Крик ангела (джен)

— Ангел! Какого черта?!

— Э-м-м-м… а не мог бы ты выражать свои мысли чуточку поконкретнее, мой дорогой?

— Какого черта мне нравится эта чертова пижама?!

Вопрос оказался настолько нелепым и был произнесен таким обвиняющим тоном, что Азирафаэль сразу и не нашелся, что ответить. Моргнул только.

Кроули сидел на диване с ногами, свернувшись в одну из своих обычных поз*, и развлекался тем, что теребил свою пижамную куртку: оттягивал то воротник, то манжеты, то края нагрудных карманов, крутил верхнюю пуговицу с таким остервенением, словно вознамерился ее оторвать, и при этом еще и морщился, словно Синдерелла, которую заставили отделять чечевицу от опарышей.

— Ну так и какого же черта, ангел?!

— Дай-ка подумать, мой дорогой… — Азирафаэль чопорно приподнял брови. — Может быть, у тебя наконец-то появился хороший вкус и тебе начали нравиться действительно качественные стильные вещи?

— Она фланелевая, ангел! Фланелевая! Она не может мне нравиться! И она не стильная!

— Стильная.

— А вот и нет!

— А вот и да. Просто это стиль такой… ну… классический.

— Ты хотел сказать «старомодный»!

— Ничего подобного. Я хотел сказать «проверенный временем».

— Она не может мне нравиться!

Кроули повторил это почти обиженно и вороватым движением погладил черный рукав — с удовольствием погладил, тем самым напрочь опровергая только что сказанное. Заметил, что от внимания Азирафаэля его движение не ускользнуло, насупился, краснея ушами, и тут же снова кинулся в атаку, обвиняюще уставив палец в сторону ангела:

— Признавайся! Это твои ангельские штучки, да?! Ты что-то со мной сделал, пока я тут…

У человеческой оболочки Азирафаэля внезапно возникли проблемы с дыханием. Хорошо, что эта функция вовсе не обязательна, если ты ангел. Плохо, что улыбка, наверное, тоже стала вымученной.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, мой дорогой.

Ох. Ничуть не менее фальшиво, чем улыбка. Ни один демон такому не поверит, а уж Кроули...

— Ха! Так я тебе и поверил!

Странно, но он говорит так, словно верит. Или очень хочет поверить. Даже фразу использовал привычную, за долгие годы ставшую уже почти ритуальной, на нее обычно следовал такой же почти ритуальный ответ, гордый, уверенный, пафосный: «Мне можно верить, мой дорогой, я же ангел!» Обычно следовал. Да.

Азирафаэль опустил взгляд. Снял с колена невидимую пылинку. Вздохнул.

И так ничего и не сказал.

* * *

Наверное, надо было признаваться сразу. Наверное, надо было, да. А теперь уже нельзя, потому что теперь уже не объяснишь, почему тянул так долго. Раз скрывал, значит, не просто так, значит, было что скрывать. Хорошее не скрывают. И остается только молчать и улыбаться, словно все подозрения Кроули совершенно беспочвенны и никакого обмена телами вовсе не было — если он, конечно, подозревает именно его. Но ведь что-то же он подозревает? Иначе зачем ему это все...

Все эти постоянные намеки, шуточки, провокации…

«Я никогда не любил какао, ангел! Разумеется, я хочу еще чашечку, и почему это вдруг маленькую?!»

«Мне скучно, ангел! Почитай мне что-нибудь из Шекспира, всегда его терпеть не мог...»

«Я знаю, как ты пахнешь, ангел! Но я не имею понятия, почему теперь точно так же пахну и я!»

Это ведь не может быть случайным совпадением, правда? Вон и Всевышний тоже говорила о чем-то подобном. Сходство пси-теней, куздры эти еще тентуриальные... Наверное, действительно следы остаются и их невозможно скрыть.

