нарушители успели подготовиться. Потому что ей, несмотря на перфекционизм и общую отстраненность от людей, не нравилось никого наказывать. Но тем, кто игнорировал такие предупреждения, приходилось ой как несладко.

— Все в порядке, — сказала она миссис Норрис, уже привычным жестом подхватывая меня под локоть. — Я отведу нарушителей к декану.

Кошка верила ей больше, чем мне, а может быть, прекрасно знала, что творилось у нас в головах. За моей спиной близнецы бегло осматривали карту, пока Фарли была занята, чтобы убедиться, что мы никого больше не встретим на своем пути.

— Все прошло отлично, — сказала я в ответ на молчаливый вопрос, как только мы вышли из холла и направились ко второму этажу, с которого планировали проскочить сначала на четвертый, а потом на седьмой. Фарли поменялась патрулированиями с хаффлпаффской старостой на сегодня, чтобы очень удачно выпали первые этажи.

Она изменилась или, может, я стала понимать ее намного лучше. Заглядывая в темные глаза, могла увидеть не только бесконечное, как космос, неизведанное пространство, но и пару проскользнувших в нем мыслей. В какой-то момент с Фарли стало легко: она делала маленькие, но очень уверенные шаги мне навстречу, как будто знала, что я стою в конце длинной лестницы и жду ее с распростертыми объятиями.

Я привязалась к ней неожиданно сильно даже для себя, и уже почти научила ее улыбаться.

— Декан в ярости, — негромко сообщила Фарли, сворачивая в коридор, ведущий к портрету, за которым начинался потайной ход. — Он считает, что Поттер специально разыграл Малфоя, чтобы заставить его выйти из гостиной после отбоя. Могут быть неприятности.

Это была не только дружеская солидарность, но и солидарность старост — за год мы все научились сотрудничать между собой и максимально старались не допускать потери баллов, связанной с ночными прогулками студентов. Это было не совсем справедливо по отношению к нарушениям правил, но я была уверена, что на каждом факультете существовали свои способы разобраться с нарушителями. У нас ими занимался Стивенсон, который в какой-то момент даже взял на себя воспитательные беседы с младшими курсами, поэтому мне вникать не приходилось, и я была за доброго копа. Что происходило на Рейвенкло, я, имея представление о порядках, примерно знала. Про Слизерин старалась не думать, потому что их мышление отличалось от мышления обычных людей. А размышляя о порядках на Хаффлпаффе, вспоминала приятную улыбку профессора Спраут. За которой можно было спрятать что угодно, вплоть до жажды убийства.

— Завтра он будет еще злее, — пожала плечами я, ощутив легкий укол совести. Чарли писал подставное письмо на пергаменте, трансфигурированном Фарли из страницы “Вестника зельевара” со статьей нашего профессора, и маленькие, едва заметные руны, закреплявшие превращение, должны были исчезнуть к утру. Никаких доказательств не останется. — Но все будет в порядке. Спасибо, без тебя ничего бы не получилось.

— Это было познавательно, — серьезно сказала Фарли, останавливаясь у портрета моей любимой и жутко удобной леди в черном. — И довольно полезно.

Она была в шаге от того, чтобы признаться, что ей нравилось нарушать правила таким полезным образом. Но я не стала ее с этим торопить.

В тот день я засыпала с уверенностью, что в ближайшее время просто не может произойти ничего плохого.

Но через четыре дня Гарри и Гермиона были пойманы профессором Снейпом в запретном коридоре.

* * *

— Я никогда не видел тебя такой злой, Перси, — доверительно сообщил мне Вуд на подходе к гостиной Гриффиндора. — Даже не знал, что ты так умеешь. Будь я первокурсником, умер бы от ужаса.

Баллы были важны. Понимание пришло ко мне не сразу, только в тот момент, когда после матча с Хаффлпаффом Гриффиндор вырвался вперед по очкам (очень ненадолго, буквально на день). Количество рубинов были визуализацией вложенных усилий. Конечным продуктом реакции, в которой участвовали наши со Стивенсоном бессонные ночи, бесконечная учеба, эйфория от моментов, когда новые заклинания получались с первого раза и приносили факультету очки, и чувство гордости от тех дней, когда младшекурсники подходили ко мне с благодарностью после того, как получали высокие оценки за контрольные.

