Против Системы (джен)

На крохотном каменистом, практически лишённом растительности островке бесновалось Ужасное Чудовище, испепеляя столь немногочисленные деревца и заставляя скалы трещать и плавиться — только так дар’ка мог дать выход своему гневу, чисто звериной ярости.

И ведь пришлось терпеть, не подавать виду, пока не добрался до этого укромного, забытого всеми клочка земли.

Скрытого от всего мира.

Крис в тот момент рвал и метал — начальство натурально подставило его, использовав втёмную.

Кто же мог подумать, что они решат, что перспективный агент Хеддок был слишком перспективным и слишком сильным, а потому стоило просто от него избавиться, чтобы не подвергать опасности других агентов?!

К Иккингу Фаер успел привязаться — искренний и такой добрый мальчишка, при всей своей закрытости, при всём своём мнимом равнодушии был очень смелым и решительным.

Он был настоящим Лидером.

Тем, кто мог организовать других на какую-либо деятельность, вдохновить на что-то или повести в бой.

Это, по всей видимости, и напугало Великого Смутьяна — слишком силен был парнишка, слишком себе на уме и слишком независим от своих Мудрых Советчиков.

Кукловодов, по сути.

Разве они с самого начала этого не видели?!

Разве не поняли, что если после пожизненного промывания мозгов собственным отцом, его приближенными и всеми, абсолютно всеми окружавшими его взрослыми, он всё равно сохранил своё мнение, то подчинить его разум собственной воле не получится?!

Слишком своеволен.

И слишком не подвержен чужому влиянию — попыток других, потенциально более сильных дар’ка его подчинить он просто не заметил, сбрасывая их влияние раньше, чем те успевали его хоть чуть-чуть закрепить.

Фурия, словом.

Он не был простым, рядовым бойцом, одним из тысяч ему подобных, — он был полноценным Союзником.

И вот, его решили убрать, подставив тех, кому это было бы выгодно, и чей выход из игры не расстроил бы никого — так называемых Изгоев и их лидера.

Даже публичные заявления Элвина о его непричастности к планировавшемуся убийству Наследников не заставили бы хоть кого-то на Архипелаге им поверить.

И это была бы бойня.

Смутьян всё просчитал.

Ведь под видом политического убийства детей Советников, акции устрашения, скрывалось устранение ставшего неугодным Левиафану конкретного дар’ка.

А ведь Смутьян его даже лично не видел ни разу!

Или видел?

Да какая разница?!

Парнишка проходил в Северных Драконах меньше двух месяцев, а ему уже ни за что вынесли смертный приговор.

И самое паршивое — Крис не мог его предупредить.

Его ведь специально вызвали в Новое Северное Гнездо, чтобы он был вне зоны доступа систем связи, чтобы не мог сообщить о готовившемся покушении…

Всё предусмотрели.

Оставалось только стиснуть зубы.

И крушить всё вокруг.

Как он не догадался раньше — всё намного грязнее, и пахло отнюдь не розами, чем казалось на первый взгляд.

Крис не понимал — как это общественность не задумалась на тему того, куда подевалось старшее поколение их лидеров — примерно в один период прокатилась волна терактов, убийств и таинственных исчезновений, вместе с которой оказались вне игры не только родители и прародители нынешних лидеров, но и супруги и братья или сёстры некоторых.

Почти одновременно!

Совпадений не было.

Случайностей не было.

Были закономерности.

И он, он! приложил к этому свою руку, ввязавшись в эту идею с оппозицией, а теперь запачкавшийся так, что в лучшем случае его ждал расстрел за государственную измену.

Что было бы в худшем — думать не хотелось.

Его банально привязали к организации, замарав его руки в крови, отобрав все пути отступления, и в любой миг могли отправить на самоубийственное задание, чтобы избавиться от потерявшего доверия верхов командира отряда.

Отработавшей своё пешки.

Как же обидно было!

А ведь он на Северных Драконов потратил семь лет своей жизни.

Просто за то, что в миг, когда он нуждался, они дали ему кров и пищу, дали цель и указали путь к её достижению.

Тогда ему большего и не было нужно.

Его медленно и неторопливо обрабатывали, готовили как смертника, а потом, заметив в нём ценный кадр, способный своею жизнью принести намного больше пользы и выгоды, чем своей смертью, его поставили на занимаемое сейчас им место.

И ребята его тоже оказались слепы.

