Против Системы (джен)

Как забавно было наблюдать за всеми этими шевелениями личинок-карателей в трупе их общества, которое старалось притворяться живым, но вот только выходило у него из рук вон плохо. Так и хотелось крикнуть прямо в распахнутое окно: «Не верю!»

И, собственно говоря, не верил.

Потому что не хотел.

Не хотел он верить в жестокие, по-канцелярски сухие строки отчёта, что лежал перед ним сейчас на столе — неопровержимое доказательство предательства самых близких ему дарˈка, самых родных, дорогих его сердцу личностей (увы, которых за неимением выбора, было немного, всего двое…) — брата и сына.

Конечно, он подозревал, чуял своим отеческим сердцем, что Иккинг связался не с той компанией, и именно поэтому так кардинально, пусть и не с первого взгляда заметно изменился, но то, что он только что прочитал…

Это объясняло всё.

И как горько ему было от этого… Ведь, получалось, это действительно была только его вина — не от заточения сбежал его сын.

Не от наказания.

Он сбежал, потому что лучше иных понимал, что кривые попытки Стоика защитить, спрятать, уберечь были обречены на провал — учитывая характеристики неизвестного оружия, созданного, а вернее доведённого до ума Иккингом, и попавшего не в те руки.

Он знал, что, подчинившись воле своего отца и Совета, оставшись дома, был обречён.

Знал.

И сбежал, желая спастись.

Или чтобы встретить хотя бы достойную смерть не от рук хладнокровного убийцы, а по воле равнодушной и слепой стихии?

Впрочем, терзать себе душу размышлениями о сыне и его страшной роли во всей этой истории он не хотел — сделанного не воротишь, а мальчишку, по всей видимости, обманули, сыграв на его жажде справедливости и перемен.

Хоть каких-то перемен.

Любых!

Стоит давно смирился с тем, что он был способен только на то, чтобы хотя бы сохранять систему стабильной, будучи в должной мере решительным и даже жестоким, чтобы любой открытый мятеж присягать ещё в зародыше, но ЭТО он не просто недоглядел… Не исключено, что он сам не был частью некого плана, составленного ещё даже до его рождения, и его Вал, его милая, добрая, слишком честная Валка вполне возможно тоже была к тому в чём-то причастна.

…Где же она была теперь?..

Неизвестный доброжелатель не впервые присылал ему свои анонимные послания, но ещё ни разу он не предоставлял такого количества информации.

Кем был Аноним, Стоик не знал, да и знать, откровенно говоря, не хотел.

Зачем?

Что это изменило бы?

Ничего…

Потому оставалось только планировать если не то, как победить или выйти сухим из воды, а хотя бы как проиграть с наименьшими потерями для него и важных ему дарˈка.

Жить очень хотелось, хотя и было непонятно — зачем, ведь всё самое лучшее осталось в далёком прошлом, и теперь у него были только долг и совесть, не позволявшие скатываться в пучину алкоголя и одиночества, того самого, которое невидимым, но опасным зверем пожирало его слишком тихими вечерами.

Именно поэтому Стоик отчаянно стремился проводить на своём рабочем месте как можно больше времени, чтобы проводить его как можно меньше в четырёх стенах собственной гостиной или спальни.

Как назло, теперь редко удавалось остаться в своём кабинете — не было на то причин.

А без причин — глупость.

Глупости Стоик терпеть не мог, как и некомпетентность.

Потому теперь ему и приходилось читать сомнительные документы, тем не менее, скорее всего являвшиеся правдой — той самой, горькой и нелицеприятной, а потому ещё более достоверной.

На самом деле, наверное, о даже почти не удивился тому, что Стивен был замешан в делах оппозиционной организации — этот Змеевик всегда был не в меру амбициозен и жаден до власти (скорее всего, свих деда и отца он отравил самостоятельно, освобождая себе кресло Советника), и потому легко мог помниться на обещание поставить его на вершину.

Конечно, Йоргенсон в меру своего фамильного высокомерия, при всей своей периодически появляющейся осторожности, тоже не видел реального положения дел.

Не видел, во что вляпался.

А Иккинг, судя по всему, увидел — иначе почему эти Северные Драконы так упорно старались его убить?

Он понял, что его гений был использован во зло, или мог быть использован, и потому неведомым образом сделал так, что его оружием пользоваться могли ровно до тех пор, пока не заканчивался заряд в блоках питания, а уж после…

После этот самый БЛИК становился красивой, дорогой, но совершенно бесполезной игрушкой.

И одна такая до сих пор в полуразобранном виде валялась в комнате Иккинга, где лёгкий «творческий беспорядок» царил там до сих пор, хотя со дня похорон прошло уже полтора месяца — он запретил что-либо трогать в спальне сына, желая сохранить ощущение, словно он всё ещё был.

Словно он в любой момент мог вернуться домой и был бы очень недоволен тем, что кто-то что-либо трогал в его комнате.

Водилась за ним такая черта…

Иккинг терпеть не мог чужого присутствия на территории, которую считал своей — и охранял он её похуже любого хищника, ревностно следя, чтобы всё было на своих, только ему ведомых местах.

Но…

Слишком тихо.

Тора и Кора, Жуткие Жути его сына, были теперь у Хедер — Стоик отдал их ей, всё же они, мозоля ему глаза, были самой настоящей солью на ране, и потому теперь хоть какой-то шум в доме создавал только постоянно работающий головизор, ведь оставшиеся Жути были настоящими профессионалками своего дела — незаметными, словно их и не было.

Мужчина настолько приспособился к этой постоянно фоном присутствующей трескотне, что стал замечать, как она подчёркивала окружавшую его тишину, а не разбивала её.

И это было жутко.

И даже больно.

У него была одна идея, но он не знал, как на неё отреагируют все… Хотя… Какая теперь в Бездну разница — общественное мнение, чьи-то слова и переживания. Мог он наконец-то побыть самым настоящим эгоистом и подумать только о себе?

Мог.

Кто ему теперь запретит?

Кто отговорит?!

Никто.

А Стоик хотел наверстать всё то, что по глупости своей упустил тогда, много лет назад. Он хотел, чтобы по полу его родового имения, возрастом насчитывающего не одну сотню лет, вновь беги детские ножки, и слышались весёлые голоса.

Но жениться…

Не по нему это — долг от него не требовал ни остепениться, ни вообще чего-то, в отличие от традиций, на которые он, в своей бесконечной тоске по любимой жене, благополучно наплевал.

