Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Оказавшись в Норе в первой половине дня 15 декабря, Гарри при первой же удобной возможности рассказывает Рону, что услышало его Большое Ухо, бросившись за Снейпом и Малфоем накануне вечером.

Рон, в отличие от Гарри, прекрасно знающий, что такое Непреложный Обет, полагает, что новость неслабая и пахнет тут чем-то весьма коварным и очень таинственным. Только вот не знает, чем именно. Однако и этого Гарри вполне хватает, чтобы несколько раз с полным ощущением своего права на это заявить другу: «А что я вам говорил?» — ибо разговор Малфоя со Снейпом явно доказывает хотя бы то, что Малфой что-то замышляет.

И все бы ничего, если бы этот же разговор не доказывал, что Снейп в планах Драко по уши замешан. Ибо в голове Гарри ориентиры, которые столь любовно и последовательно выстраивал Дамблдор, намечая флажками траекторию Бега-мальчика-по-Кругу, стремительно меняются. Отныне Гарри интересует даже не столько Драко, сколько сам Снейп (впрочем, разве ж в этом есть что-то новое?).

Любопытно, между прочим, как Рон, впечатлившись рассказом друга, тем не менее немедленно озвучивает и альтернативную точку зрения на участие Снейпа в истории Драко:

— Конечно, ты знаешь, что они все скажут? Они скажут, что Снейп не по-настоящему пытался помочь Малфою, он просто пытался узнать, что Малфой задумал.

В голову Гарри такой вариант, разумеется, тоже приходил. Но Гарри очень помогает то, что он упрям, и его поддерживает Рон:

— Но ты думаешь, что я прав? — хмурится подросток.

— Да, конечно! — поспешно откликается Рон («Нет, ни капли!»). — Серьезно — да! — «Абсолютно нет! Но ты мой друг…» — Но они все уверены, что Снейп в Ордене, разве нет? — «И разве Снейп не в Ордене?»

Гарри удовлетворяет подобный ответ, и он продолжает двигать локомотив собственной мысли в сторону вывода «Снейп — Козел И Предатель, Не Верю Ему Вообще!» Опасный поворот для Дамблдора, конечно, но Дамблдор не был бы Дамблдором, если бы не попытался исправить сложившееся положение. Да и, в конце концов, как я уже сказала, что в этом положении нового-то?

Правы, как всегда, все и никто, и только два человека знают всю правду. Уверена, один из них не может удержаться от хихиканья, когда задумывается, сколько же десятков несчастных ломают головы над вопросом о его лояльности и даже не подозревают, что им всем — всем им! — до правильного ответа не хватает всего одного шага. Который они в жизни не сумеют сделать.

Как бы то ни было, а Гарри все-таки умудряется шагнуть в более-менее правильном направлении, еще 15 декабря приняв решение «рассказать всем, кто может это остановить», о подслушанном им разговоре (хоть что-то в этой жизни меняется, и весьма замкнутый подросток, считающий себя самым умным, наконец выучивается трубить об опасности загодя; впрочем, именно в этом году эффект от подобной предусмотрительности, конечно, забавный, но с практической точки зрения вообще нулевой).

Первыми в списке у Гарри стоят Дамблдор и мистер Уизли. Но, поскольку Директор вне досягаемости, подросток избирает своей жертвой мистера Уизли. Поговорить с ним Гарри удается только спустя неделю, поскольку мистера Уизли до позднего часа ежедневно задерживают на работе всякие маразматические приказы руководства, которому упорно хочется казаться Очень Крутым в глазах перепуганной общественности. О чем в красках и рассказывает Гарри очнувшийся от дремы мистер Уизли в вечер Сочельника 24 декабря.

Пообещав мистеру Уизли, что никому не скажет о его интересном мнении относительно действий Министерства в борьбе против Тома, Гарри потихоньку переходит к волнующим его вопросам (Селестина Уорлок, любимая певица миссис Уизли, затягивает «Ты околдовал мое сердце» из старенького приемника).

— Мистер Уизли, — говорит Гарри, — помните, что я говорил вам на платформе перед отправкой в школу?

— Я проверил, Гарри, — сразу же откликается мистер Уизли («Разрешите доложить!»). — Я пошел и обыскал дом Малфоев. Там не было ничего, ни сломанного, ни целого, что не должно было быть там.

