Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Назначение Амбридж на должность Инспектора в Хогвартсе уникально еще и тем, что оно позволяет нам впервые в полной мере рассмотреть всю ее нетерпимость и жестокость. С отвращением вспоминая годы учебы в школе, когда, по словам Роулинг, ей все казалось, что ее талантам не уделяют должного внимания, сейчас она искренне радуется возможности вернуться и использовать свою власть, чтобы отплатить тем, кто не оценил ее по достоинству ранее.

Впрочем, мне кажется, Рон абсолютно прав, с удовольствием замечая: «Жду-не дождусь, когда будут инспектировать Макгонагалл и Снейпа. Амбридж даже не подозревает, что ее ждет». Ибо не только Дамблдор жутко веселится всякий раз, когда его бывшие ученички пытаются его в чем-то одолеть. И не он один способен отвешивать подобным самоуверенным бестолочам знатные оплеухи.

Пока Гарри разбирается со своим «Отвратительно» за эссе по Зельям, Амбридж инспектирует Флитвика на паре у близнецов Уизли, и ничего интересного не случается — Флитвик, конечно, еще тот Директорский приятель, однако вступать в конфликт с новой властью он, как когтевранец, мудро не собирается.

У Снейпа, тем временем, весьма приподнятое настроение:

— Я оценил ваши эссе так, как оценили бы их на СОВ, — произносит он с ухмылкой. — Это даст вам реальную картину того, что вы должны ожидать на экзаменации. Общий уровень работ ужасен. Большинство из вас провалилось бы, будь это настоящий экзамен. Я ожидаю увидеть больше усердия в подготовке эссе данной недели о различных видах антидотов к ядам, или мне придется начать назначать наказания тем болванам, которые получили «О».

— Кто-то получил «О»? — громко хихикнув, шепчет Малфой. — Ха! — Снейп вновь ухмыляется.

Тот болван, который получил «О», поскорее запихивает свое эссе в сумку, чтобы скосившая глаза Гермиона не смогла увидеть отметку.

Чего Снейп так радуется, я понятия не имею — может, тоже мечтает посмотреть, как Амбридж инспектирует Макгонагалл. Однако, учитывая задачи Снейпа в этой войне и нюансы его работы, видеть, как он ухмыляется и подшучивает — невероятное облегчение. Значит, на тайном фронте все более-менее неплохо.

И ведь он именно подшучивает, как всегда, в одиночестве получая удовольствие от своих шуток, ибо больше их никто особо не понимает (если Дамблдора рядом нет): «…или мне придется начать назначать наказания тем болванам…» — это, конечно, целиком относится к Гарри. И, как всегда, Снейп до невозможности наслаждается тем, что предупреждает зайчика перед выстрелом. Придется ему начать, видите ли… типа очень не хочет, но, раз вынуждают… Между тем, Снейп прекрасно понимает, во-первых, что Гарри намек поймал и постарается под ружье не подставляться, во-вторых, что никто ему не даст парня наказывать — не после того, что сделала Амбридж. Ну, и, в-третьих, он и сам не очень-то хочет. Потому и делает намек ну слишком толстым.

В самом деле, Гарри дважды повторять не надо. Что-то меняется в отношении парня к учебе, он стыдится своих оценок и неудач с зельями — в этот раз он тщательно читает инструкцию к составлению Укрепляющего раствора и пристально следит за порядком добавления ингредиентов. Конечно, его зелье получается не совсем таким бирюзовым, как у Гермионы, но работа в целом похожа на хорошую.

Замечу: Снейп — не придирается. Хотел бы найти повод — обязательно бы его нашел. Но он видит, что Гарри старается по-настоящему, и позволяет ему беспрепятственно сдать работу. Что-то меняется в его отношении к парню, и я, в ужасе зажмурившись, даже позволю себе прошептать, что Снейп стал мягче. Почему — объясню чуть позже. Пока же примем за факт.

За обедом к трио присоединяются близнецы, сперва долго обсуждают с Гермионой, как называются оценки по СОВ, затем внезапно переключаются на тему инспекции у Флитвика и после с полнейшим видом «невзначай», повернувшись к Гарри, интересуются, какие у него уроки этим днем.