Потому был главный, и, собственно говоря, единственный вариант — усыновить кого-то.

Он даже дал задание парочке подчинённых, чтобы те просмотрели, какие кандидаты были в интернате для одарённых детей-сирот, бесконечно листал характеристики, и чувствовал бесконечное омерзение — ведь ребятишек расписывали здесь, словно товар.

Словно не отдать их в семью, а продать их хотели.

Конечно, Стоик прекрасно понимал, что всё было не так радужно, как могло бы быть, всё же он у власти был не первый десяток лет, но одно дело замечать это или мельком слышать, и совершенно другое — стакиваться с этим на практике, вот так вот простои и неприкрыто.

Из длинного списка мужчине приглянулся только один мальчишка — Шторморез девяти лет от роду, но шёл он, так сказать, в комплекте со своим старшим братом — угрюмым пареньком того же вида, двенадцати лет от роду.

Талантливый малец (стихи он слагал только так, судя по характеристике) и потенциально преступный элемент, замкнутый, наглый, дерзкий и агрессивный.

Кого-то ему это напоминало…

Надо посмотреть на этих ребят в живую, пообщаться с ними, и только потом принимать решения.

Надо будет ориентироваться по ситуации.

В конце концов, он должен быть уверен, что сумеет их защитить — ведь теперь под вопросом было не только его правление в будущем, но и вся его жизнь в принципе.

Впрочем, было бы что защищать…

И кого.

А всё остальное — приложится.

* * *

Она не могла сказать, почему Связь в этот раз сработала именно так, почему поступила так жестоко, погрузив её в транс, словно только желая помучить, показать недавние события — отпечаток реальности, уже свершившиеся деяния, которые было невозможно изменить, предотвратить или отменить — это было своеобразное воспоминание, только принадлежало оно самому миру, самой Вселенной, а не конкретному Разумному.

Она была незримым духом, чистым сознанием, сторонним наблюдателем того, как вершилась история, и была совершенно не в силах как-либо на них повлиять.

Это было невозможно.

Это было…

Огромное помещение, в котором можно было без труда узнать ритуальный зал Пирамиды, восстановленный из руин и единственного не пострадавшая часть древней постройки, дышало историей. Оно навевало странные мысли, и чувствовалось, что здесь не раз решались судьбы народов, не раз на алтарь проливались реки крови жертв, приносимых неведомым божествам хитрым жрецами.

Конечно, это были только её догадки, да и не важны они были, ведь главным было только происходившее в самом центре — в странном, почему-то изменённом Круге, по контору которых были начертаны словно лишние, почему-то пугавшие руны.

Этот Круг — главное, единственное, что было на месте современной ТауˈКсы, когда они оказались тут, сразу же после Великого Перехода.

Его не трогали, не меняли…

Голубовато-синий свет, какой-то нервный, неровный, исходивший от тусклых сфер на стенах, подпитываемых кристаллами, наполняемыми от Источника в сердце Пирамиды, больше напускал теней, чем в полной мере озарял круглое помещение.

И люди, находившиеся в зале, были тенями — размытыми, обезличенными, но всё равно знакомыми.

Да, когда-то здесь, в самом центре Круга, точно был алтарь, на котором, быть может, вырывали во имя неизвестных, получивших забвенье идей, сердца и души, и служители Древнего, Первого Храма восславляли своих Небесных Владык, кормя их жизнями и поя свежей, ещё тёплой кровью, чей запах тревожил сознание, заставляя невольно скалиться, обнажая ряд белоснежных, острых зубов…

Сразу вспоминалось, как она присутствовала на казни у Берсерков, ещё там, на Земле, и как дядя Дагур (а иначе он, подобно Мирославе, а теперь уже Авен, звать себя запретил) делал Кровавого Орла.

Кровь разумных лилась всегда — это едва ли не основа цивилизаций, без этого было никуда, достаточно попытаться изучить историю, что так легко делать благодаря тому, как внимательно сам Мир следил за своими событиями, откладывая в информационном поле всё, что на нём происходило.

И войны, и казни, и жертвы.

И кровь лилась опять.

Конечно, полумрак не мешал им, аксаанцам, новым Детям ШессˈВодˈе, самым первым представителям новой расы, совершенной и, несомненно, прекрасной, как всё, что рождалось во Вселенной.

Просто прекрасное может быть ещё и ужасным…

Всё — стороны одной медали.

Во всём была своя красота, и не важно созидающая она или разрушающая миры.

А глаза их прекрасно видели и при минимальном освещении, тем более, что были ещё и обоняние, и слух — стук чужого сердца был очень громким звуком…

Они были хищниками.

Драконами в человеческом обличии.

Вот только звериный дух остался — перед ней разворачивалась сцена драки за место вожака в стае, иного названия дать происходящему было просто невозможно… Да и не нужно, на самом деле — «драка» была самым подходящим словом.

Вердэ, уже тридцатилетний, выглядевший старше собственных родителей, оскалился, подобно волку — он не был драконом, нет. Он сжимал в руках меч, мрачно и холодно отбрасывавший блики от своего отточенного края.

Вокруг него кружил Дев, тоже оскалившийся, но именно он теперь выглядел Фурией.

Он на миг показался неотличимым от Владыки, только седых прядей на висках не хватало, и эта мысль поразила Ареку до глубины души — так ей стало страшно… Только холодное бешенство в глазах брата пугало даже больше, чем его схожесть со Стражем.

Два наследника не поделили трон, два молодых зверя делили шкуру уже живой жертвы, и это было самым ужасающим.

Скорость, с которой они бились, поражала сознание — человеческий глаз улавливал бы лишь размытые линии, а не движения двух Князей.

Дев побеждал…

Он был сильнее, опытнее, хитрее, чем невесть что о себе возомнивший Вердэ, почему-то позабывший о том, что надо избавиться было не только от якобы первого претендента на престол, но и от того, кто его занимал в тот момент, а нынешний хозяин короны был не просто ему не по зубам, но ещё и не простил бы попытки предательства.

Даже не так.

Просто — предательства.

Это как рождение и как смерть, или есть, или нет.

Есть.

Уже свершилось…

Всё бы закончилось быстро и даже не особо кроваво, если бы не появилась разъярённая мать, которая, не разобравшись в ситуации, принялась разнимать сыновей, явно ещё не осознав, насколько всё было серьёзно, но зато озверев от боли разорванных Связей…

На тот момент ей было уже всё равно…

Оно и понятно — судя по времени, по ощущениям, её самые младшие братья, которых она даже не успела увидеть ни разу, уже были мертвы, и боль убитой горем матери можно было понять.

