Остров Веры (джен)

Придя в свой номер, Вера положила бархатную коробочку с кольцом на полку перед настенным зеркалом, поначалу не решаясь ее открыть, но любопытство взяло верх. На белом атласе вставленное в прорезь сияло потрясающей красоты серебряное кольцо с большим зеленовато-голубым топазом. Вера выдохнула — кольцо не походило на помолвочное и как будто снимало с нее обязательство отвечать на предложение Стаса. В ее представлении помолвочным должно быть обязательно золотое кольцо и обязательно с бриллиантом. Ну конечно, Стас просто хотел сделать ей подарок. Вере было приятно: он не забыл, что она предпочитала серебро. Девушка надела кольцо на палец и отвела руку в сторону, любуясь переливами камня. В мерцании голубого топаза гостиничный номер вдруг превратился в сказочный дворец, и Вера, почувствовав себя принцессой, стала тихонько напевать первую пришедшую на ум мелодию. Красивые вещи всегда поднимали ей настроение, и она ничего не могла с этим поделать да и не хотела.

Вера невольно вздрогнула, увидев в настенном зеркале мужской силуэт. В дверном проеме стоял Антон, скрестив руки на груди, словно закрываясь от чего-то. Вера повернулась к нему и инстинктивно убрала руку с кольцом за спину.

— Как ты меня напугал, ты давно тут?

— Дверь была открыта, — сказал Антон отстраненным голосом.

— Ты что-то хотел?

— Все, что я хотел, я уже увидел, — ответил Антон и вышел из номера.

«Антон постоянно строит из себя обиженного абсолютно без всякого повода, в этом Стас прав», — подумала Вера, снова выставив перед собой руку с кольцом. Но волшебство пропало, и гостиничный номер остался гостиничным номером. В зеркале она увидела свое раздосадованное лицо. Она со злостью сняла кольцо и положила обратно в бархатный футляр.

Вера в отчаянии поднесла сложенные ладони к губам.

— Святая Вера, что я опять делаю не так?

стояла у окна, откуда открывался вид на вечернюю Москву, стараясь отвлечься, но никак не могла сосредоточиться. Она не считала себя в чем-то виноватой, но в глубине души понимала, что между ней и Антоном пролегла полоса отчуждения. Обида на себя и непонимание, как исправить ситуацию, как снять с себя этот груз, терзали ее. Ведь она даже не успела ничего сказать, объяснить! Почему-то к горлу подступил комок, и она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Давно такого с ней не случалось.

Антон почти выскочил от Веры и быстрым шагом направился к себе. Он вошел в свой номер и обнаружил там Франца Адамовича, который стоял посереди комнаты со стаканом воды. Антон так был поглощен своими мыслями, что совершенно не удивился этому обстоятельству. Однако подумал: «Почему так получается, что в самое тяжелое время рядом со мной оказывается именно этот человек?» И если бы Антону сказали, что Кипер в некоторой степени и есть генератор и творец его несчастий, он никогда бы этому не поверил.

— Где ты был? Я вот тебе таблетку успокоительного приготовил и запить, — сказал Кипер, протягивая Антону стакан с водой.

Антон молча прошел мимо него, сел на широкую двуспальную кровать и, закусив губу, насупился, не обращая внимания на протянутую руку со стаканом. Перед его глазами стояло лицо Веры, которая любовалась кольцом, надетым на безымянный палец правой руки. Она, казалось, была счастлива. Как он мог сказать ей о том, что его проект закрыт, что он теперь никто? Что у него больше ничего нет! Нужны ли ей его проблемы? Нужен ли сам Антон, неудачник или, как презрительно называла Вера таких, как он, «бесполезный». Теперь он — в категории

«бесполезных», как ни страшно признаться в этом себе самому. Он бесполезный, никому не нужный лузер.

— Я был у Веры. Хотел ей сказать, что проект закрыт, и не смог.