Азирафаэль сидел на низеньком пуфике на пороге своего магазина и смотрел, как в Сохо прокрадывается утро, серое, робкое и неуверенное, словно припозднившийся ночной воришка, которому опять не повезло. Утро явно чувствовало себя лишним на этой улице и старалось выглядеть как можно более незаметным. Дождь не то чтобы шел, он скорее топтался на месте, висел в воздухе влажной полупрозрачной кисеей, чуть шевелящейся под порывами ветра. С улицы тянуло зябкой сыростью. Азирафаэль поежился, но не стал закрывать дверь: ему хотелось проветриться и даже, возможно, слегка замерзнуть.

К тому же, если не присматриваться, так можно было притвориться, что дверь открыта по-настоящему, на всех уровнях. И никакой защитной сферы нет и в помине. А значит, никакой клетки тоже нет. И он никого в нее не загонял. И не удерживает. Конечно же нет. Даже из самых добрых и возвышенных побуждений и исключительно для его же пользы и безопасности, конечно же, но…

Клетка есть клетка.

Он сбежал сюда минут пятнадцать назад под предлогом приготовления какао, воспользовавшись тем, что Кроули снова принялся терзать эспандер. Настоящее какао варить не так-то просто, делать это надо на медленном огне, в специальной кастрюльке и непрерывно взбивая венчиком для получения нежнейшей воздушной пенки, и Азирафаэль повторял это Кроули достаточно часто, чтобы иметь определенную надежду быть услышанным. Значит, еще минут пятнадцать в запасе есть. Может быть, двадцать. Или даже и больше, эспандером Кроули увлекся по-настоящему, от Азирафаэля только отмахнулся досадливо: вали, мол, ангел, не до тебя. Может быть, вообще не обратит внимания на то, что ангела нет слишком долго. Может, для него это не будет долго, ну мало ли. К тому же Азирафаэль, похоже, его своим присутствием в последнее время только раздражает, провоцируя на очередные «Какого черта, ангел?!». Вот и ладно, вот и отдохнем друг от друга и от… присутствия.

Азирафаэлю было очень нужно подумать, и подумать как следует, а думать рядом с Кроули было проблематично. Рядом с Кроули приходилось реагировать. Думать стоило рядом с дверью — той самой, выходящей на южную сторону.

Азирафаэль вздохнул и снова поежился.

Наверное, все дело в том, что эта дверь ведет на юг. А Азирафаэль находится по другую ее сторону, то есть на севере. Поэтому ему так холодно. Конечно же, именно поэтому. А не потому, что его магазин оказался идеальной ловушкой.

Не восток и не запад, не низ и не верх, не черное и не белое. Нейтралитет. Азирафаэль не помнил, чтобы задумывался об этом две с лишним сотни лет назад, рассматривая варианты. Но точно так же он не был уверен и в том, что совершенно не думал ни о чем подобном. Когда привычка прятать определенные мысли доведена до автоматизма, становится очень трудно понять, о чем ты думал на самом деле, а о чем только думал, что думать не стоит — или не думал вообще, потому что не стоит.

Но мог ли он не подумать о том, что Кроули, уже тогда постоянно заговаривавший о «нашей стороне» (пусть и вроде бы не всерьез, вроде бы осторожно и в шутку, но слишком часто!) просто не сможет устоять перед дверью, выходящей на юг… ну и всем, что под нею могло подразумеваться? Мог ли Азирафаэль двести лет назад оказаться настолько глупым?

Или настолько подлым?

Дверь на юг. Идеальная ловушка. Конечно же, Кроули не устоял! Да у него ни единого шанса не было, ему этот магазинчик понравился сразу, с первого взгляда на дверь. Ловушка захлопнулась уже тогда, сфера — это так, последний штришок, дополнительная ирония...

Кстати, об иронии: ну разве же не смешно, Азирафаэль, что твоя такая веселая шутка про «мы с тобой не друзья» оказалась вовсе не шуткой? А ведь ты был уверен, что это шутка и очень удачная. Прикрытие. Ложь во спасение и все такое. В кои-то веки сказал правду — и сам не заметил. «Мы с тобой не друзья, Кроули!» Ну да, так и есть.

