Гермиона Грейнджер и таинственное дитя (гет)

Драко повертел в пальцах небольшую коробочку, отложил в сторону и небрежным Скорджифаем убрал сброшенное школьной совой перо.

Что это значит?

Он специально отправил птицу четыре дня назад, чтобы ей хватило времени и сил доставить подарок к празднику.

Получательница вернула его, не распаковывая?

Или распаковала и отказалась?

Почему?

Кажется, терпение (а видит Мерлин, Малфой проявил просто-таки эльфийское терпение!) с треском лопнуло. Мальчик, который-надоел-пуще-матушки, будет приперт к стенке, как только заявится, и необходимый адрес Драко вытащит хоть Круциатусом, хоть Империусом. Ладно, с непростительными — погорячился, а вот легилименцией точно не побрезгует, и пусть Поттер сам потом врет чинушам, что они тренировались, если не захочет подвести Грейнджер. Хорошо все-таки быть слизеринцем.

Не то чтобы Драко испытывал к Поттеру особую неприязнь... В конце концов, героический герой был тем самым звеном, которое связывало его с девушкой… с его собственной девушкой, очень своенравной девушкой, снова сделавшей все по-своему.

В июле, когда Малфой четко обозначил свои намерения и задал вопрос, Гермиона попросила времени. И это не звучало как «нет, но не хочу тебя огорчать, потом сам все поймешь», хотя именно так начинало выглядеть. Грейнджер сказала, что у нее есть одно незавершенное дело и что именно слова Драко побудили к решительным действиям. Он, кстати, до сих пор не знал, какие именно из сказанных тогда слов. Без раздумий забрал бы их обратно.

И вот она, как и планировала, перепоручила его Поттеру и… исчезла, пообещав писать. Не то чтобы она не выполнила обещание, но и не то чтобы выполнила. Реальность не соответствовала ожиданиям: Гарри чертов Поттер передал ровно три послания, если так можно назвать три записки по несколько строчек. Первое — после слушания отца со словами поддержки и заверениями, что ему самому нечего бояться, второе — после его собственного с коротким «поздравляю» и третье — две недели назад с соболезнованиями по поводу отцовской кончины и многообещающим постскриптумом «скоро буду дома». Кто бы сказал Драко Малфою несколько лет назад, что он будет радоваться таким крохам, засмеял бы.

Сам же он писал развернутые письма обо всем, что с ним происходило, и передавал через того же Поттера. Не стеснялся ни слова «люблю», ни слова «скучаю». Более того, рассчитывал на воздействие этих волшебных слов, даже если они всколыхнули бы просто чувство вины.

Драко снова посмотрел на коробочку. Получается, первое же послание, которое Поттер разрешил ему отправить лично (только шепнул в ухо птице адрес), вернулось нераспакованным. Это ведь не запоздалое «нет»? Летом Гермиона сказала, что тоже хочет посмотреть, что у них получится, но настояла на том, что им нужно побыть вдалеке друг от друга, разобраться, не являются ли их чувства (он оптимистично воспринял это как признание — идиот!) следствием тесного взаимодействия. Залогом своего возвращения она назвала незаконченную работу по Зельям, задуманную — по Чарам и… кольцо, которое продолжало сидеть на ее пальце словно влитое. Даже пошутила, что никуда от него не денется с таким напоминанием на руке. А еще она попросила портрет профессора Снейпа. Драко распирало от любопытства, но Гермиона сказала, что все-все расскажет потом. Ну да, показала ослу морковку и... Эх!

Драко усмотрел в ее плане побыть врозь свой шанс доказать, что он и сам что-то может. Вот только предпочел бы, чтобы вместо Гермионы куда-нибудь далеко уехала мать. Ее освободили сразу после слушания отца, и она стала проводить у сына большую часть своего времени. Сначала было приятно и видеть ее, и слышать, казалось правильным поддерживать в нелегкое время, но очень скоро Драко начал беситься от происходящего. Нарцисса каждый разговор сводила к одному: конечно, задумка мисс Грейнджер с привлечением Скитер почти гениальна, но ему стоит пересмотреть свои симпатии. Все закончилось ссорой, и последние две недели перед собственным слушанием Драко с матерью не виделся.

Сам суд он почти не запомнил. Даже на оглашении приговора ему удалось сосредоточиться только после того, как упомянули Грейнджер. Упомянули ее в том смысле, что она стала бы идеальным куратором Драко (не потому ли их так... настойчиво толкали друг к другу летом?), и выразили сожаление, что она не в Британии. Отпустить на все четыре стороны после трех покушений на убийство его никак не могли. Да и свидетельств его маглоненавистничества было предостаточно. Итак, кроме чудовищной суммы возмещения ущерба «пострадавшим»: Уизли, Белл и фонду имени Альбуса Дамблдора, наказанием Драко стал испытательный срок с обязательным участием в проекте введения маглорожденных в мир магии. Внеклассные занятия со студентами Хогвартса с первого по пятый курс (слава Мерлину, не старше!). Вместо самой известной маглорожденной ведьмы современности, которая стала бы мостиком между ним и студентами, вызвался помогать Поттер, по странному стечению обстоятельств решивший отложить учебу на аврора ровно до весны. Полгода, пока длится проект, мистеру Малфою настоятельно рекомендовали прожить на территории школы. Вроде как и не заключение, но и не свобода. Впрочем, это было не самое страшное — апартаменты Снейпа успели стать домом. Драматическое «лучше в Азкабан!» Драко задавил на вдохе — нет, ему не четырнадцать, чтобы разбрасываться патетическим бредом. Аргументы против меры пресечения застряли в голове и никак не хотели облекаться в слова — они есть, они очевидны, и всё — ни звука. Он молча кивнул, давая понять, что услышал судей, и с первого сентября приступил к своим обязанностям.

