Звезда Полынь (джен)

Что выберешь ты, когда видишь перед собой прямой путь, дорогу к цели сердца своего, и ясны тебе все твои дела на этой дороге — просто следуй голосу сердца, просто иди вперед.

Что выберешь ты? Это так просто — когда ты видишь свой путь…

Что выберешь ты, когда стоишь в пустоте, и вокруг туман, и пустота дышит в спину разрытой могилой? Лишь на миг поманило видение грядущего счастья — и снова рассеялось от слов этого юного эльда, желающего помочь, починить сломанное, воссоздать целостность скорлупы разбитого яйца…

Она склоняет голову над стебельками сухой травы. Близкое море дышит влагой, теплый бриз приносит запах соли — но для трав это не полезно, их нужно часто перебирать, чтобы не отсырели, не слежались…

Она не спала в прошлую ночь. Незрячими глазами глядя в темноту, как бусины, перебирая слова…

Неужели умереть — это все, что ты хочешь сделать в этой жизни? Все, что ты можешь?

Горькая усмешка.

Что я могу?

Стоило лишь задать вопрос — и в тенях грядущего она увидела себя — увидела, как идет по благословенной Валар земле, открывая истину народу эдайн. Народу врагов — но для Учителя они не были врагами, лишь глупыми детьми, боящимися темноты и верящими в страшные сказки. Но ведь есть и среди них хорошие люди, достойные люди, не считающие, что всякий, носящий черное, достоин лишь смерти. Полюбил же ее покойный дед бабушку, девушку из Аст Ахэ? И прадедушка принял ее, и в деревне ее не обижали…

Быть может, именно ей суждено открыть истину людям Трех Племен? Быть может, для того она и родилась здесь?

Потрескивал костер — остывали угли… поскрипывала на ветру под тяжелым грузом висельная петля. Смыкались над головой воды моря… да, ее ждала смерть, но она видела — как шли по ее следам люди, юные, с сияющими глазами и крылатыми сердцами — шли к небу, вслед за звездой надежды — не той, что создана из ложного Света, но той что рождена силой людских сердец…

А те, кто предпочтет остаться слепыми… что ж, пусть остаются среди своей обыденной грязи, среди невежества, жестокости, суеверий и страхов…

Наверное, забавно было то, что отвел ее от края и показал новый путь эльда из Валинора с именем — прозвищем Короля Мира. Юный и добрый — дитя, но по-прежнему враг; был бы он столь заботлив, если бы знал, кто скрывается за обликом ребенка? Конечно, он не убил бы сам, но с этим справились бы и другие…

Однако, случилось то, что случилось, и рука слуги Валинора указала ученице Темного Валы новый путь — только вот не тот, о каком мыслил юный эльда.

Перебирая стебельки сушеных трав, она перебирала то, что могла бы сделать теперь — в этой жизни среди врагов. Морэндис редко рассказывала сказки, но она запомнила и вспоминала — не светлые и радостные повести, не возвышенность эльфийских легенд, а темные и мрачные предания о вражде и мести...

Темное время племен — ещё до того, как люди пришли в Белерианд и получили новых владык и новые законы, запретившие кровную месть. Орочьи обычаи — право силы, обыденная жестокость по воле князей и жрецов. Учение темных богов — не трудно было, подумав, узнать в них образы Валар, «искаженные Морготом», но на деле — вполне справедливые, полные жестокости и равнодушия к судьбе тех, кто просил их о милости…

Она улыбнулась, прищуриваясь вдаль — этот эльда, слепое дитя пустого Света, был прав. Жизнь — бесценный дар Эа, и Тано хотел, чтобы она жила, и она будет жить — ради него, ради того будущего, которое обязательно наступит…

* * *

— Как ты это сделал, друг мой? — тихо спросила Айвиэль. Молодой ваниа пожал плечами. Он был просто рад за маленькую девочку, которая после разговора с ним хоть и ненамного оживилась, но уже не казалось, что малейший ветерок унесет ее душу, как сухой лист. Зачем задумываться о причинах? Помогло — и слава Валар!

Эльдар одновременно поглядели во двор — девочка вошла в калитку с охапкой хвороста на спине, сбросила ее у забора, и улыбаясь, смотрела на небо, светло-серое, с ярким белым пятном солнца сквозь облака.

— Лита! Лита, поди сюда! — раздался голос Морэндис, и девочка, притворив калитку, пошла за дом.

— Ты не замечаешь в ней ничего странного? — спросила нолдэ.