Баллы были важны, но к их потере я относилась философски, понимая, что за всем не уследишь. Правда, целая сотня (чуть меньше половины), исчезнувшая из наших песочных часов в середине ужина, могла покоробить даже того, кто не особенно старался внести свой вклад в копилку факультета. А провести параллели между исчезновением очков и появлением Гарри и Гермионы в сопровождении профессора Снейпа не составило труда.

Я столько сил потратила, чтобы они не загремели на самую бессмысленную и беспощадную отработку за всю историю Хогвартса, а все оказалось зря. Пара детских психотравм от фигуры в балахоне им, конечно же, никак не повредит. Профилактические ночные кошмары еще никому не вредили.

Конечно, я была зла, и мне было страшно. За год я привыкла к мысли, что мне удавалось беречь их от неприятностей, даже если приходилось перетягивать всякие гадости на себя, но я была взрослой тетей, прожившей бесполезную жизнь и оказавшейся в теле печально почившей неудачницы, все неурядицы должны были выстраиваться передо мной в очередь.

А теперь им грозила действительно серьезная опасность. Как в лесу, так и в конце года. И они все еще не доверяли мне достаточно, чтобы я могла успокоить их своими словами. И не будут доверять, потому что разница в возрасте в четыре года между подростками в волшебном мире — это гигантская чертова пропасть. Это целых четыре года вне дома, за которые можно стать вполне полноценным взрослым.

— Ты не умер бы от ужаса, даже если бы по ночам у тебя над ухом гремел цепями Кровавый Барон, — буркнула я, называя Полной Леди пароль.

— Умер бы, — возразил Вуд, и не было понятно, шутит он или говорит серьезно. — В отличие от некоторых, я не рос в доме с вопящими книжками.

В другой раз я бы обязательно спросила про вопящие книжки, но пора было решать, играть плохого копа или хорошего. Мы с Вудом шли с ужина последними. Мне нужно было хоть немного успокоиться, а он всеми силами старался меня отвлечь, и поэтому у Стивенсона было несколько минут на пытку взглядом — иногда он умел смотреть хуже Таркса, особенно когда кто-то собирал все его усилия и швырял их ему в лицо.

Гарри и Гермиона молчали и смотрели в разные стороны. Я знала, что такое идея фикс. И знала, какой непрошибаемой она становится, если кто-то извне вовремя оказывает поддержку. Поддержка кого-то столь эрудированного, как Гермиона, была для Гарри и Рона чем-то вроде святого писания. Поддержка первых в жизни друзей была для Гермионы важнее здравого смысла. Они взаимно обнуляли интеллект друг друга, когда оказывались вместе, и одновременно с этим приходили к потрясающе правильным выводам. Я могла уберечь их от беды, но сделать что-то с их мыслями мне было не под силу.

Пусть набивают шишки, ломают руки, дают опасным тварям себя кусать, это было частью взросления в волшебном мире.

Но некоторые вещи заставят их постареть до того, как они успеют по-настоящему вырасти.

Мне было до них дело, потому что в этой жизни я была частью большой и дружной семьи Уизли.

— Я поговорю с ними, — сказала я, мягко оттесняя Стивенсона в сторону. — Отдохни.

Стивенсон посмотрел на меня с иронией, но ничего не сказал. Он правда здорово устал за этот год, а его успеваемость сильно упала за последнее время. Я знала, что у них с профессором МакГонагалл уже был разговор по поводу обязанностей старосты, но не представляла никого, кто мог бы занять его место.

Как и наш декан.

Я отвела Гарри и Гермиону в сторону и поставила заглушку, чтобы нарастающий шум гостиной не мешал нам говорить. Они подросли за этот год и уже не выглядели слабыми и испуганными. Особенно после того, как втемяшили себе в голову, что нужно спасти профессора Квиррелла от беды. Как и школу. Как и мир. И никто без них, конечно же, не справится.

У меня не было сил на длинный разговор, но я все же молчала, давая им возможность начать самим. Гермионе, в отличие от Гарри, было очень непросто говорить со мной, и я до сих пор не могла понять, что нужно сделать, чтобы этот барьер исчез. Гарри, в свою очередь, имел просто жутко нервозную привычку замыкаться в себе, когда считал, что кто-то сейчас начнет говорить ему, как он неправ.

— Если ты снова хочешь заставить нас писать эссе о своих поступках, то мы не успеем до завтрашнего вечера, — наконец хмуро проговорил он. — У нас отработки со Снейпом до конца недели.

