Сумерки богов (джен)

Он смотрел на голоснимки с ревнивым, болезненным любопытством.

Он уже видел его, этот снимок, мельком, в забытой папке с нейтрально-буквенным обозначением, брошенной в корневой директорий, в дальний угловой кластер. Пароля на папке не было. Мартин в первые дни на Геральдике, с прямолинейной своей логикой, задался правомерным вопросом: «Почему без пароля?» Все же объяснимо, логично. Если папка содержит личную или секретную информацию, если эта информация опасна или представляет собой коммерческую ценность, то она защищается паролем, чтобы влезший на сервер хакер или настырный киборг не смог бы его взломать. По крайней мере, с первой попытки.

Но пароля не было. За привычным желтым значком, воспроизводящим форму древнего файла, в котором информацию хранили на примитивном, бумажном носителе, скрывалось несколько снимков. Человек, ХУ-объект, предполагаемый возраст — 25 стандартных лет, светлые волосы, голубые глаза. Человеческий ребенок, так же ХУ-модификации, возраст — предположительно 5 лет. На двух голоснимках мужчина и мальчик вместе. Мужчина держит мальчика на руках. Оба улыбаются. При беглом сравнительном анализе угадывается внешнее сходство. Отец и сын. Никаких пояснительных записей Мартин не нашел. Пояснения дала «Жанет», намекнув любопытному киборгу, что «читать чужие письма неприлично».

— Но это же не письма, — возразил Мартин. — Текстовой информации файлы не содержат. И пароля нет.

— Все равно, — настаивала «Жанет», — это очень личное. Закрой и не трогай.

Значение этих голоснимков, хранимых в корневом каталоге, Мартин понял гораздо позже. Когда больше узнал о своей хозяйке. Понял и причину отсутствия пароля. Он действительно был не нужен. Потому что на старые могилы пароли не ставят.

Корделия хранила эти голоснимки, как когда-то на Земле, в доцифровую эпоху, матери и вдовы хранили в самых дальних и темных шкафах любимые игрушки умерших детей. Эти шкафы не запирались на ключ, не защищались ни задвижкой, ни предохранителем, но никогда и не открывались. Потому что открыть этот шкаф, выдвинуть нижний ящик, извлечь жестяную или картонную коробку с рисунками и деревянной лошадкой означало заново вскрыть маленькую могилку. Вывернуть, разворошить, разбередить старые раны, снять с них многослойную корку и заставить кровоточить.

Сведения о гибели «Посейдона» он нашел сам, в сети, информации было достаточно. Довольно подробные отчеты, предоставленные комиссией, проводившей следствие. Пассажирский лайнер погиб в результате столкновения с блуждающим астероидом.

Обычно все небесные тела движутся по строго определенным орбитам, это только кажется, что во вселенной царит неуправляемый, неподвластный правилам и законам хаос и каждый вырванный из планетарного тела камень летит, куда ему вздумается. Ничего подобного. И звезды, и кометы, и астероиды движутся в строгом векторе гравитационной направляющей, подчиняясь фундаментальным законам, если только… Если только не происходит незапланированное смещение, столкновение, выброс, извержение или человеческое вмешательство. Неудачный выстрел из новой импульсной пушки, взрыв отклонившейся от цели ракеты, вышедший из строя, поврежденный спутник — и вот уже астероид сходит с орбиты и несется по непредсказуемой траектории. Эта версия и блуждала в сети. «Посейдон» погиб в результате допущенного военными разгильдяйства. Но доказательств не нашли: либо умело скрыли либо не пожелали обнаружить, и следствие подтвердило версию о блуждающем астероиде. Несчастный случай. Зерно хаоса в кристаллической решетке порядка.