— Замечаю, — ответил ваниа. — Она… смотрит на мир так, как будто очнулась от сна. Но что с того? Она чудом исцелилась от страшной раны. Я полагаю, что нам следует восславить Эру, и молиться об избавлении от порчи.

Нолдэ пожала плечами. Она не отрицала силу веры, но верила больше во вполне материальные причины и следствия происходящего — для того, чтоб Единый вмешался лично, эта девочка слишком мала, а присутствия Валар она не чувствовала… изыскал ли ее собеседник способ поделиться с ребенком внутренним светом? Или же сама Литиэль нашла в себе волю к жизни?

Хотя, как знать — все же Благословенная земля. Может быть, не так уж непреодолимо то, от чего умирали в Эндорэ…

Иногда Айвиэль испытывала острую досаду к тому, что Эру одарил её слишком малой долей внутреннего света. Будь у неё талант к магии, насколько проще стала бы её работа! Нет нужды в расспросах, в долгих исследованиях, в гаданиях — болезнь ли это для людей, или вариант нормы, и как её лечить, и стоит ли вообще её лечить — зачем, к примеру, пьянице здоровая печенка? Все равно ведь не в прок пойдет…

Так что — глянь внутренним оком и все пойми, а не гадай на камешках. Но увы, все волшебные способности, которые людская молва приписывала Старшему Народу, саму Айвиэль обошли стороной, за исключением общих для всех эльдар — чуять Искажение, чувствовать мир и живых созданий, тихо двигаться в лесу — немаловажно в землях Эндорэ. Известной целительницей она стала лишь благодаря хорошей памяти и любопытству.

Впрочем, нынешнее чудесное исцеление девчонки, которой по всем приметам грозила смерть, занимало её не так сильно, как то, что творилось в новом храме.

Девы-птицы, Зимородки, Сёстры Намо, ткачихи могильных полотен... как только ни называли тех женщин, что поселились в скалах на берегу! И дивно было знать об их сути — прямо сказать, морготовой, наемных убийц! — одновременно видя, как истово они возносят молитвы, как усердно служат, как гордо носят белые одежды...

Нолдэ, по натуре чуждая лжи, могла бы назвать это все чудовищным лицемерием, если бы не чувствовала искренности этих женщин. Понять бы еще, низость ли это, или невиданное возвышение духа?

Впрочем, не в этом было дело. По дороге к дому ученицы Айвиэль отдалилась от Дайгрет и молодых эльдар, отошла в лес, заметив на ветке дерева нити серебристого мха, блестящие от инея и красиво освещенные солнцем. И едва она приблизилась, как ей навстречу из-за полупрозрачного полога шагнула маленькая женщина в сером. Так внезапно, что эльдэ даже испугалась.

Но женщина тут же поклонилась, назвавшись служительницей Эру из Горного храма, и пригласила «достославную целительницу» посетить скромную обитель, поглядеть на работу сестёр и возможно — обменяться тайнами мастерства. Может быть, достославная найдёт нечто, достойное своего внимания?

Например, их опыт применения ядов и дурманящих средств.

Это было любопытно. Айвиэль недолго раздумывала, прежде, чем согласиться — знание, есть знание, неважно, из какого источника оно поступит. Так что, сейчас её больше занимал вопрос, брать ли с собой свитки для записей и сумку с лекарствами. С одной стороны она целитель — но с другой её звали в гости, а не на работу... но с третьей — вдруг кому-то понадобится помощь?

Одним словом — девочка и её странности вскоре были забыты.

Приняв решение, легко идти вперед.

День да ночь — прошла зима, теплом повеяло с юга. Ожерелье с зеленым камнем лежало под лавкой, и ночами, лежа без сна, она касалась холодных граней, видя во тьме картины грядущего. И снова и снова звучали слова…

Неужели умереть — это все, что ты хочешь сделать в этой жизни? Все, что ты можешь?

Этого было мало.

Мало говорить — надо быть услышанной. Мало быть услышанной — надо, чтобы тебя поняли и поверили. И…

…Клинок белого пламени из занебесных вершин; надмировой холодный гнев, миг, вспышка — и пустота.

Смерть.

Нет никакой победы, нет мира, вырванного из оков… просто ничего нет.

Видения грядущего, поначалу счастливые, все чаще и чаще превращались в кошмары.

* * *

— Лита? Лита, ты заболела?

— А? — девочка поднимает удивлённый взгляд. — Нет, тетушка.

