Хроники Леды (джен)

Тяжёлые, тёмные и очень низкие тучи, пришедшие со стороны моря, из которого вырастали стеной горы, застилали небо, и предрассветный воздух был душным, слишком влажным и теплым даже для этой части их мира — прохлада всегда должна была брать верх в такой час, но явно не в эту ночь. Закат до этого был ясным, но каким-то беспокойным, словно он пророчил что-то ужасное, или просто повествовал о какой-то случившейся или только грядущей беде.

Где-то южнее, в степных регионах, Иса, звезда их мира, в то утро, должно быть, как-то по-особенному заливала мир кровью рассвета, окрашивая бескрайнюю равнину во все оттенки алого, и у самого горизонта, должно быть, уже появлялись первые проблески золота — новый день там, наверняка, обещал быть по обыкновению ясным и жарким. Но это были только предположения, с действительностью слабо связанные, ведь здесь и сейчас они были далеко от тех степей, высоко в Священных Горах, чьи вершины поднимались выше облаков.

Деревни и три несчастных города этой части мира, правда, все находились ниже той черты, выше которой всегда было ясное небо, и потому совсем ещё юная девчонка, которую даже едва ли можно было назвать подростком, смотрела на приближавшуюся к её родному поселению грозу с мучительной тревогой.

Девочку звали Дана. Она, одиннадцатилетняя послушница Таурийского Храма, его будущая Защитница, совсем ненадолго вернулась домой, к родителям, получив эту возможность как награду за успехи в учебе. Не многим, на самом деле выдавалась такая возможность.

Рядом с девчушкой сидела очень большая птица, наверняка напугавшая бы своими размерами любого чужака, а ведь она едва-едва перестала считаться совсем детёнышем и только начала условно самостоятельную жизнь. Вернее было бы сказать, что не «она», а «он». Шаас, лучший и, пожалуй, единственный друг Даны, был птенцом азафа, созданием необычным и прекрасным в своей смертоносности.

Азафами называли особый вид местных птиц, которые, уже будучи взрослыми, достигали размаха крыльев в пятнадцать метров, и использовались горцами в качестве ездовых животных. Конечно, там, внизу, в городах, существовали различные породы подобных существ, однако ни одна из них не могла сравниться с дикой птицей, яйцо которой каждый местный ребенок должен был найти, сберечь и вывести из него птенца. И с момента появления детёныша на свет он становился неразлучен со своим хозяином — это было известно всем, у азафов был достаточно развитый интеллект, как у семилетнего ребенка, и не менее развитый инстинкт защищать свою стаю, коей и становился для него наездник.

На самом деле азафы были не столько птицами, сколько чем-то переходным от рептилий к пернатым, что Дана любила повторять своим ещё более юным товарищам.

Девочка же, которой почему-то не спалось в ту ночь, только посмеивалась про себя, радуясь, что с вечера натаскала воды в большую бочку рядом с домом, и этого не пришлось делать теперь, с утра пораньше. Собственная внезапная предусмотрительность порадовала, ведь к роднику ещё дойти надо было, по мокрой и холодной от росы траве, которой заросли нынче слишком многие тропы. Да и родителям это лишняя пара минут на сон, тоже неплохо.

Светало медленно и как-то неохотно.

Обычно в такой час, Дана помнила это по тем временам, когда она ещё не была отдана в Храм, там, за ущельем, через которое были перекинуты несколько мостов, постоянно возводимых заново сразу после зимы, уносившей бурями все их старания в неизвестном направлении, виднелись несколько домиков, выкрашенных в разные цвета, словно имитируя этим самым окрас азафов.

Однако сейчас они лишь неясно темнели вдали, и пестрые цвета были совсем скудными, практически серыми. Последовавший спустя несколько мгновений после уже далеко не первых молний дождь вновь вернул только-только ушедшую темноту, и он совсем не был неожиданным.

Холодные капли барабанили по крыше, и этот звук убаюкивал лучше любых колыбельных, которых, впрочем, Дане и так никогда не пели. Шаас свернулся у нее под боком, пушистый и теплый, и они вместе все же задремали.

Девочке снились далёкие миры и яркие звёзды, которые отсюда, с гор, казались чуть-чуть ближе, золотые небеса и незнакомые лица.

