Отомстить за двенадцать часов (джен)

День перед Судной ночью всегда какой-то мрачный. Вдруг набегают тучи, как в октябре, хотя это — двадцать первое марта.

Как-то странно ходить в школу в этот день, работать и заниматься другими повседневными делами, потому что для многих Судная ночь превратилась в Рождество.

Все должны отдыхать и готовиться к празднованию, потому что Судная ночь — это праздник.

Некоторым кажется, что двадцать первое марта — последний день перед каникулами, а завтра начнется другой год. Завтра все изменится.

Многие не ходят в школу двадцать первого марта в знак протеста. Им просто не хочется весь день слышать это — о новых Отцах Основателях, Возродившейся Нации и, любимое всеми, «безопасной ночи».

В другие дни говорят «спокойной ночи», в Рождество говорят «счастливого Рождества», а сегодня говорят «безопасной ночи».

Глупо говорить по радио и телевидению «всем безопасной ночи», потому что кто-то все равно умрет.

А какой-то идиот положил, что хризантема теперь — символ тех, кто поддерживает Судную ночь, и все, кому не лень, выращивают ее у себя на задних дворах. Во всем хотят быть похожими на запад. Возродилась не только американская нация, но и японская, русская, китайская, итальянская. Весь мир — возродился.

Сакура больше не ассоциируется с весной. Сакура ассоциируется с Судной ночью.

— Опять не пойдешь? — кричит мама Сакуры, стоя под дверью. Она стучит, трясет ручку и кричит: — Сакура! Мне звонили из школы. Никто не приходит на занятия в этот день!

— Какой смысл? — кричит Сакура из комнаты. У двери стоит стул, на ручке висят плечики, чтобы мама не вошла.

— Скоро экзамен!

Экзамен должен был быть двадцать второго марта, но потом его перенесли на двадцать третье. А кто-то, может, и не доживет.

Сакура молчит, поэтому ее мама только повторяет имя дочери, а потом уходит и ворчит себе под нос. Она зовет мужа и спрашивает — почему подростки такие упертые?

В доме через улицу все то же самое. Мама Ино вытягивает не желающую вставать дочь из спальни за ногу, а она держится за ножку кровати. Одеяло и подушка лежат на полу.

Только Шикамару идет сегодня в школу. Ему нет дела ни до Судной ночи, ни до каких-то там протестов, и он, засунув руки в карманы, неспешно плывет по улице. Люди снуют туда-сюда. Многие начинают готовиться с самого утра. Но даже это — поздно. А уж за пару часов до Судной ночи оружия точно не найти. Нужно думать об этом заранее — за пару недель. Шикамару смотрит на мрачное небо. Даже оно — никакое. Дождю пойти лень, и солнце тоже прячется.

Ино с балкона кричит:

— Шикамару! Ты что, сумасшедший?

Ее мама на кухне набирает воду в чайник, чтобы разбудить непутевую дочь суровым методом, поэтому Ино бросает кроссовки и сумку из окна, а потом сползает по трубе. Она ловко приземляется, впрыгивает в кроссовки и говорит Шикамару:

— Куда это ты собрался? — Она шнурует обувь и говорит: — Ты что, забыл, какой сегодня день?

Ино только притворялась спящей. На самом деле она уже одета, причесана и даже накрашена. Она к чему-то готова.

— По каждому каналу говорят о Судной ночи, — говорит Шикамару и лениво наблюдает за Ино. Она цепкими движениями завязывает кроссовки и встает. — Даже мертвый о ней вспомнит.

— Мертвые еще долго будут помнить о ней. — Ино говорит: — Ладно, передай привет Какаши-сенсею, ботаник. — Шикамару собирается ей что-то ответить, но она машет ему рукой на прощание и уходит.

Шикамару наблюдает за Ино и, когда она скрывается за поворотом, идет дальше. Впереди — метрах в тридцати — Саске. Он тоже идет в школу. А это значит, что он сегодня выйдет охотиться. Он ни разу не пропускал школу двадцать первого марта.

Саске идет своей дорогой, а Шикамару сворачивает в подворотню. Он оборачивается по сторонам — возле бака с мусором никого нет — и достает сигарету. Если мать узнает — убьет.

Через громкоговоритель у торгового центра передают радио. Там говорят:

— Уровень безработицы — один процент. Случаи преступности близки к нулю.

Другой голос спрашивает:

— В стране и раньше был низкий уровень безработицы. Считаете, это благодаря Судной ночи?

Представитель Отцов Основателей отвечает:

— Безусловно. Судная ночь помогла нам практически искоренить преступность. Люди целый год ждут этого дня. Никому не хочется оказаться в тюрьме из-за нетерпеливости.

Сегодня в школе, как и всегда перед Судной ночью, пятнадцатиминутная линейка — речь одного из новых Отцов Основателей. Разумеется, в школе нет никакого Отца Основателя. Эту речь произносят по утрам во всех учреждениях — школах, университетах, даже в государственных образованиях. Директор говорит, кричит в микрофон:

— Уважаемые учащиеся!

Неуважаемые.

Микрофон фонит, поэтому директор стучит по нему и говорит:

— Раз-раз, проверка микрофона.

Шикамару проталкивается сквозь толпу.

