Будни Уолдена МакНейра, Пожирателя смерти и ликвидатора опасных существ. Смеркуты (джен)

В Азкабане было сыро и ветрено, и сияющее на синем небе солнце почему-то почти не грело.

— Не знаю, как лучше сделать, — сказал Шеклболт, выходя из кареты и ёжась от пронизывающего ветра. — Пойти с тобой сразу? Или подождать наверху?

— Он всё равно потребует разговора с тобой, — ответил Робардс, похлопав фестрала по крупу. — Только время протянем. Но можешь подождать, — сказал он, поглядев на министра.

— Да идём, — махнул тот рукой.

Ему категорически не нравилась вся эта затея. Но дракклов Робардс был прав: оно того стоило. Сколько ещё погибнет? А ведь эти твари ещё размножаются, билась в его мозгу мысль. Пятнадцать недель — и появится новое поколение, ещё столько же — и оно подрастёт достаточно, чтобы нападать на младенцев. Может быть, и вправду стоит предупредить всех?

На самом деле, Шеклболт боятся не паники как таковой, а того, во что она может вылиться. Страна только успокоилась после войны, люди едва перестали подозревать всех и вся во всём и писать на соседей абсурдные, большей частью, доносы — и опять будоражить их? Смеркутов никто из британцев не видел — кого и что за них примут? Сушащуюся на верёвке чёрную мантию? Шеклболт иногда сожалел, что так хорошо знает людей — и знает, на что способны даже самые мирные из них, если их хорошо напугать. Он помнил Первую магическую и то, что началось сразу после её окончания — помнил, как вполне приличный отец семейства прямо с порога буквально в фарш изрезал собственную жену, потому что она «показалась ему совсем не собой — она говорила так странно», и он решил, что она — скрывающийся под оборотным зельем убивший её Пожиратель смерти. Как он потом каялся! И повесился в камере предварительного заключения — нашли его только утром уже окоченевшим. И сколько было таких — пусть не столь кровавых — историй! Нет, нельзя никого предупреждать. Нельзя…

И поэтому он здесь — и, ломая себя, идёт по лестнице вниз туда, где заперты самые омерзительные преступники Великобритании. Самые — потому что Шеклболт мог понять даже сошедшего с ума маньяка: в конце концов, безумие является если и не оправданием, то, по крайней мере, по-человечески понятным объяснением преступлений. Министр мог понять воров, убийц из ревности или корысти — но понимать тех, кто убивал и мучил ради власти, он просто не желал. Тех, кто присвоил себе право решать чужие судьбы просто потому что им этого захотелось — и потому что ничто внутри их не сдерживало от самых чудовищных действий.

И вот сейчас он идёт к одному из них — потому что так может купить несколько человеческих жизней.

— Как продвигаются поиски того, кто привёз смеркутов? — спросил Шеклболт, пока они с Робардсом спускались по кажущейся бесконечной лестнице.

— Ищем, — безрадостно откликнулся тот. — Я, кажется, поимённо уже знаю всех волшебников Дортмута. Ничего. Но найдём, — мрачно пообещал он.

— Когда? — с горечью спросил Шеклболт.

Он не сомневался, что рано или поздно Аврорат отыщет мерзавца. Но время, время — его катастрофически не было.

— Не трави душу, — попросил Робардс, и Шеклболт только вздохнул в ответ.

Они замолчали, и дальнейший путь проделали в полном молчании — и лишь когда свернули, наконец, в коридор, Шеклболт остановился и спросил:

— С чего мы вообще взяли, что он в состоянии кого-то поймать? Пять лет здесь — от него могла одна тень остаться.

— Сомневаюсь, — тихо фыркнул Робардс. — Но если ты прав, мы просто развернёмся и уйдём. Ты хотел бы, а?

— Сам не знаю, — признался Шеклболт.

Хотя он бы хотел, конечно. Очень хотел — потому что тогда тяжелейшая моральная дилемма, что мучила его с того самого заседания, решилась сама собой. Но нет, нет — он прекрасно знал, куда может засунуть себе свои страдания.

По обоим краям коридора тянулись камеры, закрытые теперь, после того как дементоров из Азкабана убрали, тяжёлыми окованными железом дверьми, прозрачными со стороны коридора и глухими для заключённых. Шеклболт шёл медленно, заглядывая в каждую — с каждым новым увиденным Пожирателем в нём росла смесь торжествующего удовлетворения и тревоги. Если тот, к кому они шли, выглядит так же, как большинство из них, они с Робардсом зря потратили почти целый день. А главное — ничего не изменится, и смерти будут продолжать множиться.

Наконец шедший впереди Робардс остановился и с кривой ухмылкой сказал:

— Я же говорил. Надо было поспорить с тобой. На отпуск.

