Эребор, Дракон и неудача  (гет)

Все время, пока я болела, Смауг оставался в своем втором облике. Так что вскоре я перестала от него шарахаться и привыкла к разительному отличию. Пусть ящер и стал мужчиной, он все же остался тем же драконом — вредным, саркастичным, ехидным и циничным. Проблемой стало то, что я часто ловила себя на том, что откровенно засматриваюсь…

Мне нравилось волевое лицо с такими необыкновенными глазами. А его волосы с пляшущими язычками пламени вовсе приводили в какой-то детский восторг. Хотелось коснуться и проверить, обжигают ли эти так похожие на светлячков огоньки.

Я понимала, что Смауг был красив мужественной, необычной красотой. И тем, что был одновременно похож на эльфа и не похож. Он не напоминал карикатуру, просто был другим. Позже, увидев настоящих перворожденных, я решу, что дракон был не извращением их сути — такими были орки. Он был просто напросто лишен того, с чем каждый эльф приходил в этот мир — света. И это не делало его ни плохим, ни злым. В сущности он был самим собой и резким контрастом с остальным миром. Смауг воплотил в себе виденье почти всемогущей сущности. Он был искажением и нес в себе то, что прочим народам недоступно — свободу от оков Арды и залов Мандоса. Смерть дракона — это окончательная гибель, пустота…

Не дорога за пределы, как у людей, не палаты Исцеления, как у эльдар и Валинор. Дракон уходит безвозвратно, в никуда.

Как-то я спросила у него, боится ли он? В ответ получила долю привычной насмешки и полное равнодушие. Смаугу было плевать на Арду Возрожденную и на то, что после гибели его ничего не ждет. Дракон давным-давно принял то, что для сотворенных Владыкой Мелькором существ нет простых и понятных путей. И пусть они были созданы искажением, но на путь служения встали сами. Преданность Морготу в них вытекала вовсе не из страха, а из любви к нему.

Видевшие Смауга не поверят, что такой, как он, способен любить. А иные вовсе проклянут меня за эти строки. Но что они знают о любви дракона? Ничего.

Было ли это волей Эру или сам Моргот не стал лишать своих творений этого дара, но драконы понимали любовь и умели любить. Так же, как и были наделены чувствами, пусть и, зачастую, не самыми светлыми и благородными. Мой дракон знал страсть, но любви остерегался. Считая ее разрушительной силой. А любивших угадайте кем? Правильно, глупцами.

Удивительные перемены: совсем недавно боялась ящера до потери внятной речи, а теперь считаю его своим. Ваше мнение о моем интеллекте оставьте, пожалуйста, при себе. Мои чувства к Смаугу вытекали из его ко мне отношения. И будет справедливо сказать, что до сих пор он обо мне заботился, пусть и по-своему.

Выздоравливала я медленно, но верно. С каждым днем становилось лучше. Тем более дракон оказался великолепной сиделкой. А его зелья, пусть и отвратительные на вкус, помогали лучше, чем все «чудо-таблетки» аптек моего родного мира. Смауг умел готовить, пусть все его блюда были обязательно мясными и с необычным вкусом из-за специй, которые он туда добавлял. Овощи, фрукты он презирал, пусть и признавал их полезность для слабого человеческого организма. Он принципиально не ел траву. Зато потреблял чуть обжаренное мясо в огромных количествах.

Мне посчастливилось увидеть, как ест дракон в своем втором облике — много и с удовольствием.

Смауг несколько раз посещал несчастных жителей Эсгарота, пока я спала, и так же летал на охоту и на сбор трав, из которых делал лекарства для меня. Пусть он и ворчал, что слишком стар, чтобы десять раз на дню менять облик из-за капризов несносной девчонки, но я-то видела, что Смауг доволен и собой, и своей активностью. В змеях изначально не было ничего от эльфийского покоя, но они не были так суетливы, как люди.

Драконы не страдали тягой к постоянной перемене мест, но при этом были очень любопытны. У ящера обязательно должно быть логово. Место, которое он мог бы назвать домом. После громадного Ангбанда его привлекали огромные пещеры. Эльфийскую архитектуру Второй и Третьей Эпохи змей считал слишком хлипкой, слишком изящной — на счастье эльфов. А вот основательность гномов привлекала Смауга куда больше.

Король Трор сам обрек своей народ на несчастья: столько сокровищ обязательно должны были привлечь алчный взгляд, и привлекли…

Кроме Великих Змеев Севера были и те, кого Смауг презрительно называл «червяками». Местом их обитания были Северные Пустоши, расположенные к северу от Эред Митрин. Не наделенные, в отличие от Смауга и его собратьев, разумом, речью и вторым обликом, они были жалкой подделкой. Но отличались злобностью и привычкой убивать и разрушать все на своем пути.