Только Сара вздыхала тихо и печально — но молчала.

Всегда молчала.

И правильно делала — месяц назад он не стал бы её и слушать, накричал бы, и одно Небо знало, что ещё он мог бы сделать, позабыв и о собственной симпатии, и обо всём остальном.

Теперь — нет.

Рядом с Иккингом с его глаз уже по-настоящему спали шоры.

Или просто исчезло, или просто заменилось одно другим, влияние на сознание Криса — а ведь на нём, как и на его ребятах, можно было проводить практические занятия по менталистике — столько в разумах их было закладок и корректировок.

Чужих вмешательств.

Постоянное, или просто частое, присутствие Фурии просто напросто нивелировало весь нанесённый несчастному разуму ущерб.

Своим нахождением рядом Иккинг исцелил их.

Спас их.

Или обрёк?

Но на что?

Неизвестно.

А, возможно, именно это его свойство, пусть и только теоретически возможное, по мнению Смутьяна, послужило главной причиной, по которой паренька было решено устранить.

Наверное, если бы Иккинг пробыл в рядах Северных Драконов чуть-чуть подольше, то он всё разгадал бы, всё понял бы.

И привязать его к себе, к их… к этой организации было бы нечем — Наследнику терять, как ни странно, по факту, было нечего, а потому он ничего и никого не боялся.

А тот, кто не боялся, — был опасен вдвойне.

Фурия — втройне.

И понимали это, к сожалению, все.

Но по-настоящему сдвинулось в Иккинге, безвозвратно в нём изменилось после одной его достаточно обыденной прогулки по прилегавшему к Берку лесу на побережье острова.

Что-то в нём сломалось.

Может — стержень.

А может — барьер.

Парнишка оказался даже умнее, чем его малевали аналитики, — он наотрез отказался рассказывать о том, что с ним случилось, а во время ненавязчивых расспросов, на которые Крис просто обязан был убить своё время, хоть он заранее понимал, что они ничего не дадут, Иккинг умело переводил тему, запутывал и отвлекал.

Да так, что под конец беседы Крис и правда забывал, для чего это всё начиналось.

В своей золочёной клетке Наследника, в своей придуманной и им же воплощаемой Вселенной, в своей собственной, только для него существующей реальности, закованный обязательствами и обязанностями, он оказался свободнее их всех.

Их, проповедников свободы и равенства.

А что они, собственно, знали об этой самой свободе?

Кроме того, что её у них не было в современном строе общества, в рядах обычных граждан, простых обывателей, чья жизнь протекала в вечной гонке между домом и работой.

Как они могли искать, и уж тем более нести миру то, о чём не имели ни малейшего понятия?

Что, если они несли просто другую форму неволи?

С другим названием…

Для чего все их старания, если они уходили в никуда, если они катили мир в бездну, из которой не было возврата?

Они сами уничтожали самих себя.

И пути назад не было.

А тот парнишка, обыкновенный на первый взгляд и совершенно непримечательный, кроме собственного вида, почему-то видел его, этот выход, словно ему было позволено понимать что-то недоступное им, простым смертным…

Простым смертным…

А кто он тогда?

Что за создание оказалось по их вине обречено на смерть?

Что за существо непостижимой силы и Воли, могущества и понимания сути этого проклятого мира, всей этой сошедшей с ума Вселенной жило рядом с ними, ходило и дышало рядом с ними под видом обыкновенного дар’ка?

И не придется ли им за это когда-то платить?

Там, за чертой жизни.

Хотя, что за вопрос.

Конечно же — придется.

За всё им воздастся, за всё им придётся отвечать: и за смерть невинных, и за угасание тех юных огоньков талантов, которым теперь не суждено было разгореться ровным и ярким костром, ведь не было и их самих. И за загубленные судьбы всех тех, кого они сделали себе подобными — убийцами чужого счастливого завтра.

А ведь они должны были нести миру это безоблачное будущее.

Но Великий Смутьян решил за них иначе.

И пойти против его воли Крис не мог, как бы страстно не желал этого, — присягу приносили лишь однажды, в преданности клялись всего один раз.

И он поклялся.

И не Иккингу.

Но если парень выкарабкается, если сумеет выкрутиться и в этот раз, если Смерть окажется милосердной и обойдёт парнишку и в этот раз, то Крис не позволит никому более пытаться закончить начатое Смутьяном по отношению к Фурии.

