Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

На следующий день, 10 октября, вдруг выясняется, что Сири своим посещением камина гриффиндорской гостиной не только поставил себя под удар, не только вскрыл Назема как шпиона, а, что гораздо хуже, заставил Гермиону сомневаться в правильности ее действий.

Замечу — агенты Директора тут как тут (надо же ему узнать, что детишки теперь думают). Сначала Флитвик все Чары вертится где-то рядом, однако ничего особенного не слышит — Гермиона волнуется по поводу Сири: «Что ж, он не должен снова это делать, вот и все. Я только не знаю, как мы собираемся дать ему знать. Мы не можем послать ему сову». На что Рон весьма резонно замечает: «Я не думаю, что он снова рискнет. Он не глупый, он знает, что она почти достала его». Да и вообще — кто ж ему теперь позволит… Рон, лишенный какой бы то ни было ответственности в Игре, рассуждает мудрее. Гермиона же, волнуясь, множит черных кошек за пределами темной комнаты и ищет их в комнате. Ее легко понять — люди на несколько десятилетий старше нее от волнения, бывало, наламывали в Игре дров покруче.

Слышит Флитвик еще и то, что до трио наконец доходит, что почту читают — и кто это делает. В общем-то, ничего интересного. Задав студентам попрактиковаться в Заглушающих чарах, он отпускает класс (какая ирония… деткам действительно не помешало бы попрактиковаться и перестать болтать), и весь остаток перерыва трио болтается в пустом классе на первом этаже, не в состоянии выйти на улицу из-за ливня, вместе с другими студентами — и Пивзом. Который летает подозрительно низко над детишкиными головами. И вот тут уж Дамблдор слышит кое-что интересное.

— Что с тобой, Гермиона?

Гермиона, хмурясь, глядит в окно, совершенно его не замечая.

— Просто думаю… интересно… я полагаю, мы делаем правильную вещь… я думаю… не так ли?

Бедная девочка — столько сомнения в ее голосе, что аж на дрожь пробивает.

— А, ну это все проясняет, — хохмит Рон. — Знаешь, я не стану возражать, если ты добавишь больше конкретики в свои объяснения.

— Я просто подумала, — голос Гермионы крепнет, — делаем ли мы правильную вещь, начиная эти занятия по Защите от Темных Сил?

— Что? Гермиона, это вообще была твоя идея!

— Я знаю, — Гермиона нервно сжимает свои пальцы. — Но после разговора с Нюхалзом… Честно, вы доверяете его суждениям?.. Вы не думаете, что он стал… вроде… безрассудным… с тех пор, как его заперли на площади Гриммо? Вы не думаете, что он вроде… живет через нас?.. Я имею ввиду… ну, ему бы понравилось формировать секретные общества по Защите прямо под носом у кого-то из Министерства… я думаю, он очень разочарован из-за того, как мало он может сделать там, где он есть… так что я думаю, что он, вроде как… подначивает нас.

Гермиона выглядит очень несчастной, ломает руки и кусает губы — понятно, ей не легко даются эти слова в присутствии мигом вспыхнувшего Гарри, но основная проблема в том, что она запуталась в планах Директора, сомневается в своих способностях и устала, что Гарри и Рон все время попрекают ее тем, что кружок по Защите был ее идеей. И еще, назвав Сириуса безрассудным, Гермиона косвенно подтверждает, что догадалась, что его чуть не закончившееся Азкабаном посещение камина было самоволкой — и боится, что, раз Сири говорил с нею и парнями не по договоренности с Дамблдором, то, может, Дамблдор хочет от нее прямо противоположного, а она изначально неправильно его поняла?

Я думаю, вся проблема в том, что девушка до сих пор не усвоила главное правило: в Игре все выражается не словами, а поступками. Очень, конечно, сбивает и Гарри, и ее саму с толку то, что весь предыдущий год Сириус общался с крестником, записывая письма под диктовку Люпина, либо повторяя за Дамблдором вызубренный текст. «Он всегда давал нам прекрасные советы!» — говорит Гарри, а Гермиона отмечает, что Сири стал безрассудным, подразумевая, что раньше он таким не был. Проблема в том, что Сириус был безрассудным всегда, просто его опекали взрослые и умные дяди. Сейчас он все больше вырывается из-под их контроля, и его настоящее лицо проглядывает наружу. Этого ребята не понимают, и это сильно их путает.

Однако в данном конкретном вопросе штука в том, что левый ботинок Сири на сей раз совпал в желаниях с желаниями Дамблдора — которому теперь будет остро необходимо направить своего Юного Игрока в нужную сторону, плыть по которой она внезапно испугалась (простительно — Гермионе 16 лет; это ребенок; и Дамблдор, хвала Мерлину, прекрасно это понимает). Особенность случая такова, что задавать направление придется быстро, четко, однозначно и очень толстым намеком. Где там у нас эльфы?..

Пока готовятся эльфы, Гарри и Рон проходят через не очень успешную тренировку по квиддичу, и около восьми вечера шрам Гарри взрывается болью, какой не было с самого начала сентября. Гарри и Рон остаются в раздевалке, и, пока Рон в волнении осматривает окрестности, выглядывая в окно и тревожно вопрошая: «Но — он — он не может быть рядом с нами, верно?» (Рон даже не представляет, как близко он подошел к разгадке в этом своем, казалось бы, абсурдном предположении…) — Гарри одну за другой выдает фразы, которые вырываются у него как бы без его прямого участия, однако парень знает, что они верны:

— Нет. Он, наверно, за мили отсюда. А заболело, потому что… он… зол, — путаница теней, шум голосов. — Он хочет, чтобы что-то сделалось, и это делается недостаточно быстро… В прошлый раз это случилось, потому что он был доволен. Очень доволен. Он думал… что-то хорошее должно было случиться. А в ночь перед возвращением в Хогвартс… он был в ярости.