Ну, оно и понятно, я уже писала об этом — Дамблдор ведь не только Гарри разрешает побегать для разрядки нервов, чистыми голубыми глазами глядя на толпы страждущих, желающих вмешаться в Его Игру. Стоит ли мне подробно объяснять, почему никому из страждущих после обыска в месте А (дом Малфоев) не пришло в голову поискать что-то сломанное или целое в прямо-таки лезущем в глаза из рассказа Гарри о летнем вояже Малфоя месте В (магазин Боргина и Беркса)? Потому что страждущие прямо-таки непроходимо глупы? Или все-таки потому, что Дамблдор, мило улыбаясь, сказал, что это ни к чему?

— Да, я знаю, видел в «Пророке», что вы смотрели, — поспешно кивает Гарри («Вольно, капрал, хорошая работа»). — Но есть еще кое-что… ну, что-то большее…

И Гарри рассказывает мистеру Уизли о том, что подслушал разговор Снейпа и Драко. Пока Гарри и мистер Уизли говорят, Люпин, сидящий неподалеку, немного поворачивает голову в их сторону, внимательно вслушиваясь. Любопытный нюанс. Нет, оно, конечно, понятно, что сидевший до того с отсутствующим взглядом помятый и откровенно несчастный Люпин, гипнотизировавший камин под песню Уорлок («…я сварю тебе горячую, сильную любовь, чтобы тебе было тепло этой ночью…»), очевидно, предаваясь печальным размышлениям о Тонкс, охотно включается, едва слышит имя объекта фиксации. Но почему это все слышащего Люпина не заинтересовывает информация об обыске в доме Малфоев?

На мой взгляд, сие есть практически прямое подтверждение тому, что Люпин, как и все остальные страждущие, очень даже в теме малфоевской линии Игры (ну, то есть настолько в теме, насколько позволяет Дамблдор). Но, судя по тому, какая пауза возникает, когда Гарри оканчивает свой рассказ, данный конкретный кусочек информации (особенно про Непреложный Обет) является неожиданностью для Игроков ровно в той же мере, что и для Гарри.

В наступившей тишине Селестина Уорлок весьма двусмысленно воркует: «О, мое бедное сердце, куда оно ушло? Оно оставило меня на заклинание…» — и я сейчас испытываю огромные трудности, удерживаясь от предположений, каким могло бы быть это заклинание. Смертоносным? Ибо песня какая-то уж слишком знаковая. Нет, не Игра, разумеется. Я бы сказала, Роулинг просто подшучивает над своими героями в честь Рождества.

— А тебе не приходило в голову, Гарри, — осторожно начинает мистер Уизли, со всех сторон обдумав возникший серьезный метафизический вопрос с самим собой о том, какого черта мутит Снейп и почему, и перегруппировавшись, — что Снейп просто притворялся -

— Притворялся, что предлагает помощь, чтобы узнать, что задумал Малфой? — быстро спрашивает Гарри. — Да, я думал, что вы так скажете. Но откуда нам знать?

И вот тут в разговор внезапно встревает Люпин (ну, сложно, знаете ли, молчать дольше 30 секунд, когда пачкают честь объекта твоей фиксации):

— Это не наше дело — знать. Это дело Дамблдора. Дамблдор доверяет Северусу, и этого должно быть достаточно для всех нас.

— Но, — возражает Гарри, — предположим — просто предположим — что Дамблдор ошибается по поводу Снейпа -

— Люди говорили это, много раз, — ага, а также кричали, вопили, настаивали, спорили, угрожали и, вероятно, даже устраивали бойкот. И я даже примерно догадываюсь, кто именно. — Все сводится к тому, доверяешь ли ты суждениям Дамблдора. Я — да; поэтому я доверяю Северусу.

Итак, вопрос стоит ребром и довольно остро (и не только для Гарри, предвзятого до кончиков ногтей): стоит ли верить Директору, который минимум шесть Игр настойчиво и до упора утверждает, что он верит Снейпу — или надо считать его выжившим из ума стариком, который, аки Акела, взял и крупно промахнулся (как замечательно формулирует эту точку зрения Гарри: «Но Дамблдор может совершать ошибки. Он сам так говорит». Потрясающий вывод же!).

