Poor poor Persephone (джен)

Перед глазами было так светло, что в первые секунды я думала, что снова оказалась в коридоре, переполненном чьей-то магией. Но все оказалось куда как проще и приятнее — вокруг было просто залитое солнечным светом больничное крыло. Неприятно саднили спина и шея, и я чувствовала специфический запах, но не могла вспомнить, с чем он у меня ассоциировался.

И не сразу поняла, что среди белого света, рядом с ослепительно белой ширмой стоял человек.

— Извините, профессор, — я почти не различала лица, но методом исключений догадаться было несложно. Только у одного человека в Хогвартсе была такая длинная белая борода. И никаких бубенчиков в ней. — Я вас почти не вижу.

— О, не стоит, — развел руками профессор Дамблдор и, кажется, достал палочку из кармана. — Это несложно исправить.

Он присел на пустующий стул и взял с тумбочки то, что, судя по всему, когда-то было моими очками.

— Сколько изящных решений в одном маленьком предмете. Меня всегда поражало умение Артура мыслить настолько нестандартно и обширно. Пожалуй, добавлю одну маленькую деталь — так вы сможете видеть немного больше.

На мой взгляд, ничего не изменилось, но причин не верить у меня не было. Возможно, это проявится со временем.

Я села на кровати, подложив подушку под спину, и почувствовала, что что-то не так. Голова была подозрительно легкой, как будто…

— Северус успел почти вовремя, — с легкой досадой произнес директор. — Но, к сожалению, огонь — неконтролируемая стихия даже в мире магии.

Я провела рукой по волосам. Что ж, могло быть и хуже. Сделка с мирозданием состоялась, пусть и волос за хороший конец я отдала гораздо больше половины, и сейчас они едва доставали до плеч. А ведь половина могла быть не нижней, а правой или левой.

Я осторожно провела рукой по шее и нащупала рубцы от ожогов. По ощущениям — уже достаточно давние. Значит, через пару дней пройдут совсем. Хорошо жить в мире магии.

— Я должен принести вам и вашей семье свои извинения, мисс Уизли, — неожиданно серьезно сказал профессор Дамблдор, посмотрев на меня поверх очков. — Вам пришлось пострадать из-за моей непредусмотрительности.

Я промолчала, раздумывая, какой ответ будет правильным.

Профессор Альбус Дамблдор на первый взгляд не оставлял никакого впечатления. Ни плохого, ни хорошего. Поначалу он был светлым экраном от телевизора в темной комнате.

На экране показывает тот канал, который сам выберешь.

Он вел себя очень доброжелательно и даже тепло, отлично играя роль директора школы, и я не могла сказать, что в его действиях и словах не было никакой искренности. Но в то же время, голубые глаза за стеклами очков оставались пронзительными и холодными.

Я говорила не с добрым волшебником из сказки.

Я говорила с тем, у кого хватит могущества уничтожить население маленькой страны. Оставалось только узнать, было ли у него такое намерение.

— Я могу задать вам несколько вопросов, профессор? — наконец, спросила я, решив пойти от нейтрального. Извинения ни мне, ни моей семье не сделают ни лучше, ни хуже. А ответы, учитывая то, как много пробелов оказалось в истории, не были лишними. Тем более если эту историю мне потом придется пересказывать друзьям.

— Пожалуй, да, — снисходительно кивнул директор. — Думаю, вам станет интересно — перед тем как профессор Квиррелл, к сожалению, покинул нас, Северусу удалось посмотреть его воспоминания.

— Когда профессор Квиррелл наложил на меня заклятие подвластия? — тут же спросила я. Этот вопрос волновал меня чуть меньше, чем другой, но к другому еще нужно было привести.