Ослеплённый болью предательства и ненавистью ко всему миру, Дев, конечно же не видел, с кем являлось новое действующее лицо — он теперь дрался за свою жизнь, отчаянно и зло… Хотя очень странным казался взгляд, словно чужой, неправильный.

Никогда Арека не видела у брата подобного взгляда.

Никогда.

Что же с ним произошло?!

Девушка ужаснулась тому, как несмотря на происходящее, на то, что сейчас один её брат пытался убить другого, причём всерьёз, не в шутку, она всё равно оправдывала своего близнеца.

Как и всегда.

А потом…

Всё замерло.

Арека ушла в себя, что в принципе при данных обстоятельствах было невозможно, и пропустила тот момент, когда рыжеволосая красавица, прижимая руки к ране на груди, сделала несколько нетвёрдых шагов назад, оказавшись в самом центре Круга.

Взгляд Деврона, стискивавшего до побеления костяшек рукоять окровавленного меча, на миг прояснился и наполнился таким ужасом, что у Ареки сжалось сердце.

Она кричала, выла, но была неспособна ничего изменить.

А мама только удивлённо глянула на свои измазанные в алом и буром пальцы, хрипло вздохнула и осела на каменный пол…

Кровь, тёмная, густая, упала на руны, которые, в противопоставление всему, засветились неестественно ярко, просто невозможно ослепляющее, пусть и всего на несколько ударов сердца.

Была красивой, красиво жила, и даже теперь лежала красиво — рыжее золото волос разметалось по холодным плитам, алый плащ сложился эффектными складками, а распознавшееся на бурое пятно было практически незаметно на тёмной ткани платья.

Только багровая капля набухла в уголочке аккуратных губ… Сорвалась, скатилась по щеке и исчезла в кудрявых локонах.

Мир замер.

Мир скорбел…

Взгляд золотых глаз уже потерял всякую осмысленность, и не было уже слышно стука доброго, так много зазря настрадавшего сердца.

Тишина.

А потом навалилась Тьма настолько глухая и мощная, что в помещении даже словно и поубавилось света, а молодым мужчинам стало тяжело дышать — два щенка трусливо поджали хвосты, когда полным ненависти и скорби ураганом ворвался в зал Вожак.

И рухнула на мир Буря, рвавшая сознания в клочья, оставлявшая только чистое, ничем незамутнённое безумие.

* * *

Девушка отстукивала пальцами ритм торжественного марша, уже давно ассоциировавшегося в умах народа с А’Ксааном и Победой, которую он одерживал во всех своих войнах, коих, кстати, было на удивление немного, учитывая воинственность Детей ШессˈВодˈе.

Времени было слишком мало.

Что такое полтора-два века в масштабах тысячелетий, ею прожитых? В истории их мира это всего-ничего, а сделать предстояло слишком много… Благо, было хотя бы с кого брать пример и на чьих ошибках учиться — Леда в этом плане была очень удобным миром.

Мастера-Артефакторы, лучшие инженеры и изобретатели были собраны ею, для решения одной единственной задачи — флот.

А те, кто будет летать на их Звёздных Птицах, принося своим Королям Победу, появятся позже… И это тоже важная задача — найти тех, кто захочет посвятить свою жизнь путешествиям между звёзд.

И ведь не проблема для них войти в гиперпространство — на это способен любой Одарённый уровнем выше среднего, если у него были развиты энергоканалы. Ориентироваться в нём было сложнее, но и это можно было сделать, были бы желающие.

Обеспечить герметичность и авантюрность космических кораблей было их главной задачей — учитывая то, что и приспосабливать их нужно было под военные нужны, ибо А’Ксаану было намного проще создавать Коридоры и Трапы, чтобы доставить груз в соседнюю звёздную систему, чем травить на это же уйму энергии, чтобы отправиться через космическое пространство.

Впрочем, если взять за прототип уже существующие Фрио-Тесс — громадные грузовые Небесные Корабли (как их ещё иногда называли) то, быть может, что-то путное и выйдет.

Оставалось только ждать результатов.

Сама она изменить ничего не могла — её призванием была война, а не изобретения.

Тем более, к Ареки было ещё множество самых разных проблем, даже связанных с их идеей, и все их необходимо было решать.

Заводы и мастерские, где будут строиться корабли — это множество рабочих мест, причём предназначенных в большинстве своём для Одарённых, ведь Аши упрощала очень многие процессы, особенно в производстве.

Где взять этих рабочих?

На каторгах? Не вариант — большинство там находящихся отпетые преступники, которым точно уже ничто не поможет.

Возможно, Храмы дадут нужное количество Аколитов, коим крайне полезна будет подобная практика, однако это едва ли не детский труд, то есть сё равно это должно быть нормировано, отлажено и преобразовано в систему.

Всё всём должен быть порядок.

Иначе — никак.

* * *

Астрид заново училась быть Карателем.

Хотя…

А разве она умела?

То, чему их учили в Школе, не шло ни в какое сравнение с суровой реальностью, диктовавшей свои правила.

Может быть их учебное учреждение было и одним из лучших на Архипелаге, но даже оно не сумело подготовить их до конца, ибо сама Астрид остро ощущала — чего-то ей не хватало.

То ли знаний, то ли навыком, то ли понимания происходящего.

«Опыта!» — кто-то ей сказал…

Может и так… Она не отрицала — по сравнению с её новыми коллегами Астрид действительно был сопливой девчонкой, и о каком уж тут опыте можно говорить, если она так ревела из-за гибели дарˈка, которого она даже едва ли могла назвать своим другом.

На фоне произошедшего — смерти Наследника Берка, с которой было тоже не всё чисто, отец принял решение, что быть ей бойцом только в его ведомстве. Спорить с ним было себе дороже, это девушка знала ещё по своему детству, да и не сильно сопротивлялась Астрид — ей, если честно, было совершенно плевать, где служить.

Какая разница, где одинаково безуспешно искать правду?

Конечно, её сразу загрузили работой по полной — никто не смотрел на строчку «практикант» в документах, здесь это было совершенно не важно.

Здесь смотрели на поступки, а не на имя и красивые глазки, и это нравилось Астрид — все наконец-то стали воспринимать её серьёзно, и при этом видели именно её, а не Хофферсонов за её спиной.

