Замужество девицы Корбье (гет)

Всадник окликнул её, прежде чем она успела затаиться среди ивовых зарослей, легко спрыгнул на землю, и ей ничего не оставалось, кроме как выступить вперёд — глупо было прятаться.

— Айрис! — он шагал широко, улыбался: такой невозмутимый, подтянутый, утренний. — Я опять нагнал на вас страху?

— Напугал, — поправила она. — Как вам удалось меня найти?

— Расспросил крестьян, что строят забор у дома мельника — они указали мне в направлении озера. И мои поиски были успешны. Я опять неправильно разговариваю?

— Нет-нет, вы… Вы хорошо разговариваете. Но… зачем вы искали меня, господин маршал?

— Ойген, — напомнил он ей. — Мы с вами пили вчера из одной фляги. Вам следует держать слово. Я…

Он внезапно запнулся, на миг склонил голову, а когда вновь поднял на неё взгляд, Айрис поняла, что он не решается продолжить. Этот человек… Такой уверенный, невозмутимый… Или он явился сообщить ей что-то плохое и теперь не отваживается это сделать? Нет, глупости — вчера он не моргнув глазом поведал ей о смерти Дикона и о том, что расправившиеся с последним Повелителем Скал даже не понесут наказание. Удивительно, а она-то боялась, что ей придётся стыдиться своих слёз.

— Айрис Окделл… вернее, Айрин Корбье! Так как у вас не осталось старших родственников, я, вопреки всем общепринятым правилам, вынужден обратиться непосредственно к вам.

Она было собиралась пошутить, что в подобном случае ему надлежит подать рапорт на имя вышестоящего командования, но вовремя прикусила язык.

Всё время их разговора он держал правую руку за спиной — и вот теперь протягивал ей букет: совершенно невероятный, в котором синие звёздочки барвинка соседствовали с холодной лимонной прозрачностью нарциссов, нежно-сиреневыми головками крокусов и травами. Да, а ещё были гиацинты: розовые, белые, фиолетовые восковые соцветия на крепких коротких ножках.

— Где… где вы всё это взяли? Вы оборвали все сады в округе? — она уже прижимала цветы к груди: более нелепого и лохматого букета ей в жизни видеть не приходилось, но он был такой… такой настоящий, такой трогательный, что ей опять казалось, что она вот-вот разревётся.

— Нет-нет, — совершенно серьёзно ответил командор Бергмарк, но в его взгляде более не было смущения. Его подарок пришёлся по душе и был принят — значит, запланированное наступление можно было продолжить. — Разумеется, за каждый цветок было заплачено.

Он, кого встречали с таким восторгом, додумался до того, чтобы бродить по палисадникам Клостерталя и скупать у хозяек весенние первоцветы?

— Благодарю вас.

Она старалась говорить чинно, как учили её матушка и госпожа Арамона, но так хотелось уткнуться носом в эти нежные соцветия… Пусть Ойген думает, что её привлекает их аромат — а она хоть на время спрячет в растрёпанном букете покрасневший нос. Быть может, маршал ничего не заметит?

— Я желал бы… — он подбирает слова и опять отводит взгляд. — Айрин Корбье, я прошу вас не счесть моё предложение слишком дерзким и необдуманным. Я хотел бы видеть вас своей женой.

В первый миг Айри была почти уверена, что попросту ослышалась. Женой? Её, сестру убийцы и клятвопреступника? Да что там — всякий, кто узнал бы её подлинную историю, стал бы сторониться её, считая чуть ли не выходцем.

— Вы… — она подняла на него глаза, всё ещё не веря, что правильно поняла его слова.

— Я прошу девицу Айрин Корбье стать баронессой Райнштайнер, — твердо повторил он, отметая её последние сомнения. — И принять от меня обручальный браслет.

Нет, этот человек, кажется, задался целью удивлять её снова и снова. Чтобы у неё не было ни секунды, чтобы одуматься.

— Обручальный браслет? На войне? Откуда у вас…

— Вы видите… Нет, видите ли, — он улыбнулся, словно ребёнок, обрадованный тем, что сам нашёл ошибку и исправил её, — один мой друг тоже встретил свою супругу на войне. Этого никто не мог ожидать. И тогда я подумал: мне стоит заказать обручальный браслет при первой же оказии, чтобы не попасть…

— Впросак, — подсказала она ему.

Нет, это случилось так внезапно: их вчерашний разговор, пропажа Бенджи, а теперь ещё и это предложение… Но она уже шла рядом с маршалом Севера, они возвращались в деревню, а она всё не находила слов, чтобы ответить ему. Нужно… нет, она должна объяснить ему, она…

— Но вы же не любите меня! — это вырвалось против воли, она собиралась сказать совсем другое.

Он остановился и взял ее за руки, и получилось так, словно они вместе держат его букет. Теперь он вглядывался в её лицо — серьёзно, едва ли не с благоговением, как будто вознамерился принести клятву верности королю и Талигу.

— Для бергера, Айрис, любить и желать защитить — одно и то же. И вы — первая из женщин, которых мне доводилось встречать, которая… Я пожертвовал бы всем, чтобы дать вам защиту.