Ну вот. Чем дальше в лес, тем больше интерес.

Я молчу о том, что это, между прочим, довольно жутко — то, как словно кто-то другой, а не Гарри, произносит эти слова, но парень знает, что они верны — связь укрепляется, и Директор, конечно, догадывается об этом, но не знает наверняка, ибо Гарри отказывает Рону, когда тот предлагает кому-то об этом сообщить («Ты должен кому-то сказать». — «В прошлый раз — Сириусу». — «Ну тогда скажи и в этот раз!» — «Не могу, разве нет? Амбридж следит за совами и каминами, помнишь?» — «Тогда Дамблдору». — «Я только что сказал тебе, он знает. Нет смысла говорить снова». — «Дамблдор хотел бы знать…»).

Рон, без сомнения, понял основную идею, что всякий раз, когда у Гарри болит шрам, надо об этом кому-нибудь сообщать — и сомневаюсь, что он, волнуясь за друга, не расскажет об этом Гермионе или прямо родителям. Но такой испорченный телефон — плохой помощник Директору, ибо Рон сам не понимает, что происходит: «Гарри, ты читаешь мысли Сам-Знаешь-Кого!» — «Нет. Больше как… его настроение, наверное». Даже Гарри понимает больше, ведь есть огромная разница между мыслями и настроениями — настроения все-таки больше относятся к душе.

Можно себе представить, что, интерпретировав по-своему, передаст Рон кому бы то ни было, и что этот кто-то, интерпретировав интерпретацию, передаст Дамблдору. Весь смысл потеряется — Гарри не только чувствует теперь, когда Тому плохо или хорошо, в парне говорит кто-то совершенно чужой. Связь крепнет. Может быть, узнай Директор об этом раньше, вот сейчас, он бы смог вовремя принять меры, которые, надеясь, что все не так плохо, не принимает, пытаясь щадить Гарри до последнего…

Вопрос второй, не менее острый и интересный: почему Том нервничает? Что такое делается «недостаточно быстро»?

Надо сказать, именно в этот момент поводов сильно злиться у Тома выше его лысой головы, потому что он проигрывает по всем пунктам: до пророчества он добраться никак не может, освобождение узников Азкабана светит еще сильно не скоро, Трелони из школы никак не выдавливается, великаны и гоблины не слишком спешат идти на контакт, вербовка идет плохо или вообще буксует на месте, Хагрид до сих пор не вернулся, и наргл разберет, чем он там занимается, Директор все еще остается на своем посту, Гарри до сих пор не запихнули в Мунго, и даже Сириуса, одного из сильнейших членов Ордена, этим идиотам из Министерства поймать так и не удалось (новость о чем вполне могла долететь до Тома именно сейчас — из уст расстроенного Люциуса). Какая-то сплошная непруха — еще и с этим Снейпом непонятно, то ли он наш, то ли не наш… вроде, так посмотришь — точно наш! а вот так взглянешь — типично Дамблдоровская рожа… а этот Дамблдор… ух, этот Дамблдор!!...

У меня есть одно предположение по поводу печали Тома, которая такой болью отдалась в шраме Гарри, однако, чтобы его развить, понадобится залезть в такие дебри Большой Игры, от которой Дамблдор всеми силами держит Гарри подальше и которой еще только предстоит случиться, что я лучше вернусь к этому, когда настанет подходящий момент. Пока же — примем за факт: у Гарри вновь заболел шрам; Том очень зол.

Что в контексте случившегося не менее важно, так это то, что Том, сам того пока не подозревая, начинает своими бурными всплесками эмоций мешать Игре Дамблдора.

Директор потратил уйму времени и сил (и не только своих), чтобы забить все время Гарри мыслями о более мирских вещах, повседневными заботами и проблемами, подготовкой к Игре Года — а Том, нечаянно вклинившись в сознание Гарри, вновь возвращает парня к мыслям о себе — и, следовательно, вплотную приближает Гарри к обдумыванию Большой Игры, чего Дамблдор очень не хочет.

И вот Гарри уже вспоминает, как Сири проговаривается на кухне дома на Гриммо о некоем оружии, которое Реддл может заполучить только хитростью, которого у него не было в прошлый раз… и вот Гарри уже полночи размышляет о своей странной связи с Реддлом… и вот он сильно недоволен тем, что Директор не дает никакого удовлетворительного объяснения… и вот он, заснув прямо в кресле гостиной после ухода Рона в спальню, вновь видит сон о запертой двери, к которой тянет руку…

А потом парня будит Добби.

— У Добби ваша сова, Гарри Поттер, сэр! Добби добровольно вызвался принести сову Гарри Поттера. Профессор Граббли-Дерг говорит, теперь сова в порядке, сэр.

Я скромно замечу, что Добби приходит далеко за полночь. С совой. Самое время принести сову. Черт побери, сов нужно приносить именно за полночь! Более того, профессорам, лечившим сов, надо гореть желанием отдать их спящим мальчикам именно за полночь. И вызывать эльфов-волонтеров для этого дела тоже нужно за полночь. О таком помещении, как совятня, я вообще молчу — нет, Гарри обязан держать сову при себе! За полночь!! Именно в это время она ему больше всего необходима, очевидно, так!

И как это вообще Добби умудрился добровольно вызваться отнести сову? Это ж, получается, либо Граббли-Дерг, попыхивая трубкой, потопала на кухню (за полночь) и спросила: «Эй вы, эльфы! Кто хочет отнести сову Поттеру в гостиную Гриффиндора?» (и эльфы такие: «В гостиную Гриффиндора?! Да ни боже мой! Вы вообще в курсе, что там творится?! Шапки, носки, шарфы — повсюду! Повсюду!!»), либо вызвала к себе всю колонию домовиков школы и спросила: «Кто хочет?» (получив тот же ответ), либо Добби знал, что надо отнести сову (и когда), либо Граббли-Дерг знала, что надо вызвать именно Добби, потому что другие эльфы в гостиную не сунутся.

