Мех под кожей (джен)

Нарцисса мучительно и глухо кричала, и чем дальше — тем меньше было в этом крике человеческого и больше звериного. Она то приподнималась на руках, то снова обессилено падала.

— Нарцисса, слушай меня, слушай мой голос, — Снейп сумел, наконец, совладать с собой и заставил свой голос звучать уверенно и очень спокойно. Если бы мог, он бы вложил в свои слова магию: когда Нарцисса в очередной раз попыталась приподняться на руках — и снова упала, закричав при этом от боли, он с трудом не отвёл глаза. — Не пытайся подняться, — произнёс он. — Так будет только больней. Лежи. Просто лежи и позволь своим мышцам и костям измениться.

Она, кажется, его поняла — по крайней мере, она теперь просто лежала, в самом деле не пытаясь встать, и лишь вскрикивала иногда, пронзительно и отчаянно. Он знал, что её мутило; верней, начало мутить в тот момент, когда она приняла зелье. Он списал это на побочный эффект, не раз встреченный во многих источниках, но мог ли он доверять им сейчас? Нарцисса то и дело сглатывала, и всё равно из уголков её рта текла густая и вязкая, словно у зверя, слюна.

— Мерлин… — прошептал Люциус, за его спиной. — Северус, так ведь не должно быть!

— Не должно, — согласился Снейп, пытаясь сообразить, что из известных ему диагностических чар сейчас подойдёт, чтобы понять, что именно происходит.

С места, где он стоял, он не мог видеть лица Нарциссы, скрытого за растрепавшимися волосами, но даже отсюда заметил, как кисти её рук опухли и покраснели — это, должно быть, перестраивались хрящи; а затем он заметил, как что-то шевелится под её бледной кожей — словно оно искало себе путь вовне и пыталось высвободить себе побольше места. Шерсть — понял Снейп. Шерсть уже должна прорасти кожу насквозь, а волосы на голове измениться, но этого все еще не произошло.

Снейп не знал, сколько уже прошло с начала этой агонии, но все шло явно не по учебнику. Впрочем, к выкладкам теоретиков он доверия не питал никогда. И сейчас он мог испытывать к себе лишь презрение за то, что в восьмидесятые пренебрёг возможностью узнать обо всём этом из первых рук. А сейчас он даже с трудом мог понять, что именно принимать за норму — никто так и не удосужился изобрести диагностических и лечебных чар для оборотней. К тому же понять, что сейчас происходит с телом Нарциссы, ему мешала сбившаяся простыня.

— Люциус, мне нужно убрать простыню, — сухо произнес Снейп, а затем снова обратился к Нарциссе. — Нарцисса, мне необходимо видеть, что с тобой происходит, прости меня.

Её голова дёрнулась, и Снейп, избавляясь от простыни, не позволил себе задумываться, было ли это согласием, или же её скрутил новый спазм. Люциус за его спиной судорожно втянул воздух, комкая в руках халат жены.

Нарцисса вновь то ли закричала, то ли завыла, и сквозь её крик послышался хруст позвонков. Словно её позвоночник готов был сломаться, и под кожей было заметно, как меняясь, пришли в движение позвонки — и это, как раз, было правильным.

Люциус снова шумно вздохнул — а потом ещё раз, когда кожа на губах, ладонях и стопах Нарциссы треснула. Крови почти не было, но, но как же это должно было быть болезненно, потому что Нарцисса жалобно всхлипнула и то ли захныкала, то ли заскулила. То же происходило и со шрамами, уродующими её плечо и руки: там уже смогла клочками прорасти шесть и сочилась отвратительная сукровица.

— Мерлин! — уже в голос застонал Люциус, вздрагивая и наблюдая за тем, как Снейп невербально убирает с кожи его жены эту дрянь. — Да помоги же ей!

— Может быть, ты и еще и метод расскажешь? — процедил Снейп едва слышно — но Люциус то ли не расслышал, то ли решил сделать вид. Но это было сейчас не важно, важно было то, что трансформация каждой из частей её тела всё больше выбивалась из графика, и Снейп опасался, что дальше будет лишь хуже.

И оказался прав — потому что кожа Нарциссы не успевала за вытягивающимися костями и лопалась, похоже, причиняя ей этим мучительную острую боль. Крови на местах разрывов было на удивление мало — но лучше б она была, потому что вместо неё на коже выступала отвратительная розоватая слизь, густая и вязкая, медленно стекавшая на каменный пол и оставлявшая на нём отвратительные грязные потёки. Нарцисса стонала и вскрикивала, а потом медленно поползла назад, пытаясь забиться в угол.

— Нарцисса! — снова позвал её Снейп. — Не шевелись. Будет хуже. Лежи. Просто лежи.

Но она, похоже, то ли не слышала его, то ли не понимала, то ли сама чуяла что-то, чего не понимал он.

