Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Мадам Помфри выписывает полностью исцеленных Гарри и Рона в понедельник утром, 10 марта. Самым лучшим во всей этой катавасии является, несомненно, примирение Гермионы и Рона. Следующая неделя оказывается поистине гармоничной для команды детишек, что есть хорошо воистину (если не учитывать вспыхнувшую на фоне примирения парочки его друзей еще большую бурю чувств Гарри к Джинни).

А вот в части команды взрослых в тот же самый момент времени и места все не столь радужно. Я говорю конкретно о Снейпе и — в меньшей степени — Дамблдоре.

После признания Директора о том, что, согласно его плану, Гарри должен погибнуть, случившегося за несколько суток до отравления Рона, рассеявшиеся мозговые клетки Снейпа, вероятно, добрых несколько дней отважно пытаются перегруппироваться. В полный рост перед ним вырастает угрожающе огромный монстр, имя которому Катарсис.

Уверена, Директор на какое-то время оставляет Снейпа самому Снейпу — сражаться с мозгом, пожираемым собственным ядом. Отчасти именно по этой причине профессора сэра Зельеварения тотально нет рядом, когда случается всеобщий аларм с отравлением Рона. Дамблдор в состоянии справиться с ситуацией и без Снейпа, а толкать его на новые встречи с командой детишек с целью замирить на веки вечные Снейпа и Гарри сейчас крайне травмоопасно.

Ибо ситуация — без шуток — сложная. Из-за Лили. Из-за Гарри, что бы Снейп там ни кричал по этому поводу. Гарри может не нравиться Снейпу, сколько ему угодно, однако смерти парня он не желал никогда.

Столько лет, столько сил… Он жил, желая, чтобы Гарри оставался цел и невредим, чтобы жертва Лили не оказалась напрасной — а сейчас, небось, давится мыслью о необходимости дышать, лишь бы барашек правильно и своевременно лег на любовно выстроенный для него алтарь.

Его мысли начинают блуждать где-то очень далеко. Он думал, что все предыдущие годы были отвратительны, но ошибся. По-настоящему плохо становится сейчас.

Я полагаю, Снейп потихоньку приходит к настоящей любви к Гарри. Все больше видит, какой парень живой, и больше не может выкинуть это из головы. Должно быть, потому что понимает, что станет с ним самим, если глаза Гарри закроются навсегда.

Разумеется, все это не может не привести к чувствам. Сначала — к сожалению за некоторые… эм… сцены, виновником которых он стал. Он начинает переживать. Сильнее, чем перед первой Игрой, сильнее, чем перед ее Финалом, когда он снова и снова оказывался рядом с трио, следуя за детьми повсюду, куда бы они ни пошли. Не потому, что приказал Дамблдор, а потому, что был не в состоянии остановиться. Он оказывается в смятении. Это не что-то обычное, его новые чувства наверняка пугают его (впрочем, к слову «новые» я бы относилась с большой осторожностью). Все же Гарри — сын Поттера. Но он также стал частью жизни Снейпа, пусть ненавидящей его, но важной и неизбежной. А теперь ему вдруг сообщают, что скоро преставится и эта часть, так и не повзрослев. Это похоже на насмешку, пощечину самой — дышащей, трепещущей, бьющейся — жизни.

Я думаю, он злится. На себя из-за того, что имеет до этого дело. На уколы горечи и сожаления за то, что все у него с Гарри выходит именно так, а не иначе — через холодную стену непонимания, которую он, Снейп, существо крайне теплолюбивое, пробивать не будет. На то, что все эти студенты, которые зависят от него и Дамблдора — глупые, безжалостные к себе дети. Такие трепетные, такие взволнованные, такие отчаянные…

Я думаю, он ненавидит себя, трио и всех остальных. За то, что им всем так нравится узнавать, каково это — когда больно. За то, что еще не научились хранить себя и свою душу. За то, что потом, возможно, осознают свои ошибки, но может быть поздно — чертовски поздно о чем-то сожалеть.

