Эребор, Дракон и неудача  (гет)

Более или менее налаженный быт. Вечерние посиделки с драконом. И то, что я почти перестала его бояться. Нет, здравое опасение осталось, но Смауг больше не вызывал панического ужаса, как в первое время в этом мире. Просто потому, что я поняла — ящер не станет убивать меня без причины. И вред не причинит — по-своему дракон даже заботился обо мне. Несмотря на свой ужасный характер и постоянные оскорбления, запугивать ему меня уже не удавалось так легко.

Я скучала в Эреборе — дракон большую часть дня или спал, или купался в золоте. Он терпеть не мог, когда ему мешали.

Мне запрещалось покидать Гору, но Смауг ничего не сказал о запрете на прогулки внутри. Царство гномов потрясало колоссальным размахом и действовало на меня подавляюще — чувствовать себя незначительной песчинкой не так приятно. Еще и очень одинокой. Как ни крути, я потеряла всё, что было для меня дорогим и родным. И за две недели невозможно забыть о утрате.

Сказочное Средиземье было когда-то для меня мечтой, невероятной и далекой. Но чужой. Я чувствовала себя лишним элементом и крайне смутно представляла свою жизнь здесь. В моем мире у меня была семья, планы на будущее, профессия и друзья. Я знала, как поступать в той или иной ситуации. Здесь же все мои знания и умения были бесполезны. Я терялась в относительной, но все же безопасности Одинокой Горы и даже не могла представить, что делать, если окажусь на просторах Средиземья. Я ничуть не была фанаткой отдыха на лоне дикой природы. Истинное дитя города, все мои столкновения с природой — это поездки за город на шашлыки, дача и отдых на море.

Честно оценивая свои силы, я понимала, что не смогу выжить — стойкой героиней мне не бывать.

Я ценила комфорт, упорядоченную жизнь… Нужно ли говорить, что произошедшая катастрофа здорово выбила меня из колеи?

Я даже не знала, сколько времени осталось до прихода незваных гостей — Короля-Под-Горой и его банды. Смотря фильм и читая книгу, я целиком и полностью поддерживала Торина Дубощита. Но теперь его приход был для меня концом спокойной жизни. Так что я заочно не любила всю их компанию. Смауг был злом уже знакомым и близким. А чего ждать от гномов, я не представляла и дрожала от мыслей о войне, которую они принесут за собой. Очень эгоистично, не правда ли? Победившие гномы, скорее всего, не разрешат человечке остаться в своем царстве. А я не представляла, куда мне идти.

Я рассказала дракону о будущем, пусть и с некоторыми правками, но Смауг не спешил что-то делать. Словно, вытащив из меня всю историю, решил пустить все на самотек.

Что совсем не в его характере, это я понимала уже тогда. Так почему он ничего не делает? Я мучительно размышляла. Не то, что бы я желала, чтобы дракон навестил Синие Горы и Шир и выжег все там дотла. Но бездействие ящера, чем дальше, тем больше меня тревожило.

Смауг Ужасный, на самом-то деле, был ужасным лентяем. Любимое занятие после купания в золоте — сон. Дракон дрых большую часть времени. Оживлялся только тогда, когда мы говорили, или тогда, когда орал на меня. Похоже, я чуть разбавляла монотонность его существования и, хоть он и не любил перемены, не мог отказаться от разнообразия. Еще и эльфов обзывал ледяными статуями. Судьба столкнула меня с величайшим лодырем Средиземья. И этим титулом Смауг очень дорожил. Я удивлялась ему: захватив Гору и сокровища, он как будто потерял всякий интерес к жизни за пределами сокровищницы. Его ничего не трогало, а прочие существа вызывали только скуку. До тех пор, пока не пытались обворовать дракона…

Смауг как-то признался, что отлично чует то, что эльфы, люди и гномы называли Тьмой. Дракон знал о возрождении Саурона до того, как Белый Совет проявил вялое беспокойство собирающимся мраком. И этот тысячелетний негодяй собирался славно повеселиться, наблюдая за их возней. Чью-либо сторону он принимать не собирался.

Белый Совет он метко обозвал союзом юбки — из-за Галадриэль. А бывший ручной пес Моргота у дракона трепета не вызывал.

Леди Галадриэль беспокоилась зря о драконе, он собирался оставаться нейтральным, наплевав на все назревающие войны. Ему дела не было до судьбы остальных. Эгоизм Смауга был его отличительной чертой, как и нездоровый пофигизм.

Неудивительно, что я заскучала. И, однажды, прихватив лампу и флягу с водой, отправилась на поиски приключений. Желание исследовать Эребор было сильнее любых страхов. Да и здравый смысл говорил, что единственная опасность здесь — в очередной раз спящий дракон. Кроме того, уходить слишком далеко и глубоко я не собиралась. И надеялась, если что, ящер меня найдет.