— Когда вы выходили с экзамена. Если вас это утешит, должен напомнить, что вы справились блестяще и закончили раньше всех, — ответил профессор Дамблдор, слегка наклонив голову. На пару мгновений его взгляд стал чуть более ледяным. — У него была всего пара минут, чтобы отдать вам приказ и стереть память. Но, поторопившись, он захватил немного больше. К сожалению, уставший разум не замечает таких коротких провалов. В любой другой ситуации я был бы восхищен, но степень отчаяния, заставившая его провернуть все это под носом у экзаменационной комиссии, заставляет меня чувствовать некоторую досаду.

За память мне стало обидно. Пусть это всего несколько минут моей жизни, но вопрос с памятью Перси все еще стоял очень остро. Терять еще и собственную мне не хотелось.

— Я думала, оно работает по-другому, — пробормотала я, чувствуя себя совсем плохо. У меня давно прошло ощущение сказочности, но я не ожидала, что по итогу окажусь совсем безвольной перед целью, поставленной умирающим психом. Осознавать такие вещи было страшно.

— К сожалению, нет. Грамотным приказом можно изменить в корне любого. Достаточно стереть память, и человек принимает чужую волю за свою. Именно это делает заклинание непростительным — оно может повлечь за собой просто катастрофические последствия, в том числе и для личности. Несмотря на то, что очень сильные волшебники способны сопротивляться, нужна редкая наблюдательность, чтобы отличить собственные желания от навязанных. Именно поэтому профессора Квиррелла, если бы он выжил, ждал бы поцелуй дементора — мне не составило бы труда добиться высшей меры наказания, потому что он применял такие заклинания по отношению к детям.

— К детям? — переспросила я, но ответ уже не потребовался.

К детям. К маленьким храбрым первокурсникам, например, чья нелепая идея спасти мир не будет вызывать ни у кого лишних подозрений.

— К сожалению, в старости я стал довольно предсказуемым. Я знал, что Квиринус нашел себе повелителя, но не ожидал, что он привезет его с собой с самого начала. Моя привычка использовать чистые помыслы сыграла с мистером Поттером, мисс Грейнджер и мистером Уизли злую шутку. Я недооценил серьезность ситуации и то, как одна маленькая навязчивая идея, вложенная в голову, может повлиять на незащищенные детские умы. А его повелитель не мог отказать себе в искушении встретиться с Гарри Поттером лично.

Запретный коридор не был полосой препятствий для героя, а был скорее ловушкой для духа.

А мой младший брат не был идиотом.

Какое облегчение.

Я не стала спрашивать про “повелителя”. Было подозрение, что услышу мало правды — иначе директор бы уже прямо обозначил Волдеморта в разговоре.

Зато у меня был намного более важный вопрос, на который мне было необходимо получить честный и развернутый ответ. В этом мире, казавшимся ослепительно белым, воспоминания об абсолютно черной магии вызывали еще большую тревогу.

— Ваша магия — белая?

— Абсолютно верно, — с пониманием кивнул профессор Дамблдор. — Но это не делает меня святым. Цвет магии, как вы могли заметить, может меняться, и поэтому он не определяет человека, точно так же, как не определяет и родство с пожирателем смерти. В том, что нашу жизнь формирует только наш выбор, мы ничем не отличаемся от обычных людей.

Я промолчала, обдумывая его слова, но профессор расценил это по-своему и продолжил:

— После каждой войны остаются свои легенды. К сожалению, все легенды, касающиеся таланта миссис Флинт изобретать и использовать по-настоящему кошмарные проклятия, подкреплены настолько ужасной правдой, что, признаюсь, принимая в Хогвартс ее сына, я был предвзят. Меня, как и многих других, не останавливал даже тот факт, что мистер Флинт-старший уже давно упорно и честно трудится, чтобы очистить свое имя. Он, как целитель, не мог принять ту или иную сторону во время войны, чтобы поместить свою семью под защиту, и этот выбор пришлось делать его жене. Я не оправдываю тех, кто присоединяется к сильной стороне и делает ужасные вещи ради защиты близких. Но не могу отказать им в некоторой доле понимания.