Люпин дает очень верный, логичный и однозначный ответ. И не надо думать, что этот ответ пришел к нему легко. Так точно и удивительно четко сформулировать свой принцип может лишь человек, много, честно и строго размышлявший на тему. Еще в Игре-3 Люпин говорил, что доверие Дамблдора для него — все, ибо уж очень дорого стоит. То есть его не так-то просто заслужить. Следовательно, вполне резонно то, что Люпин доверяет Дамблдору, который доверяет Снейпу — пусть конкретные причины неизвестны, ясно, что они железобетонны.

И Люпину вполне по силам додуматься до одной такой: Дамблдор верит Снейпу, потому что знает Снейпа с потрохами. В параллель можно вспомнить, к примеру, юного Тома Реддла, к которому Директор никогда в жизни не испытывал ни капли доверия, ибо видел его — его! которого не увидели сотни прочих! — насквозь. Или того же Люпина, которому Дамблдор доверяет с самого начала их долгого знакомства, в то время как многие вокруг сторонятся сначала мальчика, затем юношу, а теперь вот мужчину-оборотня.

Если Дамблдор верит Снейпу, значит, он видит насквозь его потроха. Если он верит Снейпу, значит, там очень правильные потроха.

В свое время именно эта фраза Люпина (совести команды Директора) помогла мне выстроить правильные ориентиры — именно так, как я написала о них выше. Аргумент действительно непробиваемый — и Гарри, и тем более Люпин со всеми старшими Игроками уже столько имели доказательств тому, что Директор мудр, прозорлив, прекрасен, страшен и велик, что я на месте Гарри предпочла бы верить именно ему, Дамблдору.

— Но Дамблдор может совершать ошибки. Он сам так говорит. А вы, — Гарри смотрит Люпину прямо в глаза, — вам честно нравится Снейп?

— Мне не нравится и не не нравится Северус.

Гарри глядит скептично на своего бывшего преподавателя. Да, подобные увертки с подростком больше не проходят.

— Нет, Гарри, я говорю правду, — заверяет Люпин.

Да, конечно, правду. Я вот тоже Снейпом не особо восхищена и довольна, но все равно его люблю. Да и кому, ради всего святого, в самом деле может понравиться Снейп (сам Снейп, а не то, как его видят сквозь пелену собственных комплексов и механизмов компенсации некоторые, и уж тем более не то, как его сыграл Алан Рикман)? Но… кхм… как бы сказать?.. нравиться он совершенно не обязан.

— Мы никогда не будем закадычными друзьями, возможно; после всего, что случилось между Джеймсом, Сириусом и Северусом, там очень много горечи. Но я не забываю, что в тот год, когда я преподавал в Хогвартсе, Северус готовил мне Ликантропное зелье каждый месяц и делал это превосходно, так что мне не приходилось страдать, как обычно при полной Луне.

— Но он «случайно» проболтался, что вы оборотень, и вам пришлось уйти, — зло говорит Гарри.

Люпин всего лишь пожимает плечами.

— Новости бы все равно просочились. Мы оба знаем, что он хотел мою должность, но он мог бы нанести гораздо больше вреда, испортив зелье. Он держал меня здоровым. Я должен быть благодарен.

— Может, он не посмел портить зелье, пока Дамблдор наблюдал за ним!

— Ты полон решимости ненавидеть его, Гарри, — Люпин слабо улыбается. — И я понимаю, имея Джеймса в качестве отца и Сириуса в качестве крестного отца, ты унаследовал старое предубеждение. В любом случае, расскажи Дамблдору, что ты рассказал Артуру и мне, но не ожидай, что он разделит твой взгляд на вопрос; даже не ожидай, что он удивится тому, что ты ему скажешь. Это могло быть по приказу Дамблдора, что Северус спрашивал Драко.

Селестина Уорлок проникновенно мурлычет: «…и теперь ты разорвал его на части, я благодарю тебя за то, что ты отдал мне мое сердце!» — как бы подводя черту под длинными-предлинными отношениями Люпина и Снейпа, над которыми Люпин до сих пор тяжело вздыхает.

Он по-прежнему называет его по имени. Может быть, самому ему и не нужно было искать все эти аргументы, чтобы обосновать лояльность Снейпа. Может быть, иногда вопрос вовсе не в том, кому веришь, а в том, кого любишь.

Да, безусловно, там очень много горечи. Особенно во фразе Люпина про то, что они никогда не станут «закадычными друзьями, возможно». Потому что Люпину, будем честными, этого бы очень хотелось. Особенно — после такого откровенного разговора в прошлой Игре. Но он понимает Снейпа так же хорошо, как и Гарри — не сможет Снейп выдавить из себя признание в готовности к дружбе, не после того, что было.

