Чистокровный спектр (джен)

Покончив с камином Вальбурги, Эдриан рассчитывал посвятить остальное время субботы детям, однако едва переместился домой, как камин вспыхнул вызовом.

— О, наконец-то я тебя застал! — вместо приветствия сказал Малфой и приглашающе махнул рукой. — Перемещайся, Эд, у меня тут Милена. Есть разговор. Серьёзный.

— Сейчас, — устало кивнул он и, оглянувшись на двери, ведущие вглубь дома, к детям, без проволочек вошёл в камин.

— Здравствуй, Эдриан.

Одного взгляда на Милену было достаточно, чтобы устыдиться. Бледная, с запавшими глазами, она выглядела старше своих лет, будто с последней встречи прошли годы… Пока он жалел себя из-за занятости, бедняжка билась из последних сил, стараясь помочь в том числе и его друзьям.

— Ты в порядке? — не удержался он от вопроса, садясь рядом и беря Милену за ледяную руку. — Люц, распорядись насчёт чая.

— Я только что из Азкабана, — пояснила она, благодарно сжимая его пальцы. — Свидание просила на Имболк, но только сегодня разрешили…

— Как всё прошло? — не зная, что сказать, спросил он и бросил взгляд на не меньше него растерянного Люциуса.

— Ну… Не совсем, как всегда, — Милена попыталась улыбнуться, но вместо этого тихо заплакала. — Простите.

В гостиной повисла гнетущая тишина. Эдриан неловко погладил её плечо свободной рукой, Малфой же засуетился с чаем… Через пару минут Милена взяла себя в руки и наконец приступила к рассказу.

Что Азкабан не курорт, всем было известно, однако мало кто действительно понимал, как на самом деле обстоят дела у заключённых. Опять же, те храбрились и пытались скрыть от посетителей истинное положение вещей, зная, что близкие ничем не могут им помочь, а потому не желая их ещё сильнее расстраивать, и однако же заданный в рождественский визит вопрос требовал ответа, и тот не мог быть дан без рассказа о реальном состоянии узников Азкабана.

Когда Милена согласилась стать связующим звеном в общении с Пожирателями смерти, она не представляла, чего это от неё потребует. В прошлом году она проводила время с мужем и братом, рассказывала им о себе и Орионе, говорила утешительные слова, плакала… Теперь на это не было времени. Теперь ей необходимо было передавать информацию — о родных каждого заключённого, о состоянии его дел, потому что отрезанные от мира маги жаждали знать не абстрактные новости. И на общение с Дариусом и Реем у Милены почти не оставалось времени. Сегодня так и вовсе она почти всё время посвятила разговору с Рудольфусом Лестрейнджем, благо что его камера располагалась через стену от её брата Реймонда, и охранник не обратил внимания, с кем именно беседует Милена.

И всё же плакала она не из-за того, что скучала по мужу.

— Лорд Лестрейндж назвал имена. И сказал, что действовать нужно быстро. Желательно прямо сейчас.

— Но мы не готовы действовать сейчас! — разволновался Люциус, буквально подскакивая на месте, словно в сиденье обнаружилась игла.

— А потом будет слишком поздно, — жёстко перебила Милена, и Эдриан был готов поклясться, что и выражение лица, и тон, и саму эту фразу она позаимствовала у Руди.

— Тебе тяжело рассказывать, — вмешался он, — не насилуй себя. Позволь нам посмотреть твои воспоминания в Омуте памяти.

Она недоумевающе посмотрела на него, а через секунду, осознав смысл предложения, вздохнула с таким облегчением, словно Нотт разом пообещал и избавить её от дальнейших визитов в Азкабан, и вытащить её близких на свободу.

— Отличная идея! — оценил Малфой, вставая. — Я приготовлю Омут, — бросил он, ретируясь — как и большинство мужчин, женских слёз он не выносил.

— Милена, — мягко позвал Эдриан, — мне очень жаль, что тебе приходится через это проходить.

— Не стоит, — жалко улыбнулась она сквозь слёзы. — Я рада, что могу быть полезна. Без вас с Люциусом у них не было и шанса, а так… Мои переживания ерунда, если это поможет вам их вытащить.

Вручив воспоминание, Милена стала прощаться, и Эдриан не нашёл причин её задерживать. Утро Милены выдалось непростым, она нуждалась в отдыхе и, пожалуй, горячей ванне, так что он поблагодарил её, проводил к камину и в одиночестве направился к кабинету друга.

Старинная каменная чаша, покрытая рунами, уже стояла на столе. Люциус встретил его молчаливым вопросом, на который Эдриан лишь вздохнул. Говорить было не о чем… или, напротив, обсудить нужно было так много, что слов просто не находилось. Они ничем не могли облегчить ношу Милены, а значит, смысла в том, чтобы тратить время на сочувствие, не было.