Думаю, новым ударом для него становится осознание того, что, по большому счету, ему абсолютно без разницы, что творится с Гарри и всеми прочими — пусть катятся, куда хотят, делают, что хотят, пусть хоть будут прокляты — но живы и продолжают путаться у него под ногами, словно слепые котята, как делали все эти годы.

Знал ли Дамблдор, на что его обрекает? Думал ли о том, что ему может не хватить сил? Что он скорее предпочтет тысячу раз и в муках скончаться сам, чем увидеть, как умирает Гарри? Да. Думаю, да. Но он так сильно любит его, что верит в его силы всем сердцем и знает, что если что-то и способно подавить волю его любимого супруга, то это, очевидно, только рухнувший непосредственно на его любимого супруга крайне упитанный дракон.

Мне хорошо от того, что я понимаю, как сильно Снейп верит в и любит Дамблдора в ответ. Возможно, в преддверии Финала он не видит ничего, что бы осталось, но рядом с ним остается надежда. Каковая есть величайшее и второе из всех сокровищ — сразу же после любви.

И Снейп, я уверена, все-таки оставляет себе возможность иррационально надеяться, что у Дамблдора есть План, и Гарри не умрет. Более того, обретя способность двигаться и таки перегруппировав часть мозговых клеток, Снейп мог бы погрузиться в вопрос прицельного изучения крестражей самостоятельно. Ну, хотя бы от нечего делать. И тогда неизбежно наткнулся бы на вероятно того, что часть Тома, паразитом живущая в Гарри, вовсе не обязательно должна умереть вместе с Гарри.

Должна отметить, это очень успокаивающий вывод. Конечно, существует множество под- и надводных камней в виде целого набора «но» и «если», однако… у Снейпа появляется надежда, и с нею приходит вера, и Снейп продолжает верить Дамблдору и знает, что будет верить ему до самого конца. Хотя бы потому, что иначе — кому вообще тогда верить?

Возможно, ему было бы значительно проще это делать, если бы Директор не интересовался регулярно, с чего это Снейп удумал ставить под угрозу весь мир и немножко вселенную, отказываясь убивать его, Директора.

— Северус, вы же просто поможете природе, — должно быть, мягко увещевает Директор через каждую встречу, — как сказал доктор матери одного мальчика, которого уморил кровопусканием, по словам Диккенса. И не надо так на меня смотреть. У меня уже борода дымится.

— Альбус, но я ведь должен тренироваться, — шипит Снейп на чистом автомате.

Знает он или нет, но эту битву он уже проиграл. Если бы Дамблдор был менее тонким психологом и вел бы разъяснительные беседы в два (а то и три) раза чаще, вероятно, исполнение его последнего прижизненного Плана пришлось бы начинать значительно раньше задуманного.

А разъяснительные беседы ведутся, без сомнения; этого не избежать. Ибо, кроме собственной смерти, Дамблдору необходимо подготовить Снейпа и к тому, что будет после нее. К самому-самому страшному. И, хотя у меня нет доказательств, почему-то мне кажется, что заниматься он этим начинает именно в конце февраля-начале марта. Вполне возможно, в той самой беседе, которую подслушал Хагрид. Что и вызвало изначальный гнев Снейпа. С этими двоими никогда нельзя быть уверенной до конца. Все может быть.

— Вы знаете, Северус, — задумчиво и внезапно, например, однажды изрекает Дамблдор, — меня всегда очень интриговало ваше имя.

Снейп: насторожившись, молчит.

— Да, — мечтательно кивает Дамблдор, — очень. Явная отсылка к Северам, династии римских императоров… ну, насколько в Римской империи вообще были династии, разумеется… Александр Север, Септимий Север… Одна из моих любимых историй — о том, как последний приказал задушить дымом своего приближенного, за взятки обещавшего благосклонность императора… «Пусть торгующий дымом будет наказан дымом», — сказал он… Да… очень интересное имя. В некотором роде… хм… часть династии, как считаете?

Снейп: ехидно прищуривается, развеселившись.

— Меня? Императором?

— Ну… и да, и нет.

Под внимательным взглядом голубых глаз Директора ухмылка Снейпа остается на месте, но как-то бледнеет. Поскольку все остальное лицо отчаянно пытается от нее отстраниться. Наступает минутная пауза.