— Как обычно, опаздываешь, — говорит ему Киба, и они здороваются — пожимают руки и хлопают друг друга по плечам. Киба стоит спиной к директору — речь ему неинтересна. Он выглядит как-то небрежно — закатан один рукав, развязан один шнурок, а на капюшоне свалявшийся мех. Иногда он и вовсе похож на бродягу.

— А ты что, решил пойти на Судную ночь? — говорит ему Шикамару.

Из колонок доносится:

— Судная ночь была санкционирована правительством, потому что мы ее выбрали. — Директор читает по листочку заученную речь. Все точности, как в телевизоре, как и в прошлом году, и в позапрошлом, и в другие года. — Народ ее принял.

— Конечно, нет, — говорит Киба. Он не слышит речь директора, не слушает. Киба говорит: — Скоро экзамен по биологии. Если провалю, мать будет в ярости.

— Как я тебя понимаю. — Шикамару вздыхает и снова смотрит на небо, но там то же самое — хмуро и пасмурно. Он говорит: — Думаешь, Орочимару-сенсей сегодня будет говорить о биологии?

Шикамару кивает на него, и Киба поворачивается и переводит взгляд на Орочимару. Тот стоит в первых рядах, где все учителя, смотрит на директора и как-то странно улыбается.

— Наверняка, это он убил Анко-сенсей в прошлом году, — говорит Киба и отворачивается. — Больше некому, а она ни за что не вышла бы на улицы в ночь.

— Не знаю.

Директор кричит в микрофон:

— Судная ночь была принята, как способ очистить наши души от злобы и ненависти, копившейся в нас целый год.

— Никого сегодня больше нет, походу, — говорит Киба и оборачивается по сторонам, — кроме этого. — Он с пренебрежением кивает на Саске. Он смотрит на директора в упор, даже не моргает, но по его лицу ничего непонятно.

— Даже Хината не пришла, — говорит Шикамару и тоже ищет взглядом знакомые лица. Но из знакомых лиц только учителя. Орочимару благоговейно наблюдает, Какаши читает книгу, он ближе всех к директору, — его лица не видно, а Асума и вовсе с недовольным видом уже уходит, пробирается через толпу — видимо, хочет покурить.

— Они с семьей уже уехали в бронированный загородный дом, — говорит Киба. — Неджи с родителями тоже позвали, но они, дураки, отказались. — Киба недоволен. Он не понимает, как такое вообще возможно.

— Да уж, хорошо, когда ты из такого влиятельного клана.

— Вечером на дорогах будут пробки, — говорит Киба.

Директор кричит:

— Да будут благословенны наши новые Отцы Основатели и Возрожденная Нация.

— Сложно будет уехать, — говорит Киба.

Аплодисменты. Какие-то жидкие, вялые, но потом громче. Нельзя не хлопать, когда благословляют Отцов Основателей. Нужно еще кричать в конце «аминь», но никто не кричит. Школьники вообще к подобному серьезно не относятся.

Фонит микрофон, потом его отключают вместе с колонками. Директор спускается со сцены. Толпа школьников медленно движется в школу.

Минут через пятнадцать после звонка приходит, вваливается в кабинет Наруто. Он весь какой-то помятый, сонный, будто только вылез из постели, хотя до школы добираться полчаса на метро, и на нем футболка задом наперед.

— Извините за опоздание. — Голос у него хрипит, поэтому он откашливается. Треплет лохматую голову, спотыкается о порог и идет дальше. В руках куртка, в гардероб он ее не отнес.

Какаши останавливает его именем. А они во многом похожи — эти Наруто и Какаши. Оба всегда растрепанные и какие-то особенно сонные по утрам. Будто их только что вытащили из кровати. Но у Какаши — хроническая усталость, а у Наруто — хроническая безответственность.

— Я проспал, Какаши-сенсей, — говорит Наруто и шлепает к задней парте в грязных кроссовках — сменную обувь тоже не надел.

— Ты пропустил речь о Судной ночи. — Какаши уже не пишет на доске и не смотрит в учебник. Он говорит: — Все обязаны ее посетить. Но сегодня почему-то мало кто пришел.

В кабинете Шикамару, Киба, Саске и Наруто. Все они в разных частях кабинета.

— Не парьтесь, Какаши-сенсей, — говорит Наруто и плюхается на стул. Разваливается, широко расставляет ноги и засовывает руки в карманы. Он говорит: — Я знаю эту речь наизусть. Ее каждый год показывают по телевизору.

— Ладно. — Какаши снова отворачивается к доске и говорит: — Но будь на моем месте Орочимару-сенсей…

— Меня бы здесь не было, — заканчивает за него Наруто и лениво лезет в рюкзак за мятой, с рваными концами тетрадью. Он шепчет: — Шикамару, какой урок?

— Математика, — отвечает Какаши. Он не смотрит на класс, дальше пишет на доске.

Наруто закидывает рюкзак на парту и сосредоточенно, долго ищет там ручку. Оттуда вываливаются мятые чеки, пустые упаковки, пластиковая бутылка, засохшая жвачка. Он ищет и спрашивает сидящего рядом Шикамару, где все. Тот только пожимает плечами. Никто не знает, кто чем занимается. У всех сегодня какие-то дела.