Услышав про Защиту, Джордж произносит: «Что ж, будь хорошим мальчиком и держи себя в руках при Амбридж сегодня. Анджелина сойдет с ума, если ты пропустишь еще одну тренировку». Вот, собственно, и цель, ради которой затевался весь разговор, а вот и причина — конечно, не вполне настоящая. Анджелина, видите ли…

Почему с некоторых пор близнецы, никогда особо не нуждавшиеся в компании посторонних, стали настойчиво вертеться рядом с трио? Не потому ли, что Артур попросил? Я полагаю, фраза Джорджа — прямое свидетельство тому, что Дамблдор не хочет, чтобы Гарри нарывался на Амбридж еще раз. По его мнению, одной недели наказаний парню вполне достаточно.

Намекает, конечно, Директор не Гарри, а в первую очередь Гермионе. Но вот девушка намек не понимает совершенно: с самого утра зная, что собирается делать на уроке Защиты, Гермиона уверенно подходит к тому, чтобы напрочь испортить Амбридж все ее хорошее настроение, вызванное опусканием Трелони на инспекции у курса Гарри и Рона буквально уроком ранее.

— Палочки убрать, — радостно инструктирует Амбридж. — Поскольку мы закончили первую главу на прошлом уроке, я бы хотела, чтобы вы все обратились к странице семнадцатой и начали главу вторую «Теории защиты и их происхождение». Нет нужды разговаривать.

Студенты грустно вздыхают и принимаются шелестеть страницами. Гарри собирается склониться над книгой, но вдруг замечает, что Гермиона вновь сидит с поднятой рукой.

Тут остается лишь сказать: «Та-дам!» — и наслаждаться представлением.

Амбридж, видимо, потратившая выходные, чтобы выработать целую стратегию на такой случай, в этот раз не делает вид, что не замечает Гермиону. Она подходит к трио, склоняется над девушкой и шепчет:

— Что на сей раз, мисс Грейнджер?

То, что в ответ принимается делать мисс Грейнджер, иначе как «троллинг» и не назовешь.

— Я уже прочитала вторую главу, — громко говорит она, привлекая к себе внимание всего класса.

— Что ж, — говорит Амбридж, — тогда приступайте к третьей главе.

— И ее я тоже прочитала. Я прочитала всю книгу.

Сбой системы. Амбридж моргает. Перезагружается.

— Что ж, тогда вы сможете мне сказать, что говорит Слинкхард о контрзаклятьях в главе пятнадцатой.

— Он говорит, что «контрзаклятья» — это неправильное название, — без запинки выдает Гермиона. — Он говорит, что «контрзаклятья» — это название, которое дают люди своим заклятьям, когда хотят, чтобы они звучали более приемлемо.

Брови Амбридж ползут вверх под впечатлением обладательницы.

— Но я не согласна, — продолжает Гермиона.

Брови Амбридж дотягиваются до макушки.

— Вы не согласны?

— Да, я не согласна, — Гермиона, даже не заботясь понизить голос, продолжает вываливать на Амбридж весь свой богатый арсенал методов троллинга преподавателей (и пусть Амбридж радуется вообще, что ее мантия за весь год так и не сгорела; хотя, право, лучше бы сгорела — и то гуманнее вышло бы…). — Мистер Слинкхард не любит заклинания, не так ли? Но я думаю, они могут быть очень полезны, если их использовать для защиты.

— О, вы так думаете, правда? — произносит Амбридж, позабыв шептать, и выпрямляется. — Боюсь, это мнение Слинкхарда, что учитывается в данном классе, не ваше, мисс Грейнджер.

— Но -

— Хватит, — Амбридж перестает улыбаться. — Мисс Грейнджер, я собираюсь снять пять очков с факультета Гриффиндор.

Нашлась, понимаете ли, еще одна с предупреждающими.

— Зачем? — в злости интересуется Гарри.

— Не встревай, — резко шепчет Гермиона.

— За срыв моего урока бессмысленными перерывами, — говорит Амбридж. — Я здесь, чтобы научить вас использовать одобренные Министерством методы, которые не включают приглашение студентов к выражению своего мнения на темы, в которых они понимают очень мало. — Ой, знаю я одну, которая так же пела про глупость и необразованность Гермионы… плохо кончила. Меж тем, в переводе с эльфийского на человеческий все, сказанное выше, означает: «Я здесь, чтобы научить вас не думать». — Ваши предыдущие преподаватели этого предмета, может, и позволяли вам больше вольностей, но, поскольку никто из них — с возможным исключением профессора Квиррелла, который, по крайней мере, ограничивал себя темами, подходящими вам по возрасту — не прошел бы инспекцию Министерства —

— Да, Квиррелл был прекрасным преподавателем, — очень громко произносит Гарри, — с всего одним таким незначительным недостатком — у него Волан-де-Морт торчал из затылка.

