Стеклянная пустота (гет)

Она бежит по зеленому полю, и волосы ее развиваются, горят огнем, извергают нечеловеческое пламя. И внутри у нее такая легкость, такая пустота, которая приносит заветный покой, которая, свалившись на нее с неба, камнем прибивает к земле. Кажется, что больше ничего нет: только она в длинном белом сарафане, бежавшая, несмотря на тяжесть в ногах, и каменную ношу, и чистое поле, с недавно скошенной, а оттого острой травой, что так впивалась в стопы.

Лили раскрывает глаза: нет. Она не бежит по полю, а сидит в Малфой-мэноре, нервно постукивая ногой по полу, и ждет, когда уже наконец выйдет Скорпиус. Лили совсем немного страшно, ей кажется, что расставить точки над «i» нужно было уже очень давно, но она почему-то решается только сейчас, когда наконец смогла вырвать с корнем боль из своего нутра и улыбаться искренне, не пустой улыбкой.

Солнце пробивается сквозь раскрытые окна, и Лили с удовольствием вновь прикрывает глаза, чувствуя, как солнечные лучи ласкают ее кожу. У нее внутри — переполненное любовью сердце, которое бьется только из-за него одного; любовь, пролезая в каждый миллиметр бледной кожи, отравляет ее, только этот яд, как машинное масло, заставляет двигаться только вперед, к поставленным целям и задачам.

Лили наконец-таки живет без оглядки на прошлое: Изабелл смотрит на нее только с прикроватной тумбочки, а Гидеон, отыграв пышную свадьбу, уехал навсегда из страны. И ей так легко, так радостно, что улыбка сама по себе лезет на уста. Тихий смех срывается с губ, когда она, все еще прикрыв глаза, чувствует, что кто-то пристально разглядывает ее фигурку.

Распахнув глаза и устремившись ими к нему, Лили видит Скорпиуса, и сердце бессовестно начинает трепетать. Она чувствует себя юной шестнадцатилетней девчонкой, и это чувство так окрыляет ее, что Лили, не сдержавшись, ласково начинает улыбаться, позабыв о том, что свои чувства нужно скрывать.

— Приятно видеть, что тебе лучше, — тянет Скорпиус, присев прямо напротив нее, так и не убрав своих серых глаз от ее лица. В них сквозит просто нечеловеческая нежность, и Лили недоумевает, как могла раньше находить в них сплошь холодное безразличие, когда в этих зрачках столько чувств.

Она ежится. Ее с головой накрывает неловкость, которая заставляет наконец отвести взгляд и прикусить губу, чтобы потом выпалить быстро, без секундной остановки для вдоха:

— Я пришла… В общем, мне хотелось бы… Даже не знаю, как бы точнее сказать, но… — Лили вдруг поднимает голову, ощущая мелкую дрожь в руках, и видит, как спокойно и приветливо его лицо и как внимательно устремлено оно на нее. — Спасибо, Скорпиус. Ты единственный, кто… — минутная заминка, — кто открыл мне глаза.

Скорпиус молчит. Смотрит как-то слишком понимающе, и ничего не отвечает, отчего Лили начинает чувствовать себя совсем уж дурочкой. У него в глазах слишком много всего, и ей трудно разобраться окончательно: стоит ли поднимать прошлое и наконец выложить собственные чувства напрямую ему, или же прямо сейчас встать и уйти.

В конце концов у него уже своя семья — за такого милого сына Лили бы отдала многое. Нервно сглотнув, она на секунду ощутила знакомую тупую боль, но тут же попыталась спрятать ее подальше. Ворошить прошлое не стоит, особенно, когда это может повлечь за собой окончательный разрыв. Лили много не надо: лишь бы просто видеть его изредка, знать, что у него все хорошо. А значит, надо встать и уйти. Прямо сейчас взять себя в руки и улыбнуться.

Надо. Но… стоит ли?

— Ну что ж, — неуверенно тянет Лили, подпрыгнув с кресла. — Думаю, я пойду, не буду отвлекать тебя от…

— Ты же не за этим пришла, — резко перебивает Скорпиус, и тоже встает, будто готовясь к тому, что она может прямо сейчас сбежать.

Невольный нервный смех срывается с ее губ прежде, чем она успевает подумать. Ее всю пронизывает страх, она боится, что прямо сейчас он возьмет и засмеется над ее чувствами, и ей опять придется искать в себе силы, чтобы приводить в порядок заржавевшее сердце.

— Тебе интересно совсем другое, — продолжает он, приблизившись почти вплотную, так, чтобы видеть, как с каждой секундой ее лицо начинает покрываться красными пятнами и как нервно начинают бегать глаза. Лили отступает назад, но безжалостно натыкается на кресло и теряет равновесие, из-за чего Скорпиус в момент сковывает ее талию своими руками, сократив последнее спасительное расстояние между ними. — Тебе же хочется спросить: зачем, Скорпиус?

Его голос пронизан лукавством, и она тихо вздыхает, когда ощущает теплое дыхание над своим ухом. Лили вся — кусок раскаленного нерва, и ей так сладко и больно, что хочется лишь броситься в безумство с головой, воплотить все свои самые тайные фантазии в явь.

— Зачем? — неслышно шепчет она, наконец решившись посмотреть в его глаза. Море бушует: в нем кипят волны, которые сносят все на своем пути.

— Ответ очевиден, Поттер, — Лили слышит, как изменяется его голос, как за секунду он приобретает совсем низкий регистр. Она чувствует всем своим телом, насколько напряжен он и как сильно бьется его сердце. — Потому что люблю. И всегда любил. Только ты вечно пребывала в собственных иллюзиях и ничего не замечала вокруг. Ты ведь никого не видела по-настоящему, только жила в своих мыслях и выходила из них лишь тогда, когда я начинал смеяться над тобой, — Скорпиус усмехается, прислонившись своим лбом к ее и шепчет тоже вполголоса, только для нее одной. — Я тоже был тем еще идиотом, пошел по воле семьи и женился. Только потом не смог наблюдать за тобой и этим уродом Гидеоном, из-за чего решил уехать во Францию.

Солнце медленно скользит по ее лицу, когда она, как зачарованная, смотрит только на него, на его улыбку и ласковые глаза. Ей кажется, что кто-то точно смеется над ней, издевается так изворотливо, потому что все, что ей казалось правдой, разрушается прямо на глазах.

Ей легко. Она смотрит на эту улыбку, и не может удержать свою. Годы, прошедшие в тоске и мучении, кажутся сейчас одним днем.

— Я люблю тебя, Поттер, — повторяет он, и от одних этих слов что-то замирает внутри, трепещет как-то по-глупому. — И я думаю, что мы сможем наверстать упущенное вместе, верно же?

Когда Лили закрывает глаза и ощущает, с каким желанием и остервенением ее целует Скорпиус, ей кажется, что она бежит. Трава противно колит пятки, только ей плевать, она стремительно покидает поле, не оглядываясь назад. У нее внутри — крепкий стеклянный купол, и сквозь него проходят солнечные лучи, они медленно скользят, освещают пустоту, наполняя ее теплотой.

Лили легко. Она улыбается счастливо, сжимая его руку, и думает, что все хорошо.

Потому что, если даже в этой стеклянной пустоте кто-то живет, то она точно сможет.

* * *

От одиночества и пустоты

Спасенья нет. И мертвые кусты

Стоят над мертвой белизною снега.

Вокруг — поля. Безмолвны и пусты.

— Р. Фрост