Тридцать полных оборотов (джен)

Когда Гарри пробирался сквозь Запретный лес, на улице уже светало. Он продрог, после дрянной выпивки болел правый висок, и всё, чего он хотел — это добраться, наконец, до своих комнат.

Гарри шёл, не разбирая тропы, и даже не думал о том, чтобы облегчить своё состояние с помощью магии. Пусть тело трясёт от озноба, пусть ноги продолжают хлюпать в уже расколдованных ботинках, — это лучше, чем мысль, поставленная на повтор.

Кольца не оказалось на месте, кольца-не-оказалось-на-месте, кольцанеоказалосьнаместе!..

Было ли это следствием лично его, Гарри, вмешательства?

Он ускорился, желая поскорее оказаться в замке.

В холле было пусто; сонные портреты лениво переговаривались друг с другом, хотя большинство ещё посапывало, пользуясь субботней тишиной. Осенний утренний свет лился свободно сквозь стрельчатые высокие окна. Умиротворяющий вид на Гарри, к его же сожалению, не подействовал.

В голове у него было пусто, тревожно. Хотелось скорее забыться во сне, но Томпсон эгоистично решил, что сначала поселит тревогу и в душе Дамблдора. Он был не готов тащить подобный груз в одиночку — прошлое научило его делиться.

Вперёд по коридору полетел сгусток энергии, сияющий бестелесный Патронус — он должен был предупредить директора о скором визите.

Каменная горгулья сторожила проход к кабинету директора. Стоило Гарри подойти ближе, как она начала движение сама, без произнесённого пароля. Поднявшись по лестнице — или, точнее, вместе с лестницей, — он предстал перед внимательным взглядом льдистых глаз.

— Рад видеть тебя, Гарри, в добром здравии, — Дамблдор вышел из-за стола. Его движение сопровождалось шелестом красивого пепельно-зелёного одеяния. На свету на шелковистой ткани можно было разглядеть диковинный орнамент из стеблей и тел животных. — Не многие бы решились посетить те места, что и ты этой ночью.

Гарри занял кресло, предложенное директором, отказавшись от чая и кофе. Он бы с удовольствием выпил охлаждённый тыквенный сок и съел пару кусков теплого пирога с почками, но важность беседы — и внезапно проснувшееся чувство стыда — заставили его отложить мысли о трапезе.

— В окрестностях Литтл-Хэнглтона я бывал и ранее, — начал говорить Томпсон. — Ещё в тех воспоминаниях, которыми со мной делился директор в моём мире. Я точно знал, куда мне следует идти и что именно я должен был найти, — он невольно сжал руки в кулаки и посмотрел на директора.

Дамблдор смотрел на Гарри чуть печально, на губах играла лёгкая полуулыбка. Томпсон почувствовал, что у него перехватывает дыхание. Внезапная догадка ослепила его. Несмотря на спазм, сковавший горло, он выдавил сиплое:

— Вы знали… — минутная слабость обернулась взрывом. — Вы знали с самого начала!

Томпсон в гневе вскочил со своего места. Директор же остался сидеть; он спокойно наблюдал за Гарри, отчего тот довольно быстро растерял свой пыл. Внутри у него плескалось ядовитое чувство обиды, иррациональное, осязаемое, точно заноза. Он представлял, что сейчас скажет Дамблдор, но легче от этого не становилось.

— Я понимаю твои чувства, Гарри, — начал свою речь Дамблдор. — И я уверен, что ты понимаешь причину, по которой я вынужден был утаить некоторые факты. Учитывая твоё состояние в первое время, я посчитал груз этого знания слишком тяжёлым для тебя.

Директор с поспешностью, удивительной для его возраста, поднялся с кресла и проследовал к знакомой витрине, где в отдельных стеклянных колбах хранились воспоминания. Сейчас колб было куда меньше, чем в том мире, где Гарри получал «уроки» на шестом курсе.

— Пришло время, Гарри, познакомиться с действительным положением дел.

Вместе с Томпсоном к директору проплыла тяжелая каменная чаша, до этого стоявшая около директорского стола. Это был хорошо знакомый Омут памяти. Дамблдор уже откупорил один из фиалов, серебряные нити потянулись наружу. Когда воспоминания оказались в чаше, он жестом пригласил Гарри к погружению.

Мир вокруг потускнел, сужаясь до размеров Омута. Детали обстановки исчезли: потолок сменился пасмурным небом, стены обернулись ольховой рощей, беспокойной от порывов ветра. Томпсон вновь стоял на тропе, ведущей к хижине Гонтов.