С секунду в классе стоит звенящая тишина, затем:

— Я думаю, еще одна неделя наказаний пойдет вам на пользу, мистер Поттер, — мягко произносит Амбридж.

Итак, закономерный вопрос: зачем Гермиона спровоцировала Амбридж? Она что, не знала, что Амбридж может доставить большие проблемы лично ей — или что Гарри обязательно ввяжется?

Некоторое время я всерьез полагала, что Гермиона создала конфликт нарочно, чтобы Гарри получил еще одно наказание и, вероятно, сильнее возненавидел Амбридж.

Но, во-первых, Гарри и первой недели хватило, чтобы ее возненавидеть, во-вторых, Гермиона не настолько садист, в-третьих, в этом нет абсолютно никакой разумной (или неразумной) цели. Кроме того, сама Гермиона ясно дала понять, что не хочет, чтобы Гарри встревал.

Нет. Нет, здесь было между ней и Амбридж — что-то вроде попытки сопротивления, возможно, попытки поставить на место либо пристроиться, пристреляться, скорее всего, указать другим студентам на то, что в книге Слинкхарда все неоднозначно, запустить их мыслительный, а заодно расколоть Амбридж на некоторые проговорки…

Частично, конечно, получилось — но многому помешал Гарри. Гермиона понимает, что, когда Гарри рядом, подобный способ фехтования с Амбридж не пройдет, и любая попытка уколоть ее будет заканчиваться тем, что громко встрянет и Гарри — и вновь получит наказание. Что ж, понедельник показывает, что способ восставать против Амбридж остается один из одного.

Во вторник, 10 сентября, утром Директор о второй попытке Гермионы пристреляться (и ее последствиях) знает уже абсолютно точно — Анджелина находит Гарри и орет на весь Большой Зал так, что профессору Макгонагалл приходится мчаться к подросткам аж от стола преподавателей (пока Снейп, въехав в произошедшее, наверное, изо всех сил материт и Гарри, и Амбридж (про себя) и молится, чтобы эссе Гарри оказалось не на «О» — ибо в таком случае придется либо назначать парню отработку, что добьет его окончательно, либо не сдержать свое слово, которое закон).

И, судя по реакции Макгонагалл на новость о наказании Гарри, Дамблдор в этот раз положению дел резко не рад. Что ж, как говорится, ожидайте ответа.

— Что такое, Поттер? — набрасывается Макгонагалл. — Наказание? От кого? — Затем, услышав ответ и понизив голос: — Вы говорите мне, что после предупреждения, которое я дала вам в прошлый понедельник, вы снова вышли из себя в классе профессора Амбридж? — Затем, в ярости: — Поттер, вы должны взять себя в руки! Вы приближаетесь к серьезным проблемам! Еще 10 очков с Гриффиндора! — («Я потратила на вас свой перерыв, свое время, свои нервы и свои печеньки! Я изгалялась перед вами по-хорошему, прикинувшись этим чертовым святым Альбусом — где он, кстати, ему лучше уже начинать бежать! — а вы!.. Так, все, больше я в Альбуса не играю!»)

— Но — что -? Профессор, нет! — возмущенно восклицает Гарри. — Я уже наказан ей, почему еще вы снимаете очки?

— Потому что наказания, кажется, никоим образом на вас не действуют! — ощетинивается Макгонагалл. — Нет, больше ни единого слова жалобы, Поттер!

Для острастки пригрозив Анджелине потерей капитанского значка напоследок, Макгонагалл круто разворачивается и марширует обратно к преподавательскому столу.

— Она снимает очки с Гриффиндора, — в ярости рычит Гарри, плюхнувшись обратно на скамью, — только потому, что мне каждую ночь вскрывают руку! Разве это справедливо, а?

— Я знаю, дружище, — сочувственно кивает Рон, положив бекон Гарри на тарелку, — она прибабахнулась.

Гермиона молчит.

— Ты думаешь, Макгонагалл права, да? — Гарри обрушивается на Фаджа, активно жестикулирующего на страницах «Пророка», за которым скрывается Гермиона.

В каком-то смысле Макгонагалл, конечно, права — необходимо держать себя в руках. То, что она сняла очки — явное доказательство тому, что она ничего не знает о содержании наказания Амбридж (иначе язык бы не повернулся) — и в принципе не совсем в курсе происходящего и планирующегося невинно рассматривающим потолок Директором.

