Под куполом (гет)

Драко

Шея болит так сильно, что он стискивает зубы. Потолок, невысокий и треснутый посередине, c люстрой неприятного оранжевого цвета, пляшет перед глазами. Драко пытается сесть, но ничего не выходит, потому что голова кажется свинцовой.

— Грейнджер, — произносит он тихо, и ее лицо тут же начинает плясать перед ним.

— Я здесь, — ее приятно прохладные пальцы касаются его лба. — Лежи, тебе пока что нельзя вставать. Как ты себя чувствуешь?

— Дерьмово, — врать все равно глупо. — Мы где? И сколько времени уже прошло?

— Почти сутки, — Грейнджер кладет на его лоб холодный компресс. — Мы с Мирандой только доварили противоядие, так что совсем скоро будешь на ногах. Понимаешь, у Миранды есть доксицид, но нет противоядия именно от диких докси, прошедших сквозь туман. Закончилось, к сожалению.

Драко закрывает глаза, потому что от пляшущего лица Грейнджер его начинает тошнить. Значит, они в доме Гуссокл. Видимо, она оказалась той самой женщиной из автобуса и спасла их в последнюю минуту. Нужно просчитать этот момент на будущее: или вспомнить заклинание магической сетки, или таскать противоядие с собой. Но сейчас Драко слишком сложно думать, и он позволяет себе погрузиться в блаженную темноту, которую прорезает странная мысль о том, что Грейнджер ухаживает за ним. И он не может сказать, что ему это неприятно.

Драко снится мать: бледная и худая, она стоит на расшатанном крыльце старого дома, прижимая тонкие руки к груди. В ее голубых глазах — печаль, и отчаяние, и какая-то невозможная безысходность. Вокруг — пустой двор, полный старых листьев, вдалеке — разрушенные или сгоревшие дома и надвигающийся желтый туман. Отца рядом он не видит.

— Малфой, — Грейнджер будит его под утро, и на этот раз ее лицо колышется перед ним уже чуть меньше. — Противоядие готово.

Она помогает ему сесть на кровати и подносит чашку с терпким напитком, в котором плавают листья чабреца. Драко с трудом берется за края чашки и, морщась, залпом выпивает горькое зелье.

— Лучше?

— Пока не знаю, — он закашливается. — Грейнджер, мне нужно вернуться к матери. Туман доберется и до нее с отцом, а у них нет ни защитных костюмов, ни палочек. Они умрут.

Грейнджер выглядит озадаченной, но в ее карих глазах мелькает понимание. Ее родители тоже остались где-то там, под Куполом, и никто не знает, чем может обернуться для них ее побег.

— Но тогда придется проделывать весь путь назад, — произносит она неуверенно. — И потом, ты ведь жил там полгода, и туман ни разу к вам не приходил. Может быть, он существует не во всех зонах.

— Если мама умрет, мне нет смысла ни за что бороться, Грейнджер. Я сам по себе никому не нужен и большей частью презираю себя. Я вляпался в спасение мира совершенно без подготовки и увлек тебя за собой. Я не знал ни про туман, ни про то, что вся Великобритания находится под властью гоблинов, — он говорит это с закрытыми глазами, чтобы не видеть ее лица. — Ты бы наверняка сначала попробовала разузнать обстановку. А я бросился в омут с головой, потому что мать бледнела и словно истончалась изо дня в день. А правильнее было бы сначала увезти ее в безопасное место.

Грейнджер молчит, и тогда Драко, не открывая глаз, чувствует, как ее маленькая рука накрывает его руку, лежащую на одеяле. Теперь ее пальцы горячие — от горячей чашки.

— Я бы поступила так же, — произносит она тихо. — Ты не мог знать все, мы до сих пор не знаем, что ждет нас впереди. Но возвращаться сейчас — это безумие, Малфой. Попробуем поговорить с Мирандой; вполне вероятно, что она сможет помочь. Ты еще увидишь ее дом, он просто потрясающий. И… Ты нужен мне, во всяком случае, пока что. Без тебя я не справлюсь дальше.

Он приоткрывает глаза — совсем чуть-чуть — и разглядывает ее серьезное лицо. Рука ее еще лежит поверх его ладони, и Драко не хочется, чтобы она ее отнимала. Ему давно, вернее — никогда не говорили, что в нем нуждаются. Даже если Грейнджер врет, ему все равно нравятся ее слова. В погоне за славой, за тем, чтобы досадить Поттеру, он не обрел людей, которых мог бы назвать своими друзьями. Не говоря о любви.

После выпитого противоядия Драко впадает в непреодолимую дремоту; в этот раз ему не снится ничего, кроме густой, вязкой темноты, наполненной странными звуками. Жужжанием, и рыком, и резким чужим голосом.

