Мех под кожей (джен)

Выйдя из палаты, Драко огляделся — и, не увидев отца, обернулся к Уолдену.

— Подождём, — предложил тот, садясь на стоящую у стены кушетку для посетителей и жестом предлагая Драко сделать то же.

— Куда он делся? — сердито и взволнованно спросил Драко, оставаясь стоять. Сидеть ему не хотелось— он уже насиделся, наверное, на всю жизнь, пока они все ждали этого Робардса. — Мама же его ждёт!

— Ушёл куда-то, — примирительно отозвался Уолден. — Вернётся. Как думаешь, мы её сильно вымотали?

— Не знаю, — как-то озадаченно ответил Драко. — Нет… наверное, нет, — добавил он уже почти уверенно.

— А как ты сам?

Драко сжал кулаки и обернулся на закрытую дверь палаты, а потом опять посмотрел на крёстного и все-таки сел. Некоторое время он молчал, глядя куда-то в район своих коленок и продолжая сжимать кулаки всё сильнее — кожа на костяшках побелела и натянулась. А потом его руки задрожали, и он стиснул их — и выдохнул полушёпотом:

— Я думал… что мама... что она умрёт… поэтому все молчали. Даже домовики… только рыдали в голос.

— Она не умрёт, — уверенно и очень спокойно проговорил Уолден. — Целители всё сделали превосходно. А ликантропия сама по себе отнюдь не смертельна.

Они замолчали. Драко смотрел куда-то себе под ноги и теперь сжимал руками край кушетки, и МакНейр отвернулся, делая вид, что его вниманием завладел больничный фикус, чтобы дать крестнику успокоиться. Это помогло: посидев так, Драко спросил:

— Уолл, — его голос звучал почти нормально. — Там, у мамы, ты сказал, что слухи в основном врут. Расскажи… расскажи мне правду! — он решительно вскинул голову, стараясь выглядеть как можно взрослей, но Уолден заметил, как его губы дрогнули.

— Правду? — переспросил МакНейр, скорей, чтобы что-то сказать.

— Я же должен… я хочу знать, — Драко снова сжал кулаки и посмотрел в глаза крёстному. — Что, что будет с мамой теперь? Насколько все ужасно на самом деле? Мама… мама теперь изменится? — его глаза расширились, и губы дрогнули — чуть-чуть, и он, чувствуя, что сейчас сорвётся, замолчал, прикусив губу.

— Изменится, — согласился Уолден. — Любой меняется, когда попадает в такую страшную ситуацию. Она чудом выжила. Но ты ведь сейчас не об этом? — полувопросительно произнёс он, и когда Драко напряжённо кивнул, продолжил: — Ликантропия не так сильно меняет человека, как принято полагать. Человека меняют лишь обстоятельства. Твоя мама останется всё равно собой, она со всем справится — она Блэк, — уверенно договорил он, сам не зная, кого пытается убедить — крестника или самого себя.

Драко бросил на него недоверчивый и в то же время полный надежды взгляд и облизнул сухие губы.

— Вы же говорили, что они твари! — взбудораженно произнёс он, стараясь, однако, говорить не слишком громко. — Что они животные!

— Кто говорил? — уточнил Уолден.

— Ты! Отец! Даже мама! —взвился Драко, и в тишине больничного коридора его собственный голос резанул его по ушам. — Вы все! — он оглянулся и, снова понизив голос едва ли не до шёпота, повторил: — Вы все говорили.

— Я говорил, что это долгий и непростой разговор, — возразил МакНейр. — Впрочем, на эти темы я обычно предпочитаю не спорить. Кто бы что ни считал, сути дела это никак не меняет. И того, как к ним все относятся. За редким исключением разве что.

— Но почему? — Драко нахмурился и опустил плечи. — Мама же… она такая, как всегда… Это потому что она… она чистокровная, да?

Уолден прикрыл глаза:

— Пока не взойдёт луна, оборотни почти ничем от людей не отличаются, — он заставил себя подавить тяжёлый вздох. — По крайней мере, в человечьем обличии, — добавил он и замолчал, не зная, как лучше продолжить. Вместо этого он притянул Драко к себе, и тот уткнулся ему в плечо лбом и замер так. А потом совсем шёпотом спросил:

— Какой она станет?

— Опасной, — честно сказал Уолден. — Но только на одну ночь. Всё остальное время она будет такой как всегда, — твёрдо произнёс он, надеясь, что его слова прозвучат куда увереннее, чем было на самом деле. — Даже если и есть какие-либо отличия, на личность они не влияют.

Он не лгал — почти. Его собственный опыт и наблюдения говорили ему, что оборотни часто позволяют взять над собой верх если не инстинктам, то тому, что обычно не принято выпускать. Сколько он об этом ни думал, приходил к одному и тому же выводу: ликантропия, пожалуй, каком-то смысле, скорей развязывала заражённым руки — как когда-то давно маска развязывал руки им самим. Кому как не ему было прекрасно знать, что самый опасный и страшный монстр — это прежде всего человек… волшебник, и, будучи заражённым, так легко и соблазнительно было просто сказать себе: «Теперь я оборотень! Поэтому мне положено быть монстром, и я стану им».

