Староста, который хотел достичь власти (джен)

Я очнулся и, усевшись на матрасе, уставился на окружающие меня стены. Голова болела так сильно, как если бы кто-то всадил несколько гвоздей мне в лоб, была тяжелой и горячей. Сердце гулко ударяло в груди, дергая каждую жилку в моем теле.

Какое-то время я обводил стены пустым взглядом, потом потер виски, пытаясь унять боль и снова начать думать, хоть как-то заполнить болезненную пустоту моего разума.

«Не Отдел Тайн», — первое, что пришло мне на ум. Никакой зеленой плитки вокруг.

Что случилось? Почему? Как они узнали? Я знал, что никаких ответов не будет, пока я сижу здесь один. Может быть, они вообще постараются держать меня в неведении как можно дольше.

Меня душило волнение. За Айи — больше всего. За Риза, Кингсли, Тонкс и Дамблдора.

И что теперь? Азкабан?

В голове стрельнуло так, что я едва не вскрикнул. Казалось боль всколыхнулась волной, усилившись неожиданно в сотню раз. Я снова потер виски, пытаясь унять ее. К горлу подкатывала тошнота.

— Поднимайся, — послышался голос.

Я поднял глаза и посмотрел на Долиша. Когда он пришел? Я даже не заметил.

Мне казалось, должны последовать насмешки, но их не было.

— Поднимайся, — только и повторил Долиш. — Тебе предстоит разговор.

Кажется, он считал, что с меня уже достаточно.

— И что же Скримджер пытается узнать? — со всем возможным сарказмом спросил я.

Долиш хмыкнул, что для него сходило за проявление искренней веселости.

— Сегодня понедельник, — многозначительно заметил он.

Конечно, ему хотелось посмотреть на то, какой эффект окажет на меня эта новость.

В голове снова стрельнуло, и я прижал руку ко лбу. Мысли застыли, словно осознать последствия было физически невозможно. Я был здесь уже два дня. Значит Скримджер уже все узнал.

— Заклятие памяти, — со злостью заметил я, чувствуя как затылок вновь наливается болью.

Долиш ничего не ответил, только посоветовал мне пошевеливаться. И вот мы шли по какому-то коридору, который никак не получалось узнать. Поле зрения заполняло странное шуршание, мельтешение беспорядочных точек, они чернели и мерцали, усыпали все полупрозрачными пластинками. Боль становилась сильнее, почти ослепляла, и в какой-то момент мне пришлось держаться за стену.

Понедельник. Сегодня был понедельник.

Я перестал замечать, куда мы идем, и очень удивился, когда оказался не в комнате для допросов, а в каком-то достаточно уютном, хотя и старомодном кабинете с камином и креслами. В кабинете было еще двое. Я прищурился, стараясь рассмотреть их лица. Один, кажется, сам Скримджер. Второй — старик с длинной белой бородой. Дамблдор? Боль снова усилилась, мешая сфокусироваться. Показалось только, что они что-то жарко обсуждали, даже спорили.

— Садись, — Долиш показал мне на одно из оставшихся кресел и, когда я почти упал в него, снова уронив голову на руки, сам занял последнее, не сводя с меня пристального взгляда.

— Не понимаю, Руфус, как вы решились на подобное, — в голосе Дамблдора звучала сталь.

— Альбус, у вас нет выбора, — бросил тот, видимо, продолжая начатый ранее разговор. — Вы и мне не оставили выбора. Как еще, по-вашему, я мог узнать правду?

— Разумеется, легилименция была вашим единственным решением, — Дамблдор с яростью посмотрел на Скримджера и, могу поклясться, тот едва ли не вздрогнул от этого взгляда, впрочем, когда он продолжил, по его голосу ничего нельзя было заметить.

— Не понимаю вас, Альбус. Вы поможете мне ликвидировать угрозу или будете щепетильничать?

Я, все еще не до конца понимая, о чем они говорят, уставился на Скримджера. В моей кипящей болью голове медленно сформировалось слово «легилименция».

Он все узнал. И теперь предлагал действовать вместе.

— Щепетильничать? — вкрадчиво переспросил Дамблдор. — Вам стоит понять, что я не прощу подобного обращения со своими людьми.

Скримджер молча ждал. Мне кажется, они оба тогда понимали, что, как бы Дамблдор ни относился к случившемуся, теперь разговор шел об альянсе против Волан-де-Морта, отказаться от которого было бы ошибкой. Впрочем, давать окончательный ответ директор не спешил и пауза немного затягивалась.

— Объясните, что произошло за эти два дня, — так четко, как только мог, сказал я.

— Что? — переспросил Скримджер, посмотрев на меня.

— Что произошло за эти два дня?

Он на долю секунды замялся, решая, отвечать мне или нет, потом бросил:

— Мы арестовали Риза. Он вывел нас на тебя. Ты передал, — меня слегка взбесила эта формулировка, — нам некоторые сведения. Мы расспросили Макнейра, чтобы убедиться. И, таким образом, ситуация наконец прояснилась.

