Школа в деревне Гадюкино (джен)

В восьмом «Ж» классе шёл урок русского языка. Поскольку все ученики были раздолбаями и двоечниками (некоторые иногда получали тройки, и таких посылали на олимпиады), помимо программы их заставляли читать букварь и повторять правила грамматики для первого класса. Но даже с этим они плохо справлялись. А вела русский сама Скарапея Горыновна.

Первые десять минут каждого урока она просто орала, сотрясая школу. Потом пила воду — на столе специально для этой цели стоял графин со стаканом — и на 20 децибел тише вела занятия. Воду она пила для восстановления сил после ора.

Но 5 сентября Скарапея была ещё полна энергии, учебный год только начинался, и поэтому она орала не десять, а пятнадцать минут. Даже, кажется, шестнадцать. Когда она выкрикнула финальное: «Хоть кол на голове теши!» — с потолка упал кусок штукатурки и попал за шиворот троечнику Пентюхову. В воцарившейся тишине было слышно лишь, как дрожат перепуганные ученики да пыхтит Пентюхов, вынимающий из-за шкирки кусок штукатурки.

Скарапея налила себе полный стакан воды и залпом выпила. Неформал, злостный прогульщик и сын самогонщицы Федул Тьфукин внимательно следил за ней с задней парты. Примерно на середине стакана Скарапея Горыновна на секунду зависла, перевела дух, скосила глаза на графин и медленно допила. Затем, подумав, налила второй стакан, пригубила и сказала:

— Пентюхов, к доске… Ик!

Пентюхов встал, уронил всё, что было на парте, и с обречённым видом пошёл к доске, загребая ногами.

— Отвечай урок, — гнусаво велела училка и отпила ещё полстакана.

— А чо задавали? — спросил Пентюхов, хлопая глазами.

— Да откудова я знаю, что вам задавали, — заплетающимся языком проговорила Скарапея. — Сказано — отвечай, значит, отвечай!

— Ой, мороз, мороз, не морозь меня, — сказал Пентюхов, а весь класс подхватил:

— Не морозь меня, моего коня!

Песню исполнили с блеском, причём больше всех старалась училка. Ещё бы: у неё был такой голосина, что она сразу выбилась в солисты. К концу урока графин опустел. Было спето много песен: и народных, и попсовых, и тюремных, и даже одна на английском. Правда, английского никто не знал, и все повторяли слова как попугаи.

Тьфукин записал концерт на видео и кинул на ютуб.

К вечеру ролик набрал 1234567890 просмотров. В Гадюкино приехали репортёры, режиссёры и продюсеры. Они все гонялись за Скарпеей и умоляли её записать диск, а Скарапея, которая к тому времени уже протрезвела, смекнула, что дело пахнет капустой, то бишь зелёными, и согласилась. На здоровенном блестящем гелендвагене её увезли в Москву разгонять тоску, а весь кортеж состоял из 100 машин и двух бибикалок с мигалками.

В школе наступило раздолье. Для учеников. А для учителей началось такое, что хоть святых выноси. Оно и раньше мало походило на рай, но раньше в любую минуту можно было сходить за Скарапеей, и детки становились шёлковыми. Теперь же управы на них не было.

Вот, к примеру, шёл урок алгебры.

— Пустобрёхов, запиши на доске: икс, игрек. А теперь добавь третье неизвестное, — велела училка, постукивая для устрашения ручкой по столу.

— Какое? — спрашивал тупой Пустобрёхов.

— Обозначь его любой буквой.

И Пустобрёхов писал огромными буквами: икс, игрек, «и» краткое… А остальные двоечники, хулиганы и раздолбаи ржали в голосину и записывали на видео.

Или на уроке труда учитель объяснял, что гвозди нужно забивать молотком, а шурупы закручивать отвёрткой. Но ученики всё равно забивали гвозди отвёрткой, а шурупы закручивали молотком.

А шестиклассники на уроке музыки подключили баян к ноутбуку, а через ноутбук к усилителю, а через усилитель к колонкам. Колонки выставили в коридор, замаскировали картонными ящиками и написали: «макулатура». И стали ждать звонка. И он прозвенел.

— Что это у вас тут провода повсюду торчат? — спросил учитель пения, чуть не полетев через кабель.

— Это электрики оставили, они лампочки ремонтируют, — ответили детки.

— Понятно. Садитесь. Сегодня повторим песню «Вместе весело шагать», — сказал учитель, нацепил баян и заиграл.

И на всю школу раздались жуткие реликтовые звуки, потому что детишки пропустили звук через ядрёный фильтр. Что тут началось! От резонанса полопались все лампочки. Уборщица удрала с воплями: «Изыди, нечистый! Чур меня!» В столовке прокисло молоко. Половина учительниц при первом же звуке упали в обморок, и их классы мигом сбежали, а те учительницы, что были покрепче, подумали, что в коридоре кого-то режут, и вызвали охрану, полицию и интерпол. И Человека-Паука до кучи.

А учитель пения сказал:

— Странно, наверно, у меня баян сломался. Пойду отнесу в ремонт, — и вышел. Детки вытащили штекер из ноутбука, и за учителем потянулся чёрный провод.

В коридоре творилось ужасное столпотворение: учительницы, школьники, охрана, полиция, интерпол, Человек-Паук и застрявшая на выходе уборщица шумели хором, и ничего невозможно было разобрать.

— Да говорю же вам, тут нечистый! Вот он! — заорала уборщица, показывая на учителя пения. — Видите, какой у него длинный чёрный хвост? Чур меня, чур меня!

Толпа мрачно посмотрела на него. Тот прикинул свои шансы и, бросив баян, убежал в учительскую. И тут поверх всего раздался знакомый громогласный ор:

— А ну все замолчали!

Стало тихо. И на пороге возникла — как вы думаете, кто? Скарапея Горыновна собственной персоной! На ней было концертное платье из блестяшек, туфли-шпильки и целая груда бриллиантов. Она сверкала как сварка, и у многих заболели глаза.

— Я вернулась! — объявила Скарапея. — Поняла, что не могу без своей любимой профессии и своих любимых учеников! А ну, ррразошлись быстро по кабинетам, бездельники! А кто не имеет отношения к учёбе — пошли вон отсюдова!!!

Охрана мигом убралась в каптёрку, а полицию, интерпол и Человека-Паука как ветром сдуло. А детишки так испугались вернувшейся Скарапеи, что телепортировались в свои кабинеты прямо с места. И снова стала в школе тишь да благодать.