У меня вообще сильное подозрение, что, как и в Игре-4, Добби вдруг срочно вызвали забрать мантии из учительской, где Макгонагалл начала громко сокрушаться в беседе с Граббли-Дерг, что сова теперь в порядке, но некому ее отнести и сделать сюрприз Поттеру, когда он проснется. Вот Добби и вызвался.

Причем Добби здесь вовсе не для того, чтобы одним махом отнести сову и прибраться в гостиной (может, эльфам нельзя, когда есть люди), так что это не простое совпадение — сколько раз трио оставалось в гостиной за полночь и ни разу не встретило эльфов, а тут Добби не просто приходит и натыкается на Гарри (если бы парень задрых в кроватке, надо полагать, пошел бы приставать к парню в кроватке) — он Гарри еще и будит! («Гарри Поттер, сэр!» — «К-кто там?» — «У Добби ваша сова, Гарри Поттер, сэр!»)

Надо сказать, будит он не только Гарри, но еще и Живоглота (да-да, он тоже здесь, и его опять никто не замечает). Думаю, кот во встрече Гарри с Добби выполняет примерно ту же функцию, что и русалка во встрече парня с Миртл в ванной для старост в прошлой Игре — следит, чтобы Добби не ляпнул лишнего.

А то эльф от восторга разошелся.

— Э… ты забираешь все вещи, которые оставляет Гермиона? — спрашивает Гарри, оглядывая невероятное количество шапок, шарфов и носков на хрупком тельце Добби.

— Он нет, сэр, Добби брал некоторые для Винки тоже, сэр. — И как-то совершенно не удивляет эльфа информация о том, кто автор этих предметов вязального искусства.

— Да, как там Винки?

— Винки все еще много пьет, сэр, — грустно отвечает Добби. — Она все еще не обращает внимания на одежду, Гарри Поттер. Как и другие эльфы, — а никто о других эльфах и не спрашивал, между прочим. — Никто из них больше не будет убирать гостиную Гриффиндора, пока они находят шляпы и носки запрятанными повсюду, они находят их оскорбительными, сэр. Добби все делает сам, сэр, но Добби не возражает, сэр, потому что он всегда надеется встретить Гарри Поттера, и сегодня ночью, сэр, его желание сбылось!

Альбус Дамблдор — исполняет ваши самые горячие желания с 1991 года!

А ведь это именно Дамблдор отправил Добби к Гарри, вкратце обрисовав его задачи и схему построения разговора, которой Добби следует без лишнего изящества и очень прямо (между прочим, никогда не понимала, в чем проблема увидеться с Гарри? пришел — увидел — пообщался, Гарри будет только рад; разве только Дамблдор попросил так не часто делать, чтобы Добби лишнего не разболтал):

— Но Гарри Поттер не кажется очень счастливым, — грустно. — Добби слышал, как он бормочет во сне. — Опять пялился на парня, пока тот спал?!

Очень-очень серьезный взгляд Гарри в глаза:

— Добби желал бы, чтобы он мог помочь Гарри Поттеру.

…ну ладно, Добби пошел.

…Добби медленно уходит… (так сильно хотел Гарри увидеть…)

…Добби уже почти совсем ушел!..

И тут до Гарри доходит:

— Погоди — есть кое-что, что ты можешь сделать, Добби!

Эльф, сияя, оборачивается:

— Назовите это, Гарри Поттер, сэр! — «Ой, ну наконец-то! Да! Давай, называй свое желание!»

— Нам нужно место, где двадцать восемь человек смогут практиковать Защиту от Темных Сил в тайне от других преподавателей. Особенно — профессора Амбридж.

Что ж, опуская то, что Гарри так и забыл предупредить Добби, чтобы он сам об этом не болтал (эльф-то не будет, но конспираторские способности Гарри… все еще остаются на крайне веселом уровне), все складывается так, как должно было сложиться — в Хогвартсе тот, кто просит помощи, всегда ее получает.

Добби подпрыгивает и хлопает в ладоши от радости («Отлично! Наконец-то дошло! Эльфийский Мерлин, а мне говорили, что ты умный…»):

— Добби знает идеальное место, сэр! Добби слышал, как о нем говорят другие эльфы, когда он пришел в Хогвартс, сэр, — что ж, он не врет, эльфы действительно о месте говорили. Может быть даже, что подсказка Дамблдора на Святочном балу в прошлом году и была направлена на то, чтобы Добби узнал о месте не через него — и сейчас Директору оставалось лишь напомнить эльфу, что подсказывать Гарри надо именно об этом месте. Месте, в котором Дамблдор оказался в 5:30 утра накануне Рождества 1994 года, и я до сих пор не знаю, почему.

— Среди нас, эльфов, она известна как Комната-Которая-Появляется-и-Исчезает, сэр, или по-другому, — по-Директорски, — Выручай-Комната!

— Почему?

— Потому что в эту комнату человек может войти только тогда, когда в этом есть реальная нужда, — принимается серьезно объяснять Добби, подбирая очень подходящие слова и рассказывая о разных примерах, чтобы Гарри убедился, что Комната безопасна. — Иногда она есть, иногда ее нет, но, когда она появляется, она всегда оснащена по нуждам ищущего. Добби использовал ее, сэр, когда Винки очень напилась; он спрятал ее в Выручай-Комнате и нашел антидоты к Сливочному пиву там и хорошую кровать размера эльф, чтобы оставить ее там, пока она проспится… и Добби знает, что мистер Филч нашел там нужные материалы для чистки, когда у него кончились, сэр, и -, — откуда Добби знает про Филча, думаю, можно понять, спросив у Дамблдора, который, небось, эльфу с примерами и помогал.