— Она в Азкабане? — спросила я, не зная, какой ответ хочу услышать больше — положительный или отрицательный. Волдеморт сказал “не успела”. Так или иначе, вряд ли мать ждала Флинта дома.

— Нет. Она была убита аврорами за два месяца до падения Волдеморта. Признаюсь, нам с Северусом потребовалось довольно много времени, чтобы признать: это произошло достаточно давно, чтобы она могла серьезно повлиять на воспитание своего сына. Правда, до вчерашнего дня мы были искренне уверены, что он не унаследовал ее талантов. Но мистер Флинт дал нам обещание, что не будет использовать магию подобного рода без острой необходимости, и у меня нет причин ему не верить. А у вас — нет причин за него переживать.

— Он в порядке?

— Да, — коротко улыбнулся профессор Дамблдор и погладил бороду, отчего у меня возникло множество неприятных ассоциаций с прочитанными фанфиками, хотя других предпосылок не было. Передо мной сидел сложный человек со своим представлением о мире и своими далекими планами, но на этом пока что все. Вряд ли хоть кто-то в этом мире знал его достаточно хорошо, чтобы судить. — Профессор Квиррелл старался избегать лишних жертв среди учеников и сделал все, чтобы обезвредить их, не причиняя лишнего вреда. Но, к сожалению, когда его повелитель понял, что был обманут, вы оказались слишком близко, поэтому пострадали больше всех.

— Философский камень, — медленно проговорила я, не особенно надеясь на откровенность. — Обман?

— Он действительно существовал, — мягко, но с некоторым сожалением, напускным или искренним — неясно, ответил профессор Дамблдор. — Мы с моим другом Николасом уничтожили его пять лет назад. К сожалению, уже полгода как он и его замечательная жена покинули этот мир. Он согласился держать это событие в тайне и разрешил использовать эту тайну в своих целях, если я сочту, что на горизонте возникла угроза. Одного метко пущенного слуха чаще всего достаточно, чтобы разворошить осиное гнездо. Так или иначе, не все пошло по моему плану, но я смог убедиться, что угроза реальна.

Я смотрела в его глаза без опасений. В конце концов, Волдеморт уже влез в мою голову и не вынес абсолютно ничего, что помогло бы ему стать сильнее.

И, несмотря на то, что между мной и профессором Дамблдором повисло довольно много недосказанного, у меня не было причин ему не верить.

* * *

Волосы выглядели не так плохо, как я ожидала. Кто-то аккуратно выровнял их, а укладывать такую длину заклинанием оказалось намного легче, правда, эффект теперь держался намного меньше, и я становилась похожей на метелку от одного неверного движения. Правда, лицо так выглядело немного острее, но не настолько, чтобы я могла о чем-то жалеть.

Со мной все еще была не моя палочка, но пальцы чувствовали тепло каждый раз, когда я к ней прикасалась. И вместе с этим я была уверена, что она будет рада вернуться туда, откуда я так бесцеремонно ее забрала.

Попала в волшебный мир, чтобы лазить по чужим карманам. Ужас какой.

Я была уверена, что Флинт после такого заведет привычку носить палочку в рукаве. И никогда со мной не заговорит.

Два дня я практически проспала, поэтому на третий проснулась очень рано и потратила около часа, чтобы смыть с себя противоожоговую мазь и перестать пахнуть, как все больничное крыло вместе взятое. Это отняло много сил — мадам Помфри объяснила, что заживляющие мази и зелья были лишь катализаторами, а лечение происходило за счет магии и ресурсов тела. Мне требовалось много есть и много спать и ничего другого я пока делать не могла, но она обещала, что через пару дней уже отпустит меня.