— Боюсь, не совсем вас понимаю, Директор, — хрипловатым голосом наконец выдавливает Снейп, ибо Дамблдор сияет опаснее, чем ядерный гриб.

Еще одна чудовищная пауза.

Ровно за секунду до того, как Снейп собирается завопить: «Нееееееееет!!» — Дамблдор веселой скороговоркой изрекает:

— Когда вы станете директором, Северус, вам, помимо прочего, будет еще положен венец с такими специальными шишечками -

— Можете взять этот венец вместе со специальными шишечками, — шипит Снейп в абсолютной ярости, — и засунуть его -

— …который, полагаю, вы будете надевать по особо торжественным случаям! — радостно заканчивает Дамблдор.

Добавьте ко всему этому постоянные стенания Трелони о близящейся смерти, которую она видит в картах, которые (стенания) она, я уверена, регулярно устраивает всякому, кто имеет счастье оказаться поблизости, постоянное беспокойство о Драко, постоянные встречи с Реддлом, постоянные уроки и обязанности, относящиеся к учебному процессу, которые никто не отменял… понятия не имею, каким образом Снейп умудряется не просто не сойти с ума, но еще и нормально и эффективно функционировать.

Одно дело — воевать беспрестанно, не занимаясь ничем иным. И совсем другое — заниматься работой с детьми, делать вид, что все в порядке и спокойно — и при этом все время наблюдать уродливые морды Реддла и его Пожирателей, обсуждающих свежие убийства, думать о смерти мальчика, которым он дорожит больше, чем любым иным студентом Хогвартса, чем готов себе признаться, и необходимости убить своего самого родного и близкого человека, чтобы вскоре занять его место и повести ребенка на заклание…

Убивать легко. Взмах руки, всего два слова. Потом отвернуться — от жертвы, от себя — и бежать. От осознания произошедшего, от всякого воспоминания о случившемся. Потому что человек не в праве присваивать себе функции Бога и решать, кому жить. Как только он это понимает, убивать становится сложно. Снейп понимает это даже слишком хорошо. Кажется, так было написано в одном из фанфиков, и мне это очень понравилось.

Чем больше убийца знает о своей жертве, тем дольше тянется миг убийства — секунда между взмахом руки и срывающимися с губ словами. В ней вдруг появляются сотни очень важных вещей: воспоминания о легкой улыбке, блеске голубых глаз, запахе чая и чуть липких от конфет пальцах. И уже не важно, сколько раз ты говорил себе и слышал от этого человека, что такая смерть станет лучшей.

Взмах палочки, два слова — и отчаяние сменит пустота. Ничто. Горькая жизнь без права на что-либо. Одиночество. Дыра в груди, в том самом — огромном, значительном, пылающем, безразмерном — месте, где раньше, твердой рукою вложенное, сияло: «А.П.В.Б. Дамблдор».

Даже примерно представляя себе, что испытывает Снейп, я с трудом способна вытерпеть эти чувства. Иногда они заставляют меня размышлять об очень глупых, недостойных вещах. Например, почему Дамблдор так с ним поступает? Этим заданием — благословляет или проклинает?

Но это подлые вопросы. Дамблдор Снейпа очень любит, очень бережет. Скорее всего, он просто хочет, чтобы Снейп включил мозги и поискал свой путь, свое искупление. А заодно по дороге научился отличать правильное от неправильного, истинные чувства от ложных, понимать, что есть самое дорогое, быть лучше. Это немного наказание — но в гораздо большей степени знак доверия.

Дамблдор дает Снейпу право на (почти) свободный выбор. А выбор, как известно, опирается на идеи и их анализ. Директор дает Снейпу самое дорогое — запас времени для проведения подобного анализа. И, соответственно, ожидает, что Снейп выучит урок, ему данный. И он безоговорочно верит, что Снейп справится. Что он сможет найти правильное решение, когда (и никаких «если» — в этом весь Дамблдор) хорошо поработает. Он бесконечно верит в Снейпа (и да хранят его боги, если Директор в нем ошибается).