Мех под кожей (джен)

Нарцисса никогда бы не подумала, что наиболее мучительной в её новой жизни станет для неё пустота, которую решительно невозможно было заполнить привычными прежде вещами. Стоило ей окончательно прийти в себя после полной луны и вновь почувствовать себя абсолютно здоровой, как она обнаружила, что ей нечем наполнить свои дни: домашние дела отнимали совсем немного времени, а других у неё теперь не стало. Не было больше ни дамских клубов, ни благотворительных ужинов, ни важных для них с Люциусом приёмов, ни дружеских встреч, ни даже гостей, которые могли бы неожиданно заглянуть к ним на чай — только тишина и дом, который Нарцисса всегда так любила, но в котором, как она быстро выяснила, ей совершенно нечем было заняться. Нет, конечно же, оставалась оранжерея, парк, разбитый вокруг и даже сады — но там тоже было всё в порядке и не требовало ежедневного участия. И потом, она всё же оставалась волшебницей, и в самом доме было не так много дел, которые бы требовали посвятить им всё время: даже вздумай Нарцисса самостоятельно готовить всю еду, это бы ей вовсе не помогло, зато вызвало бы настоящую панику среди эльфов.

Можно было почитать, конечно, или помузицировать — но у неё не было сейчас ни должных вдохновения, ни желания. Но и так просто сидеть, без дела, было невозможно — да ещё, к тому же, практически в одиночестве. Нарцисса всё ещё не могла найти в себе должных сил, чтобы общаться что с мужем, что с сыном больше необходимого — она неожиданно утомлялась, и вопреки всему начинала испытывать неуместное раздражение, словно что-то было не так, но она никак не могла уловить что же её тревожило, кроме чувства вины и какой-то мучительной подозрительности, будто они не говорят ей всего. Иногда она чувствовала, как ноздри её начинают вдруг раздуваться, словно она надеется унюхать то, что никто не решается произнести вслух, то, что крылось за нежностью Драко или предупредительным обхождением Люциуса. Но как же это было нечестно по отношению к ним! Ведь они так старались, и потом, у них тоже были дела. Вопреки всему, жизнь не замерла ни на миг, и Люциус по-прежнему отправлялся по делам днём и встречался с нужными людьми вечерами, а Драко тренировался с метлой по утрам, днём занимался в библиотеке, а вечера проводил в доме своего крёстного — и Нарцисса полагала это правильным, и совсем не хотела мешать сыну. Она скучала без них, но как же тяжело ей было их видеть — и каждый раз остро и болезненно вспоминать, кем она теперь стала. И это был какой-то бесконечный порочный круг, выхода из которого она не видела: она мучилась от одиночества, но и быть в чьей-то компании ей было невыносимо.

Если прежде нередко ей не хватало в сутках часов настолько, что она мечтала о маховике времени, то теперь она не знала бы, что с ним делать. Чем же она прежде так плотно заполняла каждый свой день? Вроде бы не так уж много было у неё дел: встреча там, чай здесь… а оказалось, её расписание было довольно плотным. Но теперь оно зияло пугающими пустотами, и Нарцисса тенью бродила по дому, пытаясь отыскать какое-то занятие и машинально поглаживая венчающий её левое запястье простенький амулет, который прислала ей Меда…

В какой-то момент, она даже пыталась припомнить, чем же обычно она занимала дни до замужества. Нет, очевидно, что, когда она в одиннадцать отправилась в школу, это время она могла посвятить учёбе, но что-то же было до этого? Она вспоминала себя, своё детство, семью, и отчётливо понимала, что всё это время гнала от себя и давно откладывала то дело, которому, пожалуй, давно стоило себя посвятить. Дело, которым необходимо было рано или поздно заняться, и сделать это можно было одной, но не ощущая себя одинокой. И к тому же она могла бы покинуть дом, фактически не покидая дома, а значит, была бы избавлена от необходимости постоянно оставаться настороже, когда ветер шевелил ветви кустарника. Именно эти мысли и заставили её в четверг с утра смело шагнуть на паркет из камина в доме, где она когда-то появилась на свет.

Этот дом Нарцисса не любила никогда: он казался ей излишне простым и скучным. Некрасивым. Четыре этажа, скучный красный кирпич, отделанный под окнами и по углам белым камнем — всё это казалось ей таким безликим... Ещё совсем крошкой родители охотно брали её в гости c собой, ведь она всегда вела себя идеально — и больше всего, впервые оказываясь для себя в новом месте, она любила когда хозяева гостеприимно показывали гостям свой дом. О, как же Нарциссе нравилось открывать для себя чужие дома, с их удивительным и волшебным миром! Ей нравилось бывать даже в Лондоне у дядюшки Ориона и тёти Вальбурги — пусть в их особняке всегда было мрачно, да и сада там не было, зато имелось целых двое младших кузенов, старший из которых был ужасно упрямым и шумным, а младший — слишком маленьким, но уже таким серьёзным и аккуратным. «Настоящий Блэк!» — говорили о нём с гордостью. Такой же, как её дедушка, и конечно, сестра. Впрочем, Андромеду тоже никогда не упрекали в недостатке «блэковости» — а вот сама Нарцисса «Блэк» не была. Она, как все дружно отмечали, «породою пошла в мать» — чем втайне гордилась. Она была особенной! Не Блэк, а самой настоящей Розье. Ей-маленькой это очень нравилось: во-первых, у неё были чудесные светлые волосы, нежные и бледно-золотые, как у мамы, а не жёсткие и тёмные, как у сестёр. И глаза у неё были тоже светлые, и сама она была похожа на тех сказочных принцесс, что рисовали в книжках.