Те, кто не выдерживал подобных темпов, когда домой возвращались они настолько уставшими, что засыпали, не коснувшись ещё постели, и спали по пять часов в сутки, отсеивались ещё до конца практики, уходя работать охранниками или переходя в другие Отделы, к следователям, например.

И в этом был смысл — когда начиналось всё по-настоящему, оставались только те, кто был к этому готов.

Не было тех, кто жаловался на судьбу, неправильный выбор и ещё что-то или кого-то, пытаясь на неведомые Высшие Силы переложить ответственность за собственные ошибки.

Это тоже нравилось Астрид.

Всё ей нравилось.

И эту усталость, когда не хотелось шевелиться, когда забываешь об ужине или завтраке, так спеша, так себя загружая, что места для лишних мыслей просто-напросто не осталось… она тоже нравилась.

И коллеги, умные, знающие и компетентные — глупость и пустую браваду Астрид терпеть не могла.

Так прошло несколько месяцев…

И не сказать, что они были плохими — девушка их просто не запомнила, столь однообразной чередой тянулись серые будни.

Когда, внезапно, отец вызвал её к себе в кабинет, после чего состоялся тяжёлый, но крайне важный разговор, расставивший множество моментов по своим местам в голове девушки, что-то изменилось у неё внутри.

Что-то надломилось.

— Что-то грядёт, Астрид, — сказал он тогда устало и даже как-то обречённо. — Что-то надвигается. Приговор Наследнику был нашей ошибкой, и скоро всем придётся за неё расплачиваться… Не верь никому, даже самым близким друзьям, и наблюдай — всё странное докладывай, мы разберёмся с этим. Совместно с Ингерманом — поступило нам такое распоряжение с самого верха.

Конечно, тогда, будучи на взводе, она восприняла совет никому не верить даже слишком буквально — резко сократила свой круг общения практически до нуля, ограничиваясь только товарищами по отряду и своим Командиром.

Хотя, признаться честно, она и без этого почти перестала общаться с друзьями — видеть их было просто невыносимо.

Надо было разделить свою жизнь на до и после…

Детство закончилось.

Игры закончились.

Всё.

На её привычку в свой единственный выходной день отлучаться погулять по Городу, отец закрывал глаза.

Даже не так — поощрял, только просил хотя бы неофициально, дома за чашкой чая рассказывать о всём подозрительном, что ей встретится, и она действительно так делала.

Заглядывала в Дио, болтала с его хозяйкой, слушая городские сплетни, и по пути туда всё наблюдала за прохожими — это место было словно магнитом для подозрительных, неблагонадёжных личностей, по которым каторга плакала.

Конечно же, Астрид рассказывала отцу далеко не всё.

Подставлять свою новую собеседницу, которая про неё практически ничего не знала, но в то же время уже оказалась посвящена в её душевные переживания, не хотелось — и она старательно, но незаметно избегала этой темы.

Да и сама Сара Стоун была личностью интересной, доброй, и не сказать, чтобы она в чём-то откровенно нарушала закон, просто сама по себе такая вот атмосфера, здесь царившая, притягивала к себе носителей крамольных мыслей, которые, впрочем, оставались безнаказанными до тех пора, пока не обращались в дела.

Она видела эту изнанку красивой картинки, и понимала — только так можно было всё исправить.

Мысли не должны были стать действием, и пока они оставались в голове, можно было хозяев этих голов спасти — наставить на путь истинный.

Но…

Только понимая их проблемы, осознавая реальное положение дел можно было хоть как-то поменять его в лучшую сторону, только зная их проблемы, которые толкали дарˈка на преступления, можно было попытаться решить причину пробуемы, а не только разгребать её последствия.

Но это было всё не то…

Не то!

Теперь и Астрид видела, что надвигалось ЧТО-ТО, и она столько времени убила на безуспешные попытки хоть что-то понять, или даже, смешно сказать, предотвратить!

Сама мысль о том, что что-то назревало, вызывала глухую тоску.

Хофферсоны и Ингерманы никогда доселе не объединялась в союз против кого-то, даже тайно, но, как известно, всё когда-то бывает впервые — тем более, что всё происходящее было явно за спиной старшего Йоргенсона, однако не факт, что не по указке Хеддока, больно тихо было в последнее время.

Так же всплыла у верхов идея устроить профилактический рейд в Изгар, дабы совершить акт возмездия за попытку убиения наследников, однако…

Однако идею эту зарубили на корню — если и бороться с заразой, то сразу и до конца, то есть если и вступать в открытое противостояние с другим Городом, то уничтожить надо будет его полностью, до конца, чтобы камня на камне не осталось на их острове.

А на подобные радикальные меры никто пока не был согласен.

Не было достаточного количества ресурсов у Берка, не было должного настроя и хорошего предлога, да и должного желания не было.

Ещё не время.

Это понимали все, и потому разработанные на досуге планы убирались обратно в ящики стола кабинета, потому отряды ждали, мониторя ситуацию и вытрясая душу из лазутчиков-чужаков, пытавшихся выяснить что-то сверх дозволенного.

Зато пришло время для кое-чего другого, чудя по всему…

Очень странные документы ей принесли по указанию отца — и слишком часто в них пестрило интересное словно «Чистка».

* * *

— Что ты творишь, Арека? Чем тебе несчастный Талэ помешал? От него же совсем никакого вреда не было…

— Не притворяйся, что не понимаешь, отец, тебе это не к лицу — ты прекрасно видел, что это идиот был слишком узок в своём мышлении, чтобы править этим миром… Будь он простым обывателем, или даже местечковым чиновником, то это было бы в порядке вещей, но простить подобное Королю А’Ксаана…

— У него не было наследников. Что ты с этим делать будешь, не подумала?

— Ну что за глупые вопросы? В конце концов, это наш мир, и у нас как у никого иного есть права на трон, так что же за проблемы? Тем более, остались побочные ветви рода, их надо только признать, и выучить правильно — чтобы не лез, куда не надо.

— Тебе нужна марионетка на троне? Не лучше ли воспитать сильную, умную личность, способную самостоятельно принимать важные решения, без оглядки на «волю свыше»?

— И каков процент вероятности того, что умный правитель решится восстать против тех, кто дал ему власть, чтобы править уже единолично?