— Отработки, — неверяще отозвалась я. — С профессором Снейпом?

— Да, — мне показалось, что Гарри стоило больших усилий не огрызнуться. — Он сказал, что не даст никому заменить их или укоротить и лично проследит, чтобы мы не совались куда ни попадя и не заставляли профессоров создавать заново какие-то двери. Но мы в первый раз там были. Кто-то еще знает, что это ил…

Он осекся, вспоминая, с кем говорит, и Гермиона запоздало ткнула его локтем в бок. Я еле сдержала улыбку, подавив волну облегчения. Никакой отработки в лесу.

Никто не знал, что непотребство с дверью в запретном коридоре было делом моих рук. Но профессор Снейп очень сильно разозлился из-за, как он думал, розыгрыша с драконом, поэтому спешил отыграться, как только представилась такая возможность.

— Ладно, — вздохнув, сказала я. — В этот раз никаких эссе. И никаких больше запретных коридоров. Не знаю, о чем там кто-то знает, но профессора сами разберутся.

Судя по взглядам, что у Гарри, что у Гермионы было свое мнение на этот счет. Оставалось только радоваться, что Рона пока еще не выпустили из больничного крыла.

Иначе этот разговор не закончился бы так быстро.

* * *

…как не заканчивался и этот день.

— Уизли?

Я не знаю, в какой момент мне по-настоящему захотелось зарыдать от бессилия. В тот, когда я зашла в комнату и увидела, что с Аидом, грустно ухавшим на моей кровати, что-то не так, в тот, когда он заверещал так, будто я несу его прямо в подземное царство, стоило только зайти в один из тайных ходов, или сейчас, когда на площадке четвертого этажа меня догнал Флинт.

До отбоя оставалось совсем немного времени, но оставлять Аида с поврежденным крылом до утра я не собиралась. Мой филин в силу скверного характера очень часто возвращался с охоты растрепанным или без клочка перьев, но такое с ним было впервые. Я не знала, как он умудрился долететь до башни и сколько пролежал там на кровати, потому что не заходила к себе с утра. И как оказывать первую помощь совам, тоже не знала, это не проходили даже на уроках УЗМС. А лечение любых животных входило только в программу продвинутого курса, который выбирали единицы.

Профессор Кеттлберн жил в Хогсмиде и возвращался домой еще до ужина, поэтому у меня оставался только один вариант. Надеюсь, у Хагрида не случится нервный тик от моих внезапных появлений.

— Привет, — пробормотала я, перехватив Аида поудобнее перед тем, как перейти на лестницу. Он отказывался сидеть у меня на плече и картинно страдал на руках. — Ты откуда?

— Провожал Боула в больничное крыло, — ответил Флинт, окидывая Аида внимательным взглядом. — Он упал с лестницы.

— Сам упал? — с подозрением спросила я. Квиддичные игроки сами с лестниц не падают. По сравнению с бладжерами даже коварные исчезающие ступеньки были детским лепетом. — Или я не хочу знать?

— Не хочешь, — тут же ответил Флинт. — Ты делаешь больно своей кошмарной птице, Уизли.

— Он не кошмарный, — обиделась я и постаралась сделать лучше, но получилось как всегда.

Я начинала думать, что белка-истеричка, безвременно покинувшая меня пару недель назад, чтобы сохранить здоровье, переселилась в мою “кошмарную птицу”. Потому что, увидев палочку в руке Флинта, Аид второй раз за последние полчаса заверещал так, что заволновались портреты на два этажа вверх и вниз. Но потом, после короткого луча заклинания, странно дернулся и затих. Если бы я не чувствовала ладонью маленькое сердце, которое стало биться гораздо спокойнее, то меня одолел бы приступ паранойи, смешанный с желанием убивать.

— Пусть поспит немного, — на всякий случай пояснил Флинт, убирая палочку и неожиданно бережно забирая филина у меня из рук. — Уже стемнело. Я пойду с тобой.

У меня не было ни сил, ни времени препираться, тем более что я всегда носила с собой карту и в случае чего могла помочь Флинту добраться до гостиной незамеченным. Хотя подземелья обычно патрулировал профессор Снейп, который крайне редко наказывал своих за ночные прогулки.

Правда, это не мешало ему устраивать эмоциональный террор по пути.