Однако она задает совершенно верное направление: дела надо делать тихо и по-хитрому, лобовая атака приведет лишь «к серьезным проблемам». И еще одно (крайне двусмысленное — Макгонагалл очень точно интуитивно укладывается в правильное русло): «Больше ни единого слова жалобы». Сами, дети, все сами, как говорится. Ну, почти сами.

Слова декана хорошо принимаются более спокойной, держащей себя в руках и наматывающей все входящие сигналы на ус почвой:

— Я бы хотела, — отвечает Гермиона из-за «Пророка», — чтобы она не снимала с тебя очки, но я думаю, что она права, предупреждая тебя не терять самообладание с Амбридж.

Мимоходом отметим активно жестикулирующего Фаджа на страницах газеты — надо думать, расхваливает свою идею инспектировать школу в отдельном большом интервью.

Мысли Гермионы, с которой Гарри не разговаривает все Чары, неумолимо движутся к единственной развязке: если давать Амбридж отпор, то делать это не в лоб и самостоятельно. «Если» — это очень хорошее слово, и девушка всю дорогу никак не может решить и решиться — так все-таки давать или нет?

На помощь приходит, как ни странно, сама Макгонагалл, у которой этим днем намечается инспекция Амбридж — о чем Макгонагалл была предупреждена запиской с самого утра. То есть она ругалась на Гарри зная, что вскоре сама столкнется с Амбридж (может, оттого и была так зла). Нет, разумеется, и до инспекции она с Амбридж сталкивалась, отчего прекрасно осведомлена и о задачах ее нахождения в школе, и о рисках конфронтации с ней, и о ее взглядах на жизнь и миропорядок в целом.

Но инспекция — это дело немного иное. Это вопрос о том, что кое-кто пользуется властью, чтобы компенсировать на бывших преподавателях все свои комплексы, намереваясь унижать изначально. А Макгонагалл не из тех, кто позволит себя унижать — при свидетелях или без, не важно. Ну и, да — отчего ж не воспользоваться случаем немного отомстить за Гарри?

Сцена настолько восхитительна, что я просто обязана привести ее целиком.

Профессор Макгонагалл образцовым маршем пересекает весь класс и останавливается у своего стола, ни единой черточкой лица не выдав, что она обратила на присутствие Амбридж и ее блокнота хоть бы даже малейшее внимание.

— Достаточно, — произносит она, и класс замолкает. — Мистер Финниган, пожалуйста, подойдите сюда и раздайте домашние задания — мисс Браун, пожалуйста, возьмите эту коробку с мышами — не глупите, девушка, они вам не навредят — и раздайте по одной каждому студенту -

— Кхе-кхе, — произносит Амбридж из своего угла.

Профессор Макгонагалл сие оригинальное приглашение к диалогу («Эй, гарсон!») игнорирует.

— Так, все, слушайте внимательно — Дин Томас, — рявкает Макгонагалл, — если вы еще раз сделаете это с мышью, я назначу вам наказание.

Я не стану говорить, что, по моему мнению, начал делать с мышью и своей волшебной палочкой Дин, нет, я не стану.

Профессор предостерегающе блестит глазами в пространство («Ну хоть перед этой меня не подставляйте, бестолочи!»).

— Большинство из вас к этому моменту уже успешно подвергли заклинанию Исчезновения улиток, и даже те, у кого остались частицы скорлупы, поняли суть заклинания. Сегодня мы будем -

— Кхе-кхе, — подает голос Амбридж, продолжая недоумевать, почему ее покашливание не работает так же эффективно, как работало покашливание Дамблдора на слушании.

— Да? — профессор Макгонагалл поворачивается к ней, сведя брови так сильно, что они начинают напоминать одну суровую полосу.

— Я только хотела узнать, профессор, получили ли вы мою записку с датой и временем вашей инспек -, — («Я вообще-то здесь, вы не заметили?»)

— Разумеется, получила, иначе бы спросила вас, что вы делаете в моем классе, — произносит Макгонагалл и решительно отворачивается («Заметила. Шли бы вы прилечь лучше, чем тут сидеть. Желательно, на рельсы»). Студенты обмениваются ликующими взглядами. Макгонагалл делает вид, что этого не замечает. — Как я говорила, сегодня мы будем практиковаться в гораздо более трудном Исчезновении мышей. Итак, заклинание Исчезновения -

— Кхе-кхе, — («Нет, вы, наверное, не поняли. Я — Инспектор».)