— К счастью для Средиземья, эти недоделки не слишком сильны, — наставительно произнес Смауг Золотой. — Кроме того, их огонь очень слаб в сравнении с моим.

— Они такие же большие, как и ты?

— Нет, конечно, — чуть обиженно, как мне показалось, хмыкнул Смауг. — Я такого «дракона» лапой пришибу. Хуже этих жалких ящериц только те крылатые уроды, которых создал Саурон… — лицо дракона стало замкнутым и холодным. — Ни один уважающий себя змей не согласится нести на своей спине умертвие, бывшее когда-то к тому же смертным корольком.

— Смауг, ты ведь говоришь о назгулах?

— Не дрожи, — насмешливо бросил он. — Сюда они не явятся… И мы же договорились, Яна, — дракон прищурился. — Я рассказываю, а ты доедаешь суп. Или мне залить его силой?

Он встал со вполне очевидным намерением выполнить свою угрозу, но я тут же схватила ложку, показывая, что я кушаю. Смауг довольно кивнул и вернулся в кресло.

— Кожа да кости, — буркнул он. — Посмотреть не на что. Одни глазенки любопытные и остались, — вдруг мягко произнес дракон.

— Хотела спросить, твой огонь сможет сжечь кольцо власти?

— Все, кроме того, что Саурон выковал в огне Роковой Горы, — Смауг внимательно посмотрел на меня. — Бледная, больная и все рвется спасти мир. Я раскрою тебе один секрет, Яна… — ящер замер, а потом принюхался. — Сиди здесь, у нас кажется незваный гость.

Не успела я толком спросить, что случилось, Смауг вылетел из комнаты, на ходу перевоплощаясь в дракона. И от его рыка содрогнулись своды Одинокой Горы. Я сидела некоторое время в ступоре — испуганная, оглушенная. Дракон покинул сокровищницу и, судя по всему, ловил гостя на верхних уровнях. Доев сваренный Смаугом укрепляющий силы суп, я бросила ложку и встала. Если честно, было жутко любопытно, кто там такой наглый и отважный (читайте — тупой), чтобы потревожить дракона в его же логове.

Накинув на плечи плед, я закуталась в него, пряча халат и ночную рубашку. Смауг все еще настаивал, как умел он один, на постельном режиме.

Я как раз добралась до выхода из сокровищницы, когда вернулся злющий Смауг. Из его пасти вырывались язычки пламени, а хвост бил по стенам, полу и колоннам. Узрев меня, он с силой долбанул лапой по полу, от чего случилось локальное землетрясение и я, не устояв на ногах, шлепнулась на попу.

— Кому я сказал быть в комнате?! — рявкнул змей. — Зачем вышла, дурра?

Разозленная до крайности морда дракона и возле нее бледная и перепуганная девица. Зрелище не для слабонервных. В глазах дракона поутихло пламя ярости, когда он увидел, как я сжалась в комок. Я отсчитывала про себя вдохи и выдохи, чтобы не зареветь и не попытаться бежать. Смауг был таким же ужасающим, как в тот первый несчастный день, когда я появилась в Средиземье.

Наконец глухой рокот дракона стих, а моего лица коснулись горячие пальцы. Я рискнула открыть глаза, чтобы увидеть стоящего прямо передо мной на одном колене Смауга. Его лицо было каким-то виноватым, а в непостижимых глазах я увидела… сожаление?

— Прости, смертная, я не хотел срываться на тебе, — сказал он просто, но вместе с тем искренне. — Не сиди на полу.

Меня легко подхватили на руки. Смауг вздохнул и начал подниматься по ступеням ко мне в комнату.

— Безответственная девчонка, — выговаривал он. — Снова заболеть хочешь, именно поэтому бегаешь по Эребору полуголая?

Но держал он меня аккуратно, позволив обнять руками за шею. И украдкой касалась пальцами перекинутой через плечо косы. И балдела: волосы были очень гладкими и мягкими. А от самого Смауга пахло немного дымом и огнем, морозной свежестью и горечью незнакомых мне трав.

— Ты нашел кого-то? — осторожно спросила я.

— Тревога была ложной, — нахмурился змей. Но что-то мне подсказывало, что он и сам не верит в то, что мог ошибиться. — Яна, я тебя прошу, до выздоровления никаких прогулок, иначе сменишь комнату на гномьи темницы, — приказал он с угрозой во взгляде. — И если тебе так нравятся мои волосы, могу дать расчесать, если хорошо попросишь, — ухмыльнулся дракон, от чего стал напоминать законченную самовлюбленную скотину.

И как это я должна попросить? Нет… Это не то, что я подумала. Ведь не мог же он предложить…