Станет его незримым хранителем.

Он будет стоять на коленях и вымаливать прощение.

Или нет.

Не вымаливать.

Он просто однажды принесёт Иккингу головы тех, кто предал его.

Главное, чтобы парень спасся.

А там — будь, что будет.

* * *

— Лёгкое дело, — задумчиво изрек Орам, высокий, покрытый самыми разнообразными шрамами Змеевик, рассматривая голоизображение с целями, для устранения которых их наняли, и сумму, которая станет их, как только они выполнят это задание. — За что только столько платят?

А платили хорошо.

Слишком хорошо, чтобы не насторожиться.

Не бывало такого, чтобы за такие простые цели платили столько, и при этом не случалось каких-нибудь крайне неприятных, и бьющих даже не сколько просто по самолюбию гордого дар’ка, сколько откровенно по боеспособности его ребят, накладок вроде гибели кого-то из его отряда.

А терять своих Орам не любил.

Слишком проблематично было найти потом профессионалов своего дела, согласных встать на место погибшего и, что самое важное, беспрекословно подчиняться своему командиру.

— Подвох какой-то должен быть обязательно… — отстраненно заметил Дора, Ужасное Чудовище, заместитель Орама и его лучший друг, как всегда угадавший ход мыслей Змеевика.

Дора был вечно молчалив и угрюм, и никто, кроме, собственно, его лучшего друга, с которым они были неразлучны еще с пелёнок, не знал, что же было причиной подобного, однако лезть в душу к неприветливому и весьма, надо заметить, агрессивному Чудовищу никто не рисковал.

Себе дороже.

Да и какая разница, почему они встали на этот скользкий путь Солдат Удачи?

Уже ничего нельзя было изменить — тем, кто засветился на этом поприще, не было уже дороги в мирную жизнь простого обывателя.

Не было надежды и на светлую, сытую старость — до неё никто не доживал.

А они, Дора и Орам, вляпались в эту не самую приятную, грязную и лишённую всякой общепринятой морали деятельность по постой причине — это прибыльно, пусть и очень опасно.

Но чего им, выходцам из Нижних Городов, было терять?

Их семьи — матери, многочисленные братья и сёстры, голодали.

Хорош мир Великого Порядка, где разумные на улицах падали в голодные обмороки, где дети дохли, как мухи, не доживая даже до сознательного возраста, где не было ничего святого, кроме никем не соблюдаемых на самом дне законов.

Где этот свет и порядок?

Где эта свобода и всеобщее счастье, к которому вели их мудрые Вожди и их амбициозные наследники?

Где тот мир, ради которого их предки дохли сотнями, годами вкалывая на шахтах и заводах, травясь токсичными отходами из-за того, что наверху кто-то посчитал, что бюджетные средства будут смотреться лучше в его собственном кармане, чем на и так бесплатных работниках в виде спецзащиты.

Этот мир прогнил, и они — его истинное лицо.

Ведь жителей Нижних Городов было в разы больше.

Им просто не давали знаний, возможности научиться защищаться или хотя бы просто научиться.

Но Дора и Орам — выжили.

Выжили и стали намного сильнее.

И сумели вытащить своих младших из той ямы, в которой они оказались, пусть для этого им самим пришлось опуститься на самое дно.

Ведь как иначе можно было назвать убийство детей, на которое они подписались?

— Ой ли! — воскликнул один из новичков их отряда — молодой, но на редкость наглый и самоуверенный Змеевик, практически полная противоположность вечно собранного и невозмутимого Орама. — Убрать по-тихому восьмерых детишек, похудожничать, выставить трупы на всеобщее обозрение — желательно по головидению показать, помелькать, заявив, что это — заказ правительства Изгара.

А ещё командир этого отряда наёмников был очень осторожным.

Хотя моральные принципы у них были весьма гибкими, а совесть — пластичной, было как-то не по себе от мысли, что им придётся максимально показательно и жестоко убить восьмерых детей.

Этот мир был полон жестокости, он строился на ней, но по мнению всех их, это не должно было так сильно касаться детей.

Ведь они — их будущее.

Плохое у них будущее, если честно.

Без перспектив.

Утешало только то, эти детишки — избалованные потомки тех, кто так старательно ломали судьбы таких, как они, даже не задумываясь о том, что же они на самом делали.