Антон злился на свою беспомощность. Он чуть покачивался взад и вперед, периодически бил сжатым кулаком по колену и от перевозбуждения мелко подрагивал. Мыслей, казалось, не было совсем. Антону хотелось завыть от бессилия, и он повалился на кровать прямо в одежде, не снимая обуви.

— Выпей это, на тебе лица нет.

Кипер протянул Антону стакан воды и маленькую капсулу цилиндрической формы с полусферическими концами, состоящую из двух, входящих без зазора одна в другую, частей. Капсула была желтого цвета с красной полосой посередине. Антон без сопротивления забросил ее в рот и запил водой.

— Ей не нужны мои проблемы. Таких, как я, она всегда называла «бесполезными».

— Не думай об этом, все устроится. Вот выпей еще одну и ложись. Постарайся уснуть.

Кипер протянул ему вторую капсулу — белого цвета.

— Еще одну? — не понял Антон. — А, впрочем, давайте.

Вторая капсула последовала за первой.

— Вот и молодец, — сказал Кипер, внимательно наблюдая за состоянием Антона. — Отдыхай, я пойду сделаю несколько звоночков. Через час вернусь, надеюсь, уже с хорошими новостями.

После ухода Франца Адамовича Антон несколько минут лежал на спине с открытыми глазами, уставившись на казенную шестирожковую люстру. Успокоение не наступало. Обида и разочарование стояли комом в горле. Он резко вскочил и прошел в ванную комнату. На мгновение задержался у зеркала. Его зрачки увеличились, и собственные глаза показались ему безумными. Антон вернулся в комнату и, скинув вязаную кофту с оленями, оставшись в одной рубашке, вновь прямо в обуви лег на кровать и закрыл глаза.

И тут он увидел яркую точку, которая медленно приближалась, увеличиваясь в размере. Почему-то стало страшно, и чувства, которые разрывали его душу всего пару минут назад, отступили. Антон открыл глаза. Комната, медленно покачиваясь, вращалась вокруг него. Антон сел на кровати. Комната перестала вращаться, но появилось ощущение, что теперь он вместе с гостиничным номером плывет в безвоздушном пространстве. Все переживания растворились, стало спокойно. В голове отчетливо прозвучал голос Стаса:

— Я все уладил…

Сейчас в пустом гостиничном номере это звучало настолько реально, словно Стас стоял рядом. Антон непроизвольно оглянулся. Никого. Когда-то Антон ненавидел эту фразу, но сейчас она его не раздражала, напротив, показалась забавной, и он повторил вслух:

— Я все уладил, все уладил…

голос прозвучал слишком громко, и он замолчал. Комната начала наполняться какими-то неясными шумами, шепотом, приглушенным смехом. Послышалась музыка, отбивающая ритм «тынц-тынц-тынц». Но Антону не хотелось веселиться. Ему казалось, что его мозг распадается на мелкие фрагменты, а потом собирается в новой, немыслимой конфигурации. Его губы беззвучно шевелились, повторяя одну и ту же фразу:

— Я все уладил, я все уладил…

Люстра оторвалась от потолка и превратилась в икосаэдр с прозрачными гранями. Икосаэдр пульсировал и от этого казался живым.

Антон поднял стоящий у кровати портфель, вынул из него ручку и блокнот, которые дали ему на конференции.

— Передача кода в место сборки. Передача кода, информационного кода. Да, информационный код. Антон начал водить ручкой по листку, глядя куда-то вперед в пространство. Его рука выводила спирали. Одни из них закручивались по часовой стрелке, другие — против. Когда страница блокнота была изрисована спиралями полностью, он вырвал ее и, скомкав, бросил на пол.

— Ну конечно, движение по спирали.

Антон замер, прислушиваясь к голосам, заполнившим комнату, затем, тряхнув головой, стал рисовать фигуры. Со стороны могло показаться, что он сошел с ума, но сам Антон чувствовал себя превосходно. Его мысли были ясны, как никогда. Он даже не успевал записать их и лишь знаками и буквами пытался зафиксировать снизошедшее на него озарение. Его лицо сияло тем одухотворенным светом, с каким верующие принимают дарованную им господом любовь.