Мимо него деловито прошёл высокий и крепко сложенный мужчина в аврорской мантии. У него была тяжелая квадратная челюсть и короткий ёжик тёмных волос с проседью. Шагал он уверенно, было видно, что места аврору знакомы.

Довольно быстро показалась гонтовская мрачная лачуга. Около входа стояло ещё двое переговаривающихся друг с другом молодых авроров. Они вытянулись по струнке, когда мимо них прошёл спутник Гарри.

Дверь в халупу висела на одной петле; внутри виднелся ещё один аврор. В центре комнаты стоял человек в обычной мантии, похожий на клерка. У него в руках был длинный свиток, нижняя часть которого лежала на грязном деревянном полу.

— Сигаль, сколько ещё моим людям придётся здесь торчать?

Сигаль, которого Гарри про себя уже назвал клерком, скрипуче ответил, не отрываясь от пергамента:

— Ты знаешь протокол не хуже меня, Ваймс. Авроры должны быть со мной до конца описи, — свиток в его руках с громким шелестом свернулся. — Эта лачуга принадлежала полубезумной семейке. Двое из них уже кормят дементоров в Азкабане — за нападения на магглов, — Сигаль выразительно замолчал. — Поэтому я не имею права торопиться. Мы осмотрим каждый закуток  — и если здесь есть предметы, опасные для простецов или магов, мы должны деактивировать их и доставить в Реликварий…

Пока Сигаль говорил, половина кухонных вещей плавно взмыла в воздух и поплыла прочь из дома. Аврор Ваймс хотел было что-то сказать, но Сигаль продолжил:

— Взгляни на это.

Напротив аврора повисло кольцо, которое Томпсон тотчас же узнал. Это было то самое, нужное ему кольцо Марволо Гонта.

Ваймс начал что-то говорить Сигалю, но Гарри уже тянуло наверх, прочь из лабиринта воспоминаний.

— Я думаю, этого достаточно, — произнёс уже в реальном мире директор.

Гарри потёр глаза, горевшие после бессонной ночи. Он заметил, что свет за окном уже смахивает на полуденный: в Омуте легко потерять чувство времени.

— Получается, что крестраж сейчас в Реликварии? В Министерстве? — спросил он.

Дамблдор, который успел вернуться к своему удобному креслу возле камина, прямо посмотрел на Гарри и произнёс:

— Кольцо, безусловно, было направлено в Министерство. Но в архивных списках уже не значится.

Томпсон тоже вернулся к камину и устало опустился в кресло. Голова неприятно гудела; разговор, несмотря на важность, хотелось закончить — и отложить, перенести. Не желая вникать в последнюю произнесённую Дамблдором фразу, он спросил, что это всё означает.

Директор вздохнул и сообщил Гарри, что означает это всего лишь тот механизм, с помощью которого получают редкие старые артефакты различные состоятельные волшебники. Поэтому кольцо может быть у кого угодно — и могло сменить уже несколько рук.

В голове Гарри неприятно зудело. Так бывает, когда ускользает очевидная мысль. Он пытался собраться, и только упрямство позволило сформулировать главный вопрос этого утра:

— Кольцо стало крестражем?..

— Это и мне интересно, Гарри.

* * *

Утро для Джеймса началось ближе к полудню. С трудом разлепив веки, он сел на кровати. Яркий солнечный свет заливал спальню; кровати парней были пусты. Из гостиной доносился лающий смех Сириуса. Джим чувствовал себя почти как обычно — если не начинал думать о Лили. Поэтому он решил подумать о Томпсоне. Или, лучше, о квиддиче.

За всей суматохой первых недель он позабыл даже о внутреннем чемпионате Хогвартса. К счастью, старшие члены сборной были, так или иначе, оглушены навалившейся учёбой, а ребятки помладше, как обычно, пребывали в уверенности, что у старших всё под контролем.

Сохатый быстро умылся прохладной водой, чтобы прогнать остатки сна, и чуть ли не кубарем покатился прочь из спальни.

— Хэй, проснулся?

Сириус с улыбкой поднялся ему навстречу. Он сидел в обществе Шимуса О’Флаэрти и Салли Пеннифезер, загонщиков с шестого курса. Те тоже тепло поприветствовали Поттера, помахав со своих мест.

— Побегу к Кошке, пора провести отборочные — и хорошо бы сделать это вперёд слизняков! — Последние слова потонули в одобрительном гуле гриффиндорцев.

Улыбаясь, они с Сириусом поспешили к декану. Почему-то ни один даже не вспомнил вчерашний день, который оба прогуляли от первого до последнего урока.

* * *

Это было… громко.