Когда он просыпается, Грейнджер рядом уже нет, в комнате только остается легкий запах ландыша. Драко медленно сползает с кровати, ставя ноги на мягкий коврик, а потом осторожно выходит из комнаты в длинный извивающийся коридор. Двери некоторых комнат открыты: в одной стоят огромные растения и летают бабочки, из другой веет ледяным холодом, на мебели лежат шапки снега, а по полу снует горностай, в третьей стая пикси крутит какое-то огромное колесо, подвешенное под потолком. Комнаты сменяют одна другую, и в конце концов он выходит на круглую застекленную террасу. Грейнджер сидит в кресле у окна и задумчиво читает какую-то толстую книгу. Услышав его шаги, она поднимает голову и улыбается, протягивая ему плед.

— Тут немного прохладно, зато свежо и вид потрясающий.

Драко накидывает клетчатый плед на плечи и некоторое время стоит у огромного окна, глядя на волнующееся впереди море. Его темно-синий цвет успокаивает и дает надежду, и Драко глубоко вдыхает едва уловимый морской аромат, проникающий на террасу. Им нужна такая передышка — среди своих, среди волшебников.

— Жаль, что сейчас зима. Я однажды была здесь в августе: так потрясающе красиво цвел вереск.

Драко садится в свободное кресло рядом с ней и кутается в плед. Его слегка знобит после яда, и по всему телу расползается неприятная усталость, словно его набили ватой, как детскую игрушку. У него когда-то был такой заяц. Грейнджер все еще читает, и он — незаметно — достает из кармана колдографию и долго рассматривает. Тогда — и сейчас. Разрезанные войной.

— Можно взглянуть? — Грейнджер смотрит на него с любопытством.

Колеблясь, Драко все-таки протягивает ей колдографию. Грейнджер изучает ее внимательно, больше глядя на мать, и потом замечает:

— Красивая. Такая необычная, холодная красота. Никогда не понимала, как можно быть хрупкой и сильной одновременно.

— Ты не злишься на нее? — Драко прячет колдографию обратно в карман.

— За что?

— Она пыталась выдать тебя Лорду и называла… этим словом.

— Грязнокровкой, да, — Грейнджер невозмутимо встряхивает волосами. — Ничего обидного в этом нет, я… Я ведь магглорожденная. И прекрасно это понимаю, вот только я считаю, что магия не выбирает. В конце концов, это у меня было сто двадцать баллов из ста возможных, а не у тебя, Малфой.

Он криво улыбается.

— Мама изменила свое мнение насчет чистой крови. Наверняка сейчас ей на это плевать.

Грейнджер кивает. Она действительно не обижается, и Драко это удивляет. Откуда у нее берутся силы на прощение?

— Любой родитель, любящий своего ребенка, пойдет на многое. Даже на самое худшее. Твоя мама пыталась спасти тебя — и была готова на все. Поэтому она спасла Гарри в Запретном лесу. Гарри обязан жизнью твоей маме, и не думаю, что он это забыл. Как видишь, его мать отдала свою жизнь ради него, и твоя мама рисковала своей собственной — ради тебя и немножко — ради него. Вот это, наверное, и есть настоящая магия.

Драко не отвечает, откидываясь на мягкую спинку кресла и прикрывая глаза. Где-то вдалеке синими волнами шумит море. На мгновение ему становится так спокойно, что по коже пробегают мурашки. Грейнджер молчит, шелестя страницами, и он спрашивает, не открывая глаз:

— Что ты читаешь?

— Справочник Гуссокл.

— Иронично.

— Я хочу вспомнить, как использовать магическую сетку, — Грейнджер, конечно, не может перестать изучать что-то даже в такой мирный вечер. — С меня хватит двух нападений докси. Какие они противные, просто до отвращения.

— Честно говоря, хотелось бы, чтобы докси стали нашим худшим кошмаром, — отзывается Драко вполголоса. — Я даже представлять не хочу, что туман мог сделать с другими существами, особенно если магические цирки, зоопарки и заповедники теперь никем не контролируются. Подумай о драконах.

Грейнджер фыркает.

— Даже думать не собираюсь. Нам не справиться с ними, Малфой. Только если ты договоришься, тебя же, кажется, в честь созвездия Дракона назвали. Если честно, эта традиция Блэков мне очень нравится, она ужасно романтичная.

Драко не отвечает. Странно, они с Грейнджер уже десять дней вместе, а так ни разу и не назвали друг друга по имени. Он, конечно, помнит, как ее зовут, но произнести ее имя вслух — разорвать еще одну преграду. И он пока что к этому не готов.

— А куда исчезла Гуссокл?

— Уехала по делам. Мы своим появлением сбили ей все планы, так что ей пришлось отправиться в Йорк еще раз. Зато она оставила нам полную кухню еды и пикси в помощники, — глаза Грейнджер блестят. — Хочешь есть?

