Вчерашний январь. Двое (гет)

Гермиона нервно сжимала в ладонях кружку с почти остывшим чаем. Нагретые керамические стенки приятно согревали руки, что было кстати в довольно промозглом доме. Она пыталась как могла разжечь камин, но сперва ушибла ногу поленом, потом и вовсе позабыла, где отец хранил спички, а найти их так и не смогла.

Она обещала себе, что если не сегодня, то завтра уж точно выберется до ближайшего супермаркета. Возле него миссис Джонсон когда-то держала уютную лавку со сладостями, где маленькая Гермиона любила покупать конфеты без сахара вместе с мамой. А папа порой, встречая ее из школы, потихоньку покупал там шоколадку, и они делили ее с Гермионой, шкодливо хихикая, и это была их общая тайна.

Гермиона старалась не думать о длинной тонкой палке, прислоненной слева от входной двери. До поры до времени гнала от себя эти мысли. Ее коллега — а теперь и лечащий врач — Джейн Денвер помогла ей перебраться сюда, в знакомую обстановку, но не могла навещать ее достаточно часто — теперь ей достались и Гермионины разработки. Сама же Гермиона уверила ее — как, впрочем, и остальных, — что справится с этой внезапно свалившейся неприятностью. Уверила всех, но не себя: слишком уж сложными оказались для нее первые дни. Ощущать себя настолько беспомощной, и показать это жалкое состояние друзьям… знакомым…

Но сбежала она из купленной в магической части Лондона квартиры не только из-за друзей: поняв, что натворил, чрезвычайно активировался Кормак.

Расставание с Роном, прошедшее для них обоих тихо и незаметно, внезапно получило широкую огласку в прессе — Гермиона подозревала месть вредной Скитер. Внезапно они снова на пару недель стали знаменитостями — несчастными, одинокими и растерянными от ударов судьбы и близкого человека знаменитостями. Рон и Гермиона себя таковыми не ощущали и при встрече со смехом искали в глазах друг друга мифические слезы. Но окружающие считали иначе.

Кормак Маклагген, работавший в отделении восстановления после заклинаний, начал чаще наведываться к Гермионе, проводить с ней перерыв, принося конфеты или торт. Когда она объяснила мягко, но строго, что не является поклонником сладостей (тем более от Кормака), тот стал носить суши и китайскую лапшу. Когда отчаявшаяся Гермиона стала ходить на обед в буфет — тот немедленно стал ходить туда же, где непременно занимал соседний стул. В особенный момент отчаяния Гермиона даже подумывала уволиться из Мунго. Конечно, она бы не сделала этого после стольких лет успешной учебы на колдомедика, но все чаще подумывала, насколько возможно было бы ударить Конфундусом волшебника, чтобы он не потерял при этом способность лечить людей.

Сама она успешно трудилась на протяжении года в отделе разработки и изготовления зелий как для помощи пациентам, так и для расположенной внизу аптеки для посетителей. Небольшая загруженность позволяла ей более плотно заниматься усовершенствованием старых и изобретением новых зелий, которые после тщательной проверки на совместимость ингредиентов и разработки точной рецептуры отправлялись на экспертизу к опытным специалистам по лекарственным зельям.

Ей несказанно повезло два месяца назад, когда она наконец сумела усовершенствовать простое Простудное зелье. Она работала над ним несколько недель, пытаясь сделать более подходящим для маленьких детей. Малыши не слишком-то горели желанием глотать темно-зеленую, вязкую, тягучую смесь с тяжелым болотным запахом и привкусом тины. Методом проб и ошибок Гермиона выяснила, что крепкий отвар златоглазки легко камуфлирует все неприятные свойства, при том оставляя лекарственные на том же уровне. Зелье стало прозрачным, как вода, и чуть сладким на вкус, приобретя тонкий травяной аромат.

Гермиона получила премию, а зелье, усовершенствованное ей, главный колдомедик Мунго приказал продавать в аптеке с пометкой "детское" и наценкой около двадцати процентов. Зеленое и вонючее реализовалось по прежней цене. Гермионе это не нравилось, но тут она ничего не могла поделать — все разработанные зельеварами Мунго лекарства становились собственностью больницы.

В тот день она пришла на работу поздно, предупредив, что задержится. Декабрь стремительно приближался к середине, люди готовились к Рождеству, а колдомедики — ко второй волне простудных инфекций. Гермионе казалось, что на этот раз она не избежала общей участи: в горле сильно першило и жгло, голова начинала болеть и закладывало нос.

Она приняла порцию Простудного зелья, но вирус разбушевался не на шутку — к обеду она ясно ощутила повышение температуры, появился озноб, и уже было понятно, что одним приемом ей не отделаться.

— Этого только не хватало…

Она вышла из лаборатории, размышляя, где бы пообедать. Время перерыва подходило к концу, а в буфет Гермиона не пошла, не желая разносить инфекцию. Решив сначала принять зелье, она открыла шкафчик в ординаторской и увидела, что нужного ей нет.

— Ладно,— пожала плечами Гермиона, закрывая шкафчик и направляясь обратно в лабораторию, — мы не гордые…

В лаборатории оставался вполне приличный запас «детского» Простудного зелья. Гермиона еще работала с ним, составляя список противопоказаний. Для детей оно было не опасным, но ведь взрослые, которые тоже порой покупали его, хотя и не так часто — из-за завышенной цены, — могли принимать вместе с ними алкоголь или какие-то другие лекарства. Пока на этикетке были написаны предупреждения, а Гермиона работала с этим зельем, проверяя взаимодействие с другими веществами.