— Мерлин, сделай что-нибудь! — воскликнул Люциус, в отчаянии переводя взгляд с Нарциссы на Снейпа, застыв от вида происходящего. Его трясло, словно в лихорадке, и он никак не мог сообразить, чем именно занят Снейп, пока тот в ответ не рявкнул:

— Не стой! Или помогай, или убирайся. Ей больно лежать, и ворс впивается в кожу — преврати ковёр во что-то более мягкое.

Люциус послушно, кажется, едва ли не механически, достал палочку и трансфигурировал ковёр в огромное пуховое, почему-то белое, одеяло, которое тут же покрылось мерзкими желтоватыми пятнами от сукровицы и быстро темнеющими потеками от сочившейся из ран крови.

Они оба смотрели на сжавшуюся в углу Нарциссу. Крови теперь было довольно много, и, хотя Снейп постоянно убирал её, ярко-алый след страшно тянулся по белой ткани, а в воздухе отчетливо слышался отдающий металлом на языке тяжёлый запах. Шерсть на Нарциссе всё так же практически и не появлялась, не считая тех безобразных пучков на руке, плече, ключице и каких-то клочков на боку, словно бы те места, где в неё проникла зараза, вопреки всему стремились успеть за луной. Между тем, тело Нарциссы постепенно менялось, всё больше приобретая звериные очертания — теперь от её человеческого лица почти ничего не осталось, и к ним с Люциусом была обращена испачканная потёками крови вытянутая и страдальчески оскаленная морда. Совершенно лысая и от этого намного более жуткая, чем та, что порой до сих пор являлась Снейпу в выматывающих кошмарах вместе с молчаливыми мертвецами, в глазах которых он видел всё, о чем бы хотел, но не мог забыть. И, похоже, его сны после этой ночи станут немного разнообразнее.

Тело и ноги Нарциссы тоже, наконец, изменились, и изменение это сопровождалось чудовищным хрустом выворачивающихся суставов и треском ломающихся костей, от которого Люциус вздрагивал и порой начинал шептать что-то беззвучное. Её тело и ноги точь-в-точь напоминали звериные, а вот руки почему-то остались практически прежними, не считая ногтей — так же почему-то, как и левый глаз, в то время как правый стал уже целиком звериным.

А потом Нарцисса вдруг зачем-то попыталась было подняться и сделать шаг, но не удержалась и снова упала — и опять поползла вперёд, к ним. Она попыталась что-то сказать, но из волчьей пасти вырвался только надсадный и полный отчаянья вой, перешедший в жалобный скулёж — и Люциус, не выдержав, шагнул к решётке и вцепился в прутья с такой силой, словно пытался сломать.

— Отойди от решётки, — твёрдо велел ему Снейп. — Ты же видишь — ей плохо, не делай всё ещё хуже.

— Что? — непослушными губами переспросил тот.

Снейп, наконец, бросил на него взгляд. Даже в оранжевом свете пламени лицо Люциуса казалось серым — словно он вот-вот упадёт в обморок, и Снейп нетерпеливо подумал, что, возможно, это стало бы лучшим выходом.

— Люциус, отойди, — чётко, едва ли не по слогам повторил Снейп.

От диагностических заклинаний толку было немного: все, что он мог сказать, это что даже её внутренние органы трансформировались запаздывая или, наоборот, быстрее, чем следовало. И магия давала ответа ни на вопрос, как ей помочь, ни как предотвратить это в дальнейшем.

Она плакала — крупные слёзы катились по звериным щекам — и скулила от страха и боли, и тяжело и жадно дышала, так, словно бы ей что-то мешало вдыхать, и спазматически хрипела, словно что-то застряло в горле, а затем её вырвало остатками зелья и почему-то шерстью, но она всё еще продолжала хрипеть.

— Я читал — так точно не должно быть! — Люциус мотнул головой и попятился.

Но Снейп его просто проигнорировал, он немедленно убрал рвоту, а затем практически прохрипел:

— Анапнео, — помогая ей нормально вздохнуть. — Нарцисса, просто лежи. Лежи и позволь этому закончиться, — произнес он, с облегчением замечая, что её левый глаз приобрёл нормальный янтарный оттенок, а затем повернулся и посмотрел Люциусу в глаза, и пожелал тут же закрыться, сметённый потоком захлестнувших того противоречивых чувств.

Люциусу было не то что страшно — жутко, как никогда в жизни, несравнимо страшней той ночи, когда его жена лежала посреди спальни в крови. Но даже тогда она оставалась прекрасной. Она была прекрасна даже со шрамами, но то, что он видел сейчас, было сильнее его. Что-то глубоко внутри заставляло его практически содрогаться от омерзения. И сколько бы он ни пытался твердить себе, что это всё ужасно неправильно, что так не должно быть, что всё это закончится, и его Нарцисса снова будет собой, от одного осознания, что эта противоестественная жуткая тварь — это его жена и мать его сына, Люциуса остро мутило. Так… так просто не могло быть, это неправда! Ему физически хотелось уйти отсюда, сбежать, но ведь он обещал, обещал Циссе быть с ней; но было ли оно Циссой? Он всматривался в глаза этого существа и не видел там ничего, кроме исступлённого звериного отчаяния. Осталось ли там хоть что-нибудь от неё? Разве не должно было это Мордредом проклятое зелье сохранить её разум? Осознаёт ли оно вообще себя, ведь оно даже не было волком! Оно вообще не поддавалась внятному описанию — даже оборотнем это вряд ли могло считаться. Окровавленная голая тварь…