Неизвестно, сколько еще подобных примеров привел бы эльф, если бы Гарри вдруг не блеснул своей хорошей памятью:

— И, если тебе действительно нужно в туалет — она будет полна ночных горшков?

Нет, все-таки у Директора блестяще развита интуиция — сколь больше проблем было бы у него сейчас, если бы уже почти год назад он не решил немного поиздеваться над Каркаровым! Воистину, говорите с детьми, когда они едят.

— Добби так думает, сэр, — убедительно кивает эльф. — Это очень удивительная Комната, сэр.

Правильные слова действуют, и Гарри выпрямляется в кресле.

— Как много людей о ней знает?

— Очень мало, сэр, — ловко уходит Добби от признания того, что среди этих избранных находится и Дамблдор. Людей-то, может, и мало — но зато целая колония домовиков. — Они часто натыкаются на нее, когда им нужно, сэр, но они часто не находят ее снова, потому что не знают, что она всегда там, ждет, пока ее призовут к услугам, сэр.

Честно говоря, понятия не имею, как можно случайно наткнуться на Комнату, попасть в которую возможно, лишь трижды пройдясь мимо стены, которая ее скрывает, при этом усиленно думая о своем запросе к Комнате, но ладно уж. Гарри окончательно попадается.

— Звучит великолепно. Это звучит превосходно, Добби. Когда ты можешь показать, где она?

— В любое время, Гарри Поттер. Мы можем пойти сейчас, если хотите!

И как забавно Добби провоцирует Гарри сорваться прямо сейчас! В принципе, уверена, Дамблдор был готов к тому, что Гарри понесется к Комнате, так что опасности никакой нет — но парень проходит проверку и отказывается. Не в первый раз в его голове звучит голос совести (Гермионы) — «безрассудный». Именно этим словом Гермиона охарактеризовала поведение Сири.

Гарри с большой неохотой идет против своей природы и оседает в кресле: «Не хочу все испортить, это надо нормально спланировать… ты можешь сказать, где в точности Выручай-Комната и как туда попасть?» Да, Гарри учится терпению, и это очень хорошо, ибо в важном деле спешка — вещь недопустимая. Это — первый раз, когда парень так резко и твердо останавливает себя в порыве. Когда он сделает так же через два года, он решит этим многие, многие судьбы. Собственно, в Игре-7 Дамблдор обставит все именно так, как обставит, потому, что уже сейчас Гарри показывает ему, что готов ждать, если надо, и усмирять свое нетерпение. Лили в нем побеждает Джеймса. Дамблдор, должно быть, очень горд.

Таким образом, информация, которую получает Гарри ночью, становится последним пинком Гермионе, чтобы она таки запустила весь кружок по Защите. И довольно символично, что источником столь важной информации стал Добби — я, конечно, не оправдываю жестокое обращение с десертами и привычку многократно избивать лампу головой, но нельзя не согласиться с тем, что Добби — отличный пример того, как быть хорошим другом.

Однако поначалу, заслышав о Комнате утром, Гермиона начинает беспокоиться еще сильнее:

— Ну… просто планы Добби не всегда безопасны. Не помнишь, как из-за него ты потерял все кости в руке?

А Гермиона-то ожидала, что подсказка поступит ей. Ну, что ж… как помним, Дамблдор жутко не любит складывать все ягодки в одну корзинку.

— Эта Комната — не какая-то сумасшедшая идея Добби, — говорит Гарри. — Дамблдор тоже о ней знает, он упоминал о ней на Святочном балу.

— Дамблдор сказал тебе о ней? — выражение лица Гермионы мгновенно проясняется.

— Вскользь, — Гарри пожимает плечами.

— А, ну тогда все в порядке, — быстро заключает Гермиона и больше не возражает.

Какие еще нужны доказательства тому, что Гермиона находится в Игре по самую макушку, я не знаю.

Итак, первый сбор общества пионеров-камикадзе случается 11 октября 1995 года в 8 часов вечера — думаю, именно эту дату следует считать датой основания организации Отважных Желторотиков, поскольку именно в этот вечер детишки дают ей название.

Инициатор — Гермиона, которая явно подготовилась лучше, чем в первый раз. Сначала она предлагает проголосовать за лидера, официально подавляющим большинством избрав Гарри, а затем бойко произносит:

— Я думаю, нам еще нужно название. Оно поддержит дух команды и единства, — ах, волшебное, с самого сентября звучавшее слово… правильно, название, общая форма, общие правила, общий секрет, общий противник, один лидер — и вот вам готовое маленькое общество, способное менять винтики в умах большинства членов общества большого, — не так ли? Я думала о названии, — поясняет Гермиона после ряда сумасшедших предположений, — которое не скажет никому, что мы затеваем, чтобы мы могли свободно и безопасно произносить его вне занятий.

— Отряд Добровольцев? — предлагает Чжоу. — Сокращенно ОД, и никто не узнает, о чем мы говорим.

— Да, ОД хорош, но пусть будет Отряд Дамблдора, — говорит Джинни, — потому что это худший страх Министерства, верно?

— Все за ОД? — деловито произносит Гермиона. — Большинство за — предложение принято!

Да, знаете, я уверена, что «Отряд Дамблдора» — это как раз то самое название, «которое не скажет никому, что мы затеваем».

Нет, понятно, что рассуждения Гермионы на встрече в «Кабаньей Голове», разговоры с Гермионой на темы, близкие к этой, прочно отпечатывают в сознании Джинни слово «армия» (потому что в оригинале название, «которое не скажет никому, что мы затеваем», звучит еще круче — Dumbledore’s Army; сокращенно — DA; забавно, что сокращение оригинального названия Защиты от Темных Сил — DADA), однако почему сама Гермиона считает название подходящим, если оно не соответствует выдвинутым ею же параметрам?

