Профессионал (джен)

— Эй, лапша! — Мёрдок умело и резко свистит в сторону стайки писклявых детей за забором посольской школы, заложив в рот два грязных пальца. — Мелочь! Рассел ждёт дома!

У курносой Нуддл ясные тёмные глаза, тонкие, ещё неспелые пальцы, самим богом созданные для гитарных жил, пока что плохой английский говор с ужасным акцентом — ещё хуже, чем у Рассела, а ведь тот янки, да ещё и ниггер, — и молочные коренные зубы, и в её жёстких волосах гуляет ветер.

— Дай, — Нуддл подбегает, серьёзно смотрит в глаза, задрав голову, и лезет в карман кожаной куртки, запуская руку прямо в пачку сухарей.

— Моё, лапша!

— В школе сказали, надо делиться.

— Мало ли что там болтают.

— В школе плохо не говорят. Дай!

Ох уж эти малолетки. Надо бы, пожалуй, и впрямь раскошелиться на оплату секции по борьбе, — будто у всех троих до черта времени, чтобы вот так каждый день забирать её из школы.

Хмыкнув, Мёрдок выгребает из джинсов начатую пачку сигарет и шарит в куртке, — зажигалка, как всегда, лежит в верхнем кармане на пару с ключами.

— Хрен с тобой, жуй, обжора.

Нуддл с довольным видом хрустит сухарями и, почесав носком ботинка заголившуюся бледную икру, идёт следом.

Мёрдок курит, пока Нуддл жуёт его закуску к пиву, и их обоих это вполне устраивает.

Не подружка, не названая дочь, не сестрёнка, одно сплошное «не» — непонятно кто вообще. Девчонка, чёртова лапша, джап, малявка, заноза, хрен знает, сколько всего ещё можно перебрать, — видит ад и небо, Мёрдок Никкалз — Мёрдок-взломщик, Мёрдок-вор, Мёрдок-сатанист, Мёрдок, в чьей лохматой голове звенят струны бессчётных мелодий, — к любому может на ходу подобрать дюжину ключей. Вот только Нуддл — другая.

Ни одно, определённое — один ключ, да насрать, хоть бы отмычка какая несчастная, — не подбирается.

Нуддл — это Нуддл. Не больше и не меньше. Нуддл, и всё.

Чужая-своя-сама собственная девчонка из коробки для перевозки партии лапши, подобранная в Энфилде во время затяжного мелкого дождя, уже три недели бегает в школу при японском посольстве и носит фамилию лучшего в Великобритании — другого Мёрдок бы, разумеется, не выбрал, — барабанщика Рассела Хоббса.

Никто не даст бездомному чужому ребёнку, пусть и самому завалящему, фамилию Никкалз, давно запечатанную четырёхлетней отсидкой за кражу со взломом, сотней приводов в полицию и клеймом чёрной пентаграммы с головой козла. Не фамилия, а ожог калёным железом на коже. Вовек не отмоешься.

Мёрдок выдыхает дым, задрав голову, выкидывает окурок через плечо и, сунув большие пальцы за отвёрнутые карманы потёртых джинсов, с неподражаемой грацией пинает банку от джина.

— Мёрдок, — девчонка с задумчивым видом рассматривает тротуар, — почему некоторые плитки красные?

— Потому что серые — это, блять, скучно.

— А-а! — Нуддл, легко приняв его ленивое объяснение, зажимает в зубах последний сухарь и ловко скачет по плиткам. — Мёрдок! Догонишь?

— Ле-е-ень…

Мёрдок смотрит на неё, забыв о пачке дрянного «Соверена» в одном кармане и почти пустом пакете сухарей в другом — думал же оставить их на закуску под холодное пиво, когда пальцы ноют от струн, так нет, извольте! — а Нуддл, махнув через две плитки сразу, ловко размахивает руками и звонко смеётся.

— Мёрдок, убегу! Догони!

Мёрдоку идёт четвёртый десяток, у него никогда не было постоянной подружки, и он, в общем-то, никогда не любил детей. У нежданной японской лапши с криво отросшей стрижкой — оцарапанные колени, обрезанные перчатки и ботинки, скроенные на мальчишек. Вылезла из мятой коробки, сцапала за край куртки и влезла в их дверь, даже отмычек не понадобилось.

А ей, наверное, даже двенадцати нет.

— Мёрдо-о-ок!

Смачно сплюнув в сторону и попав кому-то на ботинки, Мёрдок срывается с места.

— Ты, дрянь немытая! — кричит побагровевший лысеющий клерк, вытирая потный лоб. — Я их утром чистил!

Мёрдок прекрасно слышит это — и, не оглядываясь, вскидывает непристойный жест к мокрому лондонскому небу.