Они поднимаются, не снимая пледов, и идут на кухню, снова с любопытством заглядывая в комнаты. Гуссокл, очевидно, маг-экспериментатор, потому что в каждой комнате обнаруживаются испытания совершенно разных заклинаний. Помимо комнаты со снегом и зноем они натыкаются на дождь, цунами, огонь, ураган в тропиках, злющего пятинога, скачущего в огромном аквариуме, лающих летающих шишуг и других зверей. К тому моменту, когда они наконец добираются до самой кухни, Драко успевает проголодаться.

На столе их ждут два чуть остывших стейка, украшенные тушеными овощами. Драко переглядывается с Грейнджер и тут же садится за стол. Настоящего мяса они не видели с самого побега, ветчина в счет не идет. Они молча уплетают еду, не глядя друг на друга, и после вытирают рты заботливо положенными салфетками. Пикси, подлетев, наполняют их бокалы тыквенным соком. На секунду Драко кажется, что он снова оказался в Хогвартсе.

Объевшись, они забираются с ногами в большие мягкие кресла на кухне и пьют чай, пахнущий летом.

— Ты всегда говоришь о матери, — вдруг замечает Грейнджер, глядя на него поверх чашки. — Но почти никогда — об отце.

— Не могу определиться: презираю я его или хочу спасти, — отзывается Драко тихо. — Если бы не вся эта чушь про чистую кровь и Пожирателей смерти, у меня тоже могли бы быть друзья. И нормальная жизнь.

Грейнджер понимающе кивает, и Драко с сожалением думает о том, что ему не хватает ее умения забывать и прощать. Некоторые воспоминания въедаются в человека, как пятна ржавчины, и их невозможно вывести. Они полны обид, разрушенных надежд и внезапно закончившегося детства. Нужно, чтобы случилось что-то по-настоящему серьезное, чтобы человек смог сбросить их и стать свободным и смочь простить. Для этого, наверное, жизнь и готовит постоянные повороты. Прямые дорогие существуют только для тех, кто потерял надежду.

Проведя вечер на террасе, они расходятся по своим комнатам. Драко уже почти засыпает, слушая тихое тиканье часов, когда вдруг слышит осторожные, едва слышные шаги и тихий скрип двери.

— Грейнджер, что случилось? — спрашивает он сонно, смотря на неясные очертания ее фигуры в темноте. Пушистик на ее пижаме выглядит испуганно.

— Я боюсь спать одна, даже здесь, — шепотом отзывается она. — Ты не против, если я останусь тут, на диванчике?

Драко усмехается, хотя ловит себя на мысли, что уже привык к тому, что Грейнджер постоянно рядом.

— Если тебе удобно — ради Мерлина.

Гермиона

Миранда ей очень нравится: несмотря на возраст, жизнерадостность так и льется из ее синих глаз, похожих на морскую каплю. Она чем-то напоминает ей Полумну: такая же серьга-морковка в ухе, такой же загадочный голос. И невероятная легкость в общении, какая бывает только у уверенных в себе людей и по которой Гермиона изрядно соскучилась. Министерство полно закрытых и замкнутых сотрудников, которые заинтересованы только в своем благополучии.

— Ребята, я не могу дать ответы на все ваши вопросы, — Миранда усаживается вместе с ними на террасе. Пикси, попискивая, приносят всем большие чашки травяного чая. — Вижу по глазам, что вы думаете, будто я знаю все. Мне бы очень этого хотелось, но, увы, у меня нет доступа ко всей информации.

— Мы будем рады хоть какой-то, — Малфой нюхает чай. — Немного утомляет идти на ощупь в темноте, гадая, что происходит с миром.

Миранда улыбается его скептическому тону, и Гермиона тут же поджимает губы. Малфой! Никому не верит.

— Первое, что вы должны понять, ребята — это то, что магия бывает совершенно разной и непредсказуемой. Магия работает по своим собственным законам, и если вам кажется, что вы научились ей управлять с помощью палочек, с помощью слов или невербально — вы глубоко ошибаетесь. Вспомните, как по всем правилам магии Гарри Поттер должен был умереть. Его спасла другая магия — материнская любовь. Если мы говорим про гоблинов, то, скорее всего, они собрали достаточно компонентов, чтобы осуществить такой переворот. Подозреваю, что там была собственно гоблинская магия — она особенная, ее трудно повторить палочкой, она могущественная и опасная. И совершенно точно была магия домовиков — правда, пока не представляю, как их убедили перейти на чужую сторону. Вполне вероятно, что насильно. Или предложили такие условия, от которых домовики не смогли отказаться. А может, схитрили. В этом гоблины мастера, помните об этом, ребята. И никогда до конца не верьте гоблину, даже если знаете его много лет. Я подозреваю, я почти уверена, что в заклинании были задействованы и руны. Есть руны власти; если начертить их в одном пространстве и правильно прочесть, они загорятся ярким синим светом и будут готовы к применению. Но там, уверена, был и еще один компонент. Сильный и сложный. Какой — не могу пока сказать, я и сама каждый день ломаю над этим голову.

