Сказки дьявольского особняка (джен)

Там, за громадной кованой дверью, открытой одним ударом молота, пылала жаровня, звенела сталь, а рослый тигр-кузнец закалял двуручный меч, напевая что-то грубым голосом.

— Привет тебе, мелкий бес, я тигр Абаддона, демона гнева, страж его покоев. Сегодня ты будешь моим подмастерьем, поможешь раздувать мехи, ковать оружие, месить и обжигать глину для литейных форм, натирать до блеска щиты и полировать дерево для копий. Мы вооружим еще три легиона Ада и разделим людей на Земле стенами ненависти, злобы и недоверия. Прольем много крови, обрушим гнев и жажду убийства на людей, посеем ссоры и распри, во славу Абаддона. Но будь очень внимателен с этими зачарованными инструментами: малейшая оплошность может обернуться лесными пожарами, опустошительными войнами и гибелью целых континентов. Вот тебе фартук и перчатки. Начнем.

Время в мастерской Абаддона летело незаметно. Это была пока единственная работа, которую Джи делал с удовольствием. Пот катился с него ручьями, воздух казался таким же обжигающим, как расплавленное железо, но это были лучшие часы в его жизни. Движение яда внутри будто замедлилось, чувства превратились в чистую энергию огня и металла. Он сделал все в срок и даже получил разрешение выбить на одном гербовом щите свое имя. Прощался с кузнецом с большой неохотой.

— Ты вернешься сюда завтра, — намного приветливее, чем в начале знакомства, молвил тигр, — и пахать будешь вдвое больше, моя работа не кончается никогда, люди совершенно не умеют сдерживать свой гнев. Иди с миром, последний покой находится в центре дворца, ты найдешь его без труда.

Багровое седьмое солнце ада уже садилось. Джи видел его в стрельчатых окнах, тихо пробираясь вдоль стен и стараясь остаться незамеченным. Яд в груди был подобен кислоте, нестерпимо колол и разъедал внутренности, в свое спасение молодой бес не верил, просто шел… Он должен завершить миссию.

Последняя дверь напоминала уменьшенную копию врат в рай. Ключ к ней был хрустальным шаром, заключенным в черную когтистую руку. Изрядно сбитый с толку, Джи не нашел ничего, что хоть сколько-нибудь походило на замок для такого ключа, и, рассерженный, ударил в дверь кулаком. Она отозвалась гулким колокольным звоном. Он потянулся к учебнику, но в нем не нашлось ни строчки о седьмом грехе, и понял, что подсказки кончились, думать придется самому. Рассматривая туманный шар, в котором клубились облака и поблескивали молнии, бес заметил, что когти немного шевелятся. Разгадка, ужасающе простая и гениальная.

С трудом он вырвал шар из черной ладони, и врата распахнулись вовнутрь, ослепляя светом, лившимся из покоя.

Джи вошел, щурясь и прикрывая глаза рукой. Его встретил… его никто не встретил. В пустом зале с множеством ярких светильников висело зеркало, а перед ним на небольшой стеклянной колонне лежал пузырек с прозрачным зельем. Но бес не смог его открыть. И не у кого было спросить, что делать.

Он сел под зеркалом, сжавшись, пытаясь подчинить себе боль, пробиравшуюся все глубже в грудь.

Проклятье… ведь это был покой Астарота, демона гордыни и высокомерия, демона тщеславия и эгоизма, самого сильного и непобедимого человеческого греха. И он не откроет зелье, оставленное здесь Равнодушием, и не выживет, пока не исполнит волю Астарота.

Джи посмотрелся в зеркало — там отражался он сам, но не было ни зала, ни колонны. Он шевельнул ногой — его отражение хитро улыбнулось и произнесло:

— Вот мы и встретились, Джи. Я твоя темная половина, твое Альтер эго, всегда живущее в Аду, в этом диковинном покое. Вместе со мной здесь второе «я» миллиардов людей, людей отважных и трусливых, самоотверженных и самовлюбленных, транжир и скупердяев, бедняков и богачей, людей хороших и не очень, они почти все здесь, потому что мать-природа наградила их чудовищным инстинктом самосохранения. Что они делают всю жизнь? Заботятся о себе, о своих драгоценных шкурах, о личном благосостоянии, для себя всегда хотят большего, для себя из кожи вон лезут, и свои души так старательно губят. Ты не пришел сюда печься о своей душе, потому что у тебя и души-то нет, маленький черносердый бес. Но у тебя есть я… совокупность твоих маленьких пороков, лживость и скрытность, немного алчности и трусости, и небольшой страх смерти, и сожаление о своем низком происхождении, и твои потаенные желания, в которых ты не признаешься никому — о да, все это тоже я. И ты будешь говорить со мной, а я с тобой, и мы узнаем, кто из нас сильнее. И ты уйдешь ни с чем, и умрешь, если я переспорю тебя. Ну, а если нет… ты поймешь, когда выиграешь, ты не глупец. Но не первый и не последний, кто проводит здесь предсмертные часы.

— Хватит пустой болтовни. Начинай.

— Дождь.

— Пустыня.

— Река.

— Колодец.

— Роса.

— М-м… мираж.

— Для начала неплохо, ты уловил суть. Но дальше будет сложнее. Двенадцать апостолов.