Драко мог столько угодно плеваться желчью, но мягкая поддержка Поттера помогла ему на начальных этапах «Введения в магию». С первыми курсами не было проблем, а вот студенты постарше не сразу поверили, что кто-то по фамилии Малфой может искренне, без насмешки и высокомерия общаться с маглорожденными, рассказывать интересности о волшебстве и волшебниках.

Если отбросить унизительное определение «приговор», то задача оказалась забавной, и после первого месяца осторожного кружения вокруг работа пошла. Драко знал, чем можно поразить воображение вчерашних маглов, у него уже был опыт передачи такой информации. Сейчас он практически считал себя профессором, с удовольствием готовился к занятиям, прикидывая, знает ли Грейнджер то или это, с неприкрытым злорадством заставлял Поттера сидеть рядом и справедливо снимать или начислять баллы — самому Драко эту часть преподавательской деятельности не доверили. Не очень-то и хотелось. Вранье — хотелось.

Заняться было чем и помимо преподавания: с барского плеча ему позволили сдать ЖАБА и даже не ограничили количество предметов. Драко вгрызался в руны и нумерологию, а письменная часть проекта по Зельям и каркас работы по Чарам давно были готовы и ждали соавтора.

Не нравился ему один момент: романтический ореол страдальца, статус наследника приличного (даже после штрафов) состояния привел к тому, что на него буквально гроздьями стали вешаться девицы. Ну и мама подливала масла в огонь. После очередного «Взгляни наконец в сторону Асти Гринграсс, она хорошенькая, пригласи девушку на рождественский ужин» они с Нарциссой снова поссорились и уже неделю не разговаривали.

Впрочем, мама не страдала от одиночества. Она встречалась с подругами, занималась благотворительной помощью больнице Святого Мунго, а свободное время уделяла Гарри Поттеру — мальчику, который вознамерился написать бестселлер о жизни двойного агента Северуса Тобиуса Снейпа и пытал всех, кто хорошо знал профессора при жизни. «Всеми» оказались Нарцисса Малфой, охотно рассказывающая чудо-мальчику байки из жизни Снейпа, и преподаватели Хогвартса, которые не особенно любили вспоминать коллегу. Драко похохатывал в сторонке, но не мешал Поттеру собирать сплетни. Почему бы не отомстить его руками вредному профессорскому изображению, вогнавшему их с Грейнджер в краску? Он предвкушал, как будет сидеть возле портрета и зачитывать самые «удачные» места вслух — вернет же Гермиона его рано или поздно. И вовсе это не злопамятность. И тем более не злокозненность.

Что до Поттера, иногда хотелось попросить мать усыновить уже его, чтобы это не выглядело так… странно. Нет, он был даже благодарен, что героический герой оттягивал нездоровое внимание матери, но все же…

Почему-то Поттер (не иначе в качестве упражнения на воображение) придумал целую романтическую историю их с Грейнджер любви по разные стороны войны и пообещал, что после первого романа накатает второй — об этом. Драко не спорил. Если Грейнджер захочет, займется нейтрализацией нездоровой идеи сама. Но благодаря тому, что друг его девушки считал их отношения более… длительными и зрелыми, удавалось вытащить из него кое-какую информацию о том, где находится несносная конспираторша. В данный момент Гермиона должна была проживать в Австралии, куда судьба в ее лице забросила ее родителей. Вроде бы сумасшедшая любительница экспериментов собиралась восстановить им память. Вот только удивительно, что процесс занял... пять месяцев и две недели (на сегодня). Спросить об этом в письме Драко не мог — он же якобы не в курсе. Приходилось ждать. Оставался вариант в тот день, когда истекут полгода его «не совсем заключения», выбить из Поттера ее австралийский адрес и купить порт-ключ до Сиднея. Только вот как продержаться до марта?

Что-то мелькнуло на периферии сознания. Драко потянул на себя неоформившуюся мысль и в считанные мгновения создал каркас плана. Изящного слизеринского плана, который позволит и избавиться от надоедливых старшекурсниц, и увидеть Грейнджер уже часов через... пять после воплощения первого пункта. Или сколько там времени нужно, чтобы прочитать статью, найти способ вернуться в Англию и примчаться сюда с искренним намерением убить его? Авантюра имела шансы на успех в том случае, если Гермиона получает «Пророк». Чем больше Драко думал, тем больше нравилась ему идея. Ждать до марта — не дело.

За спиной заскрипел портрет. Драко потерялся в своих коварных замыслах и не слышал, как кто-то произнес пароль. Впрочем, вариант был ровно один. Мама все еще дулась, Макгонагалл обычно вызывала его к себе, значит…

— Поттер, ты не можешь вот так врываться…

— Я не Гарри, — раздался знакомый голос. Звучал он необычно робко и тихо. Драко стремительно развернулся и уставился на вошедшую. Вместо всех слов, которые просились наружу, Драко с нелепым смешком выдавил из себя не менее нелепое:

— Вот и ты. А я уже собирался давать в завтрашний «Пророк» объявление о помолвке.