Едва она со стаканом зелья в руке покинула лабораторию, на горизонте показался Маклагген с несколькими булочками и стаканчиками горячего кофе. Мысленно застонав, Гермиона прошла в ординаторскую и присела в кресло, вслед за ней в двери протиснулся Кормак.

— Привет! — ослепляя улыбкой, поприветствовал он Гермиону, осторожно сгружая ношу на стол перед ней. — Не увидел тебя в буфете, решил заскочить.

— Очень зря, Кормак, — холодно ответила Гермиона, поставив стакан на стол, — я плохо себя чувствую. Вероятно, сезонный грипп, так что тебе лучше бы держаться подальше.

— Это не страшно, — игриво засмеялся Кормак, — если что, ты же меня вылечишь? — он присел в соседнее кресло и подвинул Гермионе стаканчик с кофе. — Вот, выпей горячего, кто же при гриппе воду пьет?

Гермиона не стала говорить Маклаггену, что в стакане вовсе не вода. Каждую ее слабую попытку поддержать беседу из вежливости он немедленно воспринимал за повысившиеся шансы на ее благосклонность, хорошо хоть не пытался лезть с поцелуями, как на шестом курсе в Хогвартсе на вечеринке Слизней.

Еще неприятнее Гермионе было осознавать, что Кормака привлекала вовсе не она, а ее известность и статус. Для нее самой это были пустые слова, и она не собиралась быть чьим-то выгодным фоном. Кормак был чистокровным и тем еще снобом, и было не совсем понятно, какие свойства его характера позволили Шляпе отправить его в Гриффиндор.

— Спасибо, — сдержанно ответила она и, взяв стакан с зельем, которое следовало принимать до еды, опустошила его. — Кофе очень кстати, но не стоило беспокоиться.

— Это просто забота, — Маклагген мягко улыбнулся. — Почему ты такая колючая? Даже если я и не нравлюсь тебе, разве мы не можем быть друзьями? Я волновался, когда ты не пришла на обед, и решил просто проявить внимание. Пей, а то остынет… — он поднялся на ноги и направился к выходу. — Я пойду, раз уж ты не в духе. Увидимся завтра…

Гермионе стало стыдно. Кормак и в самом деле был единственным, кто заметил, что она не пришла на обед. Может, иметь рядом кого-то, кто заботится о тебе, не так уж плохо… Она открыла клапан на крышечке с кофе, вдохнула крепкий аромат, чуть необычный и сладковатый, и с наслаждением отпила глоток.

Горло перехватило раньше, чем кофе даже достиг желудка. Внутри все скрутило, гортань пронзила сотня игл… а потом глаза заволокло туманом, исчезли цвета, словно серая тонкая простыня накрыла ее с головой. Она потеряла сознание.

Уже потом Гермиона узнала, что отчаявшись добиться ее расположения, Кормак, не мудрствуя лукаво, просто подлил в кофе Амортенцию, состав которой являлся противопоказанием отвару златоглазки, добавленному Гермионой в «детское» зелье.

Маклагген услышал из коридора, как она упала, и к его чести вернулся. Она пролежала в реанимации десять дней, все лечение ей оплатил Кормак. Остаточное явление после отравления должно было пройти через пару месяцев. Так сказала Джейн. Сказала она и о том, что если бы не Кормак, Гермиона умерла бы прямо в ординаторской от сильнейшего отека гортани. Гермиона же не сказала ей, что если бы не Кормак, никакого отека бы не произошло.

Гермиона поежилась, продолжая греть озябшие руки о почти остывшую кружку. Даже спустя две недели вспоминать о происшествии было жутко.

Она обещала не подавать судебный иск на этого идиота, с условием, что он оставит ее в покое на время болезни, но того было не убедить. Окажись Кормак в суде, да еще по такому отвратительному обвинению — и его карьере колдомедика пришел бы конец. Благодарный Маклагген всеми силами пытался «оказать помощь», и даже заблокированный камин Гермионы не уберег ее от назойливого гостя. В тот же вечер она услышала за своей дверью «Алохомора», а вслед за этим надоедливый голос, сулящий ей вино и китайскую еду.

Гермиона подозревала, что поползновения Кормака связаны не только с чувством вины — он все не оставлял надежды уговорить ее на свидание. Словно того, что он уже наворотил, было мало, а порой Гермионе даже казалось, что его и совесть-то особенно не мучила, хотя в голосе и слышалось деланое раскаяние.

Мобильный зазвонил так внезапно, что она испуганно вздрогнула и с трудом удержала кружку в руках. Аккуратно поставив ее на столешницу, она медленно прошлась ладонями по холодной полировке стола и, спустя долгое время, наконец взяла в руки вибрирующий аппарат. Наугад ткнула кнопку и удачно попала.

— Да?..

Разговор получился короткий и скомканный — Гермиона не хотела отвлекать спешащего в Ирландию друга. Он и так был практически единственный, кто появлялся каждый день в ее палате. Она попыталась снова отпить из кружки, но случайно смахнула ее на пол. Раздался звон стекла.

Отложив телефон, она осторожно опустилась на пол, дюйм за дюймом ощупывая перед собой паркетные доски. Она пыталась быть осторожной, но первый же осколок, попавшийся под руку, вонзился в палец. В ладонь потекло теплое.

Хлоп! В прихожей раздался характерный звук аппарации, и до Гермионы донесся тонкий аромат декабрьской вьюги — свежей и холодной. Грейнджер устало вздохнула — впервые визит Кормака пришелся так кстати.