— Высок. Но это усложняет только нашу задачу — обучить правителя не только умного, сильного волей и верой, по и преданного. Дело нелёгкое, но благодарное, тем более, что не в наших привычках отступать перед трудностями.

— А ничего, что на то, чтобы слупить марионетку, нужно всего ничего времени, а пока она будет изображать Короля, можно будет не спеша, вдумчиво воспитывать настоящего правителя! Талэ в качестве марионетки не годился — он себя уже давно дискредитировал в глазах аксаанцев, они его не воспринимали всерьёз. Так что придётся лепить нечто из его племянника.

— А совмещать нельзя? Став регентом при нём?

— Быть регентом собственного трона… Только этого мне не хватало!

— Ну, ты же правила А’Ксааном четверть века. И правила, надо заметить, неплохо — всяко лучше твоего брата.

— Не напоминай… Слушай! А может в Бездну пошлём традиции и не будем тратить драгоценное время, которое уже утекает сквозь пальцы, ибо осталось всего ничего до момента, когда случится столкновение?

— Тебе полутора сотен лет мало?

— Мало! Катастрофически мало! Надо мало того, что сколотить межзвёздное государство, способное противостоять Галактической Федерации, и сделать это раньше, чем тем же займётся Леда, но и подготовиться к войне, и создать боеспособный флот, и научить его побеждать! Тут и в триста лет у уложишься, а у нас всего-то полтора-два века.

— И что ты предлагаешь? Самой заниматься перекладыванием бумажек и подписанием глупых указов?

— Нет, мне ещё предстоит снова стать символом.

— И всё же… Что ты там придумала?

— Не понял? Это же так просто, как и всё по-настоящему гениальное!

— Просвети уж старого отца…

— Не смешно. Ну ладно… Смотри! Для чего нам нужно было поддерживать то, чтобы власть сохранялась в пределах наших кровных потомков, причём прямых? Чтобы не было разброда и шатания! Но духовное родство не менее ценно и важно, чем кровное, верно?

— Ты предлагаешь сделать Королём кого-то, с кем у нас есть духовное родство? И как это объяснить народу?

— А зачем ему что-то объяснять? Да и не важно это. Вот мы ведь знаем — Отражение есть ближайший родственник в духовном плане, верно? Как близнец — кровно. А значит, тебе нужно твоё Отражение, вот и всё. И как нам повезло, что у нас оное имеется в наличии — твой умный, хитрый и достаточно наглый Ученик, который, тем не менее, не лишён ни преданности, ни должной почтительности, да ещё и имеющий в подобном деле, как управление планетой, опыт, пусть и погребённый под пластами последующих после того времени воплощений.

— Предлагаешь посадить на трон А’Ксаана Нави?

— А почему бы и нет? И объяснение простое — на то воля Владыки. Захотел передать власть своему Ученику — передал, и никаких обид и недопонимании. Раз уж прямая линия наследования так внезапно оборвалась…

— В принципе, идея даже неплохая, только…

— Только?

— Мне надо всё обдумать.

* * *

Прошло уже несколько месяцев, и его незримые поиски на пару с даже внезапно успешными попытками собрать всех недовольных в единую группу, стали приносить свои плоды — он нарыл столько интересной, но ужасающей информации, что начал даже жалеть, что влез во всю эту кутерьму.

И в поиски, и… вообще.

Что ввязался в это тогда, много лет назад…

Вот что ему не сиделось мирно в Берссити?! Чего у него не хватило терпения доучиться, домучиться и уйти из дома, как это сделала Диана?..

Ведь тогда всё могло сложиться по-другому.

Впрочем, история не знала сослагательного наклонения, и жалеть о содеянном всяко лучше вздыхать по упущенным шансам, так что всё это страданье — минутная слабость.

Секундная, даже.

Мгновенная.

По-настоящему делился он своими находками и мыслями только с Сарой — она, молчаливая и улыбчивая, смотревшая на всех печальным и добрым взглядом, и так знала слишком много, а врать ей не хотелось, всё же он, Крис, был ей слишком многим обязан.

И она прекрасно знала, что ей известно больше позволенного, и потому, по сути, ей тоже было нечего терять.

Потому они, устроив мозговой штурм сложившейся ситуации, пришли к выводу, что было просто необходимо совершить страшное, непростительно преступление по отношению к своим товарищам из Северных Драконов — поставить в известность об их существовании Стоика Хеддока, раскрыть ему глаза на происходящее в слепой надежде хоть как-то всё это изменить.

Конечно, Крис прекрасно понимал, что и сил, и ресурсов противостоять своим противникам у Берка хватало, но в то же время он знал, что максимум, чего Стоик бы добился — избавился от угрозы собственному Городу.

О других он не стал бы даже задумываться.

Возможно, оно и правильно — заботиться в первую очередь именно о собственном народе.

Впрочем, и чисто практическая была сторона у того, что послали они отцу Иккинга анонимку с тщательно выбранными документами… Это была месть — всем тем, кто воспользовался их доверием и загребал теперь жар их руками, по сути, обманув.

Не к светлому будущему их вели, и, возможно, даже, не к переменам — просто появился бы новый диктатор, новый тиран, просто прикрывшийся ширмой условно легитимной власти.

Ведь для чего ещё могла быть нужна эта тайная, но уже готовая ко всему армия свирепых, слепо-преданных солдат, психологически грамотно подготовленных сдохнуть за непонятные идеи и за то, что им дали пожрать досыта, да поспать под крышей, в тепле и на мягком, а потом ещё и не отобрали это.

По-собачьи преданные тому, кто первым расчётливо почесал за ухом, а не ударил, потешаясь…

Эта была месть тем, кто поманил их обещанием лучшего мира, тех юношей и девушек, что хотели блага для всех дарˈка, а в итоге оказались заляпаны чужой и собственной кровью.

За то, что им теперь было некуда идти.

Мир замер в ожидании, Аритум погрузился в тревожную тишину — верха молчали, не приказывая ничего, кроме оказания посильной помощи вербовщикам, явно что-то опять затевая.

Что-то грандиозное, ведь подобное затишье перед бурей никогда ничем хорошим не заканчивалось, и сердце ныло, выло и стонало в предчувствии беды, что готова была штормовым валом обрушиться на их несчастные головы, грозя горем им всем.

Без исключения.

Быть может, дело было в том, что на южных Архипелагах тоже появились своих несогласные, что действовали отчаянно, радикально и жестоко — как истинные отчаявшиеся, лишившиеся всего что имели и чуточку сверх того личности.