Выливая в Омут серебристые нити воспоминаний, Эдриан едва ли чувствовал себя готовым самолично увидеть легендарную древнюю крепость, веками служащую самой мрачной тюрьмой магического мира. Судя по выражению на лице Малфоя, тот разделял эти сомнения.

— Ну что, нет смысла откладывать, — вздохнул Люциус, поторапливая.

Они посмотрели друг на друга и синхронным движением склонились над чашей.

То ли по неопытности Милена извлекла лишнее, то ли считала, что им стоит увидеть всё, но воспоминания перенесли их к самому причалу, откуда открывался прекрасный вид на всё великолепие Азкабана.

Мир будто в одночасье выцвел. Свинцовое море, серое небо, по которому быстро летели тучи более насыщенного оттенка, светло-серые камни и тёмная серая громада Азкабана, вокруг верхнего яруса которого скользили чёрные пятна дементоров.

Воспоминание не могло передать пронизывающий ветер и продирающий до костей холод, но Эдриан непроизвольно поёжился, как и Милена натягивая рукава на озябшие пальцы. Она стояла, опустив голову, и терпеливо ждала, пока сопровождающий её человек привяжет лодку, а затем молча двинулась следом за ним к сторожке — единственному проходу через опоясывающие весь остров щитовые чары.

Внутри домика не было ничего, кроме стола, куда следовало выложить все запрещённые к проносу на территорию тюрьмы вещи, а также всё, что, наоборот, ты намеревался пронести — для оценки охранником. Милена уже привычно поставила на стол корзину и принялась выкладывать свёртки и бумажные пакеты, а затем положила чуть в стороне свою волшебную палочку и развела руки в стороны, зажмуриваясь.

Эдриан с Люциусом одновременно вскрикнули, когда закончивший ворошить пакеты мужчина обернулся и принялся лапать Милену, даже не стараясь притвориться, что обыскивает её.

— Тварь! — прошипел Малфой сквозь зубы.

Они ничего не могли предпринять, это было лишь воспоминание, однако вопреки логике злость захлёстывала.

Вдоволь поиздевавшись над своей жертвой, охранник небрежным жестом смахнул со стола тощий кошель с галлеонами и пару пакетов с домашней едой себе в сумку, после чего пренебрежительно махнул рукой, мол, забирай оставшееся. Милена тотчас же бросилась складывать всё в корзину, но так и не издала ни звука.

От сторожки до входа в Азкабан оказалось неожиданно далеко идти, и вынужденные шагать рядом с Миленой Эдриан с Люциусом успели «насладиться» видами и немного прийти в себя. Разговаривать не хотелось, и всё же отвлечься от безрадостной картины и настроиться на предстоящее внутри стоило.

— Этого ублюдка нужно уничтожить.

— Попросим Милену дать воспоминание именно этого момента и передадим Амелии, — согласно кивнул Нотт и помотал головой, словно правда надеялся таким образом изгнать воспоминание. — Это какой же мразью нужно быть, чтобы так обходиться с несчастной женщиной?

— В Азкабан не посылают просто так.

— Преступников, Люц, а это сотрудник!

— По-твоему, есть разница? — скривился тот и пояснил: — В таком месте ни один нормальный человек работать не захочет, так что кто, ты думаешь, соглашается? Только те, кто совсем безнадёжен. Кого никуда больше не возьмут на работу. Конченые люди, отморозки, преступники… Но знаешь, я ещё могу понять воровство — мало отличается от обычной взятки, но обращение с женщиной… Заавадил бы…

Малфой ещё что-то хотел сказать, однако был вынужден прерваться. Милена и охранник подошли к дверям, и из проёма выплыл дементор. К счастью или к печали, но Милена снова зажмурилась, и рассмотреть стражу Азкабана им не удалось. Не то чтобы они этого желали. Даже в таком, полностью безопасном варианте — через Омут памяти. Затем была ещё одна проверка, на сей раз чарами, а затем долгий-долгий путь наверх по кажущейся бесконечной лестнице, витками выступающей из стен колодца.

Эдриан с Люциусом не были немощными стариками и не жаловались на свою физическую форму, и всё же подъём дался им нелегко. Даже думать о том, каково было Милене, помимо усталости ощущавшей холод и леденящее присутствие дементоров, не говоря уже об эмоциональной стороне вопроса, было страшно. Но наконец сотни ступеней остались позади, и они остановились на последней площадке, перед проёмом, ведущим к камерам верхнего — пожирательского — уровня.

— Правила ты знаешь, — бросил охранник и подтолкнул Милену в спину.