Дана любила слушать рассказы одной пожилой человеческой пары, которая часто баловала соседскую малышню всякими историями вплоть до легенды о космическом происхождении людей на Леде. Словно первые люди были родом не из этого мира — и у них даже сохранились какие-то доказательства этой теории, словно они пришли с неба, прямо от одной из тех горящих на небе звёзд.

Это было интересно.

Захватывающе.

И… пусть не совсем правдоподобно — в это хотелось верить, как и в другие обитаемые миры, ведь это так здорово — знать, что в бескрайней Вселенной они — не одни. Что где-то там точно такие же, как и они разумные создания сидели, и всматривались в звёздное небо, думая о прекрасном, о вечном.

Уже позже, годы спустя, она, конечно же, узнает, что и другие миры, и другие люди очень даже были, и многие из них даже знали о Леде, мире, где родилась и жила Дана. Впрочем, не только узнает про них, но и столкнется с ними лицом к лицу, и тогда уже девушке по-настоящему пригодятся все те знания, полученные ею в Храме во время ее ученичества, и истории, услышанные ею когда-то. Кто бы мог подумать, что детские сказки в будущем спасут ей жизнь…

А пока Дана мирно спала, не зная, что грозило ей в пока ещё нескором будущем.

Они — таурийцы — были детьми неба и ветра.

Детьми гор.

Все они, жители Тау-Ри, как назывались и сами горы, и весь этот регион, старались не гадать о грядущем, живя настоящим и радуясь уединённости своего быта и безмерно ценя её — сюда никто из внешнего мира (ну, практически никто) не был способен проникнуть.

Как сюда попали разумные — большой вопрос, на самом деле. Но те, кто стал первыми таурийцами, точно сумели приручить диких азафов, этих гордых и умных созданий, и уже с их помощью всадники могли перемещаться и за пределы гор — но делали это с неохотой. Тысячелетия, минувшие с тех замечательных пор, мало, что изменили — разве что численность населения Тау-Ри, размеры городов и само по себе их наличие, да разнообразнее стал местный народ. Мало кто из пришлых соглашался вернуться в большой мир, к его бесконечной суете и безнравственности.

В Священных Горах было несколько монастырей и Храм — Тау-Ри остались одним из немногих оплотов древней, многотысячелетней веры, согласно которой их миру покровительствовала Великая Странница, подарившая им знания о магии и устройстве вселенной. Правда, там, в степных городах, от веры остались лишь традиции.

Но что такое традиции, если никто не помнил, во имя чего они затевались, создавались?

Грустно, одним словом.

А у таурийцев за эти века сложилась своя неповторимая культура — Дети Гор и сами нашли Покой, и дарили его всем пришлым. И умение оседлать азафа было одним из основных — ребёнок мог как угодно плохо учиться в школе, которая, к слову, была обязательной (по крайней мере самое начальное образование стоило получить, мало ли — так рассуждало их государство) и бесплатной, в отличие от многих столичных гимназий, если он хорошо ладил с собственноручно приручёнными птенцом. Степным было не понять этой связи между птицей и её всадником. Ведь азаф — это жизнь, это твой товарищ, который никогда не бросит, это самый верный друг.

Когда-то жители Степей знали, что это такое — они тоже были наездниками, и даже во многом превосходили таурийцев, но с минувшими веками они забросили это искусство, и только редкие скитальцы могли знать об этой связи.

И ценить её.

Чем больше становились города — тем меньше было души.

Впрочем, им, жителям Тау-Ри, бояться было нечего — вся смута была где-то далеко, за такой родной сердцу Даны горной грядой, и не добрались эти забавные в наивности своей повстанцы до их городов и деревень.

Дана не волновалась за своё завтра — мудрый правитель уж точно позаботится о владениях славного рода Расери и народе своей Нурии.

Никакие мятежники не принесут войну в её дом.

Она была в этом абсолютно уверена.

А в ту ночь в столице Глава Священного рода Расери, правитель их Нурии, устроил великое празднество в честь рождения у его дочери, и народ, счастливый и беззаботный, не знал, как мало у него осталось мирного времени. Юный принц же, Наследник своего отца, со смешанными чувствами приветствовал в этом мире свою самую младшую сестру, в которой потом души не будет чаять. Он тоже ещё ничего не знал…

До трагедии, что станет отправной точкой событий, навсегда изменивших их мир, оставалось ровно пять лет.