Первым делом я решилась проверить кладовые на первом уровне, куда привел меня Смауг. До этого я была всего в трех комнатах. И, наконец, забраться на зависшие над пропастью воздушные мосты из зеленоватого, словно светящегося изнутри, камня. Они влекли меня давно: оттуда можно будет охватить взглядом панораму Эребора почти целиком. К выходу из Горы я не собиралась даже приближаться — предупреждение дракона намертво отпечаталось в сознании.

Одна из комнат, которую я считала кладовой, оказалась жилой — большой камин, кровать, шкафы с бумагами и низкий рабочий стол с толстыми книгами. Десяток перьев и золотая чернильница. Сдув пыль со страниц раскрытой книги, я увидела столбцы с незаконченными записями. Языка я не знала, но не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что это какая-то учетная книга. Значит, здесь жил смотритель кладовых, или как это называлось здесь?

В покоях была еще одна дверь, богато украшенная голубыми камушками и, стоило свету моей лампы упасть на них, они заискрились, как маленькие кусочки неба. Дверь была не заперта, и я вошла, попав в женские покои, кардинально отличающиеся своим уютом от первой комнаты. Здесь все, начиная от мебели и заканчивая толстым ковром с очень яркими узорами, было призвано обеспечить своей хозяйке беззаботное существование.

Любование комнатой прервала неприятная находка — истлевшее тело в богатом платье. Гномка сжимала в руках узелок. Наверное, она собиралась бежать, но не успела…

Я не могла даже похоронить ее… В случившемся с ней не было моей вины, но я чувствовала себя виноватой. Может за то, что привязывалась к ее убийце?

Сглотнув сухость в горле, я сердито вытерла слезы. Я приучила себя не смотреть на тела, идя по своим делам. Но лучше мне от этого не стало. По ночам мне казалось, что было слышно, как плачут мертвые, лежавшие вот так, без прощания и похорон. Взгляд упал на стену, где на меня смотрел чуть потускневший портрет. Черные косы, венец, длинная белоснежная вуаль и теплые голубые глаза. В уголке красиво выведенная надпись на языке гномов. Прочесть ее я не могла, но и так было понятно, кто изображен на картине — мертвая хозяйка так понравившейся мне комнаты. Она была очень молодой и полной жизни и надежд…

Я сдернула с кровати покрывало и, чувствуя тошноту, попыталась аккуратно переложить тело на него. Я собиралась ее похоронить, единственное, что могла сделать. И дала себе слово — пока нахожусь здесь, захоронить всех, кого смогу. Пусть я ничего не знаю о похоронных обрядах гномов. Но это меньшее из того, что я должна сделать.

Подходящее место я обнаружила случайно. Из кухни, где я готовила, шли десятки коридоров — по ним доставляли еду во все уголки Эребора. Один из этих коридоров вел прямо вниз, никуда не сворачивая, в громадную пещеру, полную битых камней. Побывав там, я так и не поняла, что гномы там делали, и для чего столько кирпича.

Я тряслась, как осиновый лист, неся на руках практически ничего не весившие кости, завернутые в покрывало, как в саван. В пещере я забрела подальше от входа и принялась за работу: очистить пространство и сложить из камня могильный холмик. Работа была тяжелой больше в моральном смысле, я справилась быстро. Но еще долго стояла рядом, не думая ни о чем.

Именно в таком состоянии меня застал ощутимый толчок — Смауг проснулся и чем-то очень недоволен. Скорее всего, моим отсутствием. Как скоро он меня найдет? Проверять границы терпения дракона было последним, чего я хотела.

— Спи с миром, и пусть Золотые Чертоги Махала откроют для тебя свои двери, — поклонившись, я поспешила выбраться. Уже предвкушая выволочку, которую устроит мне ящер.

Именно потому, что я так спешила, оступилась и неудачно упала. В ноге что-то хрустнуло, и я взвыла от боли. Моя лампа выпала из рук прямо на камни и погасла. Я не могла встать, села с большим трудом в кромешной темноте. Куда идти не представляла, а нога горела болью.

* * *

Рассказ от лица Смауга Ужасного

Бестолковая человечка. В очередной раз, он уже устал считать в какой, попала в передрягу…

А ведь Смауг раньше, до встречи с ней, считал себя терпеливым существом. Создатель и Властелин учил своих драконов контролю не самыми гуманными методами. Им разрешалось все, кроме одного: нарушить приказ Хозяина.

Дракон ударил хвостом, оставив на прочной колонне хорошую вмятину. Он уже успел подзабыть, каково это — злиться и почти переживать за другое существо. Смертное и удивительно хрупкое. Бестолковое и любопытное, как и все люди. Дракон за свою долгую жизнь не раз сталкивался с Пришедшими Следом: иногда это были великие герои древности, чаще пленники Черной Твердыни, реже Смертные Рыцари, присягнувшие на верность Властелину. Змея, скажем честно, не заинтересовали эти букашки с такой короткой жизнью. Зачем узнавать тех, кто умрет через ничтожно короткий для него срок?