Мелкими неприятными шрамами было покрыто почти все мое тело, но мадам Помфри пообещала, что они пройдут за пару-тройку недель. В следующий раз это, конечно, заставит меня выбирать заклинание тщательнее, потому что в огонь меня отбросил собственноручно устроенный взрыв. Но тогда это казалось действительно стоящей идеей, потому что я была уверена, что даже недоучка-неудачница не в состоянии разбить простым заклинанием волшебное зеркало. Мне нужна была ударная волна, способная снести человека, и я ее получила. В полной мере.

Я вернулась к своей кровати и залезла под одеяло, продолжая вертеть палочку в руках. Кто-то точно приходил ко мне — как минимум Фарли, которая оставила мне настолько большую плитку шоколада, что я могла питаться ею всю неделю. Я не могла перестать думать о том, что ее спальня напоминала филиал “Сладкого королевства”. Или о том, что для шоколада ей требовался отдельный сундук.

Эти мысли веселили меня и делали немного бодрее, несмотря на то, что время, когда придется объясняться с друзьями, неумолимо приближалось.

В больничном крыле не было никого, кроме меня. Поэтому, когда дверь открылась, и в мертвой утренней тишине раздались звуки шагов и тихие шепотки, у меня не возникло сомнений, что это ко мне, хотя до завтрака оставалось еще довольно много времени — видимо, кто-то очень хотел меня увидеть.

И, когда они заглянули за ширму, я поняла, что имел в виду профессор Дамблдор, когда говорил, что теперь я буду видеть немного больше.

Над головами близнецов, уже одетых в квиддичную форму, витали бледно-красные буквы “Ф” и “Д”.

Спасибо, профессор. Шалость удалась.

— Мы надеемся, тебе…

— …хорошо спалось.

— Мы принесли…

— …тебе сувенир.

— Это самый…

— …счастливый камень в Хогвартсе.

На мое одеяло лег маленький, но довольно увесистый обломок. Обломок чертовой стены. А такими темными камни были только в подземельях.

— Так.

На их лицах не было ни капли раскаяния. И я была почти уверена, что в часах нашего факультета не осталось ни одного рубина — хотя кто бы об этом волновался.

Фред посмотрел на Джорджа. Теперь, когда я знала точно, где кто, то начала находить все больше различий. Фред был тем, кому иногда требовалась синхронизация. Джордж имел привычку иногда дотрагиваться до носа. У Фреда была маленькая, едва заметная родинка на подбородке. Джордж немного по-другому завязывал узелки на щитках на форме, делая их очень мелкими.

Но они оба смотрели на меня с одинаковым торжеством.

— Понимаешь…

— …однажды за ужином к нам подошел Оливер…

— …когда он сказал, что нужно достучаться до Снейпа…

— …который варил зелье для конференции…

— …у себя в лаборатории.

— Как мы могли отказать своему капитану…

— …тем более, когда он сказал, что ты в опасности…

— …а профессор Снейп заметит только новое гоблинское восстание?

— А мы всегда хотели…

— …попробовать взорвать стену.

— Вы могли пойти к любому другому декану, — почти простонала я, беря в руки камень. Он оказался еще тяжелее, чем выглядел, несмотря на свои скромные размеры, и был пропитан какой-то едва заметной магией неопределенного цвета. Я была уверена, что если бы Хогвартс не хотел, чтобы ему вредили ради того, чтобы кому-то помочь, то не позволил бы оставить ни царапины.

Представляю, в какой ярости был профессор Снейп, когда ему разнесли лабораторию. Даже странно, что мои братья все ещё живы.

— Не могли, — хором сказали Фред и Джордж. — Оливер сказал, что проверил по пути кабинеты МакГонагалл и Флитвика.

Я вздохнула. Скорее всего, все было рассчитано с самого начала — зачем дожидаться ночи, если можно поймать момент, когда все будут смотреть в разные стороны?

— Но самое главное…

— …что Оливер заболтал Снейпа…

— …и он не снял с нас баллы.

— Поэтому мы дарим тебе…

— …самый счастливый камень.

— Все остальное…

— …уже убрали эльфы.