Этих детей было уже не спасти — они были слишком испорчены своей сытой жизнью.

И им предстояло стать новым поколением тех, кто угнетал подобных Ораму.

Нужно было убить эту заразу в зародыше, пока это вообще реально было сделать, ведь потом, пройдя практику, этих ребят ликвидировать будет намного сложнее — Каратели своих щенков натаскивали на совесть.

Вот потеха будет!

Вот зашевелятся Лидеры, когда они выполнят заказ!

Но…

— Ну и зачем в политику вмешиваться? — задал вопрос в пространство Дора, всё ещё сомневаясь в правильности того, на что они согласились.

— Ну, за это и платят.

— За провокацию? — переспросил новичок.

— Да, — вздохнул Орам.

— У меня плохие новости для вас, ребята: главный у этих малолеток — Ночная Фурия, — сообщил ворвавшийся в помещение третий Змеевик их отряда — Тавур, великолепный специалист по информационным технологиям и просто кудесник в своём деле. — Со всеми вытекающими.

— Фурия?!

— Великое Небо… — пробормотал ещё один новичок. — Да в Бездну этих ненормальных.

— Хей, это всего лишь птенец! — подбодрил его Орам, что было, кстати, несвойственно ему. — Глупые, беспомощные дети. Это вам не заматеревшие, прошедшие через множество боёв Каратели.

Наверное, таким образом командир отряда пытался убедить хотя бы самого себя.

— Нет, это всего лишь лучшие выпускники их Школы, — заметил заместитель командира.

— Твой сарказм неуместен, Дора.

— Да! Больше веры в себя!

— Все равно я не уверен, что это — хорошая идея. С Ночными Фуриями связываются только самоубийцы — вспомните того мальца. Тоже был вроде бы беспомощным, и тоже — ничего не предвещало беды, да поди ж ты…

— Не напоминай… — поморщился Орам. — Еле выбрались тогда.

— Кто же знал, что в таком хрупком с виду парнишке скрывалась такая бестия?

— Не стоило просто связываться с сомнительными нанимателями — у нас после того заказа ни денег, ни троих бойцов, — наставительно произнёс Дора. — А тех уродов и след простыл — даже не найти, не потолковать с ними, что нельзя так себя вести с лучшим отрядом наёмников.

— Ничего, — прошипел Орам. — Мы найдём их, и они ответят за смерть Корима, Танара и Горры.

На том и порешили.

Уже потом, осторожно пробираясь по густому лесу острова Олух, они поняли, что действительно сильно просчитались, недооценили свои цели, решив, что использование заглушающих или даже полностью убирающих След веществ было излишне.

Ведь такие средства были не просто дорогими — очень дорогими.

Позволить себе их могли разве что только дар’ка вроде их нанимателей и им подобных, раз раскидывались такими суммами за якобы пустяковые задания.

И Орам не мог избавиться от навязчивого ощущения чьего-то внимательного, следящего за ним и его ребятами взгляда.

Недоброго взгляда.

А ведь всё так хорошо начиналось — с чьей-то подачи детишек отправили в лес, не защищённый силовыми полями и вход в который не был ограниченным кем-то или чем-то.

И их цели, без охраны и без надзора бдительных Стражей должны были провести практически двое суток!

Но, по всей видимости, удача была не на их стороне.

Когда стало ясно, что их раскрыли, и сделал это тот самый мальчишка-Фурия, стало немного не по себе — парнишка явно был не лыком шит и явно намного умелее, чем казался на первый взгляд.

Это был не глупый птенец, не отродье Вождя — молодой воин.

Таких, как он, Орам уважал.

Жаль, что парнишка был их главной целью, о чём знали, естественно, только сам командир отряда и Дора.

А фурёныш, насторожившийся и явно почуявший их приближение, перебудил своих товарищей, из которых практически сразу встрепенулась и, по всей видимости, тоже их почуяла только Змеевица.

Даже гордость за свой вид взыграла.

Поняв, что они раскрыты, Орам сделал знак действовать по второму, запасному, плану, придуманному как раз на подобный случай — и да здравствует представление!

И театр одного (или нет) актёра.

Ребятишки, напуганные их внезапным появлением, стали жаться друг к другу, стараясь казаться как можно меньше и незаметнее, спрятаться, закрыться другим, чтобы спастись.

И это — хищники?

И это — гордые потомки драконов?!