Потому что, с точки зрения Гермионы, название прямо-таки само просится на язык — и какое превосходное совпадение, что именно такое название позже даст Дамблдору замечательную возможность вывернуться из очень плотного капкана Министерства! Вердикт — опять Игра. Шанс, при этом, что большинство проголосует именно за такое название (демократия же), максимальный — очень уж по сердцу оно приходится подросткам-бунтарям.

Гермиона большими буквами выводит название кружка на бумажке со списком членов и с честью завершает свое дело по открытию второго фронта Директорской боёвки. История повторяет себя.

Гарри тем временем предлагает заняться всем его любимым Экспеллиармусом, следит за порядком, правильностью исполнения заклинания, примеривается, как делать надо, а как не надо, с удивлением наблюдает, как его слушаются, и, наконец, одернутый Гермионой, что уже целых десять минут после отбоя, отпускает ребят («В то же время в том же месте?» — «Раньше!») по двое-по трое и прослеживает по Карте Мародеров, чтобы его крошки благополучно добрались до своих гостиных.

Одним словом, детки все делают так хорошо, что кажется, будто это делают даже и не они. А, погодите… да, это действительно делают не они.

Я имею ввиду, неужели кто-то думал, что Директор не заметит, как трио весь день ловит соратников и что-то им шепчет? Кроме того, напротив входа в Комнату висит замечательный гобелен, на котором сэр Барнабас учит троллей балету, за что те в ответ колотят его дубинками (какая ирония… но Гарри-то, в отличие от сэра Барнабаса, в итоге преуспеет в обучении) — что означает, что у Дамблдора всегда имеется замечательная возможность знать, кто и когда заходит в Комнату.

Наконец, разве мог Директор, которому не нужна мантия-невидимка, чтобы стать невидимым, вот так просто взять и, во-первых, не обеспечить деткам идеальную безопасность, во-вторых, не подстраховать их с помощью, в-третьих, лично не посмотреть на самое первое занятие — результат трудов праведных его и его детишек? Да ни в жизнь!

Гарри может сколько угодно проверять по Карте, где находятся Филч, миссис Норрис и Амбридж (совершенно позабыв про Снейпа) до занятия и после (когда Рон и Гермиона громко спорят по пути в гостиную после отбоя, кто из них и сколько раз кого обезоружил) — можно быть уверенным, сегодня никто из них не окажется даже близко к седьмому этажу. Дамблдор об этом позаботился.

Кстати, о Карте Мародеров, которая, сколь помнится, с самой вечеринки в пижамах прошлой зимой лежала где-то у «Грюма» — Гарри даже не подумал о ней в Финале прошлой Игры, не до того было. А потом вдруг оказывается, что она — стертая — вновь у парня. Как так? Не Барти же ее Гарри подкинул — да и стирать он ее не умел. Что ж, думаю, кое-кто весьма своевременно попросил своего старинного друга Грюма, едва тот пришел в себя, Карту-то отдать. А дальше — волшебные слова, чтобы ее выключить, знают и Люпин, и Сири — домовой эльф — ночь — чемодан Гарри…

Далее: само попадание ребят в Комнату. Гарри, Рон и Гермиона загадывают разное, желая, чтобы появилась дверь. Но ведь это невозможно, Комнату бы замкнуло — это как с боггартом, который пытался напугать двоих и расщепился. Комната бы просто не смогла выбрать, во что превратиться. Что-то подсказывает мне, что без невидимого Директора, открывшего дверку с той стороны, снова не обошлось.

И ведь все в Комнате обставлено так, как детки и не додумались загадывать: подушки на полу (на которых трио в прошлом году отрабатывало заклинания, готовясь к третьему туру), Вредноскопы, Проявитель Врагов (были бы внимательнее с ними — беды бы не случилось; полагаю, на то и было рассчитано), книги (которые окончательно сражают Гермиону), детекторы Темных Сил (все — из кабинета Барти; кстати, Проявитель Врагов треснутый — хорошо же Директор в Финале бывшего ученичка-то приложил…) и — маленькая деталь, чисто ради забавы, видимо, Директор не смог удержаться — осветительные приборы точь-в-точь как в подземельях Снейпа.

Всем хороша Комната — ее нельзя обнаружить ни на одной карте, даже Мародеров, она не меняется, пока в ней кто-то находится, способна превратиться во что угодно и выдать, что угодно (кроме еды и зелий) — только вот в нее нельзя войти, если не знаешь, чем она стала в настоящий момент. А 25 подопечных Гарри свободно входят, и ключ, торчащий в двери, якобы призван убедить нас, что только он один ребят от вторжения посторонних и спасает, а правила о входе не существует… Что ж, похоже, Директор любезно придерживает дверь и для всех остальных (а то бы смешно получилось).

Наконец (мал тот человек, который не замечает величия в мелочах), в какой-то момент Гарри, пытаясь перекричать разбушевавшихся подопечных, безнадежно оглядывается, с тоской думая о том, что ему бы не помешал свисток. И — о чудо! — он появляется на ближайшей же к Гарри полке с книгами!

Я, конечно, понимаю, что Комната обеспечивает всем необходимым, но для этого надо хотя бы из нее выйти — или быть в ней в одиночестве (иначе детки, исполняй Комната все «хочу» членов ОД, к концу занятия утонули бы в гоночных метлах, игрушках из «Зонко» и готовых Забастовочных Завтраках Уизли). Нет, это вновь Директор, этот старый коварный манипулятор, который, помимо радости наблюдать за ребятами, помогать им и подслушивать название их организации (тут он, должно быть, пускает скупую мужскую), имеет счастье позже вечером неплохо повеселиться, делая ставки со Снейпом и Макгонагалл (которые, без сомнения, в затяжном свуне от всего происходящего, вынужденные весь вечер сидеть на низком старте, чтобы, случись что, вовремя успеть перехватить Амбридж и Филча), как долго пионерам-камикадзе удастся продержаться и не попасться.

