Бункер (джен)

Война была у него в крови; текла по жилам и пела свою мрачную песнь стали и магии. Поколения его предков рождались для того, чтобы выпускать врагам внутренности и забирать трофеи с их мёртвых тел. Эта песня пьянила похлеще старого огневиски, вот только война выпала на его поколение не слишком-то героическая, скорее, ущербная, но он точно знал, зачем брал в свои руки палочку в восьмидесятые.

Затишье длилось долгих четырнадцать лет, и когда Тёмный Лорд вернулся из-за черты и начал своё победоносное шествие, Министерство пало. Пало под их сапогами, а вместе с ним и пала вся Магическая Британия. А потом Пожиратели Смерти гордо маршировали по Диагон-элле в честь первой годовщины своей победы, и за их черным строем оставался ковёр белых роз, втоптанных в мокрую после дождя брусчатку.

Впрочем, нашёлся и тот, кому хватило храбрости швырнуть навозную бомбу и затеряться среди толпы. Да, не все ещё покорились; новые порядки пришлись по вкусу не всем, и эти типы причиняли новой власти множество неприятностей. В принципе, Роули их вполне понимал, но, честно признаться, судьба грязнокровок и их родни его волновала мало. Vae Victis, такие дела, побеждённым — горе. Кто не готов был это признать, уходили в леса, и задачей Роули было вытащить на белый свет этих сволочей, пока они пытались его самого прикончить, и его это вполне устраивало. Всё просто и очевидно — кто кого. Чаще везло ему, и его бойцы отправляли к дементорам самых злобных. Для всех остальных — хватало и егерей.

Грязнокровок и прочий примкнувший к ним сброд ожидал Азкабан или трудовой лагерь — волшебников было слишком мало, и Лорд позволил себя убедить, что они не просто так коптят небо Волшебной Британии. Роули не слишком прислушивался к пропагандистской чуши о краже магии, но идея о том, что, если украл, начинай отрабатывать, неплохо легла на обывательские мозги, стоило отдать Яксли должное. По крайней мере, они не просили милостыню на Диагон-элле.

И всё было бы хорошо, если б не Руквуд с его мордредовым исследованиями. Роули понятия не имел, что у Руквуда, пока он сидел, стряслось, но бедственное положение британской магической популяции явно было для него личным делом, и он за него горел. Кто бы знал, что Лорд одобрит эксперименты, о которых в Европе не вспоминали с сороковых.

— Породу они улучшать собрались! — в очередной раз рыкнул Роули, шагая по безликим коридорам секретного бункера, в котором располагался штаб. Министерство было взято уж слишком легко, чтобы всерьёз на него рассчитывать, но почему-то всем этим умникам всё равно хотелось закопаться как можно глубже, даже если это место было построено магглами. Самому Роули, честно говоря, было плевать — главное, чтобы была крыша над головой, и спина по возможности хорошо прикрыта.

В программу оздоровления нации Руквуд вложил самого себя — фигурально, и буквально — всех остальных. Пункты с пятого по десятый, про «увеличение количества волшебников с особенно ценной кровью», встречены были потрясённым молчанием, и лишь сухие хлопки их вождя заставили Роули проглотить то, что рвалось с языка у всего Ближнего Круга. Вернее, почти всего.

— Магглорождённые волшебницы репродуктивного возраста, — скучным голосом объяснял Руквуд, указывая на свои графики, — будут вынашивать потомство от волшебников чистокровных, что поможет нам в рамках буквально уже двух поколений… — что оно там позволит, Роули не услышал, потому что кровь шумела в его ушах как прибой на родных Оркнеях.

Нет, возможно, в этом был даже определённый смысл, и абстрактно эта мысль возражений у Роули даже не вызывала — ровно до того мгновенья, покуда не коснулось его самого. Что, в кого, и когда совать — было глубоко его личным делом, даже если это оказалась бы вдруг овца. Не в смысле покрытой шерстью безропотной животины, а в смысле той дуры из канцелярии, которая залила розовым лаком наградные листы.

Высокий, светловолосый, голубоглазый — на отсутствие женщин Торфинн Роули не жаловался никогда. Ведомые каким-то глубинным инстинктом, они исчезающе редко говорили «нет» больше трёх раз подряд, и всегда находились те, кого не надо было даже и спрашивать. Годам к двадцати пяти количество окончательно проиграло качеству, а потом нашёлся и платиновый стандарт, за который держался Роули и которым он жил. Продажная любовь — прибежище неудачников, что уж говорить о тех весёленьких перспективах, которые обрисовал порченный оспой невыразимец. Сам-то он в своих списках даже не фигурировал, но что тут уже возразишь, и кому — с меткой-то на предплечье!

Списки здоровых и магически сильных молодых грязнокровок подготовили за неделю, а потом запустили процедуру тестирования на лучшую, Мерлиновы кишки, совместимость.

Вердикт, кому и с кем надлежит скреститься, принимал мордредов агрегат: Биологический Анализатор Магической Совместимости Августус Руквуд с группой невыразимых единомышленников вытащили не то из ада, не то из бездонных недр Отдела Тайн, где тот наверняка не один год пылился. На взгляд Роули, он был похож на противоестественный результат соития арифмометра и самогонного аппарата, но оспорить бездушное механическое решение возможным не представлялось.