Да и какой в этом смысл? Плакаться по поводу того, что дружбы не вышло? Мерлина ради, оба — вполне себе взрослые мужики; на войне; со своими делами и заботами; разбитую возможность дружбы Репаро не склеишь — чего уж тут? Люпин «должен быть благодарен» — и только. Без перекоса в сильнейший свун (Мерлин упаси) или одинаково сильнейшую неприязнь (оснований для которой у Люпина, между прочим, довольно много).

Перед Гарри Люпин, разумеется, расписываться во всем этом не станет. Все, что он делает, говоря с подростком — сглаживает острые углы, потому что это максимум того, что он может сделать. Не объяснять же подростку, что это он выбирает ненавидеть, подобно отцу и крестному, а на самом деле он мог бы выбрать не обращать внимания, разражаться или что-то еще, помельче, как с Драко. Не объяснять же Гарри, что его разрушительное предубеждение и глупая ненависть — это только его, Гарри, пелена, выбор и исключительного его ответственность — подросток не поймет и озлобится вдобавок еще и на Люпина.

А сгладились бы углы, если бы Люпин рассказал Гарри, как почти подружился со Снейпом, и тот смог изменить свое мнение о нем и даже начал относиться с некоторой теплотой? Это ж получится, что Снейп не просто коллегу, к которому испытывал глубокую личную неприязнь, умудрился лишить работы, но почти друга. Улучшило бы это отношение Гарри к Снейпу? Понял бы подросток, что Снейп сделал это не потому, что гнида, а потому что слишком сильно хотел любви, а потому нервенно отреагировал на то, что его «предали»? Понял бы Гарри, что Снейп сделал это не из гадства, а из болезни, любви и боли?

Конечно, нет, Гарри бы не понял. Или в таком случае Люпину бы пришлось рассказывать длинную историю, со всеми ошибками всех участников — но такой рассказ мог бы вызвать у Гарри много ненужных вопросов.

Люпин не случайно очень осторожно подбирает слова, чтобы ненароком не выдать Гарри лишнюю информацию. Он говорит как раз то, что нужно (надо ли подчеркивать, что он, как обычно, предельно честен — просто не говорит лишнего?). Его основная мысль: несмотря на личные не очень хорошие отношения, мы в одной упряжке, надо работать вместе. Плевать на эти отношения. Есть вещи куда важнее. И всегда будут. Люди пропадают буквально каждый день. Не надо подозревать в предательстве и без того довольно узкий круг соратников, надо им доверять. Если мы начнем грызться друг с другом, нам всем конец.

Но я решительно не согласна с заявлением, что после выходки Снейпа, в результате которой Люпин лишился работы, а Сири — возможности оправдания (что жутко спорно), у Люпина к Снейпу не осталось никаких иных чувств, кроме благодарности за качественное зелье. Он просто не хочет упоминать об остальном в принципе — слишком много там горечи — да и Гарри задает не тот вопрос. Нравится ли Снейп Люпину? Не нет, но и не да. Глупый вопрос, если честно.

Люпин понимает Снейпа («Северуса»). Он всего лишь пожимает плечами в ответ на обвинение Гарри. Для него выходка Снейпа — действительно не так важна. Сомневаюсь, что в такое время он продолжал бы ходить на работу, даже если бы она у него была. Снейп в понимании Люпина — это Снейп. И это еще один аргумент, о железную задницу которого можно разбить все на свете. Но, чтобы до него дорасти, нужно приложить очень большие усилия — подобные спокойствие, безоговорочное принятие человека не рождаются просто так. Люпин понимает Снейпа, потому что многое о нем знает. И любит, потому что знает и понимает.

Примерно так же осознанно и по-взрослому, как любит Снейпа Дамблдор. Ну, вот такой вот он — и жаль, конечно, что он такой — но что с этим поделаешь? Его таким воспитали. В других условиях Люпин, я уверена, смог бы еще раз найти ключ к Снейпу, и, полагаю, это завершилось бы большой-большой любовью (не без плевков ядом в сторону мирно улыбающегося Люпина, разумеется).

Но им выпало такое время и такие условия. Люпин принимает это со всем своим типично-люпиновским смирением. Он не может поменять Снейпа — зато вполне может понять его и поменять собственное к нему отношение. В условиях, которые им выдали, это — пожалуй, максимум, чего можно было достичь. Люпин действительно молодец. С самого начала.

