Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Что происходит дальше? А ничего — вплоть до самой середины октября.

Гарри видит Дамблдора за все это время лишь дважды, иногда спрашивает себя, где и что делает Директор, и немного обижается на него за такие большие перерывы между уроками, с очаровательной наивностью вопрошая себя, не забыл ли Дамблдор о том, что собирался учить его, Гарри, чему-то важному, и всячески страдая от того, что его бросили.

Ну, в каком-то — очень узко очерченном — смысле так оно и случилось, ибо Игра замедляется и никуда не идет целых полтора месяца. Гарри по-прежнему всячески проявляет себя на Зельеварении, получает три приглашения на вечеринки Слизнорта, радостно выкручивается, игнорируя каждую, просто назначая тренировки с командой на эти дни и весело обсуждая с Роном и Джинни, как Гермиона томится у Слизнорта с Маклаггеном.

Гарри с трудом успевает с домашними заданиями и проводит вечера с книгой Принца, в которой довольно быстро обнаруживает не только полезные подсказки к составлению зелий, но и целый ряд неизвестных заклинаний, записанных на полях так, что создается стойкое ощущение, будто Принц изобрел их сам.

Некоторые из этих заклинаний Гарри с чисто научным интересом применяет к людям, которых ему жалко меньше всего — с неимоверной скоростью выращивает Крэббу ногти на ногах (к сожалению, не досмотрев до конца, к чему это приведет, ибо Крэбб, поняв, что он по уши в беде, тут же бежит за подмогой — но всякие интересные звуки, должно быть, доносятся до Гарри еще довольно долго после того, как Крэбб скрывается из вида), а также дважды под всеобщие аплодисменты приклеивает Филчу язык к небу.

Попрошу тут же обратить внимание на поразительную слепоту преподавательского состава к нарушению запрета на применение магии в коридорах — да и в принципе поразительное отсутствие оного состава вокруг Гарри в такие моменты («И, Северус, пожалуйста, постарайтесь оказываться как можно дальше, когда мальчик будет применять ваши поразительные и замечательные заклинания к ни в чем не повинным людям. А то вы ж не сдержитесь»). А также на очевидный склероз Снейпа, который, спасая Крэбба и Филча (а кому ж еще?) от внезапно обрушившихся на них недугов, даже не вспомнил, что абсолютно такие же заклинания в свое время изобрел он, и не задался вопросом, как это они вновь появились в школе.

Самым полезным на данный момент Гарри однозначно считает Муффлиато, в результате применения которого у всех вокруг в ушах появляется крайне странный шум, что позволяет разговаривать без опасности быть подслушанным (ну, надо же когда-нибудь избавляться от дурной традиции). Единственная беда состоит в том, что Гермиона совершенно не одобряет эксперименты с заклинаниями из книги Принца и категорически отказывается разговаривать, когда Гарри применяет Муффлиато к окружающим.

Полагаю, в данном конкретном случае роль играет не только ее чопорное отношение к Принцу, но и навязчивая идея о том, что нельзя позволить Гарри мешать Дамблдору подслушивать. Между тем, сам Дамблдор, судя по всему, готов частично пожертвовать своими ушами, только чтобы парень научился наконец конспирации — ведь, в сущности, в этой Игре уши ему и не нужны, поскольку конфидентом Гарри является он сам. Если бы произошло что-то действительно важное, Гарри бы ему рассказал — подросток нынче рассказывает ему все, это вам не второй курс.

Взрослые Игроки, следуя примеру Гроссмейстера, тоже залегают на дно. Снейп, уверена, как и Гарри, периодически ощущает себя брошенным любимым Директором, а потому предпочитает проводить время в одиночестве, размышляя о том, как несчастна бедная птичка. Наверное, как и Хагрид, тоже частенько игнорирует приемы пищи в Большом Зале. Может быть, надеется, что умрет от голода… Ага. Дамблдор ему позволит, как же.

Дела Снейпа с Малфоем (его, на минуточку, приоритетной задачей на эту Игру!) идут отлично, поскольку до самой середины октября он к ним вряд ли приступает. О, я абсолютно уверена, что Снейп с диким упрямством не делает ничего в данном направлении. Нет, он ждет Указаний Сверху (то есть конкретного и сильного пинка от Директора), намереваясь вносить в них немалую толику своей неповторимой индивидуальности, созидательного недопонимания и, возможно, даже зачаточной глухоты, ибо «Не Хочу, Не Буду, Не Хочу, Пусть Лучше Я Сам Умру».