— Ни следа не осталось…

— …стена как новая.

— Никто не будет помнить…

— …наш подвиг.

Я была уверена, что профессор Снейп вспомнит об этом если не за праздничным ужином, то в следующем году. Возможно, сейчас у нас просто не было достаточно баллов, чтобы утолить его жажду мести.

— Спасибо, — искренне сказала я, убирая камень в ящик прикроватной тумбочки, чтобы ни у кого не было лишних вопросов и вместо него вручая братьям по большому куску шоколада. Даже с учетом этого у меня оставалось еще больше половины плитки.

Я чувствовала благодарность по отношению к Фреду и Джорджу даже после того как они ушли. С них начался этот день.

И он просто не мог закончиться плохо.

* * *

Вместе с легким летним ветерком через открытые окна проникали звуки с поля. Школа была живым пчелиным ульем, даже когда большинство учеников выходило за ее пределы. Я дремала под эти звуки до тех пор, пока не раздались дружные вопли ликования. Похоже, игра закончилась, и скоро в больничное крыло прибудут пострадавшие.

Нужно было открыть глаза и встать — в перерывах между сном я заметила, что кто-то отодвинул ширму, скрывающую меня со стороны входа, и что-то мне не очень хотелось здороваться с толпой.

Но, открыв глаза и повернувшись, я обнаружила, что была не одна.

На другом конце кровати, непринужденно оперевшись на спинку, сидел Флинт. Он смотрел куда-то в окно и тоже вслушивался в звуки, доносившиеся с поля. Я уловила хорошее настроение, поэтому у меня появились смутные подозрения насчет того, кто победил. При победе Рейвенкло кубок по квиддичу должен был получить Слизерин. В таком случае в этом году они становились первыми во всем.

— Привет, — негромко сказала я и протянула руку, когда Флинт перевел взгляд на меня.

Он расценил этот жест правильно и помог сесть, но попытался выпустить мою ладонь почти сразу.

Я поняла, что некоторые вопросы нужно решать, не затягивая и не давая им висеть над нами, и перехватила его пальцы. И для верности накрыла их сверху второй рукой.

— Забудь. Я бы никогда не сказала ничего подобного.

Я смотрела куда угодно, только не ему в глаза. Со стороны профессора Квиррелла было бы очень любезно стереть мне вообще всю память напоследок, лишь бы не было этого щемящего чувства тоски. В мире магии слова — это заклинания, это проклятия, это клятвы. Они имеют достаточно большую силу сами по себе и иногда значат больше, чем поступки.

— Я знаю. Просто хотел вернуть тебе кое-что.

Моя палочка была рада вернуться ко мне, тепло, которое я почувствовала, взяв ее в руку, отозвалось где-то в сердце. Но от этого внутренние ощущения стали еще хуже.

По-прежнему не глядя на Флинта, я вернула его палочку, напоследок погладив рукоять большим пальцем в знак благодарности.

Молчание, повисшее между нами, еще никогда не было таким тяжелым.

— Все нормально, Уизли. Это не то, чему каждый может сопротивляться.

— Ты пострадал из-за меня, — отозвалась я, невольно поежившись от воспоминаний. Они были достаточно плохими, и, похоже, как и у Перси, у меня теперь будет много неприятных ассоциаций, связанных с огнем.

— Да, ты меня чуть не ослепила.

Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что это была ирония. Но от осознания внезапно стало легче, как будто еще не сформировавшийся груз вины куда-то испарился.

— Я знаю, что такое дружить с гриффиндорцами, Уизли, — продолжил Флинт, хмыкнув от каких-то своих воспоминаний. — У меня было восемь переломов за то лето, когда Оливер жил у нас. Но мой отец считает, что пока человек жив, нет почти ничего, что нельзя было бы исправить.

— Хорошо, — кивнула я. — Оливер всегда будет впереди по количеству увечий. Мне стало легче, спасибо.