Шеклболт подошёл и с острым любопытством заглянул в камеру — и увидел замеревшего, как ему показалось, в полуприседе, МакНейра. Впрочем, Шеклболт почти сразу понял, что тот вовсе не замер, а просто очень медленно движется, поднимаясь. И поймал себя на чувстве глубокого облегчения. Значит, был шанс не остановить череду смертей, разумеется, нет, но, по крайней мере, сократить количество пострадавших.

— Выглядит прилично, — заметил он.

И это было правдой: МакНейр и вправду выглядел… нормально. И даже хорошо — если бы не бледность и не длинные волосы с бородой, которые заключённым тут, конечно, не стригли.

— Я на это надеялся, — недовольный тон главы Аврората резко контрастировал со смыслом его слов.

— Ты верно сказал: одна дерьмовая жизнь стоит сотни нормальных. Он не заслужил помилования — ну так пускай заслужит, — сумрачно пошутил Шеклболт — и коснулся палочкой двери. Щёлкнул замок, и тяжёлая дверь медленно и словно бы неохотно открылась. МакНейр поднялся и встретил посетителей стоя — и не стал (то ли не захотел, то ли не смог) скрывать удивления при их виде.

Какое-то время они трое молча изучали друг друга, и каждый словно бы ждал, пока это молчание нарушит другой. Но если заключённому смешить было некуда, то министр с главным аврором не могли позволить себе ждать вечно, так что Шеклболт наконец сказал:

— Заключённый номер ᚨᛇ 783.

Ансуз и Эйваз… Эйваз была отметкой, навсегда запирающей здесь своего обладателя. Так было всегда — до того, как сбежал сперва Блэк, а потом и те семеро. Но они все вернулись — почти все. А теперь Шеклболт готов своими руками выпустить ещё одного носителя этой руны. Всё меняется… хотя видят боги и Мерлин, Кингсли не хотел таких перемен.

— Господин министр. Господин главный аврор, — ответил МакНейр.

Он выглядел спокойным, но внутри у него была буря. Просто так ни министр, ни главный аврор в Азкабан не приходят. Почему его не доставили в Лондон? Если уж от него вдруг что-то понадобилось. А главное — что? Он не дал показаний прежде — они снова кого-то поймали и надеются на него? Нет, это глупо: Робардс достаточно его знает. Да и не нужны, на самом-то деле, никому и никакие показания: следа от метки теперь, должно быть, достаточно. Да и других улик тоже… Так зачем он им?

У Уолдена было только одно предположение — и оно причиняло ему боль. Да, он не надеялся когда-то её увидеть — но думать о том, что её поймали, было тяжело. И понимать, что с ней сделают — тоже. Но ещё больней было от мысли о том, почему они могли явиться с этим к нему. Потому что причина могла быть одна — и от неё Уолдену становилось так тошно, что хотелось завыть.

С другой стороны, одёрнул он сам себя, вряд ли подобное привело бы к нему самого министра. Да и для главного аврора дело, прямо сказать, мелковато — нет, определённо, им нужно от него что-то совсем другое.

— Чему обязан? — спросил наконец МакНейр. В конце концов, он не гордый — может и начать разговор первым.

— Как вам здесь? — спросил в ответ Шеклболт.

— Сыровато, — ответил МакНейр.

А может, они просто обходят всех заключённых с таким вот опросом, кольнула Уолдена неприятная мысль. А что — так вполне могло быть. Мало ли, какие у них там за эти годы тенденции в министерстве. Может, нынче так принято. А он тут напридумывал разных теорий.

— Тут тюрьма, а не курорт, — заметил министр.

— Я понимаю, — не стал спорить МакНейр.

— Сколько вам лет? — вдруг спросил министр.

— Сложно сказать, — подумав, сказал МакНейр. — Когда меня посадили, было сорок четыре. Сейчас сорок девять — если я не ошибся.

— Вы в отличной форме, — продолжил министр. — Вполне проживёте ещё лет сто. Или больше. Здесь.

— Возможно, — опять согласился МакНейр.

— Выйти хочешь? — вдруг прямо спросил Робардс, которому, кажется, эта игра была неприятна.

— Хочу, — МакНейр тоже все эти игрища недолюбливал — хотя бы потому, что не видел сейчас в подобном никакого смысла. Что он может им предложить? Сам по себе — ничего: он понятия не имеет, что им требуется. Хотя раз они здесь — значит, у него что-то есть, что-то уникальное и чрезвычайно им нужное.

Или это очередная интрига, в которой он опять будет пешкой. Впрочем, почему бы и нет — во всяком случае, это какое-никакое, а развлечение. Уже хорошо, при здешней-то тоске. Хотя он ведь всё равно будет надеяться — и остро потом разочаруется. И пусть, впрочем, — зато хоть какое-то время он будет думать о чём-то другом, кроме обрыдших уже мыслей, которые он, правда, уже почти научился вытеснять бытовыми. Но пока что не до конца.

— Имел дело со смеркутами? — без обиняков спросил Робардс.

— Нет, — так же прямо ответил МакНейр.