Директор же терпеливо ждет, пока Снейп разберется в себе и наконец обратится к Малфою с чем-то получше, чем: «Как идут дела, Драко?» — «Не ваше дело!» — «Ну ладно, бывай». Потому что — пока — в этом и впрямь нет особой надобности — если Драко и знает, где сейчас находится Шкаф, он осуществляет попытки его починить с результатом в ноль целых, шиш десятых, что предсказуемо, но пока еще весь полон уверенности в своем успехе и не сильно паникует, а только расстраивается — что тоже вполне ожидаемо. Хотя я вот сильно не уверена, что к середине октября Драко уже находит Шкаф.

Как бы то ни было, а даже без помощи Снейпа Директор имеет возможность периодически справляться, как у Драко идут дела — ушами и глазами тех же эльфов, портретов и прочих, например, либо с обратной стороны, через Боргина непосредственно (о, у людей типа Назема есть обширная сеть контактов на черном рынке, я не сомневаюсь).

В общем, все тихо, мирно — пока не наступает 13 октября, и Игра не возобновляется в связи с первым походом в Хогсмид, который никто вовсе не собирается отменять из-за какой-то там повышенной опасности вне замка. Глупости какие. Директору тут нужно кое-что Гарри показать, а значит — никаких отмен похода в Хогсмид!

Вынуждена отметить на полях, что события в Игре имеют обыкновение не столько происходить, сколько проистекать одно из другого так, что порой невозможно поймать момент, когда «еще ничего не произошло» превращается в «уже обо всем позаботились, детишки», а потому начну по порядку.

Первым делом, проснувшись утром довольно рано и решив провести время до завтрака с пользой, Гарри принимается листать учебник Принца. Наткнувшись на заклинание Левикорпус, которое, судя по множественным помаркам, далось Принцу особенно нелегко, Гарри естественно заинтересовывается. В скобках после заклинания значится «Н-врб», что Гарри верно истолковывает, как сокращение слова «невербальное» — и, хотя у Гарри по-прежнему имеются трудности с невербальными заклинаниями (что Снейп не забывает отмечать на каждом уроке Защиты), подросток решается попробовать.

Никуда особенно не целясь, Гарри направляет палочку в пространство, изо всех сил думает: «Левикорпус», — и Рон с громким воплем взмывает в воздух, ногами кверху. Найдя на страницах выпавшего из рук учебника волшебное слово Либеракорпус, перепуганный Гарри творит нужное заклинание, и Рон падает обратно на кровать.

В общем и целом, вся спальня, включая очухавшегося Рона, неплохо забавляется, и парни принимаются рассказывать об утреннем происшествии Гермионе за завтраком. Идея оказывается плохой, ибо Гермиона мигом складывает руки на груди и начинает выговаривать Гарри за использование неизвестного заклинания на человеке, затем мимоходом припоминает, как нечто с похожим эффектом вытворяли Пожиратели с маглами на Чемпионате мира — а Гарри вдруг стреляет в голову, что в Омуте Памяти он видел, как то же заклинание применял к Снейпу Джеймс. О, уже теплее.

Между прочим, это заклинание наталкивает на определенные мысли. В конце года Снейп будет орать Гарри: «Ты смеешь использовать мои собственные заклинания против меня? <…> А ты используешь мои изобретения против меня, как твой грязный отец, да?» Поскольку данное словоизвержение произойдет именно после попытки Гарри применить к Снейпу Левикорпус, я полагаю, к Левикорпусу оно, словоизвержение, и относится. Тогда становится совершенно непонятно, что делает это заклинание на страницах учебника для шестого курса, если уже на пятом о нем знали Мародеры. Зачем Снейпу записывать это заклинание на шестом курсе — да еще и с пометкой «невербально»? Он ведь автор, он знает, как сотворить заклинание.

Можно, конечно, предположить, что уже на пятом курсе Снейп почитывал старый учебник матери для курса шестого. А можно решить, что Снейп счел данное заклинание полезным для Гарри (вероятно, не без подсказки Дамблдора), тщательно повычеркивал якобы пробные версии заклинания в книге, чтобы Гарри точно обратил внимание, а заодно снабдил пометкой «н-врб» — чтобы подросток уж точно освоил применение невербальных заклинаний до конца курса на случай, если одних уроков для этого окажется недостаточно. Учиться на том, что действительно интересно (да еще и Снейп рядом нигде не давит и не издевается), выходит гораздо продуктивнее.