Я немного содрогнулась от мысли, насколько безрассудными они могли становиться вдвоем. Похоже, отец-целитель вносил какие-то серьезные коррективы в картину мира.

Отец-целитель. Специалист по клятвам и проклятиям.

Было еще кое-что, что висело над нами.

— Не спрашивай, Уизли. Ты не хочешь знать.

Флинт выглядел так, будто собирается молчать до конца жизни, даже если я завалю его миллионом вопросов. “Ты не хочешь знать” — отличная формулировка, чтобы не лгать людям. Но за ней невозможно спрятать все.

— Я уже спросила, — буркнула я. — У профессора Дамблдора. И если ты думаешь, что такими вещами можно меня напугать, значит, плохо знаешь, что такое дружить с гриффиндорцами. Что это было за заклинание?

— Здоровому человеку от него не было бы никакого вреда. А нездоровому стало бы в несколько раз хуже.

Нездоровому профессору Квирреллу стало настолько хуже, что его заклинание потеряло силу. Флинт не очень хотел говорить со мной об этом, возможно, это была та его сторона, которую он не показывал даже Вуду, хотя я не была уверена в том, что Вуд о ней не знал. Степень доверия между ними превышала все доступные пределы.

— Научишь меня?

Флинт посмотрел на меня по-другому, но вместе с этим — абсолютно нечитаемо, как будто моментально закрылся наглухо. Такого вопроса он от меня точно не ожидал и как будто собирался всю жизнь оставаться в одиночестве в темной части своего мира.

Как будто что-то другое сделало бы его жизнь неправильной. Как будто не имел права делиться этим с кем-то.

— Уверена, что способна так ненавидеть людей, Уизли?

Мне придется, хотела ответить я.

Волшебный мир не сказочное место, хотела ответить я.

Угроза была реальной, а последняя неделя доказала, что невозможно держаться только за семейные ценности и беспечно ходить с душой нараспашку.

Но я сказала только:

— Если ты можешь, то и я смогу.

Я знала, что за фасадом спокойствия была не только ненависть, но и много чего еще. Как и у любого нормального человека.

Это просто чувство, которое возникает и затухает со временем. Которое можно будет достать, отряхнуть от пыли и использовать по назначению, направив в нужное русло.

Чтобы жить долго и счастливо, придется основательно поработать.

— Хорошо, — легко согласился Флинт и, протянув руку, погладил меня по волосам. — Скажи мне, когда у тебя появится повод.

Это было очень похоже на то, как он разговаривал со мной, когда думал, что я действую не по своей воле. Я не успела прокомментировать — услышала, как дверь в больничное крыло открылась, и, повернув голову, увидела, что на пороге замерли Рон и Гермиона. Все же стоило позаботиться о ширме, прежде чем заводить личные разговоры.

— Пойду утешать неудачников, — хмыкнул Флинт, и я почувствовала легкое сожаление, когда рука, гладившая мои волосы, исчезла, но задавила это чувство в зачатке. Сейчас не время.

Рон выглядел так, будто решение прийти ко мне было самым неправильным выбором в его жизни, но, подталкиваемый Гермионой, все же дошел до моей кровати. Я задвинула ширму взмахом палочки — шум поля скоро наполнит замок.

— Не ходили на игру? — непринужденно спросила я. Рон так и остался стоять на месте, а Гермиона неожиданно села за моей спиной и забормотала что-то себе под нос, похоже, пытаясь уложить мои растрепавшиеся волосы.

В магическом мире все почему-то очень любили возвращать мне мелкие долги. Я благодарно улыбнулась ей, когда она пересела поближе, и неожиданно получила в ответ такую же благодарную улыбку, как будто стена непонимания, разделявшая нас, неожиданно исчезла.

Гермиона успокоилась. Она лучше всех сдала экзамены и вернула в копилку потерянные баллы. Научилась общаться с людьми, перестала ссориться с Лавандой.

