Искра (гет)

— Мисс Грейнджер.

Она привычно кивнула, проходя мимо привет-ведьмы на входе в Мунго. Привычно поднялась на пятый этаж, так же привычно мазнув взглядом по знакомой табличке «Недуги от заклятий». Зашла в кабинет и, сняв, наконец, потяжелевшее от сырости Лондона пальто, привычно скользнула в свой халат лимонного цвета. Все так же привычно сделав себе кофе, она с тяжелым вздохом опустилась на стул и углубилась в бумаги, еще более привычно скользя взглядом по строчкам. Ее стандартный обход начинался только через два часа, а целитель Корнер, под началом которого она работала, должен был появиться не ранее чем через час. Просто она привычно пришла на работу раньше, поскорее сбежав из опостылевшего ей дома.

Прошло всего пять лет после окончания войны, а Грейнджер уже устала. Утомилась. Перегорела. В ней еще теплилась какая-то искра, но ее сложно было назвать интересом к жизни. Первые годы после войны она положила все свое время на работу в Мунго и помощь тем, кому она была остро необходима. Гермиона попросту жила в больнице и не только потому, что многочисленным пациентам было это необходимо, но и для того, чтобы заглушить собственную боль, которая навсегда поселилась в ней где-то в районе груди. Чтобы осознавать, что своей помощью она хоть немного помогает восстановить хрупкое равновесие этого мира. Мира, расколотого на две совершенно неравные половинки. До и после.

Рон от всего этого устал. Ему самому нужна была поддержка, а Гермионы никогда не было рядом. Она всегда была в Мунго, помогала другим, а домой приходила совершенно обессилевшая, порой даже слова вымолвить не в состоянии. Никакие доводы не могли оторвать ее от работы, за которую она цеплялась как утопающий за соломинку. Она и была утопающим. Что-то в ней надломилось, когда она более осознанно просмотрела список убитых, увидела раненых в Больничном крыле и Большом зале. Когда схлынула вся эйфория от победы, и началась рутинная боль. Ведь победа это не все. Восстановление руин, лечение, разговоры с родственниками погибших… Рон все это понимал, потому ему было больно уходить. Но он не мог иначе. Гермиона, его Гермиона перестала быть собой. Стала лишь тенью того сильного мага, коим являлась. Она жила целью победить, а теперь, когда война была выиграна, ее целью стали последствия. И она отдавала этому всю себя, лишь бы заглушить тупую боль где-то внутри. И он ушел. Он не был святым, как не был и роботом, и ему нужен был человек рядом, а не ходячий призрак, который не то что о нем — о себе не мог позаботиться нормально. Только пациенты, пациенты и еще раз пациенты. И пусть она приходила домой оглушенная, морально опустошенная увиденным в больнице, Рон никак не мог ей помочь. Она не принимала его поддержку. И больше двух лет он не выдержал. Война закончилась, она осталась, он двигался дальше.

Когда с послевоенными травмами разобрались, и в Мунго начались постылые будни, когда цели Гермионы, наконец, пали, она впервые четко осознала, как стала одинока. Рон больше не встречал ее дома, не стремился встретиться и просто так — его новоиспеченная супруга ждала ребенка. Джинни и Гарри тоже были заняты друг другом, хоть и старались максимально уделять время потерянной Гермионе, когда она к ним потянулась. Но она так не могла. Не могла отрывать их от семейного счастья, а потому не навязывалась. Потихоньку в ней стал пропадать интерес к жизни, ведь новых целей она себе не поставила. И Гермиона Грейнджер попросту поплыла по течению. Потеряла себя. Сдалась.

За дверью послышались суетливые шаги и взволнованные голоса. Гермиона прислушалась, пытаясь из обрывочных реплик понять происходящее. Кажется, привезли нового пациента, причем в очень тяжелом состоянии.

— Его нашли на территории поместья…

— Как такое могло произойти?

— Корнеру доложили?

— Грейнджер должна быть на месте.

— Сначала надо его устроить. Непонятно, что он может с собой сделать! А пока…

Дверь кабинета распахнулась, и Гермиона тут же махнула рукой:

— В тринадцатую его!

Вернувшись в кабинет, чтобы захватить палочку и кое-какие зелья, Гермиона быстро проследовала в названную палату, где пациента уже уложили на койку и на всякий случай привязали атласными лентами к кровати — неизвестно, как он отреагирует, когда очнется, а с магией шутки плохи.

В то время как Гермиона склонилась над больным и с ужасом для себя осознала, что перед ней лежит смертельно-бледный Драко Малфой, Дерек — стажер-целитель — поведал, что его привез Блейз Забини и ничего внятного о произошедшем не сказал. Только лишь, что нашел Малфоя в таком состоянии на улице без сознания, недалеко от теплиц поместья. Гермиона молча кивнула, закусив от неожиданно нахлынувших чувств губу почти до боли, и тут же засуетилась, пытаясь выяснить состояние больного.