Кто знает, как этот вопрос решит для себя Нарцисса, но Уолден готов был поклясться, что она не станет поддаваться таким соблазнам, посчитав это ниже своего достоинства — но, в то же время, он не мог не понимать, что может и ошибаться.

МакНейр не знал, не мог решить даже для самого себя, чего боится в этой ситуации больше: того, что Нарцисса решит изменить самой себе, или того, на что часто шли другие волшебники, заражённые ликантропией, от страха и ненависти к тому, чем стали, и решавшие свести счёты с жизнью.

Впрочем, ничего из терзавших его тревог озвучивать он не стал — и отчаянно надеялся, что делать ему это не придётся.

— Почему тогда все так боятся их? — спросил Драко, отрываясь от его плеча, а затем, прислонившись к стене, посмотрел на крёстного.

— Уйма причин, — отозвался МакНейр, тоже опираясь спиной на стену. — Люди вообще боятся всего неизвестного — особенно опасного и странного. Когда твой сосед одну ночь в месяц превращается в жуткую тварь — это нервирует. А аконитовое изобрели совсем недавно — да и достать его могут не все.

— Аконитовое? — хмурясь, переспросил Драко.

— Аконитовое зелье, — кивнул Уолден. — Оно позволяет оборотню сохранить человеческое сознание во время трансформации.

— И о нем знают все? Но если такое зелье уже существует, так почему они до сих пор... — пылко начал Драко, и МакНейр качнул головой:

— Как я уже говорил, его изобрели совсем недавно. Его даже испытать толком пока не успели, да и добровольцев надо ещё найти. Кто знает, что там с побочными и отложенными эффектами, Снейп вам в прошлом году про Виггенвельд⁽¹⁾ ужасов не рассказывал, прежде чем его до ума довели? И потом, — он мрачновато усмехнулся, — превращения-то оно не отменяет. Только позволяет оборотню сохранить разум. Но соседу вряд ли будет легче от осознания, что эта жуткая тварь решила его растерзать, будучи в здравом уме, а не исключительно по воле инстинктов. Мало ли, как и когда у кого сдадут нервы, и что он в этом состоянии сделает. Так что вряд ли аконитовое изменит отношение к оборотням радикально — разве что лет через двадцать, если не все пятьдесят. Но что-то очень уж сомневаюсь, — он чуть скривился, но заставил себя продолжить: — Оборотни существовали веками, и бояться их стало уже привычкой. Нам вообще свойственно боятся опасного, странного и непредсказуемого для нас самих. Да и сами оборотни не спешат что-то менять.

— Но ведь это мама, — настойчиво сказал Драко, и глаза его блеснули тем хорошо знакомым МакНейру фанатизмом, что в них появлялся, когда Драко овладевала какая-то мысль. — Она не просто какой-то оборотень, она мадам Малфой, они не посмеют считать её каким-то чудовищем. Тем более если есть это зелье. Должен же хоть кто-то его уже принимать?

— Ингредиенты отнюдь не дешёвые, да и не каждый сварит… — после короткой паузы начал было Уолден — и не успел договорить, как Драко резко возразил:

— Да какое это имеет значение! Можно же нанять зельевара!

Несмотря на общую трагичность ситуации, Уолден с некоторым трудом удержался от того, чтобы иронически хмыкнуть.

— Вы — можете, — кивнул он. — Но ваша семья — это, скорей, всё-таки исключение. Обычно оборотнями становятся люди куда менее состоятельные — а потом они теряют работу, и денег им это не прибавляет. Для них это дорого. — Драко скривился с привычной гримасой презрительности на лице, и МакНейр тяжело вздохнул: — Да, именно. На оборотней смотрят так — потому что большинство из них или нищие жалкие побирушки или… обитатели дна иных пород.

— Такие, кто на маму напал? — звенящим шепотом яростно уточнил Драко.

— Возможно, — тяжело уронил МакНейр, и взгляд его тёмно-зелёных глаз стал холодным: — Я не знаю, кто на неё напал. Пока не знаю…

Драко промолчал, опустив голову и снова хмурясь. Он всегда неплохо умел читать между строк и настроение крёстного уловил:

— Нормальные люди нападать на неё бы не стали.

— Пожалуй, — слегка улыбнулся Уолден, и Драко услышал, как хрустнули у того костяшки, и тоже сжал кулаки:

— Мама никогда не станет одной из них! — твёрдо произнёс он. — И мы с отцом сделаем все, чтобы никто не посмел сравнивать её с этим отребьем.