А Снейп… ну… это Снейп. Со своими особенностями, заморочками, автоматическими реакциями, травмами детства, грязным языком, но чистым сердцем, а еще — с иногда затуманенным, ослепленным ненавистью разумом. Ибо он, зная, как дорого стоит доверие Дамблдора, Люпину в Игре-3 все же не поверил.

Да, очень прав Люпин, отмечая, что в их отношениях слишком много горечи. Видимо, именно она помешала им броситься друг к другу в братские объятья после очень откровенной беседы в Игре-5, и шанс был упущен. А жаль. Я бы многое отдала, чтобы только иметь возможность понаблюдать за этой парой прекрасных личностей. Одна кровь же. Только группы разные.

Поразительно, как понятны мне сейчас чувства Дамблдора, который очень хотел, чтобы эти двое нашли общий язык. Огромное сожаление. Горечь. Любимые ребенки ведь.

И отношения с ними, между прочим, абсолютно симметричны, причем ребенки немного по-разному устанавливают себе дозволенные нравственные границы, но одинаково строги к себе и железобетонны в самособлюдении оных границ. И самое главное-то — они оба благодаря своим твердокаменным нравственным установкам в чем-то куда более правы, чем сам Дамблдор. И куда более беспомощны и уязвимы по той же самой причине.

И Люпин, и Снейп живут, очень четко придерживаясь установленных собою границ, что делает их невероятно, непререкаемо порядочными в глобальных вещах людьми, но… как бы сказать… в определенном роде очень негибкими. Вот Директор по очереди и мучается с обоими — в то же время безмерно любя каждого, ибо оба — продукт в очень большой мере именно его стараний. Причем оба друг про друга всю дорогу общую кровь и общий исток усиленно чуют — потому и отлепиться далеко и навсегда ни один из них от другого не в состоянии. И это — тоже горько.

Но вернемся, собственно, к Игре. Ибо чувства Люпина — чувствами Люпина, а где-то промеж них и большой кусок Игры, между прочим, зарыт.

Во-первых, если команда Директора до этого момента ну вообще ничего не знала о малфоевской линии Игры (хотя мне сложно представить подобное даже при большой температуре), то уж теперь и Артур, и тем более Люпин вполне в состоянии сложить два и два и прийти к простым (пусть и кажущимся абсолютно невероятным) выводам: у Драко имеется некое задание от Реддла, Снейп об этом знает, мальчик нечто планирует… а по зрелому размышлению даже не сложно догадаться, против кого. И даже — с чьего дозволения.

Хотя, повторюсь, мне кажется совершенно очевидным то, что новость о планах Драко для Игроков — вовсе не новость. Ибо привлекает к себе внимание мгновенная боевая готовность до того мирно клевавшего носом Артура, когда Гарри намекает на то, что хотел бы услышать отчет о проделанной работе: «Я проверил, Гарри». Мистер Уизли откликается сразу же, докладывает о нулевых результатах («Так что успокойся, ребеночек, не там ищешь») и упорно молчит даже о каком-нибудь самом чахлом намеке на идею проверить магазин Боргина и Беркса и попробовать поискать чего-нибудь там.

После прослушивания предрождественской истории с участием Снейпа и Драко тот же мистер Уизли сразу смещает акцент рассказа в другую сторону — его как будто вообще не волнует, что затеял отпрыск старого недруга, он мгновенно переводит разговор на Снейпа.

С вот только на этом моменте включается Люпин.

Я, конечно, все понимаю, фиксация — вещь тяжелая, но он явно слышит разговор с самого начала — и тоже молчит о действиях Драко. И вот они с Гарри добрых минут пять спорят о Снейпе, и Люпин заканчивает все великолепной фразой: «Это могло быть по приказу Дамблдора, что Северус спрашивал Драко».

Ни Люпина, ни Артура как будто совершенно не беспокоит, о чем он спрашивал, зачем спрашивал, что же затевает Драко? Что? Сын Пожирателя Смерти, ныне запертого в Азкабане, сложный, глупый ребенок, находящийся в непосредственной близости от хозяина своего отца и во всем привыкший отцу подражать что-то затевает?! Не, не интересно. Совершенно дурацкие у тебя домыслы и волнения, Гарри.