Та неловко споткнулась, вынужденно схватившись за стену, и поспешно отдёрнула руку, пряча её в складках мантии — промёрзший камень обжигал.

Они двинулись вперёд на шаг позади Милены, осматриваясь. Короткий узкий коридор расширился, показались камеры. Свободная клетка слева, занятая неподвижным телом справа. С косматым стариком слева, с укрытым с головой телом справа. Пустая слева…

— Дариус!

Эдриан с Люциусом вздрогнули от шквала эмоций в голосе Милены и с ужасом уставились на Дариуса Уизли, молодого мужчину двадцати пяти лет от роду. Они знали, что он рыжий, должен быть рыжим, но косматый старик, с трудом поднявшийся с койки и проковылявший к решётке, не мог быть Дариусом.

И всё же Милена ворковала с ним, гладила острые скулы, не обращая внимания на грязь и спутанную бороду…

Они отвернулись; подсматривать за встречей разлучённых влюблённых не хотелось, но ещё сильнее не хотелось видеть, во что превратился здоровый молодой парень за полтора года заключения в Азкабане. Вот только лучшего зрелища не нашлось. Соседняя камера оказалась занята спятившим и утратившим сходство с человеком существом, раскачивающимся на койке и бормочущим какую-то чушь, в следующей кто-то стонал…

Эдриану показалось, что миновала вечность, прежде чем Милена нашла в себе силы оторваться от мужа. Он замешкался, страшась того, что увидит через минуту, но в воспоминаниях его чувства не имели значения, и его потащило следом за свернувшей за угол Миленой. Непривычно бледный Малфой сжал его плечо, но жест поддержки не оказал нужного эффекта, потому что они оказались в том самом коридоре, где располагались камеры Ближнего круга.

— Мерлин мой… — задыхаясь, прошептал Эдриан, так сжав кулаки, что даже короткие ногти, впившиеся в ладони, причинили боль. Хотелось кричать и крушить всё вокруг — стены, решётки; хотелось встряхнуть магов, смирившихся с нечеловеческими условиями Азкабана, и прогнать безысходность, читающуюся в их глазах, а больше всего хотелось уничтожить своё собственное бессилие. Потому что увиденное было подобно удару в солнечное сплетение: из лёгких исчез воздух, в груди пекло, перед глазами возникла пелена, а стоять прямо не было сил.

Мальсибер улыбался — через силу, явно стараясь только ради Милены; светлые волосы потемнели от грязи, глубоко запавшие светлые глаза поблекли и утратили блеск, и Эдриану показалось, что он вовсе не узнаёт парня, которого много раз видел в ставке, потому что перемены были разительными. А в следующую секунду он увидел Рудольфуса, и земля ушла из-под ног.

Руди Лестрейндж был крупным мужчиной. Шесть футов два дюйма роста — на полдюйма выше Нотта, но зато шире в плечах и мощнее. Но сейчас, гладя на обтянутый полосатой робой скелет, Эдриан не находил слов. Он вообще с трудом узнал человека, которого знал всю жизнь. У них была разница в возрасте в три года, но сейчас выглядел Рудольфус в два раза старше, горбился и…

Он не слышал начало разговора между Реймондом и сестрой, в ушах стоял гул, сосредоточиться казалось непосильной задачей. И если бы не Малфой, мягко заставивший вернуться в реальность, не факт, что сумел бы взять себя в руки и прислушаться к разговору. А между тем Милена не теряла времени даром и, хотя снова заплакала, вцепившись в руку младшего брата, не позволила себе быть слабой и уже рассказывала о том, что имело гораздо больше значения, чем её собственные чувства и переживания.

Прямо она не могла говорить, постоянно оглядывалась на охранника, который, впрочем, не следил за тем, как проходит общение посетительницы с заключёнными, но и уклончивые формулировки были более чем ясны всем причастным.

— Времени мало, поэтому я скажу прямо, — тихо и жёстко шептал Рудольфус, стоя так, чтобы Милена его видела и слышала, а вот охранник не мог заметить неположенных контактов. — Эд просил найти крайних, мы нашли. Но действовать нужно быстро. Да, и передай ему, что Стэн не смог ничего сделать, — он поймёт. А теперь запоминай имена…

— Вы уверены… — изумлённая стремительностью перехода к страшной теме, Милена вздрогнула, и лишь руки брата удержали её от того, чтобы не броситься к камере Рудольфуса и не заглянуть ему в глаза.