Попутно достигается увеличение интенсивности функции «Мое! Не отдам!» — ибо Гарри теперь воображает, что книга могла принадлежать его отцу (упорно игнорируя тот факт, что Джеймс не был полукровкой), и совершенно намертво, что называется, прикипает к ней душой, несмотря на все возражения и аргументы Гермионы.

Кстати, любопытно, что Гермиона, которая всю дорогу старается быть к Снейпу объективной, постоянно защищая его перед парнями, вдруг, когда Гарри и Рон становятся на сторону Принца (то есть, прости господи, Снейпа), резко возмущена его действиями, извращенным чувством юмора и вообще считает его нечестным и «не слишком приятным человеком». Ну… в принципе, конечно, она права… но прав и Рон, который заявляет, что она не любит Принца, потому что он лучше нее в Зельеварении.

В конце завтрака Джинни приносит Гарри письмо от Дамблдора с приглашением на второй урок в понедельник вечером. Это тоже любопытный нюанс — позже днем Макгонагалл скажет, что Директор отсутствует в замке до понедельника. Кто же тогда передал Джинни письмо?

Девушка говорит: «Я должна передать тебе это», — не называя того, кто ее попросил. Должна отметить, так безлично говорит Гарри каждый посыльный, поэтому я никогда не могу быть уверена, передает ли Директор письма лично — или задействует еще и третьих людей, например, ту же Макгонагалл. Однако именно с этим письмом, складывается ощущение, Дамблдор так и поступил — покинул школу, попросив Макгонагалл передать письмо через кого-то из студентов. Ход очень продуманный — после того шоу, что ждет Гарри в Хогсмиде, подростка понадобится успокоить хотя бы знанием того, что скоро он сможет нажаловаться конфиденту-Директору.

Ход вдвойне продуманный, если посмотреть на способ доставки писем. Директор будто и вовсе забыл о существовании сов или хотя бы домашних эльфов. Зачем он дает студентам, периодически через третьих лиц, важные письма, которые нерадивые школьники могут потерять, забыть доставить или, хуже того, прочесть? Ведь Дамблдор, вроде как, очень сильно беспокоится по поводу конфиденциальности уроков и все такое?

Ответ, как ни странно, ожидает нас в Хогсмиде после долгой процедуры отдетекторивания о Филча («Какая разница, если мы что-то темное отсюда выносим? Лучше бы проверяли, что мы приносим», — резонно замечает Рон, получая за это пару сильных тычков детектором) и малоприятной прогулки в холод и слякоть до дверей «Сладкого Королевства» — где трио и подлавливает Слизнорт, сжимающий в руках огромный мешок засахаренных ананасовых долек.

— Гарри, мой мальчик! — гремит он на все «Сладкое Королевство» и начинает вопрошать, почему Гарри пропустил последние три вечеринки.

— Ну, у меня были тренировки по квиддичу, профессор.

— О, — говорит Слизнорт, — я определенно ожидаю от вас победы в первом матче после всей этой тяжелой работы! Но небольшой отдых никому не повредит. Так, как насчет вечера понедельника, вы же не можете тренироваться в такую погоду…

— Не могу, профессор, — Гарри еле сдерживает улыбку, — у меня — э — встреча с профессором Дамблдором на этот вечер.

— Снова неудача! — драматично комментирует Слизнорт. — Ну, что ж… вы не можете избегать меня вечно, Гарри!

И, царственно помахав Гарри и Гермионе на прощанье и вновь не обратив ни малейшего внимания на Рона, Слизнорт покидает «Сладкое Королевство».

Внимание, вопрос: это что вообще было?

О, и вот только не надо меня уверять, что Слизнорт решил просто так высунуть нос на улицу в такую… мм… некомфортную погоду, только чтобы закупиться очередной партией ананасовых долек у старого знакомого Амброзиуса Флюма. Он мог бы это сделать в любой другой день потеплее или, на худой конец, попросить Флюма выслать сладости вместе с совой.

Нет, Слизнорт здесь однозначно ради Гарри. Но зачем? Предложить парню посетить его вечеринку? Опять же, существуют совы, эльфы и, как мы выяснили, посыльные-школьники. Кроме того, я сильно сомневаюсь, что он не знает, что Директор пригласил Гарри к себе в понедельник. Или что подросток выкручивается, как может — вон как Слизнорт над ним прикалывается.