Кровь лилась рекой, и пусть это не затрагивало их, Северный Архипелаг, это было уже проблемой всего их мира, обречённого гореть за свои ошибки, страдать и плакать.

А они так хотели жить…

Жить и быть счастливыми.

Увы, судя по всему, не придётся им добиться этого на своём веку, но… быть может, они подарят это своим потомкам.

Всем грядущим поколениям их расы.

Вселяло страшное чувство — надежду — ещё и то, что учёные Северных Драконов (с которыми Крис старался ассоциировать себя всё меньше и меньше, в глупо желая забыть хотя бы так о собственной ошибке давних лет) так и не сумели разгадать принцип работы БЛИКов Иккинга. Именно поэтому гениальное изобретение, способное переломить ход событий и изменить историю, лежало в герметичных контейнерах, дожидаясь самого крайнего случая.

А блок питания, способный содержать в себе то колоссальное количество энергии, которое потреблял Излучатель, воспроизвести или хотя бы зарядить они так и не сумели, в конце концов решив, что он изначально был одноразовым.

Чудовищное оружие продолжало оставаться неспособным нанести непоправимый вред.

Что же такое сотворил Иккинг, этот юный безумный гений, словно сошедший со страниц приключенческих книг, в приступе своего вдохновения?!

Ответа не было.

И пусть бы его не было вообще!

Впрочем, и этим их проблемы не ограничивались… Дио открыла для себя девица из компании наследников — старшая из молодого поколения Хофферсонов, сумевшая даже подружиться с Сарой.

Девушка сразу же предупредила, чтобы он не делал глупостей, не сообщал об этом кому надобно и ни в коем случае не пытался вербовать эту Змеевицу — по ней у них тоже был доклад, характеристика, дополненная словами Громгильды о том, что та была в крайней степени недоверчива, и явно могла докладывать о своих наблюдениях отцу.

Если простые Каратели следственного отдела были для них, якобы простых хулиганов, не страшны, то с Внешней Безопасностью дел иметь не хотелось — эти ребята были даже пострашнее грозной СББ, ведь в поисках вредоносных чужаков они вообще не были ограничены в средствах.

Впрочем, Крис и не собирался втягивать в эти дела ещё одного дарˈка, приближенного к вершине власти, облегчая жизнь тем, кто предал его.

Пусть эта уставшая от всех и вся девушка живёт спокойно.

Она была дорога Иккингу, и её защита теперь тоже была одной из задач Фаера — пусть хоть так он хотел искупить свою вину перед тем, кого спасти не сумел.

* * *

— Здравствуй, Дев… Давно же я не видела тебя.

— Мама? Но… Как? Это же невозможно! Ведь твоя душа была расщеплена до простейшей энергии…

— Зря ты так, сынок… Ты прав — в бездне очень страшно, особенно учитывая то, что пробыла я там относительно долго. Впрочем, это место даже страшнее Грани, по которой я потом скиталась несколько веков, ведь там нет не только времени, но и самого пространства.

— Отец вернулся из-за Грани, ты сумела выбраться из Бездны. Вы стоите друг друга, знаешь?

— Знаю. Конечно знаю, сынок. И жалею, что не успела вас помирить тогда, в ритуальном зале Пирамиды. Пожалуй, даже сама виновата во всём, что произошло после — не надо было вмешиваться в вашу с Вердэ драку.

— Результат всё равно не изменить. Мы оба мертвы. Мы оба уже очень, очень давно мертвы… Но в отличие от меня ты даже не Дух! И не Призрак… Что же ты такое?

— Ты даже вопросы задаёшь привальные. Я горжусь тем, что именно ты встряхнул то болото, коим становился А’Ксаан в тот момент. Пусть и такой страшной ценой… Впрочем, всем нам приходится идти на жертвы, и делать это так легко, если знать, что всё не заканчивается смертью, и конец есть новое начало.

— Ты не ответила, мама.

— Да, прости… Я снова увлеклась — есть за мной такая привычка. Впрочем, я и сама не знаю до конца, что же я теперь такое.

— Но предположения то должны быть?

— Они и есть… Ты прав в том, что Первородный Хаос есть среда достаточно агрессивная, потому он без особого труда нагло расщепил немалую часть моей души, которая, так или иначе, является субстанцией весьма устойчивой, пусть и чувствительной к подобным манипуляциям. Однако мне безмерно помогли два фактора — мой предыдущий опыт путешествия по Грани и моя Одарённость, помноженная на Связь с потомком Первых, да ещё и Высшим.

— Кстати… Отец приходил недавно. На днях буквально.

— Да, я знаю. Мне теперь многое доступно — волнения в течениях материи гиперпространства я теперь чую только так, а Переход не заметить и вовсе невозможно. Впрочем, по чести пространства и времени у нас Арека, я просто упорная самоучка.

— Ты не дорассказала. Снова отвлеклась? Впрочем, куда нам теперь спешить, всё равно в нашем распоряжении теперь есть вся вечность этого мира.

— Всё имеет свой конец, сынок. Рано или поздно Хаос всё поглотит, чтобы из него родилась новая Вселенная. Именно там, в Бездне, я это и поняла. Как и то, что Грань есть оборотная сторона Хаоса — они есть суть одно и то же, и потому усилием воли попасть из одного в другое не трудно.

— Ты сумела попасть из Бездны на Грань?

— Именно. Тем более, что это совершенно не трудно, если знать, куда именно тебе стремиться.

— Но разве тогда ты не должна была намного раньше оказаться в обычном пространстве? Вернуться в мир?

— Ты хотел сказать — воскреснуть?

— Можно и так.

— У меня не было физической оболочки, служившей бы якорем в трёхмерном мире — моя смерть разорвала все связи с Телом. То, что я есть теперь есть неразрывная, неразделимая теперь смесь моего Разума с тем, что осталось от моей Души. Я бы назвала это Астральным телом. Или проще — Сутью.

— То, что у тебя сохранилась хотя бы частично Душа, позволило тебе сохранить способность использовать Аши?

— Эта способность есть у всех, кто так или иначе способен мыслить. Или у кого есть воля. Просто у большинства она просто спит, дожидаясь своего часа — момента, когда Разумный поймёт, что на самом деле возможно всё.

— Но всё же?