На друзей не расставляют ловушек.

Ветер бросил в лицо горсть мелких капель, Азирафаэль резко вздохнул и зажмурился. Время стремительно утекало сквозь пальцы, он замерз, но так и не смог ничего придумать. Не смог даже понять, кем он был двести лет назад — наивным дурачком, прячущим голову под крыло, или умной циничной сволочью. Впрочем, сейчас ему уже начинало казаться, что разницы особой и нет: и в том и в другом случае он был одинаково виноват...

— Ну и какого черта, ангел?!

Слишком возмущенно, слишком громко, слишком…

...близко.

— Кроули!

Азирафаэль развернулся — резко, всем телом, даже не заметив, как жалобно скрипнул старинный наборный паркет под ножками пуфика. Попытался вскочить, но снова рухнул на сиденье, запутавшись в собственных переплетенных ногах.

— Ты зачем встал?!

— А сколько тебя еще ждать?!

Он стоял у ближайшего книжного шкафа, незаметно (заметно! и тяжело! вот же зараза упрямая!) привалившись к нему боком, и выглядел при этом хотя и бледным, но до отвращения самодовольным. И как только умудрился подойти бесшумно?! Он же еле стоит!

— Тебе же нельзя!

— Вот еще... глупости. Пошли домой**, ангел.

— Да-да, сейчас…

Азирафаэлю наконец-то удалось распутать собственные ноги и ножки пуфика и вскочить. Кроули наблюдал с интересом, но комментировать не стал. Сам качнулся от шкафа к ангелу, меняя точку опоры, и руку ему на плечи тоже закинул сам, опираясь точно так же, как до этого опирался на полку с ранними выпусками «Песочного человека».

— Ну вот и зачем было…

— Не зли меня, ангел!

За их спинами сама собою аккуратно закрылась входная дверь, почти беззвучно щелкнув замками: это была правильная, хорошо вышколенная дверь, отлично умеющая справляться со своими обязанностями.

Думать рядом с Кроули невозможно, рядом с Кроули можно только реагировать. На то, что он еще догадается вытворить. А он догадается!

— Не надо делать из меня умирающего, ангел!

— Никто и не делает… Осторожнее! Вот… Да… Еще немного…

— И какао…

— Какао?.. А. Да, конечно…

— И это… Не… не пугай меня так.

— Что…

— Что… слышал. Не надо, ангел.

— Я? Тебя?

— Ну а кто же? Сидит там… весь такой… Что я думать должен? Что совсем достал, да?

— Ох, Кроули… Я же не то совсем…

— Вот и я… не… Вот и не надо. Ладно? И вообще! У нас же Соглашение, помнишь?

— Помню.

Кроули так возмущенно шипит и так серьезен по совершенно неподходящему поводу, что тугая пружина в груди разжимается как-то сама собой, проступая на губах облегченной улыбкой.

— Вот и помни!

— Мой дорогой, ты бы лучше активнее шевелил ногами, а не языком: нам еще семь шагов.

— Ха!

Странно, но Азирафаэлю показалось, что фары «бентли» сверкнули им вслед с каким-то очень знакомым прищуром. Он бы даже назвал его насмешливым и непостижимым, но… Наверное, все-таки показалось.

* * *

— Кроули… Я хотел тебе сказать…

— Ну?

— Ох… Ну… Когда я говорил, что мы не друзья…

— Ох, ангел… Может, не надо?

— Надо! Ты ведь… Я ведь… Это не было! Не было, понимаешь, я…

— Я знаю, ангел.

— Да ничего ты не знаешь!

— Знаю. Это была просто шутка. Проехали.

— Да нет же! Я виноват, понимаешь?! Я хотел…

— Хорошо. Ты виноват, я виноват. Давай притворимся? Подыграй мне!