Став немного старше, Нарцисса поняла, что отличается от остальных в семье не только внешне, и решила, что ей нравится, как говорила бабушка, там, где остальные кичились храбростью и упорством, проявлять хитрость и ум. Нарцисса старалась учиться не поддаваться раздражению, которое у неё вызывали чужая глупость и дурной тон, и, конечно, не позволять детским обидам лишать себя хладнокровия. Вместо этого внимательно наблюдала за окружающими, пытаясь их понять. Но, конечно, удавалось это ей не всегда. Мерлин, какой же она тогда была дурочкой... Хотя кое-чего ей всё-таки достичь удалось: она и вправду научилась держать себя в руках и держаться с достоинством. Всегда. Даже когда, как сейчас, ей хотелось выть от отчаяния и тоски. Но сколько в этом теперь было смысла? Она не может изменить реальность — значит, нужно сделать то, чему она научилась ещё с детства: приспособиться к ней самой.

Нарцисса не была в этом доме почти год, со дня похорон матери — просто не хотела переступать порога и не слишком-то пыталась, честно говоря, себя заставить, каждый месяц обещая самой себе, что в следующем непременно займётся домом, но всегда находились какие-то иные дела. И вот теперь она, наконец, сделала то, что и была должна.

Нарцисса стояла в холле, вдыхая затхлый запах дома, в котором никто уже долгое время не жил, и разглядывала внушительный слой пыли, покрывающий каминную доску, большую сине-зелёную перламутровую раковину, вытащенную когда-то из морских глубин кем-то из ныне покойных Блэков, в которой принято было хранить каминный порох, и её небогатое содержимое — при случае стоит непременно его восполнить. Глупый Тинки мялся у её ног: он родился в этом доме и, наверное, любил его… Нарцисса никогда не задумывалась о том, что эльфы чувствуют. Но, наверное, он должен был бы скучать? Как и Диззи… Но эту мысль она прогнала.

— Нужно привести в дом порядок, — сказала она чуть рассеянно. И, поскольку эльф мешал сейчас ей одним только фактом своего навязчивого присутствия, распорядилась: — Начни с каминов.

Их в любом случае следовало вычистить — почему бы не начать с них? Тем более что от этого непременно поднимется пыль и грязь — и разумно сделать это до того, как прибираться вокруг.

Когда эльф исчез, Нарцисса медленно прошлась по небольшому холлу, выложенному чёрно-белой плиткой, словно шахматная доска — этот рисунок казался ей в детстве удручающе тоскливым. Ей тогда хотелось, чтобы пол был таким же синим, как и стены — тогда, приходя домой, казалось бы, что ты словно бы ныряешь в море, а если бы оттенок было немного темнее, таким, как ковёр у Андромеды в комнате, то это было бы похоже на то, как ты летишь по ночному небу, а под тобой тёмные облака. Но теперь, конечно, она понимала, что это была не самая удачная из её идей. Пол как пол… а стены следовало бы покрасить. Или, возможно, просто освежить, почистить… интересно, кто решил их сделать синими и почему?

Она приблизилась к одной из стен и коснулась пальцами, разглядывая тонкую сеть трещин, разбежавшихся по штукатурке от сырости, ведь в доме весь год не топили — и в этот момент почувствовала на себе чей-то взгляд. Нет — взгляды. Блэки, изображённые на портретах. Они долго были здесь одни — но наверняка уже знали, что случилось с ней: изображения некоторых из них висели не только здесь, но во всех домах, с которыми их связали кровные узы, а это была, пожалуй, добрая половина Волшебной Британии.

Нарцисса обернулась — и встретилась глазами с дедом и бабушкой. Пусть и с нарисованными, но в первый момент Нарцисса вздрогнула. Они так смотрели на неё… нет, не осуждающе — люди на портретах всё-таки не были до конца людьми, и их главной проблемой оставалась практически бесконечная скука. А тут такой неожиданно острый повод её стряхнуть…

— Добрый день, — негромко проговорила Нарцисса. В носу зачесалось — это всё от пыли, твердила Нарциссе себе — она подняла руку, и прижав к нему пальцы, постаралась как можно незаметнее его почесать.

— Ох милочка, он что, тебя выгнал? — бабушка Ирма в раздражении фыркнула и закатила глаза.

— Что? — Нарцисса вздрогнула от неожиданности и недоумённо сморгнула. — Кто?

