Эребор, Дракон и неудача  (гет)

Я до сих пор считаю, что в сложившейся ситуации была полностью права… Ну, блин, что мне оставалось делать? Я, как любое разумное существо, хочу жить, это естественное желание. Я слишком молода для самоотречения и жертвы. О высоком удобно рассуждать, сидя в безопасности собственной квартиры. А не тогда, когда тебя собираются сжечь живьем.

Позже я испытывала сильные муки совести — к сожалению, бесчувственной я никогда не была. И родители воспитали меня в старомодном духе, так, что я еще верила в такие слова, как честность, доброта, правда и справедливость…

Для современного мира, где все друг другу врут, это большая наивность. Но что поделать, я в своей молодости еще не успела обрасти непробиваемым панцирем цинизма и равнодушия.

В тот момент, в пещере, я не думала о последствиях… Вообще ни о чем не думала, кроме того, что мне рано умирать. Не скажу, что поступила бы иначе, будь у меня шанс перемотать время. Если быть честной с вами, то до конца. Хотя сомневаюсь, что кто-то здесь сможет расшифровать дневник попаданки, написанный на русском языке. А что делать, время тянется очень медленно и единственное, что мне остается, это писать и вспоминать даже то, что я с большой радостью забыла бы навсегда.

Я, может, и не хочу помнить, но помню момент абсолютного ужаса перед смертью. И смертью не самой безболезненной. В те секунды я здраво думала, что лучше бы погибнуть один раз под колесами, чем два раза и второй раз в лапах самого настоящего дракона. И хватит ухмыляться, романтикой тут и не пахнет! Ящера я интересую только как вор, которого нужно сжечь до уголька. Смауга, по очевидным причинам, человеческие девы не интересуют. Так что, думаю, такая же участь ждала бы и настоящую принцессу, если бы ей не повезло так же, как и мне.

Я уже говорила, что умею держать себя в руках в опасных ситуациях? Правда позже меня накрывает отдача — с соплями, трясущимися руками и общим дерьмовым самочувствием. Но жить можно, главное, что я могу соображать и действовать. Знакомые и друзья называли это мое качество хладнокровием, но я бы назвала здравомыслием — зачем истерить, если тебе это ничем не поможет.

 — О, Смауг Ужасный, послушай меня, молю тебя, — вскричала я на предельной мощности.

И, оцените, выговорила это без запинок и дурацкого заикания. В тот момент я четко помнила, что ящер самолюбив. И, кроме того, скорее всего, нарцисс и параноик. Хоббиту лесть помогла, почему бы мне не попытаться пойти тем же путем, что и Бильбо? За исключением одного: бежать я не собиралась, банально не знала куда. Да и дракон, когда поймет, что его пытались надуть, взъярится пуще прежнего и точно выковыряет меня из любой щели, куда я забьюсь. Или просто не станет утруждать себя лишними хлопотами и подождет, пока я сама окочурюсь от голода и жажды. Гора огромна и очень запутана, и шанс выбраться самой — минимален с драконом на хвосте.

 — Говори, человеческое отродье, — Смауг наклонил голову ниже и прикрыл глаза тяжелыми веками, от чего драконья морда приобрела ужасно хитрый вид. — Но помни, у тебя мало времени, — ящер поднял лапу и продемонстрировал когти, острые даже на вид.

От паники я задумалась об особенностях драконьего маникюра и чуть было не прыснула со смеху. Догадываетесь, чем бы это закончилось для меня, если бы Смауг подумал, что я смеюсь над ним? И не нужно крутить пальцем у виска. Сама знаю, что нормальным мое поведение не назовешь. Да что в произошедшем со мной вообще можно назвать нормальным?

А я скажу вам: ничего! Поэтому не нужно упрекать меня в слабости и глупости. Я бы с удовольствием поменялась с вами местами, раз вы все такие умные. И посмотрела, как вы заговариваете зубы дракону и что из этого выйдет. Эх, мечты, мечты…

 — О, Смауг Великолепный, я пришла из другого мира, — начала я воодушевленно, потому что минуту назад, кажется, придумала, как спасти свою жизнь.

Об этичности моего поступка, нормах морали, муках совести, эффекте бабочки и так далее поговорим, когда я буду хоть в относительной, но безопасности. И как я тогда радовалась, что большую часть детства была книжным червем, читая все — от мировой классики до фэнтези. Вот и пригодились часы, проведенные наедине с книгой и миром, который автор создал на страницах. Беда в одном: я совершенно не помнила точных дат. Хорошо ориентировалась, что за чем. Но число назвать не могла.

 — Это я знаю, — в груди дракона зародился рокот и я с удивлением поняла, что он смеется. — Драконы созданы магией и чувствуют магию… А ты была чуждой Арде. Вы, люди, такие скучные, такие предсказуемые, за редким исключением, — он задумчиво посмотрел на меня. — Но гномы в стократ хуже… Маленькие, отвратительные корыстные уродцы. Давно забывшие заветы Первого Гнома…

Это он о Дурине Бессмертном? Ой-ой, кажется, Смауг начинает злиться, судя по жару от него и тому, как разгорается пламя в его груди. Это плохо для меня… А после того, что я расскажу, дракон будет в ярости и может убить меня. И сжечь Эсгарот.