Гермиона ерзает в кресле, неуверенно глядя на Миранду.

— Как же нам вернуть все назад?

— Сначала попробовать разобраться с рунами и поговорить с домовиками, — она складывает руки домиком, глядя куда-то вдаль, на море. — Но руны власти найти не так просто. Их нет ни в одном учебнике или справочнике. И уж совершенно точно нет в «Словнике чародея», Гермиона.

Малфой со звоном ставит чашку на стеклянный столик и дергает плечом.

— Никто не видел домовиков уже очень давно, — произносит он ворчливо. — Но это еще реально. Насчет рун я ничего не понимаю: если их нет в книгах, каким образом мы должны их искать?

Миранда улыбается ему, слыша в его голосе нотки недоверия.

— Руны разбросаны по всему миру, и их можно встретить где угодно: в музеях, на памятниках старины, в манускриптах или соборах. Возможно, гоблины сами так долго тянули с переворотом, потому что не могли собрать все руны до последней. Согласно легенде, их семь, — она машет рукой, и пикси приносят еще вазочку с фруктами. — Но я давно работаю с разнообразной магией и чувствую: гоблинская затея дала трещину. Сомневаюсь, что они собирались создавать туман. Огромное количество энергии уходит только на поддержание Купола над Лондоном, и эта энергия не вечная. Что-то пошло не так. И мне нужен человек, который смог бы в этом разобраться, вот только кто добровольно согласится втереться в доверие гоблинам…

Гермиона опускает на пол ноги в толстых шерстяных носках с желто-красным узором. Судя по выражению лица Малфоя, он уже представляет себе их будущие скитания в бесконечных поисках рун.

— Как считаете, Гарри может передавать мне сообщения сквозь сон?

Миранда пожимает плечами.

— Возможно все. Пока что я предлагаю вам отправиться в Хогвартс. Там можно найти ответы на некоторые вопросы. И поговорить с профессором Бабблинг.

Малфой задумчиво качает ногой, и их с Гермионой взгляды встречаются.

— В Хогвартсе любой, кто просит помощи, ее получает, — произносят они одновременно, и Гермиона едва заметно улыбается. — Большое вам спасибо, Миранда. Без вас мы бы попали в тупик. И ведь это Малфой предложил сразу отправиться к вам.

Миранда кивает, изучая их лица по очереди, потом лукаво замечает:

— Магия уже играет с нами, ребята, иначе как объяснить то, что вы оказались у меня: магглорожденная девушка и чистокровный волшебник, чьи взгляды на жизнь раньше не позволили бы ему даже попросить тебя о помощи? Признаюсь честно: Гермиону Грейнджер я ожидала встретить, даже надеялась, пожалуй, но вот Драко Малфой стал для меня неожиданным сюрпризом. Я вижу, что ты стремишься исправить то, что натворил, я вижу смятение, и боль, и отчаяние. Но нам всем остается только верить и принимать свое внутреннее «я». Если вы справитесь с той задачей, что взвалили на себя, то приезжайте в Уитби снова, когда зацветет вереск.

— У вас получится как-то связаться с моей матерью? — видно, что Малфою трудно это говорить, но другого выхода у него нет. — Она нездорова, и я боюсь, что она не сможет долго продержаться в тех условиях, в которых их держат гоблины. Если откажете, мне придется возвращаться.

Миранда задумчиво крутит яблоко в руках.

— Если бы ты попросил за отца, я бы отказала. Но ты просишь за мать, и это меняет всю ситуацию. Хорошо, я попробую с ними связаться, у меня есть свои маленькие шпионы около Лондона. В каком районе они жили, когда ты сбежал?

Глаза Малфоя блестят.

— Кройдон.

— Договорились, Драко, — Миранда смотрит на него внимательно. — Можешь не волноваться, я всегда держу слово. Не уверена, что у меня получится донести новости до тебя, но за мать не переживай. Если она жива, я ее найду. Давно хотела побеседовать с кем-то из Блэков.

Оставшийся вечер они говорят о магии и ее возможностях и расходятся спать только за полночь. Гермиона пытается уснуть, ворочаясь с боку на бок на маленьком диванчике, но сон так и не приходит. Она перебирает все книги, в которых можно прочесть о рунах, и приходит к выводу, что необходимо заглянуть в школьную библиотеку. Мадам Пинс, конечно, в восторг не придет, но если ей хорошенько объяснить…

— Хочешь, поменяемся местами? — голос Малфоя звучит из темноты. — Ты там сейчас дыру протрешь. Здесь просторно.