— Вот оно! Мы все время шли не в том направлении. Теперь я все ясно вижу! Пройти сквозь время можно только, если двигаться по ходу времени.

Антон исписал знаками и рисунками три листа, вырвал их из блокнота и сунул в карман брюк.

— Нужно идти. Мне пора идти.

Новая мысль завладела им и заставила подняться. Антон встал и подошел к двери номера. Все звуки в комнате стихли, и наступила настороженная тишина. Антон вышел в коридор. Никого. Он спустился вниз и беспрепятственно вышел через боковую стеклянную дверь. Он стоял, ощущая всем телом осеннюю прохладу, и, казалось, чего-то ждал. Антон взглянул на небо и вновь увидел яркую звезду, которая начала быстро приближаться. Но на этот раз он не испугался. Звезда освещала ему путь в ночи.

Он шел вслед за ней и умиротворенно улыбался. Одна звезда оставалась за спиной, но впереди возникала другая, и Антон просто шел по звездам, пока не натолкнулся на препятствие. Тишина мгновенно наполнилась звуками обычной суеты Киевского вокзала.

— Что хотел, уважаемый? — услышал над самым ухом Антон.

Перед ним стоял лоток с фруктами, и торговцы с юга, жестикулируя, что-то громко обсуждали на своем языке. Один из них смотрел на Антона.

— Нет, ничего… — ответил молодой человек.

— Груша, яблоко, апельсин? — настаивал южный торговец.

Антон не ответил, повернул направо и пошел прямо сквозь людской поток. Перейдя через дорогу, он оказался возле фонтана «Похищение Европы». Вода в фонтане вздымалась посередине и десятками мелких струй стекала по ярусам вниз. Антон присел на каменные ступени, окружавшие фонтан. Ветер, довольно сильный, трепал волосы, которые то и дело лезли в глаза. Антон, погруженный в свои мысли, машинально вскидывал голову, безуспешно пытаясь убрать волосы с лица. Он, не мигая, смотрел, как снова и снова массы воды низвергались с верхних ярусов вниз, придавая блеск коричнево-красной каменной облицовке фонтана. Струи воды волшебно переливались в свете фонарей, и, казалось, воздух вокруг мерцал от водной пыли.

Прохожие с удивлением оглядывались на молодого человека в одной рубашке с развевающимися на ветру волосами: он делал странные пасы руками, плавно поднимая их вверх и медленно опуская, словно повторяя движение струй.

Внезапно он встал, словно подчиняясь внутреннему приказу, и пошел вдоль Бережковской набережной в сторону Бородинского моста, с которого выскакивали автомобили с горящими фарами. Он прошел под мостом и, вслед за идущей впереди темной фигурой, свернул на Большую Дорогомиловскую. Пройдя вдоль почтенного дома сталинской постройки, завернул во двор и сел на одну из деревянных лавочек у металлического забора.

Во дворе росли огромные тополя, вровень с крышей дома. Антон достал из кармана смятые листки блокнота и долго изучал рисунки, словно не сам рисовал их полчаса назад. Затем молодой человек вытянул руку с листками в сторону, пальцы его разжались, и листки блокнота упали в стоявший рядом с лавкой каменный вазон для цветов, выкрашенный темной зеленой краской.

С чувством выполненного долга Антон откинулся на спинку лавки, где была вырезана надпись «Здесь был и пиво пил», и закрыл глаза. Он словно исчез, растворился, распался на атомы и застыл в безмолвной темноте, потеряв счет времени.

Из-за вазона крадучись вышел толстый серый домашний кот, выгнул спину, постоял, разглядывая молодого человека, замершего на лавке без движения в неудобной позе, и, не дождавшись ничего, потрусил прочь