Очевидно так, что очевиднее некуда: вопрос лояльности Снейпа, конечно, остается животрепещущим поводом для сплетен в Ордене (в конце концов, «это могло быть по приказу Дамблдора», а могло и не быть), однако все Игроки совершенно точно в курсе малфоевской линии Игры. В той или иной мере.

Больше всех, разумеется, в курсе сам Снейп. Люпина я бы назвала человеком, который, приняв железное волевое решение все-таки Снейпу доверять, оказывается на втором месте по части осведомленности (многих нюансов он, конечно, не знает, но слишком многое чувствует правильно). Кроме того, именно благодаря своему здравому отношению к Снейпу Люпин и способен наиболее адекватно расценивать поступающую о Снейпе информацию (а следовательно, и об Игре). В частности, тот ее кусочек, где про Непреложный Обет.

На данный момент ничего нового это Люпину не открывает — но в памяти останется надолго и, я думаю, в нужный момент еще как всплывет. Люпин знает, что Снейп категорично относится ко лжи и никогда не врет без крайней необходимости. Следует ли назвать ситуацию с Драко крайней необходимостью, оправдываясь которой, Снейп солгал ребенку о том, что поклялся его матери защищать его? Может ли Люпин однозначно ответить на этот вопрос сейчас? Я не слишком уверена. Однако я абсолютно точно уверена в том, что, воспользовавшись подсказками Директора (самой большой из которых станет, пожалуй, смерть Директора), которые Директор щедрой рукой будет всячески раздавать и дальше, Люпин сумеет сложить эти два и два.

Забавно, сложно, одновременно просто и неизменно изящно: Гарри всю дорогу пихают в малфоевскую линию Игры, чтобы он потихоньку, кусочек за кусочком, сам того не ведая, почти случайно доносил до основных Игроков (более умных и опытных, чем сам подросток) капли информации, которые позже лягут в фундамент оправдания Снейпа — самым теснейшим образом связанного с этой конкретной (и многими другими, разумеется) линией Игры! Воистину блестяще.

При этом Гарри, разумеется, дается более-менее свободный доступ к Драко и даже к самой Игре (в той ее части, что касается мальчика), о чем прямо объявляет Люпин: «В любом случае, расскажи Директору, что ты рассказал Артуру и мне…» — да, гуляй, парень, с этой информацией туда-сюда, делай с ней, что хочешь (в строго разумных пределах, конечно), все равно тебе никак не удастся повлиять на ситуацию, но пусть все знают, ради Мерлина. Так даже лучше.

В общем, по всему выходит, что разговор имеет гораздо больше пользы для чахнущего над камином Люпина, чем для трубящего об опасности во все, что способно трубить, Гарри. И это, знаете ли, наводит на определенные мысли.

Ибо я как-то привыкла внимательно оглядываться в поисках Игры всякий раз, когда рядом с Гарри появляются основные Игроки и принимаются якобы просто по-дружески болтать с подростком. Или подслушивать и затем вмешиваться в беседу. Не для того ли, в сущности, в Норе рядом с Гарри оказывается Люпин, чтобы услышать от подростка то, что нужно (Дамблдору) услышать, и рассказать Гарри то, что должен (Дамблдору) знать Гарри?

Нет, оно, конечно, понятно, что Люпина подтягивают к Гарри и летом, и в первый же вечер зимних каникул («Римус прибывает сегодня вечером», — сообщает миссис Уизли 15 декабря), ибо он Гарри психологически необходим и вообще по-человечески дорог. Но в условиях, когда всякое посещение Норы грозит обернуться для него столкновением с Тонкс (чему активно пытается способствовать ее конфидент миссис Уизли, опять же, с самого лета), для Люпина гораздо логичнее было бы отпираться до последнего и всячески Норы избегать. Косвенное подтверждение тому, что именно так он четыре месяца и делал, мы получаем днем позже: «Я не особо контактировал с кем-либо».

Вообще, складывается ощущение, что Люпин в Норе только потому, что на него, немножко таки с ним поконтактировав, надавил Директор, мягко напомнив, как он нужен одному мальчику, который совсем недавно потерял крестного отца, и которому он, Люпин, за все это время не написал ни единого письма. Ну, и Игре нужен, разумеется. Сильно-сильно. И вообще, дорогой Римус, возьмите себя в руки — лапы — ээ… в общем, уж совладайте с собой, пожалуйста, и не раскисайте.