Жалкие отродья мерзкой, ведущей к всеобщей гибели системы.

Только главная их цель, Ночная Фурия, вел себя иначе — замер и внимательно следил за каждым их движением, запоминая всякую деталь, готовый броситься в атаку.

Зрачки его сжались в две тонкие нити, губа невольно дрогнула, обнажая блестящие в свете первых лучей солнца белые клыки — все восемь.

Наличие у Фурий второго комплекта клыков было их отличительной особенностью, весьма угрожающей — зубы их были очень острыми, и, при должной сноровке, они могли в буквальном смысле перегрызть горло.

С этим надо было быть особенно осторожным.

— О, а мы как раз по ваши души! — демонстративно хмыкнул Орам, начав свою игру — какой актёр в нём погибал задаром. — Не сопротивляйтесь и умрёте безболезненно.

Конечно, это была ложь — условием заказа были мучения целей перед смертью.

Но это знать им, конечно же, было не обязательно.

— Кто вы, и зачем мы вам?! — пискнула девчонка-Пристеголов, прижавшись покрепче к своему брату.

— Я же сказал — по ваши души, — повторил командир. — Мы — воины Элвина Верола, который послал нас убить детей Советников и Вождя Берка!

— Вы… Вы не посмеете!

Голос девчонки-Шипореза дрожал, выдавая её страх, и Орам упивался этим животным ужасом перед лицом пришедшей за ними Смерти в лице его отряда.

Мужчина дал знак своим бойцам, и те стали стрелять, но вдруг что-то невообразимо быстрое случилось — Фурия метнулся, и все заряды отразились от энергетического щита, не понятно каким образом появившегося в его руках.

Парнишка всучил какую-то штуковину молоденькой Змеевице, детишек накрыл купол силового поля.

Орам мысленно выругался, но внешне постарался не показывать своей досады и злости — наглый мальчишка, вчера ещё под стол ходивший, провёл его, опытного наёмника!

Все на бесконечно длинный миг замерли, включая ребятишек.

— Кто вам позволял вторгаться на территорию чужого острова?! — прошипел Фурия, явно просто ради того, чтобы сказать хоть что-то.

Широко раскрытые крылья и метавшийся из стороны в сторону хвост, прижатые ушные отростки не предвещали Ораму и его отряду ничего хорошего.

И злобный оскал, демонстрирующий те самые клыки, о которых уже заходила речь, во всей красе, лишь это подтверждал.

Им удалось вывести из себя мальчишку.

Но взгляд его остался внимательным и совершенно спокойным.

Не было в нём ни страха, ни ярости — только холодный расчёт — кто первый?

Штуковина в его руках, только что бывшая щитом, незаметно превратилась в некое подобие боевого бича.

— А почему мы должны спрашивать разрешения? — подал голос один из новичков.

А парнишка, без лишних церемоний, неуловимо плавным и быстрым движением врезал этому болтливому по шее этим самым бичом.

Ой-ёй-ёй…

Безрогий забился, задёргался и упал на землю, уже не подавая признаков жизни.

Он!

Этот..!

Ответит за это!

— Ну, кто следующий?! — взбешенно прорычал Фурия, сверкнув глазами.

* * *

Его слова послужили началом бойни.

В Иккинга полетели сразу несколько зарядов бластеров, но он вовремя активировал щит, отразив смертоносные сгустки энергии в своих противников.

Три круговых удара ногой — три растерянных врага оказались без оружия, отлетевшего на достаточно большое расстояние и рассечённого силовым клинком, а потому более непригодного.

В этот миг, поняв, что связались не с простым школьником, хотя, кажется, они поняли это уже достаточно давно и просто просчитывали тактику, подключились оставшиеся Змеевик, Чудовище и главарь.

Атаки перестали быть небрежными, противники стали бить точно, в полную силу. Иккинг же комбинировал молнию, хлыст, щит и лезвие.

Укрывался, бил, рубил, стрелял, снова рубил, снова укрывался.

Всё происходило очень быстро, но парень старался всё делать так, чтобы никого не убить, всё-таки лишней кровью, пусть даже и таких дар’ка, как эти, руки марать не хотелось.

Впрочем, выходило с последним плохо, ведь поверженное первым безрогое Ужасное Чудовище так и не подало хоть каких-то признаков жизни — видимо, этот совсем молодой ещё парень, ровесник Криса, а может, даже и младше, получил порцию электричества, для их вида с жизнью не совместимого.