— Нет, — отзывается она чуть смущенно. Кто бы мог подумать, что ей будет страшно засыпать без Малфоя! — Просто слишком много мыслей.

— У меня тоже.

— Я думаю: что, если…

— Никаких «если», Грейнджер, — перебивает он торопливо. — Мы обязаны справиться. Вы с Поттером тоже сперва думали, что Дары Смерти — это сказка, верно? Так и нам сейчас кажется, что семь рун — просто выдумки этой недоЛавгуд.

Гермиона поворачивается к нему. Его светлые волосы белеют на расстоянии шагов трех, не больше.

— Тебе тоже она напомнила Полумну?

— Ты лучше думай, где могут прятаться эти руны, — Малфой устало зевает. — Наверняка в самых опасных и самим чертом забытых местах, охраняемых драконами или кентаврами. Нам нужно повторить все заклинания, которые мы знаем, и выучить еще как можно больше. Драккл разберет, что нам может пригодиться. Вот ты не смогла на ходу вспомнить про сетку — и где бы мы были, если бы не Гуссокл на своей развалюхе? Честно говоря, я никогда бы не подумал, что она может так странно выглядеть. Я представлял ее кем-то вроде Макгонагалл: старой и нудной, а оказалось, что она еще одна сумасшедшая.

Гермиона смотрит на него сердито.

— Я уже повторила это заклинание и завтра тебе расскажу.

Малфой хмыкает, шурша одеялом, и Гермиона почему-то вспоминает его слова об отце. Вот что его еще гложет. Она иногда замечает в его глазах отчаяние, и раньше ей казалось, что он переживает за мать, но теперь понимает, что глубоко внутри него живут сомнения. С одной стороны — как не простить отца? Мы часто прощаем близким то, что не должны, то, что не простили бы чужим. С другой стороны — не так просто самостоятельно справиться с обидой на человека, который разрушил твою жизнь своими якобы благими намерениями. Она и сама не знает, как бы справилась с этой ситуацией. Удивительно, но Малфой превращается из обычного задиристого подростка с желанием получить славу во взрослого человека с целым ворохом моральных проблем. И кроме матери у него действительно никого нет, а по тому, как настороженно он относится к каждому встречному, видно — он все еще напуган и одинок.

Гермиона приподнимается, пытаясь разглядеть его лицо в темноте, но видит только бледные очертания. Выдохнув, она падает обратно на подушку и накрывается одеялом с головой.

С утра, после завтрака, Миранда предлагает им единственную помощь: довезти их до Хогсмида, а там совсем недалеко останется до замка. Она также предлагает им еду, но Гермиона уверяет, что в школе их отлично накормят и точно дадут с собой все, что они смогут унести. Миранда, впрочем, что-то утаивает, но Гермиона не решается тянуть из нее информацию.

В автобусе отвратительно пахнет бензином, и к концу поездки все трое открывают окна несмотря на то, что в округе все еще могут летать бешеные докси. Малфой дышит через одолженный у нее платок, поминутно морщась, и только сама Миранда кажется беззаботной. Она рассказывает о новом издании учебника для седьмого курса, который сейчас переписывает, и предлагает Гермионе один из черновиков.

— Новое в самом конце и немного в середине, — произносит она, когда Гермиона осторожно прячет блокнот в сумочку. — Удачи, ребята. Жду вас, когда зацветет вереск.

Малфой коротко кивает, не благодаря ее, и сразу поворачивается в сторону деревушки. Гермиона долго машет рукой уезжающему автобусу, выбрасывающему в воздух столп черного дыма, а потом бегом догоняет Малфоя.

Они медленно идут по главной улице, с сожалением рассматривая дома с заколоченными окнами. Ни в одном окне не горит свет, витрины «Сладкого королевства» и кафе мадам Паддифут разбиты. На земле, покрытой тонким слоем снега, видны отпечатки лап. У Гермионы теплится надежда, что хотя бы «Кабанья голова» открыта, ведь Аберфорт держался во время войны, неужели он отступит сейчас? Но ставни заперты, а вот двери распахнуты, и сквозь них видны перевернутые столы, разбитые бутылки, стаканы и стулья, разбросанные по помещению.

— Мне все это не нравится, — Малфой выражает ее мысли, сжимая в руке палочку. — Боюсь, школа все-таки закрыта, а то, что она работает — очередная гоблинская ложь.