— Мисс Грейн…

— Как только мистер Корнер появится, сообщите ему о произошедшем, — ледяным тоном перебила Дерека Гермиона, не отрывая потрясенного взгляда от Малфоя. Его пепельно-серое лицо вызвало в ней невиданную долгое время бурю эмоций. Она привыкла, что все идет своим чередом, а появление умира… появление Малфоя никак не вписывалось в обычную схему, и Гермиона чувствовала сдавившее ее грудь смятение.

Стажер молча покинул помещение, мягко закрыв за собой дверь, но Гермиона этого даже не заметила, помогая с помощью магии бессознательному Малфою проглотить жгучее зелье. Ей было неловко и непривычно. Она видела многих друзей и просто знакомых в Мунго, особенно в первые месяцы после войны, но Малфой… Она даже не знала, что с ним было все эти годы. Трус, школьный недруг, Пожиратель Смерти, да и попросту бывший враг. Где он был все это время? Что с ним стало? Что вообще произошло?

В голове роились вопросы, и Гермиона не знала, как к ним подступиться: давно она не ощущала такого искреннего внутреннего возбужденного любопытства.

Светлые ресницы дрогнули, ссохшиеся губы с трудом разлепились, и из груди вынужденного прийти в сознание под действием лекарств Малфоя донесся тихий полускрип-полустон.

Гермиона осторожно пощупала влажный лоб и, видя беспомощное состояние больного, взмахом палочки испарила ленты, чтобы они не сковывали его движений. Она затаила дыхание, вглядываясь в Малфоя, прислушиваясь к тому, как он дышит, и чутко вылавливая любое изменение в его состоянии. Ей было интересно. И страшно. Как он отреагирует, когда увидит, что его выхаживает гр… Грейнджер?

Из груди мужчины донесся слабый булькающий хрип, после чего Малфой скрипуче произнес, не открывая глаз:

— Где я?

Облегчение затопило Гермиону. Он может говорить. Это хороший знак. Только вот что ему ответить на так логично заданный вопрос? Что-то внутри Гермионы зашевелилось, подобралось и направило несколько молящих о помощи импульсов в мозг, и она почувствовала от этого какое-то парадоксальное наслаждение. Наконец-то. Ее переполняли эмоции. Настоящие, живые. Ей было страшно любопытно, действительно интересно, как отреагирует на нее Малфой, как они будут общаться, каков он спустя все эти годы, ведь сейчас в душе Гермионы вновь колыхнулась детская враждебность, но лишь привнесла кучу положительных эмоций в душу девушки. Ее сейчас даже особо не волновало, что именно с ним произошло, — так сильно Гермиону захватили мысли о предстоящей беседе.

— В Мунго.

Ее голос прозвучал глухо, незнакомо, и Малфой, судя по всему, его попросту не узнал. Он даже не смог открыть глаза — лишь пробно, но безумно слабо дернув одним веком.

Вспомнив о своих обязанностях целителя, Гермиона встала над койкой, на которой лежал Малфой, и подняла палочку, предупреждающе и немного опасливо прошептав: «Драко, сейчас просто отдыхай. Тебе необходимо набраться сил. А после мы с тобой поговорим».

Ей показалось, что Малфой немного скривился и дернулся, желая что-то ей ответить, но она не была уверена, что это не просто игра света сыграла с ней злую шутку, выдавая желаемое за действительное. Гермиона ощущала внутри то, что ее на самом деле пугало. То, что, казалось, давно покинуло ее тело. И она хотела увидеть, убедиться, что не одну ее так сильно волнует их неожиданная встреча.

Стараясь не думать о том, что в ее душе что-то шевельнулось, Гермиона вытянула руки над Малфоем и начала считывать его состояние, помогая себе палочкой, пытаясь найти любую деталь, чтобы понять, как его лечить. Она что-то сосредоточенно шептала, от чего ее руки несколько светились, а вокруг Драко чувствовалась какая-то особая вибрация воздуха. Начиная с головы, она полностью проверила все его тело, прекрасно зная, что все отклонения от нормы моментально записываются в зачарованный для этих дел общий для Гермионы и Корнера журнал.

Когда проверка закончилась, Гермиона устало выдохнула, потерев рукой затекшую шею и глядя на то, как мирно Малфой спит. То, что он в сознании, выдавали его лихорадочно бегающие глаза под веками и контрастно размеренное спокойное дыхание. Осторожно смахнув с его лба белесую прядку, Гермиона на секунду залюбовалась его точеными, все еще острыми чертами лица, которые могли понравиться лишь узкому кругу девушек, и тут же, испугавшись своих мыслей и действий, по-макгонагалловски поджала губы и спешно покинула палату, мягко прикрыв за собой дверь.

— Ты сейчас съешь свое перо. Что случилось? — низкий мужской голос вывел Гермиону из задумчивости, и она смущенно вытащила изо рта не просто кончик пера, как это обычно бывало, а добрую его половину.

— У нас новый пациент…

— Малфой, да. Мне уже сообщили, — деловито кивнул Корнер, натягивая свой халат и поправляя на носу очки. Кивнув головой в сторону журнала, над которым недавно размышляла Гермиона, он уточнил: — Что не так?