И вместе со смертью профессора Квиррелла избавилась от навязчивой идеи, которая ей не принадлежала.

Я была уверена, что им дышалось намного легче, чем мне.

— Мы были с Гарри в гостиной, — ответила мне она. — Мадам Помфри запретила ему играть, он сказал, что не хочет смотреть.

— Мы бы все равно проиграли, — буркнул Рон и, перестав стоять столбом, все же сел на стул. — У нас не очень хорошая замена.

— Это первый год для Гарри, — миролюбиво сказала я. — У него осталось целых шесть, и я уверена, он еще не раз подержит в руках кубок. Уверена, что если не в следующем году, то на третьем курсе это произойдет.

В следующем году, если все пойдет плохо, квиддича вообще толком не будет, но Рону точно не стоило об этом знать. Он и так выглядел очень расстроенным.

— Вы ни в чем не виноваты, — вздохнув, сказала я, понимая, что им нужно об этом услышать. — Это не то, чему каждый может сопротивляться.

Я едва не улыбнулась, повторяя чужие слова, и поняла, что произносить их было намного легче, чем верить в них.

— Да, — кивнула Гермиона. — Мы уже прочли об этом.

Судя по лицу Рона, Гермиона круглосуточно заваливала его фактами с того момента как ее выпустили из больничного крыла и позволили пойти в библиотеку. Но по мне так было лучше, чем оставлять себе время терзаться чувством вины.

— Отлично, — сказала я, протягивая Рону оставшийся шоколад в качестве моральной компенсации. Гермиона от сладкого всегда отказывалась в силу своих убеждений. — Я еще не читала. Расскажешь мне?

Я подложила под спину подушку и, сев поудобнее, приготовилась к профилактической атаке знаниями.

Настроение стремительно улучшалось.

* * *

Мне не спалось. Я достаточно хорошо отдохнула за последние дни, чтобы просто лечь и ни о чем не думать, поэтому, окинув взглядом комнату, вытащила из-под кровати сундук и начала складывать в него вещи. По-хорошему это стоило сделать еще вчера вечером, но вечер в гостиной получился настолько веселым и уютным, (несмотря на то, что праздничный ужин прошел печально для нашего факультета по всем фронтам), что я не смогла уйти оттуда рано и даже планировала пожертвовать завтраком, чтобы успеть собраться перед поездом.

— Полетишь домой? — спросила я у Аида, который смотрел за моими действиями со своего насеста. Уменьшенный цербер (который бы иначе просто не влез) вызывал у него особенный интерес. — Или поедешь со мной в клетке?

Насчет клетки я лукавила — так и оставила ее дома, понимая, что Аид не позволит засунуть себя в нее ни под каким предлогом, а сложная трансфигурация, которая продержится весь день, несмотря на старания Фарли, у меня бы не получилась.

Аид перелетел на мое плечо, чтобы обиженно, но не слишком больно клюнуть в щеку, и отправился в полет до дома. Лето позволяло мне не закрывать окно в комнате, а Аиду — не ночевать в ненавистной ему совятне, как это было зимой.

Я вернулась к сборам. Куча мусора в углу кровати постепенно росла. Я отправляла в нее черновики эссе и свои заметки, чтобы потом уничтожить все разом.

Напоследок осталась только шкатулка Перси. Разговор с профессором Дамблдором натолкнул меня на мысль, что с этой проблемой можно было сразу пойти к нему, но возникало множество внутренних противоречий. Даже перспектива попросить помощи у профессора Снейпа не отталкивала меня так сильно, и я склонялась к ней все больше и больше.

Тетрадь все еще не открывалась. Листы были как будто склеены между собой, и их невозможно было даже подцепить ногтем. Перси оставила бы разгадку на поверхности, если бы там было что-то важное, но я подозревала, что это тоже был дневник. В который она переносила свои эмоции. Не смогла уничтожить, но и не хотела, чтобы кто-то прочитал. Хотя я была уверена, что Артур найдет решение, пусть и не собиралась ему показывать.