Хотя вопрос Робардса Уолдена удивил. В министерстве ведь должно было сохраниться его дело — и там были перечислены все, кого он когда-то ликвидировал и ловил. И смеркутов среди них не было — откуда им взяться в Британии?

— А не по работе? — спросил Робардс, и МакНейр с досадой выдохнул. В самом деле — мало ли, чем он мог заниматься в отпуске! Или, например, на службе Лорду. Как же он отвык от любых, даже самых простых разговоров! За этими толстыми дверьми заключённые больше не слышали друг друга, как прежде, когда вместо дверей стояли решётки. И теперь одиночное заключение стало по-настоящему таковым.

— Нет, — коротко ответил Уолден.

Робардс с Шеклболтом переглянулись, и МакНейр с острой тоской подумал, что дал неверный ответ. Надо было соврать им. Но он никогда особенно не умел врать — хотя ему доводилось, конечно.

— Жаль, — сказал Робардс.

— Как есть, — отрезал министр, которого, кажется, ответ МакНейра не слишком расстроил. И сказал: — Есть работа. Сделаешь — Визенгамот пересмотрит твоё дело. Пожизненного приговора не будет.

— Будет приговор лет на триста, — усмехнулся МакНейр. — А то и поцелуй.

— Его больше не применяют — дементоры на службе не состоят, — сухо сообщил ему Шеклболт.

— Что за работа? — спросил МакНейр.

Ну не может же быть такого, чтобы во всей Британии не нашлось человека, способного поймать или убить смеркута. Нет, тут дело в чём-то другом.

Шеклболта МакНейр почти не знал — но он хорошо знал Робардса. И знал, что тот ни за что бы к нему не пришёл сейчас без крайней, острой необходимости. Уолден поймал себя на том, что ему действительно интересно узнать разгадку — даже вне связи с его собственным положением.

Шеклболт с Робардсом, тем временем, переглянулись, и министр коротко кивнул.

— В Дортмуте и соседних графствах объявились смеркуты. Их нужно уничтожить или переловить — не существенно. Ликвидируешь всех — обсудим вопрос твоего будущего.

— Сколько их? — деловито спросил МакНейр, хотя на деле ему хотелось узнать совершенно другое. Что должно было произойти, что они явились к нему? Куда делись остальные британские ликвидаторы? Не сократили же они эту должность, в самом деле!

Да нет, чушь, чушь — не в этом, разумеется, дело. Единственное разумное объяснение состояло в том, что других ликвидаторов действительно нет — потому что их не осталось. А британские магозоологи, как правило, дела с тропическими тварями не имеют.

МакНейр поймал себя на хорошо знакомом, но уже позабытом ощущении профессионального интереса. И удержал горькую усмешку. Да уж… ликвидатор. Он всё-таки, прежде всего, ощущал себя ликвидатором. Как забавно…

— Много, — пожал плечами Шеклболт. — Дюжина. Две. Три. Рискнёте — узнаете.

— Рискну, — медленно проговорил МакНейр. — Если договоримся.

Робардс неприязненно и крайне неприятно усмехнулся и поглядел на Шеклболта, словно напоминая: «А я говорил».

— Договоримся? — переспросил Шеклболт. — Вы слышали наши условия и вольны принять их — или нет.

— Господин министр, — коротко усмехнулся МакНейр. — И господин главный аврор. Я никогда не хватал звёзд с неба — но даже моих невеликих мозгов хватает, чтобы понять, что я — ваша последняя надежда. Я плохо знаю вас, министр — но я хорошо помню тебя, — он посмотрел на хмурого Робардса. — И знаю, что я — последний, к кому бы ты обратился. Будь у вас хоть какой-то другой вариант, вас бы здесь не было. Вам не к кому больше идти — а у меня не будет другого шанса. Мы все это знаем — так давайте поговорим в открытую.

— Ты ведь понимаешь, что тебя не отпустят? — спросил Робардс.

— Я четверть века прослужил в министерстве, — ответил ему МакНейр. — Я знаю, что отпустить можно кого угодно — хоть меня, хоть самого Лорда. Если есть желание.

— Времена изменились, — возразил Шеклболт, но МакНейр только махнул рукой:

— Подобное не меняется. Мы все знаем это.

— В любом случае, это решать не мне, — сказал Шеклболт. — Я могу лишь пообещать пересмотр приговора и заблокировать повтор нынешнего. Ничего больше.

— Понимаю, — кивнул МакНейр. — Но ведь если всё так плохо, что вы пришли сюда — значит, Визенгамот вас хотя бы выслушает. И согласится — и мы все это знаем, — повторил он собственные слова. — Вы приносите мне подписанное ими обещание отпустить меня на свободу — я ликвидирую смеркутов. Или сдохну, — добавил он с коротким смешком.

— Посмотрим, — коротко сказал Шеклболт — и, сделав знак Робардсу, первым вышел из камеры.