— Даже если бы у меня было тело, я осталась бы сильной Одарённой, однако моё ставшее слишком глубоким понимание природы Грани отняло бы у меня много другое — например, я не смогла бы зажечь даже самый крохотный огонёк или проникнуть в чей-то Разум.

— Но почему?

— Потому что во всём должен сохраняться баланс.

— Ты сказала, что поняла суть Грани?

— Думаю, я теперь знаю её больше, чем кто-либо из ныне живущих. Однако, конечно же, понять, что она такое невозможно до конца никому, кроме, пожалуй, Праматери.

— На Грани нет времени и расстояний, она представляет собой что-то определённое, хрустальную дорогу с рунами древнего Афурита, и при том её никто и никогда не строил… Грань, великая Дорога может быть на самом деле какой угодно, ведь на самом деле она есть отражение сознания трёхмерных созданий в одном из многомерных миров. Попытка показать нам, глупым, что возможно всё. И там действительно возможно всё. Кроме одного…

— Кроме чего? Что невозможно там сделать?

— Умереть. На Грани нельзя умереть.

* * *

И вновь неизвестно где находящаяся комната была полна народу, если так можно сказать про семерых разумных — совершенно седого Левиафана неопределённого возраста, высокомерного Змеевика, в котором не трудно было узнать Стивена Йоргенсона, два Штормореза, ровесники Стивена, мужчина и женщина, ещё пара Ужасных Чудовищ, и Снежный Призрак.

Во всю шло совещание — самая верхушка Северных Драконов решала сейчас судьбу Берка и его правителя.

— Когда можно будет начать приводить в действие план «Свобода»? У нас уже всё к этому готово, осталось только исполнять его, — пробурчал Стивен, глядя на своих коллег. — Чего уж тут тянуть?

Все молчали.

Левиафан, как всегда, в спорах не участвовал, тихо стоя в стороне и наблюдая за своими подчинёнными, только в самых острых моментах добавляя комментарии своим низким, бархатным голосом, который буквально гипнотизировал всех дарˈка.

Впрочем, действительно — гипнотизировал.

Вернее, правда, о том никто не мог знать, очень яро участвовал в обсуждении Смутьян, но — в головах своих Советников, направляя течения их мыслей в ему нужную сторону.

А как иначе?

Они должны верить, что сами всё решили.

Или они действительно решат, не зная, что на их амбициях и благих намерениях столь виртуозно сыграли.

Никто не должен был заметить вмешательства в свой Разум, а это дело тонкое и сложное, так что приходилось молчать — обсуждая с подчинёнными проблемы, он точно не сумел бы добиться необходимой концентрации.

— Дело осложнилось непредвиденными обстоятельствами… — разбил наконец тишину Снежный Призрак. — Хеддок усыновил двоих мальчишек.

— И что?

А это одно из Ужасных Чудовищ усмехнулся, явно не замечая обеспокоенного и злого, полного осознания величины проблемы взгляда Змеевика.

— Ну и что? — повторил Стивен за товарищем. — Мелких в расход, тем более — сироты, подстроить под несчастный случай, Хеддока это подкосит окончательно, добить его будет не трудно, раз — и всё… Он даже сопротивляться не будет.

Раздались несколько одобрительных голосов, поднял гул.

— Нет.

Слово, пророненное Смутьяном на сегодняшнем совете первым, показалось каменной глыбой — в нём был и грохот, и скрежет, и многотонная тяжесть, и та же твёрдость.

Слово-скала.

Слово-камень.

— Хеддок должен жить.

О, Левиафан прекрасно помнил о своём обещании, данном когда-то давно его внучатой племяннице, которая теперь столь внимательно следила за развитием событий.

Конечно, она не знала, что её сын был вовлечён в их деятельность… И уж точно она не знала, что был отдан приказ на его ликвидацию, несмотря на всё то же обещание хранить и оберегать от этого всего ужаса её семью. И, тем более — кем был отдан.

Не стоило знать ей, что её любимый, добрый и справедливый дядя, иногда зовущийся Смутьяном, так яро старался убить её сына.

Она была ценным кадром, и терять её лояльность лишь из-за того, что материнская любовь всё пересилила, было бы совершенно неразумно — проще подчистить память всем присутствующим, в том числе и Стивену — что он видел давно пропавшую жену своего брата.

Вот ведь приходилось мучиться…

— Проблема даже не в том, что эти дети есть, — устало сказал Снежный Призрак, словно не замечая внимательного и напряжённого взгляда единственной присутствовавшей в помещении женщины, -а в том, кто это.

— И кто же? — ехидно прошипел Стивен.

Надо, наконец, научить его держать язык за зубами!

— Мои внуки, — ответил мужчина-Шторморез ровно и словно совершенно безэмоционального.

— И как же они оказались в сиротском приюте?

— Это долгая история…

* * *

Не сказать, что им было нечем заняться, наоборот, теперь, когда закончилась их недолгая практика, у них было дел невпроворот, всё же начальство старалось по максимуму загрузить новичков, однако поиски ответов стали, честно говоря, делом принципа — ведь любой из них мог стать следующим.

И чем глубже они копали, тем страшнее становилось.

Ему, Сайману, пришлось работать в тайне от отца, а потому — крайне аккуратно, уж больно Стивен стал в последнее время рассеянным и задумчивым, и пропадать стал чаще обычного, что до крайности настораживало.

В том, что отец был замешан во всей этой некрасивой истории, парень теперь был уверен — какое-то внутреннее чутьё буквально кричало об этом.

Впрочем, Роберт и близнецы тоже не могли в открытую рыться в этих массивах информации и опрашивать всех тех, кто мог что-то знать, ибо за ними, как за наследниками, тоже было установлено какое-никакое наблюдение, это, несомненно, нервировало — нельзя было даже спокойно поговорить, включив рядом глушилки, ибо это вызвало бы ненужные подозрение.

Строить из себя крутых агентов и дешёвых, но крайне популярных у обывателей голофильмов, великих конспираторов и прочих идиотов было неразумно.

Это только вызвало бы лишнее внимание.

А внимание — последнее, что им сейчас нужно было, так что приходилось вести себя как обычно, вызывающе и нагло, высокомерно и чуть эгоистично, ибо любая перемена в обычной линии поведения было подозрительна.

Впрочем, всем, судя по всему, было плевать — проблем и так хватало, ведь теперь они, наследники, видели их изнутри, ибо одни только их фамилии были пропуском ко многим фактам, которые были бы им так и так интересны, но новичкам были недоступны.