Гермиона не отвечает, вспоминая, каким уютным и приветливым был однажды Хогсмид. Сколько счастливых моментов случилось с ней на этих улочках! Гермиона передергивает плечами. Чем дальше они уходят от Лондона, тем больше она теряет себя. Колдографию с Роном она тоже потеряла: наверное, та выпала из кармана в автобусе или где-то еще. И от этого у Гермионы появляется странное ощущение, что Рон понемногу отдаляется от нее.

Хогсмид остается позади, но там, где дорога поворачивает к замку и где раньше была открытая местность с видом на озеро, теперь высится лес. Земля перед ним изрыта траншеями, словно здесь была маггловская война, и Гермиона сразу замечает прячущихся в них красных колпаков. Значит, здесь проливалась кровь. Чья?

— Терпеть их не могу, — на лице Малфоя отражается отвращение. — Осторожно, их много. Предлагаю разделиться: я беру на себя правый фланг, ты левый. Встречаемся у входа в лес.

Гермиона кивает, поднимая палочку и невольно вспоминая «полосу препятствий» Люпина. Колпаки, потрясая дубинками, бегут ей навстречу маленькой толпой. Гермиона справляется с ними легко и, перепрыгнув через изрытую землю, оказывается рядом с Малфоем.

— Мне было лет восемь, когда они атаковали мэнор, — произносит он, зачем-то вытирая руки о пальто. — Целая армия. Стучали в ворота, трясли дубинками. Родителей не было дома тогда, я остался один с домовиком, с Добби. Внутрь они так и не прорвались, конечно, но зрелище было отвратительное.

Гермиона поднимает глаза на огромные деревья. Скорее всего, они выросли из семян магической секвойи — бросаешь семена на землю, и через несколько мгновений вырастает целый лес. Магглы даже занесли это волшебство в свои сказки. Но минутой спустя выясняется, что лес состоит не только из секвой.

— Видишь? — она указывает Малфою на маячащие вдалеке щупальца.

— Дьявольские силки, — кивает он и потом показывает еще дальше. — А вот там — целые заросли этой чертовой Мимбулус Мимблетонии. В замке что, поселился Долгопупс?

Гермиона качает головой:

— Думаю, замок охраняет сам себя. Или кто-то пытается преградить дорогу нежелательным лицам. Взять Хогвартс практически невозможно.

Они осторожно входят в лес: Малфой идет впереди, Гермиона медленно ступает следом, оглядываясь каждую минуту. Дьявольские силки окружают их со всех сторон, и в одно мгновение Малфой, запнувшись, чуть не касается толстого ствола. Взрослые растения опаснее всего, а если они попадутся оба — можно и не выбраться. «Я не вижу ничего, что можно поджечь!» — произносит издевательский голос Рона в ее голове, и Гермиона быстро переключает внимание на дорогу. Время, кажется, замедляет бег и ползет медленно-медленно, и спустя часа два у нее пересыхает во рту, а сердце колотится так быстро от спертого, душного воздуха, что становится тяжело дышать.

— Может быть, отдохнем? — предлагает она ненавязчиво, когда они выходят на открывшуюся вдруг поляну с невероятно изумрудной травой, чуть припорошенной снегом. — Я слышу звук ручья. Принесешь немного воды?

Малфой смотрит на нее с сомнением. Его волосы, всегда аккуратно причесанные, сейчас спутаны, к пальто прицепился репейник, сквозь который они продирались целых полчаса, чтобы обойти Мимблетонию.

— Я бы не стал пить из ручья, который течет в этом лесу, — произносит он твердо. — У нас же есть вода, давай лучше используем ее и заварим чай. Можно даже разложить палатку и немного отдохнуть. Все равно здесь нас найдут только карлики или пауки. Вряд ли волшебнику или гоблину в здравом уме захочется сюда соваться.

Гермиона молча соглашается. Ей кажется, что Лес — это ее жизнь сейчас: вокруг опасности, а она ходит рядом с ними, не зная точно, куда именно нужно идти.

Они раскладывают вещи, не выпуская палочки из рук, хотя на поляне светло и тепло, и в ветвях деревьев поют птицы. Малфой предлагает подежурить у палатки, чтобы она смогла отдохнуть, и Гермиона, не отказываясь, сворачивается клубком на кровати и проваливается в неспокойный сон. Ей снится Битва за Хогвартс, а потом — бледное лицо Гарри, который ходит туда-сюда по камере в Азкабане.

Драко

Грейнджер выглядит растерянной, и он отчасти ее понимает. Любой, кому во второй раз приходится искать неведомые артефакты неизвестно где, может впасть в отчаяние. Впрочем, Драко и сам пока не понимает четкий план действий, но его можно составить после Хогвартса, особенно если там помогут. Гуссокл напомнила ему Дамблдора: та же загадочная недосказанность, те же странные слова о том, что магия способна на многое. Им бы двоим написать пособие «Как свести с ума школьников и всех остальных», Скитер бы точно оценила.