— Быть может, влюбилась? — не отстает Морэндис. — Смотри, у нас в округе, конечно, народ приличный, но мало ли. Ты девочка молодая, неопытная, а паршивая овца всюду найтись может.

— Нет, тетушка, я не влюбилась, — ровно отвечает Литиэль, и вновь сосредотачивает внимание на тёмной ткани в руках. Старая занавесь, вышитая её бабкой, обветшавшая...

— Не хочешь ли эту ветошь на что-нибудь новое сменить? — спрашивает Морэндис, и тонкие пальцы сжимаются. — Смотри, не сломай иголку!

— Нет, тетушка. Мне нравится это.

— Ну, дело твое…

Литиэль — пятнадцать лет. Из тонкой, худенькой девочки она выросла в такую же тоненькую девушку с худеньким личиком, узкими бедрами и практически отсутствующей грудью. Деревенские девчонки ее снисходительно жалели, парни глядели мимо — и слава Эа, поскольку, если б пришлось справляться с завистью ровесниц и вниманием мужчин, она бы…

Сама не знала, что бы сделала.

«Скорее всего, ничего».

Она ненавидит этот голос — свой собственный, но чужой, бесстрастный, как зимняя стужа. Голос — иллюзия, мара, морок измученного разума, голос — жестокий и лживый…

«Всего лишь голос твоих сомнений. Ты не можешь этого не признать».

«Ты не я».

«Может быть, ты права. Я никогда не захотела бы стать тобой».

«Так оставь меня! Исчезни! Тебя не существует!»

«Нет. Пусть ты сильнее и старше, пусть у тебя есть великая цель, а я не успела даже понять, что такое любовь — я не уйду. Это мое право».

«Нет, нет. Это мой путь, не твой».

«Твой путь ведет тебя в пропасть, и ты не видишь иного конца».

«Пускай! Ты не я, уйди, исчезни!»

«Нет».

Когда это началось? Когда она услышала голос, противоречащий, возражающий, насмехающийся, ее собственный — как это вышло, почему? Она знала о болезнях духа, о безумии — но не могла признать себя больной, хоть ее состояние и походило на безумие. Такое, когда в одном теле поселяются два разума… когда противоречие между ними так сильно, что рвет рассудок в клочья…

Когда она впервые разделила себя — ученицу Темного Валы, Элхэ-Видящую, и девочку Литиэль, глядящую на мир словно из водных глубин — для нее все, что составляло суть жизни Элхэ, было подобно зыбким бликам солнца на волнах…

Когда кошмар грядущего встал перед ней в неумолимой неотвратимости — пепел Лаан Ниэн, прах мертвого мира — для Силы, вставшей на ее пути было все едино.

Единый.

Эрэ, Пламя, Создатель, Всеотец, жестокая лживая тварь, погубившая столь многих, и она погубит еще больше, она уничтожит Арту, сожжет весь мир лишь потому, что люди осмелились выйти из-под его власти…

«И ты ничего не изменишь».

«Нет, я сумею! Я найду выход!»

«Что же, ищи…»

И ветхая, уже не черная, а темно-серая ткань перед ее глазами разлезается нитями, рассыпается хлопьями пепла, и пальцы роняют иглу… впрочем, тут же проворно подхватывая, принимаются за дело.

Литиэль утомленно вздыхает — борьба с собственным рассудком отнимает очень много сил. Двойственность самой себя ощущается странно и неудобно — то она живет, как жила, и в сердце ее покой и тишина, а то ей хочется сорваться проповедовать рыбакам из деревни истину учения Тьмы. В отличие от себя-Элхэ, она признает, что больна, но молчит об этом — в старые времена одержимых топили, и ей совсем не хочется узнавать, какова на вкус морская вода, и как в ней захлебываются.

Но она не знает, что может сделать теперь… что она хочет сделать, помимо того, как вернуть любимого… о, Элхэ любит, страстно и безоглядно, божественно сильно — а она помнит чувство тягучей пустоты, вползающей в нее с каждым глотком из той чаши — из рук учителя…

Она не может любить, не может испытать этот огонь, эту радость. Пустота поселилась под сердцем, и не покинет его, пока они не сольются, как два ручья — тогда она обретет любовь, оставшуюся своей части из прошлого. А заодно ее цель… и ее кошмары.

Она не может решиться. Однажды отделив себя и свой невеликий опыт, не хочет слиться, став кем-то другим — это изменение та же гибель. Когда две реки сливаются в одну, кто скажет, которая из них течет дальше? Или это уже совсем другая река?