О, беспорядки были, и какие!

И, увы, не только они — преступность тоже была. Цвета и пахла она, задорно колосилась на ветру, ведь слишком многим дарˈка было просто нечего терять.

Нижние уровни Среднего Города были страшным местом — туда регулярно устраивались рейды в поисках продавцов и покупателей запрещённых веществ и литературы, нелегального, списанного оружия. Изолированная от общества в Нижнем Городе дрянь начала выползать наружу, и, судя по всему, в ближайшее время их ждали большие чистки.

Об этом мало кто знал, ибо подобное было не принято обнародовать, но, собственно говоря, почему Берк со стороны казался образцовым Городом?

Почему у него вроде как не возникали проблемы с Нижним Городом?

Почему они не обращались к Чистильщикам?..

Потому что раз в сотню лет устраивалась Большая Чистка, когда не полулегальные боевые отряды ГримКом, а сами Каратели, команды самых хладнокровных и исполнительных их них, так сказать, огнём и мечом уничтожали «заразу», просто и незатейливо вырезая и преступные группировки, и всё то, что жило и нелегально росло ниже черты Купола.

Конечно, это были только полумеры, нужно было вычищать верхушку, которая, так или иначе, сумела себя прикрыть законом и покровителями, и потому этим всё ограничивалось…

Но реки крови, что текли по улицам Нижнего Города, достигая поверхности земли, такой далёкой и словно не существовавшей, всё равно лились раз в век, и скоро настанет момент, когда придёт пора новой волны рейдов вниз.

Об этом нигде не упоминалось, даже Глава Карателей был не в курсе, ибо с последней Чистки прошло больше ста тридцати лет, и вообще это его словно бы и не касалось… Об этом ему, Сайману, рассказал уже сам Стоик, в надежде, что один из таких отрядов возглавит он, молодой Йоргенсон.

Конечно, подобные операции проходили по ведомству Службы Безопасности, и потому отчитывались за них или Директору, или лично Вождю.

Идея возглавить отряд казалась заманчивой, особенно в свете того, что это сулило ему быстрый карьерный рост, тем более — в СББ, которая рядовыми делами и проблемами не занималась.

Это было интереснее, чем задерживать обычных хулиганов.

Тем более, он и так состоял сейчас в подобном отряде СБ, мало пересекаясь с деятельностью его друзей.

Кстати, главой Службы Внутренней Безопасности (или же Беркской СБ, СББ, называли всё это дело по-разному) был отец Роберта Ингермана, который Стивена Йоргенсона откровенно недолюбливал, а потому можно было быть уверенным, что важная информация не выйдет за пределы их кабинетов.

Главное, чтобы отношение к его отцу не перенеслось на него, Саймана.

Это было бы печально.

Возвращаясь к теме шпионов… Он ведь говорил всё это не на пустом месте, а по собственному опыту, ибо часто Йоргенсону теперь приходилось пересекаться с такими агентами, которых ещё и готовили к этому несколько лет.

В том-то и было дело, что они были ничем не примечательными с виду личностями в большинстве своём, только некоторых выдавал взгляд — внимательный, жестокий, проницательный.

Но Сайман был рад, что его начальником был не его отец — такого издевательства он бы не выдержал.

Кстати, из наследников он был не единственным, кто работал теперь не в ведомстве своих родителей. Этим вообще могли похвастаться только Роберт и Астрид….

А из всей их школьной компании боевиками стали только он сам, Хедер и Роуз, но при этом девчонки были оперативниками при отделе аналитики и лаборатории экспертов, как раз-таки занимаясь задержанием преступников — работа, по сути, не хитрая, но скучная.

Близнецы, как им и подобало по виду, благополучно получили место экспертов в той же лаборатории, пусть их последующий год и должен был курировать кто-то из «старожилов», посвящая во все тонкости их дела.

Роберт тоже работал в лаборатории, но другой — в СББ, и чем конкретно он занимался, было неизвестно. Парень виновато объяснял, что это секретно, и с него взяли тучу расписок о нераспространении.

Никто и не роптал.

Все всё понимали….

Астрид же вообще редко теперь появлялась на глаза, работая в ведомстве своего отца — военное подразделение Карателей, по сути, было Службой Внешней Безопасности.

Она отдалилась от своих друзей, и от раза к разу при встречах она становилась всё мрачнее и мрачнее, молчаливее.

Словно тоже что-то знала.

Но почему она провожала таким странным взглядом провожала Диану Штормфлай, которая курировала практику Хедер?

* * *

Арека распахнула глаза, выходя из транса, и спешно огляделась. Она всё ещё находилась в своей комнате, а рядом с ней сидел Шани — чуть напуганный, встревоженный и до невозможности печальный.

Девушка впервые видела столько эмоций на этом лице — юный Видящий (а в перспективе, в конце своего Пути — сильный, способный Странник) вообще был скуп на проявления чувств, словно считая их чем-то несущественным, а потому и ненужным.

Теперь же… он казался не возвышенно-отстранённым, а простым.

Живым.

Несчастным.

С холодной волной ужаса, осознания собственного сиротства, на Ареку нахлынула решительность пополам с каким-то невероятным, неестественным даже равнодушием.

Наконец-то пришёл так искомый ею Покой.

Наконец-то она внезапно осознала собственную Свободу.

Как даль, что Свобода идёт рука об руку не с Счастьем, а с Пустотой, что разрасталась в душе подобно чернильному пятну, сжигая, пожирая всё самое светлое в её жизни, всё, что было ей дорого… Всё что сдерживало в ней её сущность.

С колен встала уже не разбитая горем девчонка, а Княжна…

Впрочем, не до конца она сбросила свои оковы — две нити-Связи всё ещё тонко звенели в этой пустоте, и переливались лучами-эмоциями.

Не запомнила Арека разговора с младшим братом, только остался в сознании его смысл — Провидица поможет добраться до А’Ксаана, но и только. И более — ничего.

А ей больше и не надо.

Шани она категорически запретила покидать Леду — пусть он и считался неприкосновенным, своего Хранителя он ещё не нашёл, и потому ему безопаснее было пока оставаться здесь, под присмотром своей Наставницы.

Ступала в Круг она облачённая в новые одежды, впрочем, без доспехов, которые были не в почёте у служителей Храма Тау-Ри.

Зато в руках сжимала меч.

Она шла выяснять правду — кто был виноват во всём случившемся и кого ей стоило проклинать.