— Интересно, — в холодной ярости произносит Макгонагалл, вновь поворачиваясь к Амбридж, — как вы намереваетесь получить представление о моих методах преподавания, если вы продолжаете меня перебивать? Видите ли, обычно я не позволяю разговаривать, когда говорю я.

Амбридж выглядит так, будто ее ударили по лицу. Еще бы: «Нет, это вы, наверное, не поняли. Преподаватель здесь — я».

Нет-нет-нет. В пределах своего класса Амбридж — без сомнения, хозяйка. Однако на чужом уроке, будь она хоть четырежды Инспектор и трижды Министр, она гость — и обязана сидеть тихо, не мешая преподавателю.

Амбридж в ярости начинает строчить в блокноте, ничего не ответив. Профессор Макгонагалл напоследок обливает ее взглядом а-ля холодные помои и вновь обращается к классу.

— И как она может отчитывать меня за то, что не держу себя в руках при Амбридж! — в восторге шепчет Гарри.

Класс хихикает и переглядывается. Макгонагалл поражают временные глухота и слепота.

Амбридж не следует за Макгонагалл по классу, как делала это утром на уроке Трелони, видимо, вовремя сообразив, что Макгонагалл за такое может и в зубы дать. Зато она пишет в своем блокноте больше обычного и, когда Макгонагалл наконец отпускает класс, поднимается с места с очень мрачным выражением лица (что, видимо, означает, что придраться в работе Макгонагалл ей не к чему).

Когда студенты покидают класс, Гарри замечает, что Амбридж подходит к Макгонагалл, толкает Рона, который толкает Гермиону, и все трое замедляют сборы, чтобы подслушать (гробовую тишину в классе нарушает похрустывание ребят попкорном).

— Как долго вы преподаете в Хогвартсе?

— В декабре будет тридцать девять лет, — произносит Макгонагалл, громко защелкнув сумку.

— Очень хорошо, — говорит Амбридж, сделав пометку, — вы получите результаты вашей инспекции в течение десяти дней.

— Не могу дождаться. — («Колоссально наплевать».) — Поторапливайтесь, вы трое, — добавляет Макгонагалл, подгоняя трио.

Гарри не может справиться с собой и посылает своему декану легкую, едва заметную улыбку — и может поклясться, что получает от нее такую же улыбку в ответ.

Итак, что мы имеем в итоге? Противореча собственным же словам, Макгонагалл ведет себя, как настоящая гриффиндорка — и еще ох как высовывается. Заодно показывает, как надо это делать: холодно раскатывать противника тонким слоем, не теряя самообладания, до тех пор, пока он не капитулирует. Уверена, они здорово нахохочутся вечером за чашечкой чая с Дамблдором и Снейпом, который, едва Макгонагалл поведает, как прошла инспекция, станет прямо сгорать от нетерпения дорваться до своей очереди раскатать Амбридж («А вам, Северус, так делать нельзя, вы под прикрытием». — «Ну Директор!!»).

Своими действиями, невероятно довольная собой и чистая перед своей гриффиндорской совестью (и достоинством), Макгонагалл снимает последние вопросы в трудной дилемме Гермионы (которая, кстати, на уроке смеется мало, но внимательно наблюдает): давать отпор Амбридж надо.

Таким образом, против розового недоразумения 10 сентября единым фронтом выступают две дамы нелегкого поведения, высокого интеллекта и рационального стиля мышления. Хорошая компания. Я бы боялась.

Маховик борьбы Макгонагалл с Амбридж (за Дамблдора и Министра соответственно) и Гермионы с Амбридж (за Гарри и Министра) отныне начинает раскачиваться все сильнее, и чем больше будет проходить времени, тем больше личное станет перекрывать Игру — не в плане интересов или целей, а в плане предмета отстаивания.

Кто-то может задаться вопросом, почему Дамблдор все это не остановил? Почему он не сделал более жесткий намек Гермионе не атаковать Амбридж в лоб в понедельник, подставляя Гарри? Почему не напомнил Макгонагалл, что ей самой не мешало бы держать себя в руках — и свой словесный каток тоже?

Ах, ну к чему запрещать сотрудникам пользоваться столь уникальным экспонатом для сброса пара? И потом, Директор прекрасно осведомлен, что бывают такие драки, в которые лучше не влезать, а смотреть сверху.

Война дам, объявленная 10 сентября, но берущая начало за неделю до, без сомнения, к ним относится.