На улице было довольно прохладно. Погода менялась, и начало июня обещало быть дождливым. Я невольно поежилась от мысли, как тоскливо и сонно будет во время экзаменов, но напомнила себе, что в прекрасную солнечную погоду собраться с мыслями было намного сложнее.

Хагрид очень удачно стоял на улице, напряженно вглядываясь куда-то в лес. Мне показалось, что где-то вдалеке между деревьями мелькнуло слабое серебристое сияние. Запретный лес целиком и полностью состоял из магии, поэтому казался светлее ночью, чем должен был быть. Если бы я не боялась высоты, то раздумывала бы о том, чтобы полетать над ним ночью и посмотреть, как это выглядит сверху, потому что из замка вид был совсем другим.

— Привет, — выдавила я, как только Хагрид повернулся на звук шагов и стало ясно, что в руке у него арбалет размером с половину меня. — Извини, я опять без приглашения.

Над входом в хижину висел факел, освещавший площадку перед ней, поэтому Хагриду не потребовалось никаких усилий, чтобы понять, кто пришел со мной. Но, по счастью, я не была кем-то из троицы Гарри-Рон-Гермиона, поэтому он не посчитал своим долгом начать учить меня жизни, ограничившись крайне неодобрительным взглядом.

— Мы сейчас уйдем, — посчитала нужным сказать я, забирая Аида у Флинта и бережно передавая его Хагриду в свободную руку. Тому хватило одного взгляда, чтобы понять, что не так, и он сразу смягчился. — У него что-то с крылом… Посмотришь?

— Не волнуйся, Перси, — пробасил Хагрид, неожиданно тепло улыбнувшись. — Со здешними совами иногда такое случается из-за того, что они охотятся в запретном лесу. Будет как новенький через неделю.

— Я и старенького люблю, — вздохнула я, погладив филина по голове. — Спасибо.

Удар колокола донесся до нас, когда Хагрид скрылся за дверью своей хижины. Я собиралась развернуться по направлению к школе, но снова увидела серебристое сияние между деревьями. Уже намного ближе.

— Уизли.

Я отстраненно подумала, что если Флинт продолжит хватать меня за руку в любой непонятной ситуации, нам придется серьезно об этом поговорить, но все же сделала попытку пойти вперед. Флинт неожиданно поддался, но затормозил меня, как только мы оказались вплотную к деревьям.

Окраина запретного леса не была опасной, иначе преподаватели предприняли бы совсем другие меры по защите детей от него. И кентавры, и по-настоящему опасные твари никогда не высовывались так близко к людям. Сюда приходили только те, кто хорошо относился к Хагриду.

Или те, кому нужна была помощь.

Или те, кто не хотел оставаться один.

— Мы туда не пойдем.

— Мы — не пойдем, — согласилась я, увидев, что очертания за деревьями стали вполне четкими. — Потому что я иду туда, а ты идешь за Хагридом.

Флинт увидел тоже, после чего сам осторожно пошел вперед и потянул меня за собой. Прямо сейчас нам совершенно точно ничего не угрожало. Единорогов, даже раненых, не смела тронуть ни одна уважающая себя тварь.

Кроме человека.

А человек к тому моменту уже был в замке — я проверяла незадолго до выхода.

Единорог замер и зашевелил ушами. Присутствие Флинта было ему неприятно почти физически, но сил на то, чтобы сбежать, уже не оставалось.

— Иди, — попросила я, сделав попытку разжать пальцы, крепко державшие меня за запястье. — Пожалуйста.

— Давай наоборот, — выпустив меня, произнес Флинт. — То, что это с ним сделало, еще может быть рядом.

— Черт возьми, Маркус Флинт, — разозлилась я. — Из нас двоих ты меньше всего похож на невинную деву, и ему еще хуже рядом с тобой. Поэтому будь добр, приведи, пожалуйста, Хагрида, может быть, ему еще можно помочь. За пять минут со мной ничего не случится.

У Флинта было явно другое мнение на этот счет, но у нас не было времени спорить. Единорог обессиленно опустился на колени и начал заваливаться на бок. Я успела преодолеть разделявшее нас расстояние и, опустившись на сырую землю, осторожно обняла его за шею, позволяя положить голову на свои колени, и убрала с жуткой раны на шее пряди длинной серебристой гривы, чтобы они не доставляли дискомфорта.