Признаться, я долго недоумевала, однако потом оба моих полушария осенило, будто на них упал тролль, и они встали на место. Что делает Слизнорт? Он орет на все «Сладкое Королевство», привлекает к Гарри внимание посетителей и, дождавшись ответа про то, что у парня назначена встреча с Директором, напоследок пошутив в духе всех Игроков, уходит.

Результат — все, кто слышал беседу, узнают, что Гарри назначает встречи не просто какой-то Слизнорт, но даже Сам Дамблдор. И тут резко находит свой ответ вопрос о том, почему Директор использует студентов в качестве посыльных: ему нужно, чтобы люди знали, что Гарри с Директором вместе (!) занимаются чем-то Секретным И Важным. Фактически, он делает то, что так и не получилось у Скримджера, правда, ставя перед собой гораздо более возвышенные цели.

Директор хочет, чтобы общество, и без того поверившее в Избранность Гарри, пребывало в уверенности, что Гарри знает, что делать в этой войне, и даже что-то уже делает — чтобы мысли людей все с большим убеждением обращались к Гарри, как к спасителю и вообще последней надежде, чтобы им было, за что держаться, когда Директора не станет — ибо слухами же земля полнится.

При этом ничего конкретного никто знать не должен, ибо, само собой, это мигом докатится до Тома. А так до Тома докатываются лишь бесящие его новости, что Гарри считается Последней Надеждой Человечества, а также пугающая его информация, что Директор передает Гарри нечто Секретное. Ибо Том должен знать, что Гарри что-то знает — тем целее Гарри будет, как ни парадоксально.

Ну и, кроме прочего, что бы Гарри себе ни думал, а в отсутствие писем Сири и даже Римуса-собака-такая-Люпина подростку приятно получать приглашения и полное внимание Слизнорта. А уж письма Директора — это и вовсе мед на душу. Ах, этот старый, коварный манипулятор…

Еще одна приятная функция, которую выполняет Слизнорт, активируя свой мощный голос на весь заполненный людьми магазин и пару соседних кварталов, состоит в том, что другие Игроки команды Директора, которые вполне могли Гарри пропустить, ибо в такую слякотную пургу все студенты, обмотанные шарфами по самые глаза, выглядят одинаково, понимают, что Гарри рядом.

Поэтому нет ничего удивительного в том совпадении, что, направляясь из «Сладкого Королевства» в «Три Метлы», которые находятся в паре магазинчиков от детища Флюма, трио с ходу влетает в двоих мужчин, которые стоят прямо у двери «Трех Метел». Едва ребята подходят ближе, высокий мужчина, в котором Гарри узнает бармена «Кабаньей Головы», в типичной манере брата поплотнее запахнув мантию, отчаливает прочь. Второй человек остается неловко перекладывать что-то в руках.

— Наземникус! — приветствует его Гарри, и Назем роняет из рук чемоданчик, раскидав по земле все его многочисленное содержимое.

Наземникус, разумеется, вовсе не рад встрече — и радуется ей еще меньше, когда Гарри хорошенько прикладывает его к стене «Трех Метел» и почти душит насмерть, узнав на серебряных вещах фамильный герб Блэков.

Неизвестно, чем бы окончилась для Назема эта милая встреча, если бы вдруг из ниоткуда не появилась Тонкс. Она отлепляет Гарри от Назема заклинанием, и Флетчер пользуется этим, чтобы трансгрессировать восвояси, подхватив вещи и чемодан.

— Вернись, ты, вороватый -, — вопит Гарри.

— Нет смысла, Гарри, — скучным голосом советует Тонкс. — Наземникус, наверное, сейчас в Лондоне, нет смысла вопить.

— Он украл вещи Сириуса! Украл их!

— Да, но все равно тебе лучше уйти с холода.

Тонкс, кажется, совершенно не беспокоит полученная информация. Она следит, как трио заходит в «Три Метлы», и вновь скрывается из вида.

Ну, а пока Гарри взбешенно орет, Гермиона его успокаивает, а Рон на пару с собственным пубертатом с надеждой пялится на Розмерту, разберем по пунктам, что произошло.