 — Эльфы ничем не лучше, жалкие тени былого величия, почти растворившиеся в мире… Но вернемся к тебе, что ты хотела мне рассказать, смертная дурочка? — Ящер положил голову на сложенные лапы и уставился на меня в упор своими невозможными глазами, в которых тлела ощутимая ярость и почти неуловимая тоска по утерянному.

Почему-то напуганная, обоснованно боявшаяся за свою жизнь, я испытывала почти жалость к жестокому убийце, каким был дракон Смауг. Жалость, о которой мне еще предстоит пожалеть. Древний ящер презирал слабость, но умел ею воспользоваться в свою пользу. Он понимал сердца других существ куда лучше, чем хотел показать и умел чувствовать, хотя вовсе не желал этого. Об этом всем мне стало известно позже. Сейчас же дракон был для меня смертным ужасом и интереснейшей загадкой, что я видела за свою короткую и обычную жизнь. Я ведь говорила, что любопытна? И ничего с этим не могу поделать.

 — Там, откуда я пришла, есть книги о Средиземье, — ну, вот я это и сказала. Глупо и по-детски закрыв глаза, желая спрятаться.

 — Интересно… — Дракон выдержал паузу, а потом выдохнул струю пара, которая оплавила края большого серебряного блюда под моими ногами. — И что же там написано о драконах, человеческая девочка? Скажи мне, — приказал он.

И я подчинилась, потому что иначе просто не могла. В голосе ящера было столько власти и силы, что существо куда с большей волей, чем моя, не выдержало бы. Куда уж мне? Я говорила, а дракон спокойно лежал, лениво закрыв глаза. Но мне даже в голову не пришло попытаться дернуться: в его расслабленности было столько же опасности, как и в ярости. Я была не настолько глупа, чтобы купиться на такой обман и пытаться сбежать. Больше, чем уверена, что попытка побега была бы короткой и бесславной. И закончилась бы предсказуемо — в пасти дракона.

Инстинкт говорил, что такой меланхоличный Смауг в сотню раз опасней. И я верила своим ощущениям, потому что — чему верить, если не себе?

У меня ничего не осталось, кроме одежды — джинсовых шорт, майки и босоножек. Вот и все мое достояние, принесенное из моего родного мира. Нужно говорить, что, стоя на горах золота на фоне величественного дракона, я чувствовала себя жалкой и незначительной? Смауг умел подавлять без угроз.

 — Ваш Профессор был провидцем, — Смауг захохотал и одним ударом хвоста поднял лавину из золотых монет и утвари, которая приближалась ко мне, чтобы раздавить. — Не так быстро, — чудовищная лапа дракона закрыла меня от волны. — Много я бы отдал, чтобы увидеть человека, который написал нашу историю почти правдиво. Ты почти убедила меня, воришка, что говоришь правду… Откуда человечке, чья жизнь мгновение, знать о Первой эпохе? Здешние-то люди почти забыли, крупицы памяти сохранились в Гондоре. Но откуда атани знать о том, что они никогда не видели? Со слов эльфов? Ты так легко говорила об Амане, днях до Солнца и Луны. Дословно пересказала клятву Феанора, а ведь на этом берегу почти не осталось тех, кто видел, как он произносил ее в час великой тьмы на площади Тириона. Но ведь, женщина, ты хотела рассказать мне не о седой древности, а о грядущем? Ведь я прав?

И что мне оставалось? Нет, я не считаю, что поступила правильно в тот момент. Но я вынесла из жизни в Средиземье то, что о прошлом нельзя сожалеть, ведь это сожаление напрасное. Я рассказала дракону о походе Торина. Не назвала дат и умолчала о Барде. А то ящер, не ровен час, спалит Эсгарот заранее и не будет никакого лучника, убийцы последнего дракона.

Ожидаемой мной вспышки драконьего бешенства не случилось. Смауг оказался совершенно непредсказуемым. Тогда я судила о нем из книги и, каюсь, из фильма. Еще не понимая, каким многогранным и странным существом был Смауг. Он состоял весь из противоречий, практически не сочетаемых в любом другом существе. Создатель драконов был безумцем, но безумцем гениальным. Если все остальные ящеры были похожи на Смауга.

И еще я поняла, почему драконов так ненавидели все народы Средиземья: при всей своей мощи и смертоносности они обладали изворотливым интеллектом и при этом жили своей животной первозданной породой.

Драконы были естественны и противоестественны одновременно. Словно часть этого мира, но в то же время оставались за его границами.

Они были диссонансом в Изначальной Музыке… Как и все, что создал Мелькор.

Кроме того, что вложил в драконов их создатель, была крохотная искра того, чем они могли стать, будь мир не Искажен.

Но это только мои размышления и выводы над весьма редкими откровениями Смауга. Он вообще не любил говорить о себе. Зато обожал поболтать о других. Часто из вредности сводя величайшие битвы и потрясения, свидетелем которых стал, к почти сплетням. Только этот невозможный ящер мог рассуждать о невиданных трагедиях с насмешкой и усталой иронией слишком много видевшего существа. И тут же загораться злостью от неосторожного замечания.

Он хулил прошлое, но скучал по нему, презирал настоящее, считая текущую эпоху смертельно скучной, а живших в ней вырожденцами, а от будущего ждал только неприятностей и еще большей скуки…

Очаровательный характер, не правда ли?