Ой, ой, ой, какой хрупкий!

Надо взять на заметку — Ужасные Чудовища очень уязвимы перед молниями.

Но каяться, мучиться угрызениями совести Иккинг не будет.

В условиях их системы убийство — далеко не самое страшное преступление.

Их бы в любом случае ждала гибель — за покушение на жизнь Наследников давалась только высшая мера, без вариантов и помилований, ведь это приравнивалось к государственной измене.

Интересно, какая мера наказания ждала того, кто убил в качестве самообороны?

Что-то раньше он не любопытствовал на эту тему.

А может, этот безрогий просто в обмороке.

Кстати, это надо будет потом проверить — может, его вывод оказался неправильным?

Кто его знает, парень ведь не применял ещё вот так, в открытую, БЛИК к хоть каким-то разумным.

Удар, ещё удар.

Змеевик, воя и схватившись за отсечённый силовым клинком кусок крыла, обливая сочную майскую траву своей алой, дурманящей своим запахом кровью, упал к своему поверженному товарищу.

Иккинг вдруг замер на несколько мгновений.

Его ноздри несколько раз жадно вдохнули дурманящий запах крови и парень чуть прикрыл глаза, сглатывая собственную, текущую из прокушенных губ, и дурея от её вкуса.

И после этого кто-то смел говорить, что они — потомки людей?

Они — хищники?

Иккинг под внимательными взглядами своих пока ещё оставшихся в строю противников медленно облизнулся, собирая языком с разбитых губ щекотавшую, так сладко пахнущую живительную влагу.

Непонятно почему, но сил прибавилось.

Может, потому что он стал активно поглощать сырую энергию вокруг себя, «переваривая» её, переплавляя в собственную, пополняя свои пусть и ненадолго, но опустевшие резервы.

И вот мгновения, отведенные на передышку, истекли.

С разворота Иккинг ударил молнией ещё одного Змеевика — тот с воем упал землю, корчась, а потом уже и затихая.

Ясно.

Электричество губительно вообще для всех, или же он просто перестарался.

Но парень не успел увернуться от когтей главаря, полоснувших Иккинга по лицу, благо, хоть он сумел закрыть глаза и тем самым спасти их от фатальных повреждений.

Струйка крови потекла по лицу от рассечённой брови, застилая глаза.

Останется шрам…

Ну и пусть!

Парень стёр кровь рукавом, мотнул головой и еле увернулся от очередного удара, который мог обернуться гораздо более серьёзными травмами.

В следующий миг Иккинг клинком отрубил этому же Ужасному Чудовищу, только что на него напавшему, часть руки, которую тот, промахнувшийся, ещё не успел убрать.

Он в ужасе глянул на обрубок.

Крови было мало, у клинка была очень высокая температура, он с лёгкостью плавил металл и резал, как масло, камень…

И с той же лёгкостью прижег рану.

Да вот только от болевого шока этого, теперь уже калеку, никто не застраховал…

Ноги его противника подкосились, и он медленно, словно не понимая ничего происходившего в тот миг, осел на землю, всеми силами сдерживая рвавшийся из горла крик.

Всё-таки сердечко у него, по всей видимости, пошаливало, вон как гулко и очень быстро ухало.

Удар молнией добил его.

Остались четыре противника.

Это уже явно лучше, чем восемь.

Сразу три Ужасных Чудовища бросились на Иккинга, по всей видимости, решив брать не качеством, а количеством.

Один из бандитов попытался сбить парня с ног хвостом, за что им же и поплатился. Полоснув клинком ещё раз, Фурия лишил его ещё и крыла.

Тут уж и добивать не надо — сам справится.

Ещё один дар’ка оказался удачливее своих товарищей и сумел-таки выбить у Иккинга из рук БЛИК резким ударом, но парень не растерялся и повторил действие предводителя этой компании — полоснул ему когтями по лицу.

Ему повезло меньше, чем Фурии — одного глаза он лишился точно.

Этот дар’ка, дезориентированный и ослеплённый, сослужил Иккингу живым щитом и пал от рук собственного товарища, целившегося в парня и попавшего аккурат в сердце его противника.

Ещё и косые.

Или это ярость на них так действовала?

Последнее Ужасное Чудовище не смогла защитить даже броня, подобная той, что носят Каратели, только менее качественная и видно, частично даже самодельная или сильно доработанная каким-то умельцем.