Два плевка, минута вымученного пыхтенья — и проклятый БАМС тошнило карточкой, где значился пробитый мелкими круглыми дырочками на желтоватом картоне коэффициент. От десятки и до нуля: десять означало плодитесь и размножайтесь; ноль — даже близко не подходи, и знакомиться не пытайся, хотя какое уж тут знакомство, если сплошной надзор. Не то что бы Роули придерживался правила трёх свиданий, но животным тоже себя не считал, и не важно, что об этом думали остальные.

До поры до времени, он всеми правдами и неправдами умудрялся от этой почётной обязанности отвертеться, уходя в многодневные рейды, и не появляясь в штабе неделями, благо Долохов всё понимал. Но до бесконечности бегать было, конечно же, невозможно, и вот, наконец, и он попал в оборот.

При его шести с половиной футах роста и железном здоровье — он даже не простужался толком ни разу — на карточке Роули ждали неизменные девять целых и сколько-то там десятых мордредовой совместимости. С кем угодно. Десять было, наверное, только у Лорда, и то потому, что Руквуд наверняка что-то у себя подкрутил.

«Торфинн Роули, ценнейший волшебный производитель» — было в этом что-то психоделическое, будто его накрыло и догнало похмелье от дедовой настойки на мухоморах. Кто-то его поздравлял, дружески хлопая по плечу, кто-то исходил на дерьмо от зависти. Ему же такого счастья было и даром не надо, но вердикт оспорить было уже нельзя.

Оспорить нельзя, но можно было вполне поменяться. В пределах пары десятых невыразимцы были готовы закрыть глаза, оставив хоть призрак свободы воли, что Роули чаще всего и делал, с готовностью уступая очередь особо ретивым. Конечно же, не за просто так, дураком он не был, во-первых, хорошо, когда у тебя кто-то в долгу, а во-вторых, его бы просто никто не понял, а странности были нынче позволены только избранным. И Роули уступал, меняясь карточками, и стараясь не думать о том, как лет через двадцать одних только Гойлов можно будет собрать в один сводный отряд — главное, чтобы ему самому не пришлось бы его возглавить.

За полгода с начала программы Роули не повезло всего пару раз, и он был вынужден, оставив на посту палочку, постучать в железную дверь, чтобы ему тут же вцепились в глаза или другие важные части тела. Медпомощь потом нужна была и им, и ему — бить женщин он не слишком привык, но силу в такие моменты рассчитать было сложно. С тех пор меры о палочках всё же пересмотрели, но непростительные были строго запрещены.

Этот день выдался таким же безысходным, муторным и тяжёлым, как и все с середины лета. Брали «Поттеровский дозор» по наводке из Уэльса; разнесли в Кардиффе целый дом, а толку практически никакого. Ублюдки словно провалились сквозь землю, пока Роули и его бойцы бултыхались в болоте посреди четвёртого этажа. Потом нужно было отправить раненых в Мунго и дождаться министерских обливиэйторов — одна головная боль. Зла на них не хватало — руки у Роули так и чесались приложить кого-нибудь о серую бетонную стену бункера, а может, и самому побиться об эту стену, но вместо этого ему предстояла пошлая лотерея, которую он не мог пропустить.

На кону сегодня стояло «Нежелательное лицо №2», подружка самого Гарри Поттера.

Эту грязнокровку притащили три дня назад этот блатной фенриров прихвостень, Скабиор, со своими дружками. Наткнулись случайно в лесу, но тут-то зубы и обломали. Девчонку они, конечно, ввосьмером взяли, но дружкам своим она, стерва, дала уйти.

Роули открыл картонную папку и взглянул на колдографию в личном деле: девчонка была лохматая и тощая, как старая матушкина коза Гудрун. Мерлин-заступник и Один наш Всеотец, но какая же она была злая, скалилась почище этого сукина сына Блэка азкабанских времен. Ну хоть зубы у неё были ровные, думал он, вцепится ведь в руку, как бульдог — потом не оттащишь, разве что с куском мяса.

Если у них с Поттером что-то есть — писали что-то такое во время Турнира, — пожалуй, ему жалко парня, такая самое дорогое может и откусить. Роули посмотрел на дату рождения и вздохнул — какой партизан пошёл малахольный… и малолетний. Шестнадцать лет! Семнадцать в сентябре будет... Ей бы книжки читать, да парням на мозги капать, Мерлин, уж лучше б давно уехала, чем по лесам скакать. Авада ведь не самое страшное, что ждёт таких, как она.

— Бамс! — сказал он сложившейся уже в этом зале традиции, когда плюнул на приборное стеклышко невыразимцу, тот вставил его в гнездо и аппарат чахоточно запыхтел.

— Девять и шесть, — Роули снова вздохнул и скривился.

Амикус Кэрроу вопросительно поднял свою карточку, на которой в кои-то веки было пробито девять и сорок пять. Затем девять и пять выпало уже Джагсону. Роули оглянулся. Лестрейндж, извиняясь, развёл руками, ему почему-то всегда выпадало семь, Селвину везло через две-три шестёрки, а больше никого в штабе не было.

Кэрроу и Джагсон, значит, вот вам и две десятые. Настолько скотиной Роули себя не считал — жалко девчонку, эти ведь хорошо, если просто её покалечат. Уж лучше сам, тоскливо подумал он, будет ей хоть что потом вспомнить и с чем сравнить, если это «потом» у неё случиться.

Минут сорока ему должно хватить с головой, и домой он уйдёт тоже вовремя. В конце концов, сейчас только начало пятого, хорошо хоть успел отмыть себя от болотной грязи и рубашку сменил.