— Звучит как хороший план, — заметил МакНейр. — Но люди редко хотят разбираться в таких деталях. И я боюсь, даже твоему отцу будет сложно что-то вот так изменить. У них уже есть в голове образ оборотня — опасной голодной твари, которую они надеются никогда не встретить где-то за пределами криминальной хроники и бездарных книг.

— Но ведь мама же не такая! — сквозь зубы прошипел Драко, снова сжав кулаки.

— Не такая, — согласился МакНейр. — Но этого никто кроме нас не знает. А главное — это никому не интересно. Это называется репутация, — усмехнулся он. — И традиция. Если ты на Слизерине — ты не можешь дружить с гриффиндорцем, потому что вас обоих просто не так поймут. И не важно, что вы выросли в соседних домах. Понимаешь?

— Но ведь мама, — Драко сейчас уже с трудом давалась вся эта теория, как бывало, когда он слишком долго спорил с отцом, и понимал, что не прав, но не мог выразить это словами. — Она не изменится. Ты сам сказал! Так почему тогда её репутация должна измениться?

— Не так, — покачал головой МакНейр. — Я сказал, что оборотни, по сути, ничем не отличаются от людей. Она останется сама собой, но ей придётся очень непросто, и относиться к ней теперь будут иначе.

— Маме дела нет, кто как к ней относится! — отрезал Драко.

— Конечно же есть, — возразил Уолден очень мягко. — Это важно всем. Даже если к книзлу относиться как к опасному хищнику — велик шанс, что он им однажды станет. Но не мама, нет, — добавил он успокаивающе и уверенно. — Ей будет сложно, но это всё равно будет она.

Драко молчал, обдумывая услышанное. Слова крёстного его не то чтобы успокоили, но в то же время ему нужно было всё хорошенько утрясти в голове. Как же всё в один момент стало сложно! Хуже политики, о которой с ним иногда говорил отец. Мама — это мама, это было вполне очевидно, для него, для отца, для Уолла. Но в то же время Драко уже понимал, что это придётся доказывать остальным окружающим его идиотам. Он практически наяву видел, как кривится физиономия Паркинсон, и как за гриффиндорским столом переглядываются этот остолоп Уизли с Поттером и этой своей лохматой заучкой.

— Тебе будет тяжело, — словно прочитал его мысли МакНейр, отрываясь от стены и оборачиваясь к Драко. — В школе.

Драко тяжко вздохнул и потёр лицо.

— Может быть — подумай, не спеши, — продолжал МакНейр, — тебе перевестись в Дурмштранг?

— Я не собираюсь никуда переводиться! — фыркнул Драко, даже краснея от возмущения. — И маме он никогда не нравился! Она же и тогда была против.

— Тогда была, — согласился Уолден. — Сейчас — другое дело. Не сегодня-завтра все узнают о случившемся…

— Я с этим справлюсь. Я же Малфой, — Драко упрямо нахмурился. — И если кто-то откроет рот…

— У нас есть ещё два месяца, — кивнул МакНейр. — Ты ещё помнишь, что я тебе показывал? Без палочки. Научу кое-чему ещё...

— Зачем это? — удивился Драко. — Я волшебник и…

— …пойдёшь на третий курс, — жёстко оборвал его МакНейр. — Я верю, что ты вполне способен заставить блевать одноклассников слизняками — но что ты станешь делать даже с теми, кто старше тебя на курс, и уж тем более если ты в меньшинстве? Отец разве не учил тебя, что настоящий слизеринец должен всегда иметь в рукаве преимущество? Поверь, кроме тех, кто вырос на улице, мало кто из них ждёт, что ему прилетит кулаком… К тому же, — усмехнулся он, — разве не ты донимал меня, до того, как решил стать ловцом?

— Спасибо, Уолл, — Драко посмотрел на него с благодарностью и опустил глаза.

— У нас есть два месяца, — повторил МакНейр, — для того, чтобы неприятно удивить тех, кто к тебе полезет, хватит вполне.

Да, времени было немного, но достаточно для того, чтобы крестник освоил несколько несложных приёмов, ударов, и что уж там, научился падать не только с метлы. Уолден нахмурился.

— Для школы этого пока хватит, а там поглядим. Хорошо, что ты в квиддич играешь, — добавил он, но не успел сказать почему, когда конце коридора появились, наконец-то, Люциус Малфой и целитель Сметвик.

1) Виггенвельд или Рябиновый отвар — один из самых полезных эликсиров. Является антидотом к Напитку живой смерти, а так же способен залечить тяжелые раны. Изучается на втором курсе. Состоит из восемнадцати ингредиентов, включая кору волшебной рябины, кровь саламандры и аконит. Профессор Северус Снейп мог бы рассказать настоящую хеллоуиновскую страшилку о том, как испытывали Виггенвельд до того, как он попал в руки принцу и пробудил спящую красавицу в лице племянницы коварной ведьмы Летиции Сомноленс.

Вернуться к тексту