Наземникус похитил вещи Сири, причем, судя по маленькой морщинке меж бровей Директора, когда он станет об этом говорит, взял несколько больше, чем требовалось. Из показаний Кикимера меньше года спустя узнаем следующее: «Наземникус Флетчер украл все: фотографии мисс Беллы и мисс Цисси, перчатки моей хозяйки, Орден Мерлина первой степени, кубки с фамильным гербом и — и — и медальон <…> Кикимер видел, как он выходит из чулана Кикимера с полными руками сокровищ Кикимера, Кикимер сказал подлому вору остановиться, но Наземникус Флетчер засмеялся и у-убежал…»

Гарри, конечно, вопит приложенному к стене Наземникусу: «Что ты сделал? Пришел обратно в ночь, когда он умер, и обчистил дом?» — однако мне кажется, что со временем произведения акта «чистки» подросток ошибается. Вряд ли бы Назем решился на это, когда Орден еще как-никак был в штабе на Гриммо — да и слова Кикимера звучат так, будто крал Назем, находясь в доме наедине лишь с Кикимером. Я подозреваю, что кража произошла в те две недели каникул, когда Орден оставил Гриммо, но Гарри еще не отослал Кикимера работать в Хогвартс.

Однако самое интересное заключается не в этом. Зададимся вопросом: мог ли Назем решиться обокрасть дом, пусть даже оставленный Орденом, но находящийся под бдительным носом у Дамблдора, который лично заинтересован в доме?

Да ни в жизнь. Кроме того, вы уж простите, но я не думаю, что Назем полез бы в вонючую каморку Кикимера, если бы не знал, что там есть что-то Очень Нужное. Например, Тот Самый Медальон, украсть который, между прочим, как и кучу других мелких вещиц, которые все равно никому не были нужны, но которые можно было тащить потихонечку, у Назема в течение всего предыдущего года была тысяча и одна возможность. Однако все оставалось на своих местах — до последнего момента.

Итак, я полагаю, что произошедшее в Хогсмиде с Наземом, которого зовут, как помним, всякий раз, когда надо торжественно и эпично проколоться — часть Игры Директора, которая напрямую ведет к квесту будущей Игры.

Нить довольно простая: Наземникусу было популярно разъяснено, кому и что продать или отдать и кому вовремя попасться на глаза. Ибо что-то подозрительно случайно Гарри встречает его Именно В Этот День, Именно В Этом Месте и Именно При Таких Обстоятельствах. Разумеется, он картинно роняет чемодан, выставляя содержимое на обозрение — дальше, в принципе, ничего делать не нужно, у Гарри уже останется в памяти, что многие вещи Сири оказались у Назема. Игра изумительно тонка — лишь через много месяцев подросток догадается, что среди этих вещей был и медальон Слизерина — один из крестражей Тома.

Мимоходом ребятам также позволяют увидеть, что часть вещей Сири явно перекочевала к Аберфорту (который, видимо, все никак не мог договориться о цене, так долго стоя на морозе, ага). Полтора года спустя Гарри узнает, что это была вторая часть зеркальца, которое в прошлом году подарил ему Сири. Таким образом, как видим, якобы не водящий дружбу с братом Аберфорт очень даже в Игре — и, подозреваю, уже знает, что его брат скоро умрет (иначе зачем ему, с точки зрения Аберфорта, вмешивать его, Аберфорта, в свои дела да еще и превращать его в Зоркий Глаз или Чуткое Ухо).

Что до Тонкс, то она явно знает, зачем здесь Назем, судя по тому, сколько снего-дождя в ее волосах, торчит она на улице невидимкою уже давно — и призвана выполнять роль охраны Назема (а то Гарри — мальчик вспыльчивый), с чем прекрасно справляется.

И все бы хорошо (то есть для Гарри-то грустно, однако он успокаивает себя тем, что Дамблдор сумеет повлиять на Назема, запихнув ему награбленное туда, где солнце не светит, едва Гарри ему все-все расскажет в понедельник), если бы в этот же день и практически в этот же час не приспичило включиться в действие правилу «Когда Орлы Уходят В Тень, Начинают Бесноваться Попугаи», и один такой конкретный белобрысый попугай не начал выкидывать очаровательные в своей тупости финты.

Очевидно, запаниковав, поскольку починить Шкаф у него пока не получается (если он вообще нашел Шкаф к этому моменту — на сей счет у меня нет свидетельств; склоняюсь к тому, что нет), Малфой решается попробовать осуществить другой план, простой, как кулак: подослать Дамблдору проклятое опаловое ожерелье, на которое он еще четыре года назад обратил внимание в лавке Боргина. Вообще, конечно, в этой идее прослеживается некая странная логика — правда, исключающая такие факторы, как «реальная жизнь» и «здравый смысл».