Скитер! Грейнджер, конечно, эта мысль не понравится, но Скитер вполне может владеть какой-то информацией о рунах хотя бы потому, что много прочла. Изобретать сплетни не так и просто, как кажется.

Единственное, что его сейчас успокаивает, это обещание Гуссокл найти мать. Мысль о том, что мать наконец окажется в безопасности, дает надежду, что она выживет в этом дурацком мире. Только бы Гуссокл успела вовремя.

— До замка еще мили две, — Грейнджер оценивает расстояние до виднеющейся впереди башни. — Ощущение, словно мы в сказку попали. В замке спит принцесса, а мы идем ее освобождать сквозь волшебный лес.

— Вот только в нашем замке спит дракон.

— Это просто легенда, — отмахивается Грейнджер, с аппетитом уплетая сыр и хлеб. — Думаешь, мы бы не знали?

Драко смотрит на нее скептически.

— Слушай, мы про василиска тоже не подозревали. Как и про Выручай-комнату, акромантулов, кентавров и так далее. Честно говоря, я уже готов ничему не удивляться.

Грейнджер не успевает ответить, потому что за ее спиной вдруг возникает ус ядовитой тентакулы.

— Осторожно! — Драко отталкивает ее в сторону, и ус мгновенно обвивается вокруг его руки. — Чертово растение!

Боль пронизывает всю руку словно удар током, но Грейнджер тут же отшвыривает ус заклинанием и быстро тянется к бисерной сумочке.

— Ты помнишь, чтобы тентакула нападала на людей, словно она ядовитая змея?

— Боюсь, по этим землям тоже прошел туман, — Грейнджер сдувает с щеки каштановую прядь. На фоне тающего снега она кажется почти шоколадной, и Драко нравится этот цвет. — Сними пальто. Я так не смогу наложить бинт.

Шепотом чертыхаясь, Драко стаскивает старенькое пальто: в том магазине в Йорке новых, конечно, не нашлось, так что приходится ходить в этом. Рука вся обожжена вплоть до локтя, и Драко с шумом втягивает воздух, когда Грейнджер осторожно накладывает специальный бинт с мазью, закатав рукав его свитера.

— Спасибо, — произносит она тихо, и их глаза на секунду встречаются. — Я решила, что здесь безопасно.

Драко с трудом натягивает пальто обратно, дрожа от холода.

— Нигде не безопасно, Грейнджер. Так что верти головой по сторонам почаще.

Они допивают обжигающий чай, потом поднимаются и быстро собирают палатку. Падающий с неба снег начинает понемногу превращаться в противный моросящий дождь. До сумерек остается часа три, и им нужно торопиться. Гермиона запихивает палатку в сумочку и тихо спрашивает, опустив глаза:

— Болит?

— Нет, — он врет, чтобы она не переживала, хотя рука все еще сильно ноет.

Покинув полянку, они снова осторожно шагают друг за другом по узкой тропинке в самой гуще леса. Дьявольские силки и Мимблетония постепенно остаются за спиной, дважды они вовремя уходят от атаки ядовитой тентакулы, через несколько минут на них снова нападают красные колпаки, а потом на тропинку вдруг выползают пять огромных соплохвостов.

У Драко заканчиваются приличные слова, и он, зажав палочку в руке, падает на землю, пытаясь попасть соплохвосту в брюхо. Где-то рядом Грейнджер повторяет его движение, пыхтя, и первые два соплохвоста замирают, обезвреженные, но остальные начинают плеваться огнем, и Драко слышит, как вскрикивает Грейнджер, а через секунду его ногу тоже обжигает огнем. Не день, а сплошная чертовщина. Говорят, беда никогда не приходит одна. Видимо, тот, кто придумал эту поговорку, влип в передрягу со всеми тварями одновременно.

Усталые, взмокшие и обожженные, они с полчаса приходят в себя, не решаясь двинуться дальше и пробуют заклинаниями заштопать прожженную одежду. Грейнджер даже не пытается достать мазь, потому что понимает, что впереди их может ждать что-нибудь похуже. Наконец, Драко поднимается и подает ей руку: сидеть на холодной земле вредно, и они рискуют замерзнуть.

— Знаешь, иногда я ненавижу Хагрида, — шепотом признается Грейнджер, и Малфой согласно кивает. — Существа, конечно, зачастую лучше людей, они преданны и бескорыстны, но везде же есть свой предел. Впрочем, та история с гиппогрифом…

Драко закатывает глаза.

— Я не хотел, чтобы его казнили. Я просил отца отменить решение, но меня уже никто не слушал. Меня вообще мало слушали, Грейнджер, и, думаю, за последние две недели я говорил с тобой больше, чем с отцом за все годы после второго курса. Иногда сын — это просто функция.