Космос полон таких зерен. Корабли гибнут при прохождении «червоточины», гибнут при посадке, гибнут при отказе маршевых двигателей, гибнут при столкновении с пиратами, гибнут… много еще по каким причинам. А разве когда-то было по-другому? Еще в дополетную, докосмическую эпоху, когда ареал обитания человеческой расы ограничивался одной планетой, люди вот так же гибли, отправляясь через океан, гонимые алчностью и жаждой приключений. У них были примитивные средства передвижения на воздушной тяге, которые несли в себе гораздо большую вероятность гибели, чем современные корабли.

Мартин изучал земную историю, штудировал труды историков, где подробно, с чертежами и расчетами, описывались эти парусные средства и летательные аппараты. Изучал и удивлялся. Как людям, используя такую несовершенную, даже примитивную технику, удавалось совершаться какие-то открытия, пересекать водные пространства и даже выходить в стратосферу? Причиной гибели транспортного средства мог послужить сильный порыв ветра, подгнившее дерево, сорвавшийся в море утес, прибрежная отмель или даже неосторожная птица. Все это — факторы случайности, неподвластные человеку силы природы. Винить тут некого. Вот и «Посейдон» когда-то стал жертвой природного вмешательства. Из вселенского механизма выпала отслужившая свой срок шестеренка и ударила в корпус пассажирского лайнера. Несчастный случай.

Корделия выжила тоже случайно — задержалась на верхней, гостевой палубе. Ей требовалось всего полчаса, чтобы внести коррективы в свой доклад, который она везла на Асцеллу. Полчаса… Тридцать минут. Почти сопоставимо с тем временным люфтом, который судьба отмерила Мартину. 46 минут до полного отключения...

Со временем Мартин понял, почему Корделия никогда не говорила о прошлом и не заглядывала в забытую папку. Нет, она о них не забыла, не отреклась, не вычеркнула и не стерла. Она чувствовала себя виноватой. Потому что она жива, а их… нет.

Она тоже должна была умереть. Тоже должна была уйти с ними. Спуститься из салона на пассажирскую палубу и погибнуть в той же каюте, задохнуться, когда астероид вспорол брюхо лайнера, как некогда айсберг вспорол корпус «Титаника». Но она не спустилась. Научный доклад, бесполезный, никчемный, посвященный каким-то инопланетным фонемам, оказался для нее важнее тех, кого она любила. Она оставила их умирать там, внизу, а сама… сама легко и свободно дышала в невредимом салоне. Нет, она и об этом с Мартином не откровенничала. Лишь однажды обронила странную фразу:

— Я живу не свою жизнь.

Задать вопрос, что это значит, Мартин не решился. Он внес эту фразу в список, составленный из таких вот непонятных фраз и явлений, над которыми следовало подумать, и через какое-то время, когда кое-что начал понимать в психологии людей, понял, какой смысл она укрыла за этими словами. Она считала, что ее жизнь оплачена смертями мужа и сына, что они погибли… ради нее. Она будто внесла аванс, заплатила двумя смертями. Кому? Вот этого Мартин не понял. Люди иногда оперировали такими абстрактными понятиями, как судьба, рок, Промысел, предназначение, Абсолют, Бог, Высший разум, которые никакому анализу и никаким расчетам не поддавались. Мартин и не пытался понять. Он до сих пор с трудом принимал то объяснение, которое она однажды, когда они столкнулись в очередном конфликте, дала на вопрос о причинах ее вмешательства на Новой Вероне.

— Если бы я ушла, а затем улетела с Новой Вероны, оставила бы тебя там, за той прозрачной стеной, моя жизнь превратилась бы в ад.

Почему? Что бы это изменило? Какое воздействие оказало бы это ее решение на дальнейшую жизнь? Люди с легкостью отправляют киборгов на смерть, сдают полуживых на утилизацию, тяжелораненым приказывают умереть. И так они поступают не только с киборгами. Они и своих собратьев без колебаний лишают жизни. Грабят, убивают, обманывают, продают в рабство. И живут дальше. Почему же она так странно реагирует? Почему выбрала именно его? Не произрастает ли это ее привязанность, ее безрассудство из давней трагедии на «Посейдоне»? Может быть, она до сих пор верит, что могла бы их спасти, если бы действовала решительней, если бы двигалась быстрее, если бы не отступила и не поддалась слабости? А потом увидела его, Мартина, почти погибающего, и вспомнила себя на палубе «Посейдона»? Вот сейчас она уйдет и оставит его умирать точно так же, как оставила умирать их? И он, Мартин, станет еще одним взносом за непрошеную жизнь?