Лестрейндж закашлялся, но смог продолжить, несмотря на то, что говорить ему было тяжело:

— Все во всём уверены, не отвлекайся. Эти люди не жильцы, так что готовы принести остатки своих жалких жизней в плату за благополучие своих семей, которое станет нашей проблемой с момента освобождения. Во-первых, Джагсон. Непонятно, как парень вообще дожил до этого дня, так что тянуть не следует, он может отдать концы в любой момент. А на свободе у него мать и сёстры мелкие. За помощь семье он согласен подписать любое признание. Во-вторых, Кэрроу. Амикус возьмёт на себя чужие преступления за помощь и поддержку сестры. Их отец проигрался на фестральих бегах, а сестрица его страшна, как детёныш гриндилоу и дементора, так что надо будет ей мужа найти, ну или обеспечивать всю жизнь. В-третьих…

Рудольфус называл имена, объяснял причины, и в конце концов Эдриан не смог слушать дальше и отошёл, предоставляя Люциусу самому запоминать нужную информацию. Он просто больше не мог выносить всего этого.

Когда год назад стало очевидно, что опасность миновала, Эдриан радовался как ребёнок. Несомненно, он сочувствовал тем, кто угодил в Азкабан, но… ему лишь казалось, что он понимает, что именно с ними произошло. И только теперь благодаря воспоминаниям Милены он смог в полной мере осознать, что такое Азкабан. Милена не всматривалась в лица заключённых, мимо которых проходила, поэтому и Эдриан не мог сейчас их увидеть — люди в камерах представали размытыми и неузнаваемыми тенями. Но ему хватило и Рудольфуса, чтобы увидеть разницу между полным сил уверенным у себе сильным мужчиной, которого он помнил, и больным стариком, в которого тот превратился.

…Когда воспоминание закончилось и они вернулись из призрачного Азкабана в Малфой-мэнор, оба не сговариваясь потянулись к спиртному. И молча стали напиваться, стремясь заглушить ужас от полученных впечатлений.

Огневиски стекал по горлу как вода — они оба не чувствовали вкуса и не пьянели, но когда бутылка подошла к концу, Люциус позволил себе проявить эмоции и швырнул её в стену.

— Мерлин и Моргана, я даже не представлял, насколько это… — он запнулся, потому что никакие слова не были в силах достоверно описать Азкабан. — Эд, мы должны что-то сделать!

Эдриан смотрел на опустевший стакан, едва отреагировав на метание бутылки, но теперь он поднял больные глаза и усмехнулся:

— А мы можем? Не ты ли говорил, что мы не готовы?

— Значит, нужно сосредоточиться на этом и стать готовыми! — вскричал Малфой, ударяя кулаком по столу. — Слышишь! Мы должны!

— Ничего мы никому не должны, — зло выдохнул он. — Мы оба хотели помочь, однако после этого, — он мотнул головой на Омут памяти, — я отказываюсь идти на риск.

— Эд!

— Нет, Люц. Я не понимал, что такое Азкабан, но боялся его. Теперь понимаю и сделаю всё, чтобы там не оказаться. Я трус, друг мой, и я не готов рисковать…

— Перестань! Думаешь, я не в ужасе? Я ведь тоже не понимал, насколько это на самом деле ужасно. Но теперь, напротив, готов сделать всё, чтобы вытащить их оттуда!

Эдриан склонил голову к плечу и невесело усмехнулся, поражаясь разнице их реакций. Совсем недавно именно Люциус призывал к осторожности и отказывался действовать из эгоистичного нежелания подвергать опасности привычный образ жизни, Эдриан же напирал на порядочность и требовал помогать всем, не считаясь с личными неудобствами и рисками. Им показали одно и то же, но увидели они разное: Нотт — то, от чего хотелось бежать, любой ценой избегая такой судьбы; Малфой — недопустимое положение вещей, требующее исправления.

— Я поддержу тебя, но чуть запахнет жареным и — без обид, Люциус, — я умываю руки и запираюсь в мэноре. Я не готов к такому. Я не выдержу. Извини, но…

Малфой поморщился и махнул рукой.

— Успокойся, я не собираюсь действовать напролом.

Эдриан знал, что ведёт себя недостойно, но даже столь опосредованное знакомство с Азкабаном что-то надломило в нём.

— Стоит всё обдумать, — в попытке сохранить лицо и не утратить уважение друга, он заставил себя не произносить рвущиеся с языка истерические вопли, но понимал, что долго сдерживаться не сможет. — Поговорим позже, мне стоит вернуться домой.

Что характерно, останавливать его Малфой не стал.

Переместившись в Нотт-мэнор, Эдриан постоял минуту, смотря в окно, а затем позволил страху взять верх и заблокировал камин. Он не хотел никого видеть, не хотел никого слышать и не желал ни с кем разговаривать. Сейчас единственным, что ему было нужно, это ощущение безопасности и недосягаемости, и его дом был идеальным местом, где всё это было легко получить.

8.3.21