Его удивлял замысел Эру: среди живущих бесконечно долго существ, населявших Эдоре, люди не должны были ничем выделяться. Он еще помнил первых из них: слабых, беспомощных и глупых, только что пришедших в мир. Но вопреки всем насмешкам молодая поросль, человеческий род креп, набирал силу и знания. Пройдут века, и с ушедшей Первой эпохой ослабнет мощь Перворожденных. Эльфы все больше будут гаснуть в своей извечной тоске, а люди засияют ярче.

Смауг видел, чем это обернется, и почти сожалел — конец этой эпохи близок, а следующая будет принадлежать людям. Он предчувствовал только скуку. Тех, с кем он мог поговорить на равных, не осталось, не то, чтобы он сильно скучал по своим крылатым собратьям. Оставшись последним великим драконом Средиземья, он не спешил покорять и испепелять. Войны наскучили ему еще в Первую Эпоху.

Он желал покоя, именно для этой цели взял по праву сильного Эребор. Хозяин, в свое время, вложил в драконов жажду сокровищ, такую сильную, что противостоять ей было невозможно.

Он спал на золоте, в покое, которого так хотел. Пока однажды не появилась эта девица.

Смауг, в отличие от наивной Яны, давно не верил в случайности. Если она пришла в Арду, значит на то воля Высшей Силы. Дракон видел, как постепенно девочка вплетается, становится частью реальности, где ей изначально не было места, и мир едва уловимо, но меняется. Такое было под силу только одному…

Владыка тоже менял мир, «пресветлые» назовут это Искажением. Смауг прикрыл глаза — его появление, вообще появление драконов — и есть искажение. Искажение, с которым ничего не могли поделать силы Запада, только отгородиться от него. Потому что принять то, что мир Искажен безвозвратно, Валар не могли, не желали. И это искажение будет всегда, до самого конца мира.

Смауг не надеялся увидеть Арду Возрожденную, ему, как и всему созданному Мелькором, предстояло сгинуть в очистительном огне. Пусть будет так.

Он еще не решил, что будет делать с самонадеянным Торином Дубощитом и его отрядом глупцов. Чему он и научился у Владыки, так это не всегда выбирать очевидные пути. Его насторожило имя Гэндальфа в рассказе Яны.

Дракон знал, кто на самом деле скрывается за маской вечно сующего нос в чужие дела мага. И предпочел не иметь никаких дел с посланником Валинора и его Владык. От одной мысли об этом у него начинали свербеть крылья и чесаться клыки. Не то, чтобы он отказался поджарить одного из истари, но вмешательство майяр не сулило ничего хорошего. Он это еще по Саурону помнил.

Смауг принюхался и пошел на запах девчонки. У драконов самое острое зрение и нюх из всех созданий Средиземья.

Вопреки убеждению человеческого отродья, Гору он знал прекрасно. И поэтому без труда нашел зареванную пропажу, которая обрадовалась ему, как родному.

— Кому я говорил сидеть на месте? — рявкнул Смауг. — Дурра… Хватит реветь! Встать можешь? — он подцепил лапой несчастье и спокойно пошел к выходу.

Дракон старался держать девочку как можно нежнее, хотя искушение сжать лапу было сильно — раз и навсегда избавиться от беспокойной и бестолковой человечки. Она раз за разом испытывала его терпение, но пока он держал свой нрав в узде. Она развлекала его своей наивной болтовней, но раздражала без меры неприспособленностью к жизни. В какой-то мере он чувствовал себя ответственным за нее.

Девчонка спала, усыпленная чарами его голоса. Но нога… Если не вправить вывих, дело будет плохо. Дракон вздохнул и решился… Все равно придется это сделать, человечка замучает его своим плачем и стенаниями.

Если бы кто-то в тот момент оказался в самом сердце Эребора, в сокровищнице, то стал свидетелем зрелища, которого не было уже больше тысячелетия — огромный, багряно-золотой дракон взмахнул крыльями, поднимая бурю, и через мгновение на осыпавшихся монетах стоял, вроде бы, как эльф, с ног до головы закованный в золотые доспехи покрытые по краям изменчивым огненным узором. У эльфа было благородное лицо, которое не назвать прекрасным: на нем не было света перворожденных, но видна была порода и темная гордость. Собранные в толстую косу пшенично желтые волосы вспыхивали огненными искрами. У эльдар не бывает таких глаз с вертикальным зрачком и мрачной насмешкой, видимо, над самим собой. Единственное сходство — это уши, точь-в-точь, как у настоящих эльфов. Эдакая изощренная насмешка создавшего это существо над перворожденными.

Кроме того, эльфы также высоки, но они легки и изящны. А неуверенно стоящий змееглазый мужчина был высок и массивен. Он не был элегантным эльфийским клинком, а напоминал тяжелый двуручный меч.

— Непривычно, барлог меня задери… — пробурчал он удивительно знакомым голосом. — Ладно, осмотрим ногу дуррочки… И обратно, в любимый облик. Хорошо, что она спит, иначе воображаю ее визг, — чуть улыбнулся Смауг, что придало его лицу толику мягкости.