Все эти годы она тащила на себе этот груз — груз вины. Тащила, волокла, дергала, толкала. Эта вина была как срубленное дерево, которое топорщило высохшие сучья и цеплялось за каждую неровность. А тащить этот ствол приходилось без помощи механизмов, голыми руками, с трудом переставляя ноги, падая и поднимаясь. И помочь ей в этом никто не мог. Она должна была тащить этот древесный труп сама. Потому что это была ссуда, выданная ей в течении тех 30 минут в салоне, которую она бессознательно приняла — ссуда на жизнь.

Она пыталась вернуть нежеланный дар неизвестному благотворителю, но благотворитель принимать свой дар отказывался. Тогда ей ничего не оставалось, как искать средство облегчить свою ношу, срезать с древесного ствола несколько сучьев, сделать тропу более утоптанной или обрести попутчика. Вот она это средство и нашла.

Мартин не раз задавался вопросом, кто он для нее, чем он мог так ее заинтересовать, он — плод научного тщеславия. Нет, он уже давно в ней не сомневался. Он для нее не слуга, не раб, не игрушка. Он для нее какая-то еще неназванная категория.

— А мы… кто? — спросил он однажды, когда она объясняла причины любопытствующих взглядов.

— Мы с тобой симбионты, — ответила она.

Симбионты — существа, выживающие только во взаимодействии друг с другом. Они могут, разумеется, выжить и по одиночке, как выживает в более или менее развитом обществе однорукий или одноногий калека, но иначе как жалким такое существование не назовешь, если у этого калеки нет средств на бионический протез. Правда, отождествить Корделию с недееспособным калекой довольно трудно. А вот жизнь Мартина в исследовательском центре под это определение вполне подпадает. Так что же он для нее?

Мартин смотрел на изображение мужчины и мальчика. Может быть, она видит в нем своего повзрослевшего сына? Сейчас он был бы в том же физиологическом возрасте. И его тоже звали Мартин… Как и та женщина, называвшая себя его матерью. В действительности никакой матерью она ему не была, она была матерью его исходника — Мартина Каленберга, погибшего на Хроносе, а он, киборг, всего лишь копия. А если для Корделии он тоже копия? Эрзац? Замена? Суррогат?

— Глупый, глупый бегемотик…

Голос прозвучал так ясно, что Мартин вскочил и завертел головой. Это память. Аудиофайл. Он хранил множество их разговоров. Он бы их все сохранил, если бы хватило памяти. Но время от времени кластеры приходилось чистить, и он тогда мучился нелегким выбором. Ему все было дорого. Все бесценно. Он хотел бы все пересматривать с самого начала, проживать, проговаривать, прослеживать. У людей такой возможности нет, а у него есть. Им приходится прибегать к своей ненадежной, неустойчивой органической памяти. А он может прочувствовать, проанализировать, уловить прежде упущенный нюанс, открыть второй, третий, четвертый уровень смысла. Корделия говорила, что каждый поступок, каждое слово всегда многослойны, многовариантны, за каждым — бездна символов и подтекстов. Вот ему и нравилось их разгадывать, распутывать, добираться до сердцевины.

— Маленький и глупый.

Что же там кроется? Там, за дюжиной маскировочных обличий, масок, перерождений? Любовь… Там в источнике, за шифрами и уловками, за оттенками и штрихами, любовь…

«Запрос на передачу данных».

«Запрос одобрен. Идет обмен данными. Что-то случилось?»

«Да»

«Корделия?»