Я чувствовала, как моя мантия пропитывается горячей кровью, и сняла очки, потому что не хотела видеть, как тускнеют и меркнут удивительные, ни на что не похожие искорки магии. Даже умирающий, расплывающийся из-за плохого зрения и набежавших слез единорог выглядел как верхушка, последняя степень прекрасного, существовавшая во всех мирах.

Тот, кто вредил единорогам, заслуживал умереть на месте, попасть в худший из миров и корчиться в агонии тысячи лет.

Какими бы ни были причины профессора Квиррелла сделать что-то подобное, я хотела, чтобы он умер. Прямо сейчас, не откладывая, не дожидаясь конца года. Пусть распадется на части окончательно или сгорит на месте от своих необдуманных действий. Он заслуживал этого как никто другой.

Пяти минут хватило, чтобы я не нарвалась на неприятности.

И чтобы помощь уже не понадобилась.

Тепло из единорога уходило стремительно, и к тому моменту, как Хагрид осторожно опустился рядом на колени, удивительно гладкая кожа под моими пальцами, покрытая короткой шелковистой шерстью, стала совсем холодной.

— Я его заберу, Перси, ему здесь не место, — максимально мягко и тихо произнес Хагрид, но мне казалось, что в этот момент он без раздумий порвал бы кого-нибудь голыми руками. — Отпусти его, хорошо? Вам нужно возвращаться.

Я перестала плакать, когда все закончилось, но мир возвращался ко мне очень медленно, потому что перед глазами не было четкой картинки. Лес был траурно тихим, запахи травы, земли и хвои смешались с ароматом вереска, когда Флинт присел рядом со мной и осторожно разжал мои руки, бездумно сжимавшие шею единорога.

Тяжесть исчезла с моих коленей, но осталась где-то внутри и тянула вниз, мешая встать. Я видела только, как пятна крови исчезали с моих рук и мантии, и отстраненно думала, что в таком свете магия Флинта была бы черной, отчего в груди ворочалось неясное чувство тревоги.

Было холодно. Совершенно по-зимнему холодно, как будто вместе с потоком серебристой магии из мира ушло почти все тепло.

Теплой была только рука, сжимавшая мою ладонь, но этого было недостаточно, чтобы перестать дрожать. Ноги слушались плохо, из-за чего на пути к замку я постоянно спотыкалась, поэтому совсем не удивилась, когда в какой-то момент небо с землей едва не поменялись местами, но зато после я совершенно внезапно уткнулась лицом в теплое плечо.

— Соберись, Уизли, осталось немного. Иначе придется тебя нести. Тебе не понравится.

Флинт говорил со мной тем же тоном, которым раздавал команды на тренировках, разве что не так громко. Это действовало гораздо лучше жалости или мягкости, и я была в шаге от того, чтобы перестать размазываться, но в следующую секунду все перестало иметь значение.

Флинт никогда не прикасался ко мне, если не видел острой необходимости. Он не был тактильным маньяком, как Вуд, для которого прикосновения были неотъемлемой частью общения с людьми, не считал, как Пенни, что таким образом можно укрепить любые отношения, и не делал попытки себя преодолеть, как Фарли.

Если мне не снились кошмары или размытые воспоминания, то снились прикосновения к волосам. У них был какой-то особенный порядок, делавший их ни на что не похожими. Теплые пальцы начинали перебирать пряди на затылке и медленно спускались вниз. Пробирались вбок, почти нежно гладили кожу за ухом, невесомо проводили по шее и исчезали на несколько секунд, а потом все повторялось, циклично, без сдвигов. Стабильно. Успокаивающе.

Было темно и холодно, тоска скреблась и выла изнутри. Но отчего-то появилась уверенность, что я вот-вот почувствую сырой и затхлый запах подземелий, ставший почти незаметным сейчас, когда я к нему уже привыкла.

Память Перси цеплялась за ассоциации с одним из последних ярких событий в жизни. Но потрясение, всколыхнувшее ее, оказалось недостаточно сильным. Поток образов так и не прорвался через толстую стену, несмотря на то, что появилась вполне реальная дверь. Пока что — без замка и без ключа.

Это помогло прийти в себя и собраться.

Я отстранилась и, достав из кармана очки, надела их без колебаний. И сама взяла Флинта за руку, когда развернулась к замку, зная, что это все равно произойдет, чтобы создать для себя хоть какую-то иллюзию контроля над ситуацией.

Я пообещала себе, что обязательно поплачу от души, когда вернусь домой.

Но до этого еще многое предстояло сделать.