Лес внезапно заканчивается, и перед их глазами на расстоянии полумили высится замок. Только теперь он окружен рвом с коваными подъемными воротами, к которым ведет длинный узкий мост из серого камня.

— Мы точно в Хогвартсе? — интересуется Драко, обмениваясь с Грейнджер изумленными взглядами.

— Безусловно, — уверенно отвечает она и снова подозрительно смотрит на замок. — Тем более, что мы попали сюда из Хогсмида. Ошибки быть не может. Только откуда здесь взялся ров?

И она вдруг вскрикивает, резко взмахивая руками и падая на землю. Что-то огромное торопливо тащит ее обратно к Лесу, и Драко сразу замечает несколько глаз, жадные жвалы и эти отвратительные мохнатые ноги. Единственное, что объединяет его с Уизли — это отвращение к подобным тварям.

— Пауки! — кричит он так, словно его кто-то слышит. — Не выпускай палочку, Грейнджер! Редукто!

Лапы, держащие Грейнджер, со свистом отрываются от тела паука, и та остается лежать в грязи, облитая паучьей кровью. Она вскакивает на ноги почти сразу и тут же взрывает паука, который подбирается к Драко со спины, но из Леса на опушку выпрыгивают все новые: одни — размером с кота, другие — с лошадь, третьи превосходят слона. Драко хватает Грейнджер за руку уже привычным движением, и они, задыхаясь, бегут к узкому мосту, отшвыривая пауков заклинаниями: всеми, какие только могут пригодиться.

— Ворота закрыты! — Грейнджер перекрикивает ветер с дождем. Волосы у них обоих промокли насквозь. — Они нас сожрут, пока с той стороны откроют! Ворота точно защищены, никакой Бомбардой ты их не взорвешь и Алохоморой не откроешь…

Драко панически оглядывается по сторонам. Маленький паук кидается ему под ноги, и он с ненавистью отшвыривает его, как свою прошлую жизнь.

— Взорвем за собой мост, — он кивает на крошечную площадку перед воротами, где они оба поместятся. — А ров паукам не перепрыгнуть.

— Ты с ума сошел, — Грейнджер смотрит на него то ли с ужасом, то ли с восхищением. Драко предпочел бы второе. — Одно заклинание не взорвет камни, нужно одновременно…

— На счет три, — предупреждает Драко, когда они добегают до середины моста. Пауки не отстают, и Драко слышит их зловонный запах. — Раз, два, три! Бомбарда Максима!

Полыхает оранжевым светом, и мост, словно вздрогнув, изгибается и обрушивается в ров грудой камней, неожиданно увлекая за собой Грейнджер. Драко падает вниз, раздирая в кровь колени, и едва успевает ухватить ее за запястье и протягивает вторую руку, бросив палочку рядом с собой. Грейнджер зависает над пропастью, отчаянно болтая ногами.

— Хватайся!

— Моя палочка упала вниз! — с отчаянием кричит она, намертво вцепляясь в его руки. — Если ты меня отпустишь…

И они оба с ужасом смотрят на бурлящую во рве воду. Упавшие пауки сперва барахтаются, пытаясь выплыть, но потом вода начинает бурлить еще сильнее, и на поверхности оказывается огромная голова неизвестного им обоим ящера, чем-то напоминающая диплодока — только раза в два больше и покрытая темно-зеленой чешуей. Ящер жадно вгрызается во всех пауков, что встречаются ему на пути, и вода окрашивается бурой кровью.

Драко с силой втаскивает Грейнджер на свою половину моста, мысленно благодаря несуществующих богов за то, что она такая стройная. Несколько долгих минут они лежат на ледяных камнях, глядя в серое зимнее небо, и пытаются отдышаться.

— Акцио, палочка! — произносит Драко, приподнимаясь, и палочка Грейнджер, мокрая, но целая, падает ему в руки. — Держи.

Грейнджер тут же деловито вытирает ее носовым платком. Она испугалась, но пытается не показывать свой страх. Драко с сожалением смотрит на порванные брюки. Действительно, и зачем они только латали их после нападения соплохвостов… Грейнджер вдруг замирает, и он сразу настораживается, но не успевает ничего спросить, потому что она шепотом произносит:

— Что ты там говорил про спящего дракона?

Драко поднимает глаза: на вершине Астрономической башни, на той самой площадке, где ему не хватило духу убить Дамблдора, сидит темно-золотой дракон. Его синие глаза смотрят на них вприщур, а зеленые когти постукивают по камню. Рога и кончик хвоста с шипами окрашены в красный. Сомнений нет — этот дракон принадлежит Хогвартсу, и кто-то неосторожный посмел его разбудить.

Дракон изящно изгибает голову, втягивая воздух, и Драко видит, как в его груди зарождается красное пламя.