Ибо Люпин в раздрае. Полнейшем. Он прибыл в Нору 15 декабря, и лишь неделю спустя Гарри удается хоть как-то его разговорить (и то, строго говоря, не Гарри, а витающему в воздухе духу Снейпа) — он попросту замкнулся в себе и отгородился от окружающих непрошибаемой стеной. Снейпа на него нет, в самом деле, с крайне суровой версией совета Прекратите Ныть И Жалеть Себя.

Впрочем, истинный Игрок на то и Игрок, что даже в худшие свои часы с задачами Игры вполне справляется. Ибо, пронаблюдав, как мистер Уизли кинулся за яичными коктейлями, дабы избавить домашних от битвы века (его жена VS Флер, посмевшая оскорбить Селестину Уорлок), Люпин вполне себе бойко и многословно поддерживает с Гарри завязавшуюся было беседу на одну из наименее любимых им тем — об оборотнях.

— Чем вы занимались в последнее время? — спрашивает Гарри, когда мистер Уизли отстартовывает тушить разгоревшийся пожар в нестройных женских рядах яичными коктейлями.

— О, я был в подполье, — отвечает Люпин. — Почти буквально.

Тут же, разумеется, спешит появиться на свет и завуалированное извинение:

— Поэтому я не мог писать, Гарри; посылать тебе письма было бы чем-то вроде разоблачения себя.

— Что вы имеете ввиду? — не понимает Гарри.

— Я жил среди таких, как я, равных мне. Оборотней, — добавляет Люпин, когда становится ясно, что патетичных загогулин в речи Гарри в упор не понимает. — Почти все они на стороне Волан-де-Морта. Дамблдору нужен был шпион, и вот он я… готовенький.

Горечь, появившаяся в словах Люпина, который, видимо, вновь вспоминает о Тонкс, храбро купируется самим Люпином, который спешит, во-первых, заверить Гарри, что он не жалуется, а во-вторых, развить тему дальше:

— …тем не менее, было сложно заслужить их доверие. Я ношу безошибочные признаки того, что пытался жить среди волшебников, видишь ли, тогда как они избегают нормального общества <…>.

— Как вышло, что им нравится Волан-де-Морт?

— Они думают, что под его правлением у них будет лучшая жизнь. И сложно с этим спорить, пока там Сивый…

Фенрир Сивый — оборотень, покусавший Люпина, когда тот был совсем ребенком — когда Люпин принимается рассказывать про него Гарри, его кулаки сжимаются сами собой. Существо, которое посвятило всю свою жизнь расправе над людьми и в особенности обожающее детей, видимо, лелея мечты создать общество, в котором оборотней было бы подавляющее количество. Том поставляет ему добычу в обмен на услуги, а Люпин с горькой усмешкой признается Гарри, что когда-то давно даже жалел Сивого, считая, что тот не контролирует себя в виде волка. Может, оно и так, но Сивый столь тщательно планирует каждое свое нападение при полной Луне, стараясь подобраться к своим жертвам как можно ближе, пока он еще пребывает в облике и сознании человека, что даже у Люпина, выбирающего боггартам и паукам наиболее удобные тумбочки, не остается никаких душевных сил жалеть и понимать Сивого.

— И это человек, которого Волан-де-Морт использует, чтобы управлять оборотнями. Не могу притворяться, что конкретно моя аргументация более успешна, чем настойчивое требование Сивого, что мы должны мстить нормальным людям, что мы, оборотни, заслуживаем крови.

Несомненно, в подобных условиях шпион Директору не просто нужен — он жизненно необходим. Не хватало еще того, чтобы в Британии началось массовое восстание оборотней. Однако мне жутко интересно, как это Люпину удалось настолько сильно засекретиться, что он до сих пор остается живым?

Ведь он, как он изволил выразиться, носит «безошибочные признаки того, что пытался жить среди волшебников». Если по-простому, его лицо, черт побери, мелькало в «Пророке» минимум все лето 1994 после громкого скандала, окончившегося его уходом из школы. Более того, помнится, Рита Скитер не упускала возможности вставить его фамилию (рядом с фамилией Хагрида) в одну из статей, обличающих «старого маразматика» Дамблдора, в 1994. Кроме этого… вы уж простите, но Реддлу прекрасно известно, кто такой Люпин и в какую организацию он входит вторую войну подряд. Что, разве об этом неизвестно Сивому?