Что Филч со своим детектором это ожерелье задержал бы вместе с человеком, который принес его в школу, Малфой не подумал. Что ожерелье могло бы и вовсе не добраться до Дамблдора, ранив кого-то из цепочки посыльных, Малфой не подумал. Что его будет элементарно отследить и вычислить, учитывая, что Хогсмид напичкан людьми Дамблдора, Малфой не подумал. А о чем вообще подумал юный мистер Малфой?

Что ж, перво-наперво он обеспечил себе алиби, отказавшись от посещения Хогсмида, но предпочтя провести время на отработке у Макгонагалл за дважды не сделанную домашнюю работу — в этом признается сама Макгонагалл.

Во-вторых, он продумал одновременно слишком сложный и ужасно глупый план: выслать ожерелье в Хогсмид (ибо в Хогвартсе его засекут мгновенно; летом он ожерелье не покупал и в школу не протаскивал по той же причине — и благодаря информации от Снейпа); околдовать кого-то в Хогсмиде, кто сможет принять ожерелье по почте (выбор падает на Розмерту, ибо, надо полагать, женщина); заставить околдованного околдовать кого-то из студентов и приказать несчастному отнести ожерелье Дамблдору.

Не, ну не гений ли? А ничего, что Дамблдора сегодня вообще нет, и за завтраком он не появлялся?

План сложен тем, что для его реализации Драко приходится сильно потрудиться, на что, я полагаю, он и тратит первый месяц в школе вместо того, чтобы заниматься Шкафом. Для начала, необходимо было как-то договориться с Боргином об отправке ожерелья в Хогсмид в точный день и час. Путем написания писем, полагаю, Малфой этого делать не стал — однако в Финале Игры Года он признается, что у Розмерты и у него самого имелись зачарованные монеты, и они могли обмениваться сообщениями через них (далеко не первая идея, которую Драко стащил у ненавидимой им Гермионы). Полагаю, у Боргина тоже имеется такая монета — иначе как Драко думал узнавать у него, как чинить Шкаф?

Думаю, идея с монетами и ее реализация случилась у Малфоя летом, однако после его вояжа к Боргину, свидетелями которого стали Гарри, Рон и Гермиона — ибо ребята не видели и не слышали, чтобы Малфой передавал Боргину монету и объяснял, как ею пользоваться. Вероятно, Драко сам овладел Протеевыми чарами, может, помогла Беллатриса, которая, как ближе к Рождеству заявит Снейп, помогла Драко научиться Окклюменции — в любом случае, Боргин получил монету (через Малфоя ли? через Сивого?), а вскоре и приказ — выслать ожерелье.

Однако что делать с Розмертой? В Хогсмиде, где толкутся люди Министерства и, что хуже, люди Ордена, появляться кому-то типа Беллатрисы или Сивого глупо. Можно, конечно, предположить, что они принимают Оборотное зелье, но зачем увеличивать уровень сложноподчиненности без необходимости? Вон, в «Трех Метлах» у барной стойки развалился одинокий Забини — что мешало ему вынести монету из замка (детектор Филча ее не обнаружит, ибо она без Темной магии), получить ожерелье, высланное Боргином, заколдовать Розмерту, когда весь паб отвлекся на скандал, который устроил Гарри, впавший в ярость после встречи с Наземом, передать ей монету и отослать встречать с ожерельем первую несчастную, в одиночестве зашедшую в женский туалет? Да ничего.

Несчастной оказывается Кэти Белл, которая много месяцев спустя будет рассказывать, что помнит только, как толкнула дверь в туалет — то есть Розмерта стояла сразу за дверью. Причем трио видит, когда Розмерта уходит ловить посыльного — Гермиона тогда еще подкалывает Рона, который в ответ на ее вопрос, на что он пялится, быстро отвечает, что ни на что, мол, «полагаю, «ничто» сейчас в задней комнате, достает еще огневиски?» — и трио, решив, что пора признать, что посещение Хогсмида в этот день выходит неудачным, покидает «Три Метлы» вслед за Кэти и ее подругой-пуффендуйкой Лианной.

Тонкс, если она все еще остается снаружи «Трех Метел», явно высматривает какую-то более пожирателеобразную опасность, чем Забини — или Кэти с совершенно обычным свертком в руках.