— Что?

— Ну я сделаю вид, что извинился. А ты — что меня простил. И все будут счастливы. Идет?

— Ох, Кроули! Ты можешь хоть иногда оставаться серьезным?!

— Могу. Секунды на две точно могу. Надо?

— Кроули!

— Ангел?

— Ты абсолютно! Фантастически! Совершеннейше! Невозможен!

— Я знаю.

— И не надо улыбаться так довольно! Это был вовсе не комплимент, мой дорогой!

— Я знаю.

— Ох… Ну и что с тобой делать?

— Какао.

* * *

Мир изменился — и остался прежним. И если кто-то думает, что так не бывает, то этот кто-то ошибается. Азирафаэль это знает точно.

Глаза у Кроули очень красивые. Они всегда у него были красивые, но теперь особенно — светло-светло-карие, почти золотистые, человеческие. Но такие они у него, только пока он спит — очень часто он спит с открытыми глазами, по старой змеиной привычке. И тогда видно.

Когда Кроули просыпается — его глаза становятся желтыми, а зрачок вертикальным. Иногда это происходит не сразу, и тогда Азирафаэль может еще некоторое время наслаждаться видом демона с человеческим лицом. До тех пор, пока тот не спохватится и не вернет все как было.

Как, по его мнению, все должно быть…

Азирафаэля это нисколько не раздражает, скорее даже наоборот. Ему достаточно и того, что он знает правду.

Кроули может сколько угодно притворяться, что все осталось как раньше и ничего не изменилось, и сам он тоже не изменился, такой же грозный ужасный демон, вовсе не найс. Азирафаэль не собирается ему мешать. Зачем? Пусть. Если ему так спокойнее — пусть притворяется и дальше. Азирафаэль может даже и подыграть, это несложно.

Азирафаэль знает, что Кроули действительно не изменился. Совершенно. Он остался тем же самым, каким и был до того самого первого «раньше», когда впервые решил, что желтый змеиный взгляд это круто, а черные крылья — вау как стильно.

__________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

* То есть поз, совершенно немыслимых в исполнении ни единого другого существа, кроме Кроули, когда во все стороны топорщатся острые локти и колени и у любого стороннего наблюдателя создается смутное ощущение, что в создании композиции этой позы принимает участие как минимум вдвое больше конечностей и все они как минимум вдвое длиннее обычного.

** Всевышний не уверена, понял ли Азирафаэль, что именно Кроули имел в виду под этими словами (насчет самого Кроули Она тоже сомневается, хотя и несколько менее). Однако Она оптимистична и не считает безнадежными не только людей, но даже и ангелов, вне зависимости от окраски их крыльев. А потому уверена, что рано или поздно и до них дойдет, что дом — это не фундамент с крепким фасадом и даже (тут Она всегда позволяет себе ухмыльнуться) не кровля. Дом — это люди, которые тебя принимают и любят таким, какой ты есть. Ну или не люди. Те, к которым можно шагнуть под крыло… нет, не так — те, которые сами расправят над тобою крыло, не дожидаясь, пока их попросят об этом.

================================

* * *

Если бы Всевышний, которая с интересом наблюдает за многими событиями, происходящими на земле (и мало какие из географических локаций в последнее время привлекают Ее внимание чаще, чем некий угловой магазинчик в восточном Сохо), задалась вопросом, кому же из этой странной эфирно-оккультной парочки более повезло с гнездом, то даже и Она, пожалуй, с ответом бы затруднилась. А может быть, и нет. Если разобраться, то Азирафаэлю повезло безусловно — у него гнездо мало того что на нейтральной территории и с дверью, выходящей на нужную сторону, так еще и теплое и уютное, в таком хочется бывать любому, даже тем, кому гнезда вовсе и не нужны, кто и понятия не имеет ни о каких гнездах.

Однако Кроули, пожалуй, все-таки повезло больше: у него гнездо еще и заботливое.