— А регент? Что он скажет, когда узнает, кого вы взяли в жёны? Что подумают другие?

— Для других вы девица Корбье, дочь погибшего в бою ординара. Капитан Адриен Корбье действительно служил со мной: его дом сгорел, а семья сгинула — те, кто ставили своей целью возрождение Великих Эпинэ и Талигойи, не гнушались жечь дома и расправляться с женщинами и детьми. В живых не осталось никого, кто прознает об обмане. Конечно, ваших сестёр тоже следует призвать к осторожности. Но, насколько я мог заметить утром, они обе — крайне разумные девушки.

— Вы забываете о герцоге Алва. Он узнает меня, едва увидев.

— Насколько мне известно, благословение на брак дает священник, а не регент Талига. Предоставьте мне обо всём позаботиться. Я должен буду представить вас маркграфу Горной марки, поэтому свадебную церемонию придется отложить до момента нашего прибытия в моё имение.

Он всё решил, он даже не слушает возражений. Решил ещё тогда, когда поджидал её в трактире. А девочки ещё смеялись и называли его «бледным рыцарем»…

Что ж, «бледный рыцарь» оказался на редкость упорным и настойчивым — этот не из тех, кто полгода станет бродить под окнами. И как ей быть? Связать себя с человеком, с которым едва знакома? Но раз она посмела поведать ему о Лабиринте — разве же он чужой для неё? Сказать, что он ей не нравится? Что он ей противен? И это ложь — она была уверена, что со временем её удастся полюбить его так, как жене надлежит любить мужа. «Такой хорошенький! Красавчик!» — смеялись девочки, тормоша заспавшуюся Айрис. А он и вправду был красивым. И честным. И прямым. И он готов стать щитом между ними — девицами Окделл — и всем Талигом. Дать кров и защиту и ей, и девочкам. Для Дейдри и Эдит тоже сыщутся достойные женихи: наверняка в Бергмарк немало желающих породниться с маршалом Севера.

Она чувствовала, как горят её щеки.

— Вы так молоды, — мягко произнёс маршал, — обещаю, я не стану ни к чему вас принуждать. Церковный обряд придётся провести как можно скорее, чтобы вы с сёстрами следовали с моим отрядом без урона для вашей репутации. Вы станете учить меня хорошо говорить на талиг. И Герман — тот самый друг, который столь скоропалительно женился, я вас непременно с ним познакомлю — перестанет надо мной смеяться. Так вы поедете со мной?

— Да, — судорожно выдохнула Айри, прижимая гиацинты и крокусы к пылающему лицу.

И он вновь поцеловал её руку, как вчера на рассвете. Они стояли молча прямо посреди разъезженной дороги, почти готовые принести брачные обеты, и впервые всматривались друг в друга при свете дня.

— Раз вы теперь моя невеста, могу я спросить, что было причиной ваших слёз?

— Бенджи пропал, — просто призналась она. — Я не верю, что он передумал служить нам или убежал с циркачами. Он был…

— Подземное, то, что существует под землёй… Над ним довлеют совсем иные законы, чем над нами. Оно даёт, и оно забирает. Так, по крайней мере, имела обыкновение повторять моя старая няня, когда сердилась на меня.

— А вы плохо себя вели? — Айри просто не могла в это поверить.

— Что вы! — искренне возмутился маршал Севера. — Я был очень послушным ребенком.

* * *

Она была в совсем простеньком наряде — лучшем, что жена бургомистра Клостерталя сумела сыскать для неё. Но Ойген, отметая все её возражения, сказал, что и сам не может надеть на себя ничего лучше вычищенного бирюзового мундира — в конце концов, для обряда в крохотной олларианской церквушке этого вполне достаточно.

Положенные слова были сказаны; он надел ей на руку браслет с выгравированной на чернёном золоте лисицей, стоявшей на камне. Скалы, да. На гербе её сыновей тоже будут Скалы — пусть не надорские, другие…

Казалось, все жители Клостерталя высыпали из домов, чтобы приветствовать молодых: их осыпали зёрнами пшеницы, причём Дейдри черпала из мешочка полными горстями и была так усердна, что Ойгену пришлось ещё долго отряхивать с волос и воротника «дары», обещавшие чете Райнштайнеров благополучие, богатство и многочадие. А ветер… похоже, в этот день он надумал лишить все вишни их белого убранства и подарить его невесте: вокруг Айри кружился настоящий белый вихрь, и лёгкие, почти прозрачные лепестки ложились на кружевной покров, скрывавший её волосы. Будто снег, будто метель…

Ойген сжал её руку, и её маленькие пальчики словно потерялись в его большой ладони.

— Пусть моя жена будет тверда, как скалы, но сердце её подобно самому драгоценному из самоцветов, — торжественно произнёс он, но так тихо, что эти слова услышала только она.

— Вы же не любите поэзию! — изумилась Айрис.

— Я думал над одной этой фразой всю ночь, — почти смущённо признался командор Бергмарк. — Но вы ведь никому не расскажете, верно?

И он, не дав своей молодой жене опомниться, подсадил её в седло и скомандовал:

— По коням!

И их маленький отряд двинулся в путь.