Втискивание Люпина в ряды оборотней начинается постепенно и происходит уже не первый год. Просто в этот год он из них, рядов, по всей видимости, особо-то и не хочет вылезать, ища то ли повода нарваться, то ли сразу смерти чуть ли не всю Игру-6 (оно и правильно — вылезешь — а тут Тонкс со своими Серьезными Разговорами, Гарри надо письма писать, воспоминания о Сири, Снейпе и днях ушедших накрывают…). Опять же, не сразу — летом, сколь помнится, бывал в обществе Гарри довольно часто.

И связано оно, это практически невылезание, именно с Сивым, который решил пренебречь своей одинокой волчьей жизнью и превратиться в комнатного бульдожку Реддла. Еще летом 1996 Дамблдор, разглядывая свежеубиенную руку и начиная долгую кампанию по упрашиванию Снейпа его убить, ясно давал понять, что знает о том, что Сивый уже в деле. «Слышал» Директор об этом, вестимо, от Люпина, имя которого не стал упоминать из деликатности (а то Снейп бы на стенку полез и точно бы убил Директора раньше срока).

Но почему не от самого Снейпа? Получается, Снейп не знал. Значит, во-первых, Том своей правой руке летом доверял еще не настолько, а во-вторых, брезгливый Томми предпочитает пореже встречаться со своей грязнокровной бульдожкой, а при встрече держаться на значительном от бульдожки расстоянии и зажимать нос прищепкой (классный пример сотрудничества, между прочим; ну вот и какой смысл пытаться завоевать и уничтожить мир, если для этого нужно общаться с теми, от кого тебя тошнит?). Что в общем-то хорошо.

Я имею ввиду, хорошо для Люпина. Проще конспирироваться — вряд ли Сивый держит под боком всю стаю все время, расхаживая перед ней с длинными расистскими речами и Реддлом на пару. Нет, оборотни до сих пор не объединились в могучую кучку, и задача Люпина состоит как раз в том, чтобы мешать им делать это как можно дольше, внося смуту в мохнатые несформированные ряды. Разумеется, проворачивая это очень тихо, нежно, аккуратно, тактично, вежливо, медленно и, возможно, используя разнообразный арсенал маскировочных чар и, не побоюсь этого слова, зелий.

Но вот вопрос: зачем тогда Люпин покидает свой шпионский пост сейчас? У оборотней Рождество, и они решают никого не кусать? Или же Люпин гораздо важнее рядом с Гарри в это время? Я полагаю, да. Ибо так ли уж случайно Люпин оказывается довольно тесно связанным с Сивым именно в тот момент, когда тот начинает плотно общаться с Драко?

Мое предположение состоит в том, что в задачи Люпина входит не только попытка склонить как можно большее число оборотней на сторону Дамблдора или хотя бы к нейтралитету, но и слежка за вполне себе конкретным представителем оборотнического сообщества. И… эм… как бы сказать… выливание части полученной в результате слежки информации в нежное Ухо Гарри (вспомним прошлый год — что-то я не могу воспроизвести в своей голове воспоминания о том, как Люпин просто так распространяется о своей деятельности для Ордена, а вы?). Зачем оно надо, я постараюсь объяснить чуть позже.

Наконец, хоть режьте меня, но не верю я, что Люпин не писал Гарри потому, что выполнял Важную Подпольную Миссию и боялся разоблачения. Вряд ли он жил, ел, пил и спал с сотней оборотней одновременно под бдительным взором Сивого 24 часа в сутки — в этом случае он, как говорят профессионалы, «вскрылся» бы в первое же полнолуние, отказавшись кусать людей. Или при первом же внезапном исчезновении из стаи на собрания Ордена или вот — в Нору на Рождество.

Нет, все эти его «почти буквально», «чем-то вроде разоблачения себя», «жил среди таких, как я, равных мне» — типично люпиновские нарезания кругов с целью не солгать, но и не быть откровенным. Может, Гарри-то он письма и не посылал, зато вполне себе выходил на контакт с другими. Не хочу, конечно, его обвинять, но от его словесного соцветия в ответ на простой вопрос, чем он занимался, за версту несет Директорским «очевидно, так».

Впрочем, ладно — не писал, так не писал. Может, и правда снимал угол у какой-нибудь престарелой пары оборотней и не хотел тревожить их сову. Что важно понять во всем этом, так это то, что, несмотря на свое подполье, Люпин довольно свободен в перемещениях и оказывается рядом с Гарри именно тогда, когда нужно. Например, чтобы тоненько Сыграть.