— А с Христом их чертова дюжина.

— Десять заповедей?

— Лотерейные билеты.

— Любовь и смерть…

— Время и правосудие.

— Смертный грех?

— Право на ошибку.

— Смирение и милосердие.

— У Бога тоже есть риск ошибиться.

— Девять планет.

— И только восемь чисты от скверны.

— Семь цветов радуги!

— …в пентаграмме Бафомета.

— А звезда Соломона?

— Два треугольника, напрасно вопрошающих небо и землю.

— Святой Дух?

— Глаз Зверя.

— Человек!

— Бездомный скиталец, изгнанный из рая.

— Жестокость, не знающая границ.

— В этой номинации победила глупость.

— Счастье?!

— Всего лишь птичий помет на черной полосе жизни.

— Ты умнее, чем я думал.

— А перед смертью не надышишься.

— Женщина?

— Сфинкс.

— Коварство?

— Оружие слабого Сфинкса.

— Война.

— Шахматное поле.

— Победа?

— Отсрочка перед предательством.

— Убийца.

— Он… он единственный, кто знает цену жизни.

— Джи, ты выиграл.

— Скорее, я умер, — с усмешкой прошептал Джи, ощущая в груди лед и пустоту. Пожравший его яд еще рыскал по телу в поисках новой пищи.

— Нет, я не позволю, — властно отозвался кто-то третий. Альтер эго растаяло, да и зеркало вместе с ним, в покое Астарота стоял…

— Ваше Высочество, — сил все равно не осталось, колени подогнулись сами, бес рухнул перед Принцем и просто закрыл глаза.

— Я слышал этот спор, мне понравились твои речи, — Владыка взял с колонны пузырек и задумчиво поболтал, поднимая светло-коричневый осадок со дна. — Ты не заменишь Натаниэля, ты слишком много прогуливал школу, а твоей врожденной мудрости не хватает терпения. Но, пройдя через испытания всех покоев, ты определил свою судьбу, и я сохранил тебе жизнь. Ты пойдешь в ассасины, в свиту Абаддона, тебе приглянулся гнев более других грехов, и я одобряю твой выбор. Прими это лекарство и возвращайся в дом родителей. Никому не говори, что видел во Дворце. И с кем говорил. Прощай.

Зелье Равнодушия мягко опустилось в руку, пузырек откупорился сам, бес поднес его к губам, но как пил — не помнил. Горьковатый вкус опалил нёбо, в висках страшно забился пульс, в голове смешались лица и образы. Крысы и змеи, и сладкоголосый Владыка, чей облик остался за гранью понимания, зачарованный Сад и страстный Бред сознания… Длинная лестница в небо, белые врата, высокий лоб, сдавленный стеклянным обручем, по нему струилась кровь. Огромный темный изумруд, и молния, расколовшая его надвое, пронзительный крик в ночи, и дикая разрывающая боль, что накрыла тело, когда чье-то израненное сердце забилось вновь.

* * *

У детей отняло дар речи — почти как в первый вечер с шоу на мнимом этаже. Лежали тихонько, примерными лапочками, с совершенно круглыми глазами, не ссорились, не буянили. Ангел наблюдал это не без удовольствия. Действительно, покои Астарота были достойны того, чтоб их посещали на десерт и долго осмысливали.

И, конечно, Люцифер, некоронованный Владыка, личная встреча с которым возглавляла список мечтаний и страхов каждого подданного. Восторг — вовсе не то, что охватывало душу при виде венценосца, о нет. Но чистый восторг был послевкусием, когда Владыка уже исчезал, а изнемогающую душу возвращало обратно в объятья трезвого рассудка. И даже в наивной сказке, где Люцифер появился на полминутки, смягченный и не лишенный сострадания, снизошедший до маленького беса… чувствовалось, что близнецов проняло совсем другим Владыкой — тем, кто взвалил на себя управление бескрайним миром Господним и обозревал его необыкновенными незрячими глазами, умеющими оставлять изумрудные следы.

Энджи положил сборник сказок на верхнюю полку детского книжного шкафа, выключил ночник и всем своим видом дал понять, что уходит. Одолел по коридору всего десять шагов, остановился, прислушался. И вернулся скользящим шагом убийцы-невидимки, проверить свою догадку.

Так и есть: бессовестные отпрыски влезли на стул и друг на друга и пытаются достать тяжелую книгу, которая когда упадет со шкафа — пришибёт обоих.

— А ну-ка сию секунду вернулись в кровать, — приказал он таким тоном, что Викки побелел с головы до пяток, роняя Элфа и сам роняясь со стула, а Элф испуганно взвизгнул, кое-как держась за шкаф и болтаясь в воздухе ногами. — Жаль, не сфотографировать вас для Кси, он же меня тогда сразу убьет. — Ангел еще одно, насильно продленное мгновение наслаждался этой картиной, старательно давясь смехом, и забрал несостоявшихся хулиганов с места преступления. Взглядом поставил стул ровно, а два тоненьких обмерших тельца спрятал под одеяло. — Дышите. А то что-то пульс пропал, не прощупываю.

— Папа? — мужественно спросил Элф за них обоих.

— Спите. Я не сержусь. Завтра дочитаем. А на шкаф больше не лазить. Пока крылья не вырастут.