Скримджер, кажется, избегал произносить слово «легилименция» или подтверждать, что применял ее. Не хотел оставлять торчащих ниток. Договорив, он снова посмотрел на Дамблдора и, как ни в чем ни бывало, продолжил:

— Думаю, вы согласитесь, что перед лицом растущей угрозы нам следует объединиться.

Тот окинул его внимательным взглядом, судя по всему, ему не очень нравилось, как все складывается. Они принялись обсуждать детали соглашения, но почти все это проходило мимо меня. Мысли не слушались, казалось, каждая попытка хоть немного напрячь внимание вонзалась в мозг раскаленной спицей.

— Вы, думаю, наконец доведете до всеобщего сведения то, что Тот, Кого Нельзя Называть вернулся? — вкрадчиво спросил Дамблдор.

— Не вижу смысла раньше времени устраивать панику, — отрезал Скримджер. — Управлению будет проще работать без огласки.

Несколько фраз растворились где-то в тумане моего разума, а потом я понял, что Долиш стоит прямо передо мной.

— Долиш проводит тебя, — не в первый раз, наверное, сказал Скримджер. — Твои задачи сильно не изменятся. Детали я объясню, когда ты будешь более настроен слушать.

— Отдохни, Перси, — Дамблдор сказал что-то еще, по-видимому, сочувственное, но это как-то не дошло до меня.

Кое-как накорябав дрожащей рукой послание о своем нездоровье, я отправился домой. Осознанных мыслей по-прежнему не было. Казалось, мое тело просто двигалось по какой-то схеме, отпечатавшейся из предыдущих дней. Войдя в квартиру, я, почти не остановившись, прошел в спальню и, не раздеваясь, рухнул на кровать.

В восемь утра следующего дня меня разбудил солнечный луч, словно ножом проехавшийся по моим закрытым векам. Голова по-прежнему болела.

И я почти собрался написать еще одно письмо с просьбой об отгуле, когда, выйдя из спальни, неожиданно обнаружил Айи за столом в гостиной. Я улыбнулся до ушей, как обычно, ощутив себя то ли пьяным, то ли полным идиотом.

— Ты что, все время была здесь? — спросил я. Мне виделось вполне вероятным, что вчера я ее просто не заметил.

— Как ты? — Айи обняла меня, — Мадам Боунс рассказала мне.

— Тогда ты знаешь больше, чем я.

Мы уселись напротив, я налил себе кофе. Было до странности похоже, как будто был самый обычный, получше многих, вторник, и, следовало признаться, я был искренне готов притворяться, что так оно и есть.

— Мадам Боунс работает над делом Амбридж. Нашли воспоминания Гамильтона… — заметила Айи, окидывая меня встревоженным взглядом.

Я не удержался от смешка.

— Это Риз их нашел. Кстати, что с ним случилось?

— Все нормально. Он в больнице под чужим именем. Его арестовали, когда он пытался украсть волшебную палочку.

Отстраненно кивнув, я намазал тост маслом и потом отложил его, чувствуя, что сейчас не получится проглотить ни кусочка.

— А Дамблдор договорился со Скримджером. То есть, все наладилось?

Айи, слегка нахмурившись, уставилась на меня, как будто бы не понимала, о чем я говорю. Видимо, когда она шла сюда, ей казалось, что она найдет нечто вроде оболочки человека. Я не мог бы точно утверждать, что она совсем не права, но признавать этого не собирался.

— Я бы так не сказала, — протянула она, казалось, на языке у нее вертелось совсем другое. — Скримджер метит в министерское кресло. Как ты понимаешь, он здраво рассудил, что, если удастся сместить Фаджа и осудить Амбридж, он будет главным претендентом.

— Это ясно. Все равно… — отозвался я. — А что они узнали от Макнейра?

— Имена. Если будут улики — будут аресты.

— Это хорошо, — я снова замолчал, зачерпнув на нож джема и намазывая его на все тот же тост.

— Удалось заставить их списать все твои нарушения. Империус и прочее — все в прошлом, — Айи все еще странно смотрела на меня.

— Значит и все твои, — задумчиво протянул я. Она кивнула.

Хоть все это и было странно, а, забегая вперед, периодические мигрени были мне обеспечены на всю оставшуюся жизнь, я чувствовал только какую-то легкость.

Давай, Перси, скажи это. Можно подумать, она без твоих слов не догадалась.

— Я люблю тебя.

Айи подняла брови.

— И… что..? — с некоторым удивлением начала она.

— А ничего, — я пожал плечами, взял еще один кусок хлеба и принялся размазывать по нему масло, а потом, хмыкнув, добавил: — Все Управление Мракоборцев уже знает, так что решил тебе тоже сказать.

Когда наконец я закончил с тостом и, отложив его нетронутым, посмотрел на Айи, оказалось, что та давится от смеха.

— Как обидно, — усмехнувшись, констатировал я. — Просто разбиваешь мне сердце.

— Думаешь, нам нужно расстаться? — она все еще не могла успокоиться.

— Можно и расстаться. Теперь то у нас никакой круговой поруки.

Айи все продолжала смеяться. И я, глядя на нее, тоже не удержался от смеха.