Школа в деревне Гадюкино (джен)

Как мы уже знаем, вчера дети опять устроили в школе свинарник, и сегодняшний день был отведён для уборки. Детей об этом предупредили, позвонили по телефону, объявили во всех соцсетях, отправили с почты каждому телеграмму и послали к каждому сову с письмом — но втуне. Все ученики сделали вид, что ничего не знают, и пришли без инвентаря и в парадной одежде. Они думали, что директорша отправит их переодеваться и за лопатами, и они опять уйдут и не вернутся, но плохо они знали Матрёну Эмпидокловну.

— Сами виноваты! — гаркнула она на утренней линейке. — Будете убирать хлам в том, в чём явились. А лопаты сейчас найдём, и веники с совками тоже. Чай, не на Луне.

И начала распределять задания, какой класс где будет трудиться. Сначала каждому классу полагалось убрать свой кабинет, а потом — кусок ухрюканной территории. С кабинетами детки под присмотром училок кое-как справились, где взаправду помыв, где размазав грязь, а вот с территорией вышла накладочка.

Дело в том, что между отведёнными под уборку участками не было чётких границ, нарисованных хотя бы мелом. Ни в здании школы, ни снаружи. Директорша просто сказала, что под окнами учительской двор будут убирать седьмые классы, а мыть полы на втором этаже — восьмые, и остальные задания в таком же духе.

И возникло сразу две проблемы: во-первых, не было границ, а во-вторых, и седьмых, и восьмых, и других классов было много, и каждый класс считал, что его задание прекрасно выполнят остальные параллельные, и бил баклуши.

Били они эти баклуши в гадюкинском стиле: грызли чипсы и кидали пакетики на землю. Так что к концу уборочного времени мусора на отведённых участках было по колено, а кое-где и по пояс. Когда Матрёна пришла проверять, чисто ли убрано, то чуть не упала в обморок. Вид бумажечного моря, слегка шуршащего под ветром, лишил её дара речи, и она даже не смогла заорать.

А детки, увидев, что директорша молчит, решили, что она довольна результатом, и потопали восвояси. Но плохо они знали Матрёну Эмпидокловну. Очнувшись от ступора, она заорала:

— Михеич, закрой ворота!

Сторож быстро сообразил, в чём дело, и успел захлопнуть и запереть ворота школьного забора до того, как к ним подошла толпа юных трудяг. Матрёна в гробовом молчании приблизилась к калитке, взяла самый большой мусорный мешок и объявила:

— Сегодня выход платный! Цена — десять пакетиков от чипсов.

Детишки переглянулись. По толпе прокатился восхищённый гул. Послышались отдельные реплики: «Ну, Матрёна, ну, молоток!» — и припёртые к стенке ученики стали собирать и считать пакетики. К калитке выстроилась очередь. Директорша смекнула, что дело на мази, и провозгласила:

— Кто соберёт сто пакетиков, того завтра не буду спрашивать!

Кто бы мог подумать, что такое простое решение очистит территорию школы от бумажек за какие-то пять минут? Все дети кинулись собирать хлам с удесятерённой скоростью. За него дрались. Когда закончились чипсовые пакетики, над школьным двором стали раздаваться ноющие голоса:

— А конфетные бумажки принимаются? А баклажки? А пробки от баклажек? А спичечные коробки? А сколько баклажек равняются сотне пакетиков?

Пришлось Матрёне Эмпидокловне призвать на помощь математичку Аграфену Поликарповну, чтобы срочно разработать хламовалютную систему. Другие учителя стояли в сторонке и только головами качали от восторга. Не успел педсостав и глазом моргнуть, как вся пришкольная территория была чиста, как в последний день летних каникул, словно и не в Гадюкино находилась. Во дворе не было ни бумажек, ни баклажек, ни детей. Работнички честно расплатились за выход и отправились по домам.

— Ай да Матрёна Эмпидокловна! — изумлялись педагоги. — Это же надо — на наших лоботрясов нашла управу!

И написали коллективное письмо в Москву, чтобы Матрёне дали премию. И устроили после уроков праздничное чаепитие с печеньками.

А дети подумали, что ежели новая директорша так любит бумажки и баклажки, что готова ради этого хлама никого не спрашивать на уроках, то надо собрать мусор со всего Гадюкина и принести в школу. Чем они до глубокого вечера и занимались. Все мусорные мешки в хозяйственных магазинах были раскуплены.

На следующее утро население Гадюкина продрало глаза и не узнало родную деревню: такой чистой она была только один раз, да и то не в реале, а на отфотошопленной фотографии — когда написали заметку в областной газете, что в Гадюкино, мол, провели электричество. Ни окурка, ни раздавленной зажигалки, ни пивной банки не валялось на улицах. Даже подворотни сияли чистотой.

Обычные люди обрадовались и пошли на работу. А вот учителям стало не по себе — с чего бы это вдруг везде так чисто? — но на работу они тоже пошли, потому что не могли же они туда не пойти.

…Школу они увидели издалека. Вернее, не школу, а штабеля мусорных мешков, её окружающие. Вокруг стояли довольные детки и фоткались. Они были уверены, что теперь не только Матрёна, но и остальные учителя никогда не будут спрашивать их на уроках. Да и уроков, скорее всего, тоже не будет, ибо прохода к школе доблестные уборщики не оставили. Наоборот, постарались навалить возле крыльца побольше мешков.

Но плохо они знали Матрёну Эмпидокловну. Сходу оценив обстановку, она достала мобильник и позвонила какому-то важному дядьке из райцентра. Говорила она с ним гордо и заносчиво, как с двоечником:

— Да! Мне надоело, что вокруг школы нарушаются гигиенические нормы! И я организовала уборку! Мои ученики сделали вашу работу за вас! Вам должно быть стыдно! Поэтому будьте любезны обеспечить вывоз мусора, а в оплату нашего труда пришлите новый школьный автобус! Считаю до трёх…

Через три секунды к школе пригнали погрузчик, десять КАМАЗов и ярко-жёлтый автобус с надписью «Дети». Но это уже совсем другая история…