Занятия продолжаются с завидной регулярностью весь октябрь — Невиллу удается успешно обезоружить Гермиону, Колин выучивает заклинание Импедимента после усиленной тренировки на трех занятиях, Парвати стирает в пыль стол со всеми Вредноскопами (что вообще-то плохо), успешно освоив Редукто (что очень хорошо), а Гарри даже может отныне улыбаться на уроках Амбридж, глядя прямо в ее выпученные глаза и постигая новую для себя истину: самое приятное в любой ситуации — не в том, что знаешь ты, а в том, чего не знают другие.

И ведь все проверяется не словами, а делом — Гарри не ведет себя, как сумасшедший, не пытается убеждать людей на своих уроках, что он прав, и Реддл действительно возродился, он просто выполняет свою работу по обучению ребят Защите. И ребята платят ему тем же — невероятным усердием на занятиях, возрастающим доверием и преданностью. Даже Захария Смит перестает пререкаться и начинает честно работать вместе с другими.

На последнем в октябре занятии Гермиона представляет свою новую разработку — ненастоящие галлеоны, соединенные между собой Протеевыми чарами («Но это… это же уровень Ж.А.Б.А…» — слабо произносит Терри Бут). Если Гарри поменяет цифры на своей монете (там, где у настоящих -номер гоблина, их сделавшего), обозначая дату и время встречи, монеты остальных ребят станут накаляться так, чтобы они заметили это сообщение.

Уж я не знаю, откуда Гермиона сумела достать 28 ложных галеонов, но система, содранная ею с метода коммуникации Реддла и Пожирателей (даже в этом Гарри до ужаса походит на Тома; разница, как и прежде, лишь в сути), позволяет избегать ненужных перешептываний студентов с разных факультетов и курсов по всей школе и их бешеной активности всякий раз, когда нужно поменять дату встречи в срочном порядке (докатились со своей разобщенностью — уже подозрительным кажется то, что дети с разных факультетов и курсов общаются между собой, вы поглядите…).

А Гермиона еще сомневалась, правильно ли она делает, устраивая ОД! Но, по крайней мере, и сомнения, и последующее вдохновение знакомят ее и парней с еще одним важным правилом Игры: если вы уже включились, если вы уже Играете, вам не выбраться до тех пор, пока Игра не окончится успехом или полным провалом.

Меж тем, Директор, разумеется, продолжает присматривать за подростками и всячески ими гордиться. Отдельный повод для возмущения Дамблдороненавистников может вызвать тот факт, что Слизерин фактически оказывается исключенным из подготовки по Защите, что, учитывая военное положение, которое рано или поздно выльется в открытое противостояние, возмутительно, безнравственно и все такое прочее далее по тексту (они же дети! и тоже должны уметь себя защищать!).

Это действительно спорный вопрос, однако со своей колокольни я прекрасно понимаю, что творится на колокольне у Директора. Прошу прощения, но, если бы я оказалась в его ситуации, я бы тоже предпочла, чтобы отпрыски Пожирателей и (или) сочувствующих знали как можно меньше боевых и не очень заклинаний — тем больше была бы вероятность, что ни меня, ни моих бойцов, ни моих крошек-бойцов не настигнет какое-нибудь особо неприятное заклинание от какого-нибудь особо неприятного сопляка, решившего вдруг стать героем и пойти по Пожирательским стопам своего какого-нибудь особо неприятного родителя. Иными словами, прошу прощения, но это война.

Тем временем в Игре ничего сверх этого не происходит — равно как и в Большой Игре. Бег-по-Кругу приобретает настолько цепкий характер, что, кроме ОД, вообще ничего интересного не случается. Время идет — и идет — и идет — и так бы оно шло, наверное, размеренно и успешно, делая всех счастливыми и довольными, если бы не первый матч по квиддичу (Гриффиндор — Слизерин), который вызывает невероятное волнение во всей школе, ибо Кубок не разыгрывался уже больше года.

За неделю до матча Макгонагалл вдруг отменяет домашние задания:

— Я думаю, у вас достаточно дел, с которыми надо справляться, в настоящий момент, — возвышенно провозглашает она, а детки не верят своим ушам. Макгонагалл прямо смотрит на Гарри и Рона. — Я привыкла видеть Кубок по квиддичу в своем кабинете, мальчики, и я действительно не хочу, чтобы мне пришлось передавать его профессору Снейпу, так что используйте свободное время для тренировок, хорошо?

Да, видимо, в этом году преподаватели дружно махнули рукой на объективность и непредвзятость. Конечно, профессор Макгонагалл, по словам Роулинг, в прошлом была очень талантливым игроком в квиддич, хоть неудачное падение на седьмом курсе (во время матча со Слизерином за Кубок школы) и закончилось для нее сотрясением мозга, несколькими сломанными ребрами и пожизненным желанием увидеть Слизерин разгромленным на поле для квиддича, и врожденный дух соперничества так и не дал ей остаться равнодушной к судьбе команды Гриффиндора (и у нее остался наметанный глаз на талант к квиддичу, чего уж тут), даже несмотря на то, что она забросила игру, окончив школу, однако в данном конкретном случае имеется кое-что еще — гораздо смешнее.

«Я думаю, у вас достаточно дел, с которыми надо справляться, в настоящий момент», — это очень двусмысленная фраза, принимая во внимание то, как часто принялся собираться ОД. И потом, если она хочет освободить ребятам время для квиддича, зачем лишать домашних заданий весь класс? Из которого в ОД не состоит только Симус.