«Да»

Уточнить он не решился. Только подумал. Спросил мысленно. У самого у себя. У своего сердца — человеческого. «Жива?» Но в доступный для передачи формат эта мысль не конвертировалась. И Дэн его не услышал.

Он должен идти. Переступить порог, пройти по коридору и войти в пультогостиную. Как уже было однажды. «Мозгоеды» ждали, окружив капитанское кресло. А над капитанским пультом мерцал виртуальный прямоугольник. Так же будет и в этот раз. Этот прямоугольник, неосязаемый, полупрозрачный, с размытыми границами уже висит там, мертвенно, угнетающе фосфоресцируя. Оттенок этого свечения очень напоминает тот, стерильный, отраженный белыми лабораторными стенами. В этом обрывке света, в переплетении спектральных нитей, в безумстве играющих частиц, бессмертных и неделимых, сейчас заключена его жизнь, его едва обозначившееся будущее. Это будущее сейчас такое же, неосязаемое, с размытыми границами, неустойчивое, трепещущее в потоке лишь до первого касания, легкого давления на сенсорное препятствие. Едва человеческая рука тронет этот сенсор, своим природным жаром изменив конфигурацию, как призрачный парящий прямоугольник погаснет, частицы света осыплются в цифровое хранилище и обратятся в квантовый пепел. Вот и его жизнь, его будущее, свернется и погаснет, застынет скоплением байтов на потерянном инфокристалле.

«Иду»

Мартин вышел из каюты. Прислушался. Тихие голоса в пультогостиной. Да, все именно так, как он и ожидал. Капитан в своем кресле, окружившие его «мозгоеды» и парящий прямоугольник. Лица у всех разные. У Дэна и Ланса — непроницаемые. У Теда — мрачное, у Полины — несчастное и даже какое-то виноватое, у доктора — задумчивое, у Михалыча — борода искрит от ярости, а капитан… Капитан полон суровой решимости.

Но на этот раз изображения нет. Есть текстовое сообщение. Мартин мог бы прочесть его с порога, но медлил, отстранял момент определенности.

— Вы меня звали, Станислав Федотович?

Капитан откашлялся. Все приняли эту игру в замедление, в растяжку и торможение времени. Все неуловимо, скрываясь от самих себя, уперлись руками, ногами, мыслями и чувствами в ползущую ленту времени, в невидимую стрелку на вселенском циферблате, готовую уже перепрыгнуть с одного деления на другое, чтобы протянуть настоящее, еще подвластное корректуре, полное спасительной вариабельности, надежд, иллюзий и заблуждений, и задержать наступающее будущее с его снайперски неумолимым ответом.

Тед выдернул какое-то вирт-окно и уперся в него взглядом. Полина вздохнула и поискала глазами Котьку. Вениамин Игнатьевич потянул из кармана диагност.

— Они снова связались с нами через Стива Хантера, — сказал Станислав Федотович.

Отпущенное ему время истекло. Мартин приблизился, чтобы прочитать сообщение. Он сфокусировал взгляд только в самый последний момент, когда до капитанского терминала оставалось полшага. Он еще на что-то надеялся, еще тянул время. Он смазал, рассредоточил действительность, наведя искусственную близорукость. Если бы он мог позволить себе этот глазной недуг, эту спасительную неопределенность еще на час, на два или на все оставшееся ему время… Но эта малодушная уловка ему не поможет. Ему придется смотреть, придется исцелиться.

Всего несколько слов.

Водораздел. Разлом. Подкравшаяся сингулярность.

«Орбитальная станция «Эксплорер» в системе Беллатрикс. Хозяйка в обмен на киборга. Киборг должен быть один. В противном случае сделка не состоится».

Мартин поочередно взглянул на каждого из «мозгоедов», будто коснулся протянутых в молчаливой поддержке рук, и уже спокойный, собранный, обратился к капитану:

— Отвезите меня на эту станцию, пожалуйста.