Она никак не отреагировала, будто не услышала его слов, но Корнер тонко уловил: Грейнджер слышала каждое его слово. Он нахмурился, мысленно чертыхнувшись. Ему уже приходилось видеть свою помощницу в таком состоянии: прямая спина, мокрое наполовину перо, побелевшие пальцы и сжатые в тонкую линию губы. Ах да, и тонко, но весьма заметно бьющаяся венка на левом виске. Да. Такое уже бывало. Сразу после войны, когда Гермиона была потеряна, и не знала, что ей делать, куда кинуться. У нее была на удивление первоклассная подготовка, хоть она и не кончала колдомедицинских курсов, но главной ее проблемой было не это, а именно потерянность. Никто не мог заставить ее взять себя в руки. Никто, кроме Корнера. Он нашел к своей помощнице подход, и она ожила, с головой окунувшись в дело, и став просто незаменимым целителем для больницы.

Несмотря на успех Гермионы на целительском поприще, Корнер все равно чутко за ней следил, отмечая каждое изменение в ее настроениях. Он видел, как она переживала несколько стадий кризиса, был рядом, когда ушел Рон, хотя Гермиона даже не осознавала этого. Он следил и морально поддерживал ее тайно, изредка подмешивая в ее кофе укрепляющие зелья и понимая, что если он предложит ей помощь в открытую, то она сломается окончательно. Он видел, как сильно изуродовала ее война, как искалечила не только ее душу, но и психику, а потому настоял на том, чтобы Грейнджер и впредь работала вместе с ним — он знал, уж он-то за ней присмотрит.

И вот именно сейчас, когда — он знал — Гермиона, наконец, успокоилась и просто плыла по течению, вновь произошло нечто, выбившее ее из колеи настолько, что она вновь впала в состояние, какое было, как только она пришла в Мунго в мае 1998-го и предложила свою помощь. Глядя в ее потерянные пустые глаза, Корнер ощутил, как его сердце сжимается — он успел привязаться к Гермионе как к своей дочери, которой, в силу определенных жизненных обстоятельств, попросту не мог иметь.

— Гермиона?

Глаза девушки поймали его собственные, и ему показалось, что он попал в бездонную ловушку — так затягивали его эти омуты, полные какой-то непонятной горечи:

— Знаете, мистер Корнер, в первый осмотр я не придала этому значения, но после, когда я пришла с ним поговорить, Малфой попросту не узнал меня.

Ее лицо вдруг исказила кривая, совсем делающая ее уродливой, усмешка:

— Нет, ну вы представляете!.. — голос Грейнджер был полон какого-то недоброго смеха, а глаза так и оставались пустыми и безжизненными, несмотря на небывалый шквал эмоций, — этот слизеринский ублюдок враждовал с нами столько лет, а теперь меня попросту не узнал?!

Чуть прищурившись и задумчиво пожевав свои губы, Корнер вдруг произнес:

— Мы можем ему помочь?

— У него множественные травмы черепа и внутреннее истощение, сильное настолько, что его состояние приходится поддерживать извне, чтобы оно хоть немного приближалось к норме.

— Травмы черепа? А не думаешь ли ты?..

— Нет, — перебила его Гермиона — в работе она всегда понимала его с полуслова, — признаков амнезии нет. Как раз только что изучала журнал. Все с памятью в порядке. Либо он забыл по своей воле, либо в этом вопросе мы полностью бессильны.

Склонившись над журналом и выслушав все, что смогла выяснить Грейнджер, Корнер кивнул и, вновь пожевывая губы, погрузился в глубокие раздумья. Задачка выходила непростая. Мистеру Малфою придется очень хорошо постараться, чтобы остаться на этом свете. Однако, раз у него такие выборочные проблемы с памятью, надо все-таки выяснить, действительно ли он попытался провести темный ритуал, завязанный на крови, чтобы забыть все, что ему доставляло наибольшую боль. Если это так, то очевидно, почему обычная проверка не помогла выявить признаков амнезии, а Гермиону он не вспомнил — ритуал был слишком темным, да в придачу и проведен ошибочно, и Малфой забыл явно не все и не так, как ему хотелось бы. А если он, допустим, хотел забыть войну, что вполне вероятно, то не удивительно, что под кривую раздачу ритуала попала именно Грейнджер — все-таки она одна из ключевых фигур в этой истории. И не факт, что Малфой вспомнит и Поттера или даже самого Волан-де-Морта.

Усмехнувшись своему несколько темному тайному прошлому, благодаря которому он и вспомнил про этот ритуал, Корнер задумчиво уставился на Гермиону, взвешивая все за и против. Он не мог решать, жить кому-то или умереть, он давал клятву, но Грейнджер… Он слишком ее любил. Глядя в эти пустые глаза, в которых мелькала слабенькая искра надежды, мистер Корнер чересчур сильно укусил себя за губу, почувствовав ошеломительно привычный вкус крови, и принял решение.

Мягко улыбнувшись Гермионе кровавой улыбкой, Корнер обнадежил:

— Мы его вытащим, Грейнджер.