Нет, нет, здесь надо копать глубже — и смотреть куда-то в область второго самого предвзятого в мире преподавателя. На Снейпа. Снейпа, который бронирует поле для тренировок команды так часто, что гриффиндорцы едва успевают выцарапать его для себя, Снейпа, который уведомляет гриффиндорцев о смене загонщиков на Крэбба и Гойла (которые оказываются удивительно неплохи для бабуинов, будем честными) лишь за 10 минут до начала первого мачта, Снейпа, который принимает вид «Ничего не вижу, ничего не слышу, нет, совершенно ничего!» всякий раз, когда гриффиндорцы ходят к нему жаловаться, что его слизеринцы атаковали игроков команды Гриффиндора, Снейпа, который любит всех детей и просто обожает своих слизеринцев (в хорошем смысле слова), наконец, Снейпа, который просто не мог удержаться и не начать всячески подзуживать Макгонагалл, прикалываясь насчет ОД: «Ой, что-то я сомневаюсь, Минерва, что ваша команда выиграет в этом году, учитывая ее занятость во всяких… кхе-кхе… дополнительных школьных делах. Откровенно говоря, я вообще удивляюсь, как это пятый курс находит время посещать ваши занятия. Вот и качество выполнения домашних заданий страдает, я погляжу… Должно быть, то же происходит и с тренировками… Что ж, не беда, хотя бы наскребут проходные на экзаменах. Вы, кстати, уже отполировали Кубок по квиддичу? Мне не хотелось бы тратить на это время, когда я буду ставить его на специальную полочку в своем кабинете. Видите ли, в мои планы входит лишь одно: сидеть — и любоваться…» Макгонагалл, закипая: «Вы все освобождены от домашних заданий! Марш тренироваться!!»

В постоянных тренировках (ОД и квиддич) пролетает октябрь — и даже Хэллоуин остается незамеченным — судя по тому, как хохмит Снейп, ажно для него этот день проходит легче, чем в предыдущие годы.

Наконец наступает первая суббота ноября, четвертое число, и Гарри ведет уже тысячу раз пожалевшего о своем вступлении в команду Рона в Большой Зал, где слизеринцы встречают их громким улюлюканьем — и серебряными значками, на которых Гарри позже читает: «Уизли — наш король». Малфой в этот день во всей красе демонстрирует не только свои поэтические умения, но и впоследствии оказавшуюся для команд Гарри и Директора гибельной привычку скатывать все идеи у Гермионы (какая ирония — у грязнокровки, как он ее называет) — значки в виде короны, без сомнения, есть малфоевская версия значков Гавнэ.

Кто оригинален до не могу — так это Полумна, которая всю ночь мастерила шляпу в виде огромной головы льва, которая умеет рычать, как натуральный лев (заставляя вздрогнуть всех храбрых гриффиндорских львят поблизости), и которая, по идее, должна была еще жевать слизеринскую змею, но доделать змею «не было времени». Полумна, безусловно, очень сильно привязывается к трио за прошедшее время — и нельзя сказать, что это не взаимно. Позже на поле Гарри воспрянет духом, различив в шуме болельщиков именно рык льва Полумны.

Надо сказать, Малфой попадает в самую точку, сочинив куплеты отвратительной песни про Рона, самого слабого игрока команды, выведя тем Гарри из себя — в какой-то момент Анджелине даже приходится вопить: «Какого черта ты делаешь?! Двигайся!» — потому что Гарри целую минуту висит в воздухе, наблюдая за игрой и начисто позабыв о снитче. Да. Слизеринцы уже не в состоянии вывести Гарри из себя, издеваясь над ним — но они все еще вполне способны это сделать, издеваясь над его близкими…

Перед матчем Гермиона целует Рона в щеку, чем повергает парня в полнейший шок. В раздевалке команда узнает о замене загонщиков Слизерина на Крэбба и Гойла. Песня Малфоя выводит из себя и Рона, и всю команду, и Рон пропускает четыре гола подряд. Гриффиндор забивает один гол — Гарри слышит рев шляпы Полумны, спустя пару минут наконец замечает снитч и, опережая Малфоя на долю секунды, ловит его.

Крэбб отправляет бладжер в Гарри после свистка мадам Трюк — и Гарри падает на землю.

— Ты в порядке? — спрашивает его Анджелина, помогая подняться.

— Конечно, — Гарри берется за ее руку и встает на ноги.

— Это был Крэбб… но мы победили, Гарри, победили!

— Спас шею Уизли, Поттер? — фыркает Малфой из-за спины Гарри, белый от ярости, но умудряясь выдавить ухмылку. — Никогда не видел худшего вратаря… но он ведь на помойке родился… понравились мои стихи, Поттер?

Зависть, как говорят, это скорбь по чужой радости. А скорбящих надо жалеть. Зависть, как говорят другие, это религия бесталанных.

Гарри не отвечает, повернувшись к остальной части подлетевшей команды. Рон в одиночестве плетется от колец в раздевалку.

Малфой все не унимается, прохаживаясь по семье Рона, и вот уже Гарри с трудом удерживает Джорджа, а три охотницы Гриффиндора — Фреда. Гарри оборачивается в поисках помощи, но мадам Трюк продолжает отчитывать Крэбба. Снейп на трибунах, наверное, напрягается.

Малфоя несет, и он переключается с родителей Рона и близнецов на маму Гарри.

— Проехали! — в отчаянии кричит Анджелина, но лично у Гарри куда-нибудь проехать соглашается только крыша — он отпускает Джорджа и, полетев на Малфоя, как во сне, размахивается и со всей силы, на какую только оказывается способен, ударяет его кулаком в нос. Малфой падает, и Гарри с Джорджем принимаются мутузить паршивца по всему, до чего только могут дотянуться.

Мадам Трюк, сама или по указанию подлетев к парням, отбрасывает обоих от Малфоя Импедиментой (Крэбб остается стоять рядом и хихикать), орет и отправляет Гарри и Джорджа к декану. Парни, тяжело дыша, покидают поле, оставив Малфоя валяться на земле.