Острые когти Фурии, специально на всякий случай им никогда не стачиваемые, и даже наоборот — ухоженные, находившиеся в постоянной боевой готовности, пробили защитный слой, оставили несколько рядов очень длинных, ровных и глубоких царапин.

Кажется, он повредил ему кожу ведь серая броня и такая же кофта под ней окрасилась в тёмно-красный цвет.

Но противник на этом не успокоился и пришлось его успокоить — усиленный поглощённой из окружавшего Иккинга мира энергией удар сумел пробить грудину и рёбра, вспороть мышцы и прочие ткани, добравшись до такого тёплого, быстро бившегося сердца.

Покрепче ухватив его, Иккинг дернул руку на себя, и сердце его противника осталось трепыхаться в его перчатке — что за странность?

Крови из лишившегося тела органа текло всё больше и больше, она почти била фонтаном.

На миг замерев, дар’ка с распоротой грудью свалился, стеклянно смотря в светлое, утреннее небо, и кровь продолжила вытекать из оборванных его артерий, сворачиваясь на воздухе.

А ведь он не сразу умер — его взгляд оставался осмысленным ещё секунд пять-семь.

Живучий был, тварь.

Остались только Иккинг и главарь наёмников.

Он неверяще смотрел на труп своего товарища и его сердце в руке Фурии, начавшее наконец затихать, почти переставшее биться.

Мда…

Это был настоящий Воин.

— Мир Душе твоей, и да будет лёгким твой Великий Путь, — прошептал Иккинг, снова собрав языком с губ натёкшую из рассеченной брови кровь.

— Дора… — тихо выдохнул последний наёмник, даже не глянувший до этого на убитых своих товарищей. — Как же так, братишка.

Иккинг и Змеевик сверлили друг друга гневными и злобными взглядами, ходили по кругу, шипели, скалились.

— Ты заплатишь за это, отродье Бездны! — прорычал наёмник, и в глазах его плескалась такая ненависть, что Фурия понял — это личное.

Наверное, эти двое были друзьями.

И теперь одного из них нет.

И скоро не будет второго.

Об этом пела в его крови Аши, наполнявшая его, ласковой рукой забиравшая усталость и боль, заглушавшая животную, истинно драконью ярость, оставляя лишь холодный разум.

Вообще это было похоже на дуэль диких драконов, но никак не на схватку будущего Карателя и бандита, пришедшего за его жизнью.

Бластер главаря валялся уже далеко, и добраться до него тот уже не мог.

Иккинг тоже был относительно безоружен, но учитывая факт того, что он сумел обезвредить Ужасное Чудовище голыми руками, бояться не стоило.

И он не боялся.

Все мысли ушли, перед глазами была лишь кровавая пелена.

Кажется, эта пелена и помешала Иккингу увидеть тот миг, когда главарь подобрал БЛИК.

Видимо, эта ошибка станет роковой для Фурии, ведь заряда в Излучателе осталось как раз ровно на один выстрел или на один удар молнией — ему хватит, несмотря на отсутствие усталости.

В следующий миг Змеевик бросился в атаку.

Иккинг собрал остатки собственных сил и приготовился использовать главное оружие любой Ночной Фурии…

Наверное, этот дар’ка наблюдал за парнем во время боя, а потому он сразу понял, куда нажимать.

Всё произошло в одно мгновение.

Время замедлилось, и Фурия увидел, как особое поле окутало Излучатель, исходя из самого кристалла, засветилось, и поток энергии, ослепляющий своим блеском, полетел в сторону парня.

Фурия, понимая всю безысходность ситуации, выстрелил в своего врага самым мощным зарядом плазмы, который только успел создать за отведенные ему доли секунды.

Он не помнил, попал ли, но в точности выстрела главаря сомневаться не пришлось… Всё тело Иккинга словно пронзили сотни, тысячи, миллионы острых раскалённых игл!

Создалось ощущение, что ему одновременно сломали все кости.

Этот заряд был намного сильнее того, которым он обезвреживал своих противников, и, по природе своей выносливое тело Ночной Фурии, по сути своей способное переносить такое количество электричества, оказалось не готовым.

Не настолько развиты оказались энергетические каналы.

Последнее, что помнил Иккинг — отчаянный вскрик Астрид, яркую вспышку и… Окружившую его черноту.

И больше ничего.