То, что десять минут назад было его изысканной, нежной, любимой Циссой, вновь заскулило и поползло к решётке. Ползти давалось этому тяжело: конечности всё ещё изменялись — удлинялись, вытягивались… пальцы сжимались в подобие кулака, из которого торчали длинные и, кажется, острые когти, которые, задевая тонкую ткань одеяла, легко вспарывали её, выпуская наружу нежный и лёгкий пух, тут же облепляющий перепачканные сукровицей и слизью лапы этого существа, словно снег. Тонкий длинный хвост — голый и покрытый пергаментно-тонкой кожей, под которой можно было различить любой позвонок — с отчаянием бился о бока существа, которое совсем недавно называлось Нарциссой Малфой. Вид этого существа был Люциусу до какой-то болезненной жалости, до выступивших на глазах слёз, столь омерзителен, что он едва сдерживал подступившую к горлу тошноту и старался заставить себя не смотреть, но у него это получалось плохо.

А оно скулило и продолжало ползти вперёд — и, добравшись до решётки, просунуло сквозь прутья сперва свою жуткую лапу, а затем морду, практически застряв головой. Так близко, что едва не коснулось ботинок Люциуса — и тот, вздрогнув, попятился и, едва не сбив Снейпа с ног и вжался в стену.

«Надо было еще час назад влить в него успокоительного посильней», — как-то отстранённо подумал Снейп. Впрочем, он не мог позволить себе отвлекаться на Люциуса — чтобы найти причину этих непонятны ему аномалий, нужна была кровь; та кровь, что именно в этот момент текла в жилах Нарциссы и так удачно капала на каменный пол. Снейп взмахнул палочкой, и красные капли повисли в воздухе, а затем собрались в шар и медленно поплыли к нему. Он поместил багровую каплю в пробирку, запечатал её и отправил на стол, возле которого теперь стоял Люциус.

По телу Нарциссы прошла судорога, и она вдруг чихнула, а потом остервенело начала чесать морду, разбрызгивая вокруг слюну, слизь и кровавые капли. Затем завалилась на бок и заизвивалась на рвущемся под её когтями одеяле, заставляя фонтанчики лёгкого белоснежного пуха взмывать над ней. Тонкий хвост беспорядочно метался туда-сюда, и Люциус вдруг не выдержал и резко отшатнулся назад.

Снейп не видел, что именно произошло, но услышал оглушительный стук и звон. Он резко обернулся и успел буквально в последний момент заставить катящиеся по почти опрокинутому столу флаконы и пробирки замереть в воздухе. Те, конечно же, были зачарованы — Снейп слишком давно преподавал зельеварение имбецилам, чтобы хоть на миг отбросить возможность какой-нибудь катастрофы — и всё же они вполне могли не пережить встречи с каменным полом. Однако сказать что-либо Люциусу Снейп не успел: тот кажется, побледнев еще больше, зажмурился, судорожно прижимая ладонь к губам. Он даже не заметил, как халат Нарциссы, который до этого момента Люциус, не осознавая, сжимал в руке, выскользнул и лежал сейчас на каменному полу у его ботинок. Нарцисса начала снова поскуливать, а затем раздался вполне характерный звук, и в воздухе запахло кишечными газами. В этот миг в Люциусе словно что-то сломалось, он стремглав бросился прочь, и через несколько секунд Снейп услышал, как его рвёт где-то в конце коридора.

Его уход позволил Снейпу вздохнуть с облегчением — честно говоря, присутствие Люциуса ему уже начало откровенно мешать, его эмоции давили на самого Снейпа, не давая сосредоточиться и хотя бы попытаться оттеснить подальше все мучительные воспоминания, поднявшиеся со дна, и явно нервировали его супругу. Проблем от него сейчас было значительно больше, чем ощутимой пользы, да и сам Снейп обычно не терпел в лаборатории посторонних.

Снейп стоял, крепко сжимая палочку, и тёплое ощущение знакомых изгибов дерева в ладони его успокаивало — выжидающе наблюдал, как катающаяся по одеялу Нарцисса начинает, наконец, обрастать шерстью. Судя по всему, этот процесс тоже был довольно мучительным — потому что она терлась спиной и боками, скулила, чихала, кашляла и стонала слишком по-человечески — но сил на жалость у Северуса уже не осталось. Да и на что Нарциссе сгодилась бы его жалость сейчас? Скорее бы просто унизила.

Между тем, трансформация, наконец, закончилась, и в клетке теперь лежала довольно крупная — хотя оборотни ведь, как правило, больше обычных волков, отстранённо напомнил себе Снейп — волчица со спутанным тусклым мехом, слипшимся в колтуны. Лежала и смотрела куда-то за его спину — туда, где не так давно стоял Люциус, и где теперь была пустота.