МакГонагалл не скупилась на эпитеты; ребята были признаны самыми безалаберными и безответственными студентами, которые за один месяц — «первый же месяц учёбы!» — откинули факультет далеко назад. За такое «возмутительное» поведение их отправили чистить старые котлы и отскребать остатки флоббер-червей от парт. И МакКошка обещала не ограничиться этими мерами: она планировала договориться со всеми преподавателями, чтобы наказание длилось до тех пор, пока тяжёлая и грязная работа в Хогвартсе не закончится.

— Хорошо хоть разрешение на отборочные подписала, — произнёс Джим, натирая бронзовый бок котла номер три. Бродяга что-то пробубнил из чрева чугунного монстра номер десять, в который Сириус мог поместиться целиком.

Во время таких отработок, конечно, особо не поговоришь. Не так-то просто соскребать застаревшую бурду от стенок котлов, особенно без помощи магии. От средства «Миссис Чистикс» свербило в носу, а руки жгло даже через перчатки; пот заливал глаза.

— Что думаешь о профе? — подал голос Бродяга от очередного котла. Для него подобные отработки всегда были пыткой, хоть Сириус никогда бы не сознался в этом. Тот с блэковским упорством продолжал бы разговор, даже если бы под котлом развели огонь.

Джим не знал точно, что ответить на вопрос друга. С Томпсоном точно всё было... сложно. Записи о путешествиях в коридорах времени захватывали дух, а фамилия «Поттер» над точкой с профессором наводила на такие мысли, что голова шла кругом. Проф — его родственник? Его предок? Кто?

Посоветоваться с родителями он не мог — смешно было даже думать об этом. «Дорогой отец, мой профессор ЗОТИ, кажется, наш родственник из прошлого». После этого маменька наверняка вызовет кого-нибудь знакомого из Мунго…

Освободились ребята только к вечеру. Джеймс чувствовал себя — к своему же удивлению — просто отменно. Рутинная и грязная работа напрочь отшибла мысли о разбитом сердце. Мысли о профессоре Бродяга предложил тоже пока отложить. Он предложил к Рождеству попросить родителей пригласить Томпсона на праздничный ужин. Пусть мистер и миссис Поттер сами посмотрят на гостя.

Вернувшись в общую гостиную, Джеймс наколдовал красивое объявление об отборочных вечером в среду. Сириус дополнил его звуками беснующихся трибун; периодически из объявления вылетали маленькие копии бладжеров, сталкивающихся друг с другом, и рассыпающихся разноцветными искрами.

Вокруг доски сразу же образовалась толпа; особенно много было мелюзги — им в радость было любое волшебство. Сириус улыбнулся зрелищу и задорно подмигнул Джеймсу. Сохатый улыбнулся в ответ — и тому тёплому чувству, что может расцвести только от ощущения родных стен.

Ночью, когда всё стихло, парни вновь ускользнули навстречу тёмным коридорам. Нужно было добраться до кухни, взять побольше шоколада — и добраться, наконец, до Лунатика.

Эльфы, как обычно, с радостью выдали бы им и тонну шоколада; маленькие существа пытались накормить и самих Джеймса с Сириусом, но те были быстры.

До Больничного крыла они добрались спокойно. Джим хотел было подойти и к кровати Лили, но Бродяга вовремя его одёрнул.

Из-за ширмы в конце общей палаты лился тёплый свет. Рем, видимо, достаточно оправился, чтобы уткнуться в обожаемые книжки.

— Бу!

Тот от неожиданности даже дёрнулся, но через секунду уже облегчённо улыбнулся друзьям, стягивающих мантию-невидимку.

— Клоуны!.. — он с благодарностью принял десяток шоколадных плиток, который протянул ему Джеймс. — Соскучился без вас. Если бы не Пит, вообще остался бы отрезанным от мира.

Ремус поинтересовался у Сириуса, как сейчас Питер и как у них дела после дуэли.

Джим удивленно уставился на Бродягу. Тот ни слова не сказал об этом, хотя это должно было быть событием века: дуэль между Мародёрами!..

— Забей, Сохатый, уже всё хорошо, — в своей манере улыбнулся Блэк. — Я даже успел об этом позабыть.

Поттеру захотелось кинуть одной из Ремовских книг в этот самодовольный прямоходящий комок блэковства; завязалась шуточная возня.

Хорошенько подумав, Джеймс решил, что не будет сейчас рассказывать Лунатику об их с Бродягой взломе профессорских покоев. Так что ребята продолжали беседовать обо всём и ни о чём одновременно, словно чувствуя желание друг друга не поднимать никаких серьёзных тем.