Абсолютно чистая комната без моих вещей выглядела жутко нежилой, и у меня не возникло желания проводить в ней время до завтрака. И, выйдя в гостиную, я даже порадовалась такому решению — на одном из диванов, бездумно глядя в давно потухший и вычищенный камин, сидел Вуд.

Застать его в одиночестве за прошедшие дни было просто невозможно. Он вел себя непринужденно, говорил, как раньше и иногда шутил даже больше, чем близнецы, но легкая отстраненность чувствовалась все равно.

— Привет, — начала я, осторожно присев на тот же диван, но соблюдая при этом дистанцию на случай если возникнет необходимость в личном пространстве. — Не спится?

— Нет, это просто традиция, потому что я не очень хочу ехать домой, — отозвался Вуд, вздохнул и лег, положив голову на мои колени, будто только этого и ждал. Я удивленно посмотрела вниз, но спихивать его не стала, подумав, что сама не раз засыпала в гостиной, привалившись к нему, и свои мелкие долги тоже нужно возвращать. — Рассказывай.

— Не злишься на меня? — на всякий случай спросила я.

— За что? — фыркнул Вуд. — Я не перестану ограничивать твое пространство, сколько бы ты об этом ни говорила.

Я закатила глаза и откинулась на спинку дивана, устроившись поудобнее. Голова Вуда была по-настоящему тяжелой, но от этого появлялось ощущение надежности, как будто у меня был якорь в этом мире, за который я могла в любой момент зацепиться.

— Ты не ограничиваешь. Очень мило с твоей стороны пытаться спасти мне жизнь. Как ты понял?

— Я знаю достаточно Уизли, — немного поерзав, ответил Вуд. — Вы все лжете совершенно одинаково.

Ого. А я была уверена, что лгать у меня получается намного лучше, чем у Рона или у Фреда с Джорджем.

Вуд в очередной раз напоминал, что с ним стоило быть осторожнее. Он легко вливался в компании людей, потому что понимал их. Сейчас ему было шестнадцать, и его окружали только школьники, а лет через пять, проведенных в компании взрослых людей, местами крайне лживых и коварных, это понимание выйдет на совсем иной уровень.

Я рассказала сильно отредактированную версию произошедшего, стараясь, в силу новых открытий, особенно не привирать, просто — не договорила некоторые детали, касающиеся Волдеморта, потому что не думала, что стоит много кому рассказывать об этом. Вуд молчал так долго, что я успела подумать, что усыпила его за какие-то несколько минут, но, опустив голову, обнаружила, что он просто задумчиво смотрел в потолок.

— Что? — не выдержала я, потому что молчание затянулось. Где-то со стороны лестницы в спальни мальчиков уже начинали раздаваться голоса. Мое сердце начинало биться быстрее каждый раз, когда я думала о том, что уже вечером буду дома.

— Пытаюсь привыкнуть, — пояснил Вуд, сложив руки на груди. — Я четыре года думал, что с тобой будет скучно. И до сих пор не осознал, что это не так.

— До тебя долго доходит, — проворчала я. — Будешь писать мне?

Блокноты, которые Пенни сделала для Вуда и Флинта, все еще были у меня, но я пока не хотела отдавать их, потому что не хотела ничем обязывать. Тем более что вряд ли кто-то из нас будет испытывать недостаток общения.

— Каждый день, — клятвенно заверил меня Вуд. — На завтрак, обед и ужин. Чтобы ты не забывала про свое пространство. Эй!

Я от души стукнула его кулаком в плечо, но, как и в случае с Тарксом, моя рука пострадала намного больше.

Гостиная заполнялась сонными студентами, которые перебрасывались друг с другом планами на лето. Вуд и не собирался вставать, кажется, вплоть до завтрака.

А я теперь тоже смотрела в пустой и чистый камин.

И думала, думала, думала.