— Твой муж, — Ирма поджала губы.

— Нет, конечно, — Нарцисса тоже сжала губы — вышло донельзя похоже, но она сама не видела себя со стороны — и опустила руку. — Что за глупости?

— Тогда почему ты здесь? — продолжала настаивать Ирма, не обращая внимания на тронувшего её за плечо мужа. — Год не было — и вдруг явилась.

Нарцисса подумала неожиданно для себя, насколько в бабушке всё же была сильна Крэббовская порода — деликатность никогда не была их семейной чертой. Впрочем, будь сейчас здесь тётя Вальбурга, вышло бы совсем неприятно, но её портрета, слава Мерлину, в доме никогда не висело.

— Разве я могу прийти в свой дом только в случае развода? — Нарцисса вскинула бровь, сдерживая улыбку. Её бабушка всегда безошибочно выбирала наихудшую из всех причин и вцеплялась в неё намертво — теперь её не переубедить. Прежде, при её жизни, Нарциссу это качество крайне в ней раздражало, а теперь вдруг вызвало что-то сродни ностальгии. Бабушка… Они не были особо близки — Ирма всегда обожала старшую из внучек, и, то, что младшая пошла в породу матери, а не в своего отца — её сына — бабушку раздражало. Почему — Нарцисса никогда не понимала: отношения у матушки с её роднёй всегда были достаточно тёплыми. А может быть, она неправильно всё понимала, и дело было именно в ней самой… хотя какая теперь уже разница.

— С тех пор, как Друэлла умерла, ты даже ни разу ни заглянула, а нас, может быть, уже всех доедают мыши, — обиженно попеняла ей Ирма, и Нарциссе стало практически стыдно.

— Не нападай, — вступился, наконец, дед, а затем обратился к Нарциссе: — Ужасная трагедия, дорогая. Не представляю, как ты будешь жить теперь.

— Ты предлагаешь мне решить этот вопрос радикально? — Нарцисса опасно прищурилась, снова ощутив раздраженье. — Чтобы не позорить благородный дом Блэков?

— Я просто не мог себе подобного даже вообразить, — тяжело вздохнул дедушка Поллукс и, покачав головой, повторил: — Не мог. Ты же последнее, что у нас оставалось…

— Ох, Полли, ты всегда отличался крайней скудостью воображения, — прозвучал ещё один женский голос. Кассиопея Блэк. Двоюродная бабушка Нарциссы и самая красивая из того поколения Блэков. При жизни ей приписывали немало романов, и некоторые из них оказались в те времена весьма громкими, однако ни один из них так и не закончился замужеством. Нарцисса отлично её помнила: она умерла всего три года назад, и эта смерть можно было бы назвать красивой: в свои семьдесят семь она разбилась, упав со спины своего пегаса. Ночью. Она всегда любила ночные полёты… — Здравствуй, племянница, — сказала она, подходя к раме и улыбаясь Нарциссе. Она всегда звала их всех исключительно племянницами и никогда, ни разу на её памяти, внучками. Говорила, что это заставляло бы её чувствовать себя слишком старой. — Прекрасно выглядишь!

— Будто бы сейчас именно это важно, — буркнул дедушка Поллукс.

— Здравствуйте, тётушка, — Нарцисса искренне улыбнулась в ответ — и вдруг остро ощутила собственное одиночество. Почему, ну почему они уже все мертвы? У Ирмы и Поллукса было четверо детей — и сейчас самой старшей было бы всего шестьдесят восемь. Разве это возраст для волшебника? Да что тётка — отцу Нарциссы было всего пятьдесят четыре! Почему? Он даже до совершеннолетия внука не дожил…

Нет, она, конечно, знала, от чего папа скончался, и его смерть ни для кого не стала неожиданностью, но от этого не было легче ни ей, ни маме. А потом и мама умерла, пережив папу всего лишь на пару месяцев… Похороны, похороны — с тех пор, как в права вступило последнее десятилетие этого века, их семейство словно бы вымерло. Может быть, ещё и поэтому Нарцисса отказалась в своё время от мысли о том, чтобы свести счёты с жизнью: подобнное ни разу всерьёз не пришло ей в голову. Кто-то должен был прервать эту череду.

— Красавица, — с тёплой гордостью повторила Кассиопея и улыбнулась Нарциссе. — Не грусти, малышка. Шрамы даже не коснулись твоего лица, а того, что у тебя на душе, не видит никто. Могло быть и хуже, верно?

— Верно, — несколько натянуто кивнула Нарцисса.

— Да куда уж хуже? — не сдержалась бабушка Ирма. — Что вообще может быть хуже подобного?!

— Смерть, — ответила Кассиопея, повернувшись к ней. Она не спрашивала и не утверждала, просто поставила в точку в этой дискуссии, как всегда делала, будучи ещё из плоти и крови.

Ирма ответила ничего, и Нарцисса с горечью усмехнулась. Что ж, хотя бы её бабушка не была готова признать то, о чём, конечно, думали, вероятно, многие. Хотя бы так…