Макгонагалл нагоняет ребят у самой двери в свой кабинет. Она в ярости — на пол летят гриффиндорский шарф и те самые имбирные тритончики (да, ей однозначно далеко до самообладания Дамблдора). Причем самое интересное — ее волнует не столько то, что Гарри и Джордж избили Малфоя, сколько то, что их было двое, а он — один.

«Вы хоть представляете, что вы -», — натворили, избив сынка Люциуса на глазах у Амбридж?

«Мне все равно, как вас спровоцировал Малфой, — чуть позже заявляет Макгонагалл, — мне все равно, если даже он оскорблял каждого члена ваших семей, ваше поведение было омерзительно, и я даю вам двоим неделю наказаний! Не смотри на меня так, Поттер, вы это заслужили! И, если кто-либо из вас еще когда-нибудь -»

Забавно, но почему-то мне кажется, что, пока Макгонагалл орет на своих, Снейп, избавившись от Амбридж, которая потопала к Макгонагалл, должно быть, подлатав Малфоя, орет, собственно, на Малфоя и Крэбба, ибо их поведение не лучше поведения Гарри и Джорджа, и, кроме того, не сомневаюсь, что Анджелина, Кэти, Алисия и Фред в красках рассказали без всякой метлы подлетевшему Снейпу, что именно кричал Малфой о матери Гарри (всего через четыре дня после годовщины ее смерти).

Нет, ни оскорбления Рона в песне (нервы Рона — это проблемы исключительно Рона), ни оскорбления его родителей, ни даже — Мерлин с ним — бладжер Гарри в спину после финального свистка, а именно оскорбление памяти Лили, я полагаю, заставляют Снейпа позеленеть и распять Малфоя если не на месте, то уж точно прямо в своем кабинете — и он сделал бы это, будь Малфой даже сыном самого Реддла. Так что я действительно не знаю, кому в этот день хуже — Гарри и Джорджу или Драко.

Тем временем в кабинете Макгонагалл появляется облачившееся в зеленую мантию существо по имени Амбридж: «Ну, я подумала, вы будете благодарны чуточку большей власти».

Немного поспорив с Макгонагалл, существо распрямляет «только что» присланный Декрет Фаджа №25: «Генеральный Инспектор отныне наделяется высшей властью над всеми наказаниями, санкциями и лишениями привилегий, относящимися к студентам Хогвартса, и властью изменять таковые наказания, санкции и лишения привилегий, который могли быть назначены иными преподавателями».

Я так понимаю, Амбридж подвернулся замечательный повод Декретом тут же воспользоваться, но почему Фадж тянул целый месяц с его изданием, если существо обратилось к нему, по ее же словам, в начале октября, когда Макгонагалл и Директор, вопреки решению существа, разрешили сборной Гриффиндора продолжить тренировки? Ой, судя по всему, Декрет в этот раз проходил решение Министерской коллегии гораздо медленнее, чем обычно. Разумеется, ибо наделял Амбридж уже практически неограниченной властью — что могло у многих начать вызывать вопросы…

Амбридж назначает Гарри и обоим близнецам пожизненный запрет играть в квиддич с конфискацией метел, после чего уходит, довольная собой, оставив гриффиндорцев втроем с Макгонагалл окаменело глядеть ей вслед. Да, для Макгонагалл 4 ноября становится, без сомнения, тем самым днем, когда она вдруг со всей отчетливостью понимает, что лично сделает все, чтобы Амбридж в этой школе было не выжить.

К вечеру о наказании уже знает целый замок, и весь Гриффиндор сидит в гостиной, будто собираясь кого-то хоронить. Снитч, нечаянно украденный Гарри с поля, порхает над головами студентов так же, как десятки лет назад — при Джеймсе.

Около 9 вечера все расходятся по кроватям, а Гарри и Гермиона остаются ждать Рона, который не появлялся весь день, и наконец пришел, замерзший и мокрый от снега.

Узнав страшную новость об исключении братьев и Гарри из команды, Рон принимается еще пуще винить себя, что сильно злит Гарри, ибо он, в отличие от Рона, понимает, что дело не в его способностях, как вратаря, а в том, что Малфой — козел. Ну, и еще в том, что Гарри сам виноват, ибо повелся на провокацию козла. Ну, и в том, что Амбридж, которую Гарри все время выводил из себя своими нахальными улыбочками на ее уроках, просто не могла себе позволить, чтобы Гарри и Директор с Макгонагалл вдруг взяли и так просто зажили недопустимо счастливой жизнью.

Это все понятно. Но вот какая штука… если бы Гарри довелось пережить все это заново — выигранный матч, избиение Малфоя и тотальную безнадегу после исключения из команды, я думаю, он бы, даже зная, что его исключат, все равно бы избил Малфоя. Я не думаю, что он о чем-либо жалеет в данном эпизоде. Кроме, разве, того, что мадам Трюк разняла их слишком быстро. И я полностью разделяю его настроения.

Кстати, о Дамблдоре — почему он ничего не предпринимает и молчит (уверена, Макгонагалл уже успела ему нажаловаться)? Где раскаты грома, отдаленно доносящиеся до нежных детских ушей?

Что ж, их нет. Ибо Директор считает, что все к лучшему в этом лучшем из миров, а у ребят, как резонно замечал Снейп, прикалываясь над Макгонагалл в моем воображении, и без квиддича есть чем занять время в этом году — подготовка к СОВ, например. Или ОД.

— Это худшее, как я себя чувствовал во всей своей жизни, — признается Рон, помолчав.

— Присоединяюсь к клубу, — говорит Гарри.

— Что ж, — внезапно произносит отошедшая было к окну Гермиона. Ее голос слегка дрожит. — Я, кажется, знаю одну вещь, которая поднимет вам настроение.

— О, да? — парни скептично выгибают брови.

— Да, — она поворачивается к друзьям, широко улыбаясь. — Хагрид вернулся.