Огненноликая (гет)

Эдвард

Я в тысячный раз возвращаюсь к этим неотвязным мыслям, бесконечно прокручиваю в голове все произошедшие за эти месяцы события и не могу понять, почему все так случилось. Корю себя за то, что допустил это. Это моя и только моя вина, мой эгоизм, от которого пострадали столько людей (и не людей тоже). Я полюбил (ну или думал, что полюбил) человеческую девушку, влюбил ее в себя, подверг опасности, из-за меня она жестоко поплатилась своей человеческой жизнью, а могла и вовсе умереть. Но то, что с ней случилось, не намного лучше, а возможно и во сто крат хуже. Лучше бы я не стал ее спасать тогда, после того, как на нее напал этот чертов ищейка Джеймс. Лучше бы она умерла. Но из-за своего эгоистичного желания быть с ней, иметь ее рядом вечно я допустил ее превращение. Белла стала бездушным существом, таким же как я. И я не смог ее уберечь от этого, хотя и старался всеми силами это сделать. И что же я дал ей после того, как она из-за моей беспечности и эгоизма потеряла все: свою жизнь, родителей, друзей, а они потеряли ее? Что же я сделал после того, как по моей вине ей пришлось страдать от потери близких? Я просто разлюбил ее и оказался настолько эгоистичным и черствым, что дал ей это понять. Да, притягательность, которой обладала для меня Белла, будучи человеком, безвозвратно прошла. И это сначала стало для меня шоком, а затем долгое время меня убивало, но я не должен был быть настолько эгоистичным и зацикленным только на своих чувствах, чтобы Белла это почувствовала. А она почувствовала, почувствовала холод в моей душе. Белла всегда была проницательна, а в своей новой ипостаси и вовсе читала меня как открытую книгу. И когда она поняла, что мои чувства к ней остыли, у нас произошел откровенный разговор, я не мог ей больше лгать. И после этого разговора Белла ушла. Она гордая и сильная, она не стала бы меня умолять о любви. Поняв, что все кончено, она ни на мгновение не задержалась. И то, что с ней сейчас творится, это тоже моя вина. Я причинил ей боль, предал ее, растоптал ее любовь, обманул ее ожидания. Я не вправе ее обвинять, не вправе учить ее жизни. Я бы хотел ей хоть чем-то помочь, смягчить ту боль, что причинил, загладить вину. Но как? Помочь я ей не в силах, она и не примет мою помощь теперь, когда мы стали чужими друг другу. И оба одиноки. Но ее одиночество не сравнить с моим, у меня есть семья, а она потеряла сразу две семьи, теперь она всех нас считает чужими. И еще ее поруганные чувства и боль от моего предательства. Меня гложет лишь чувство вины и разочарование, а ее — обида, боль, гнев и одиночество.

Из этих печальных размышлений меня вывел звонок, это был Карлайл. Он переживал за меня и за Беллу. За нее сейчас переживали мы все. После нашего разрыва Белла, как и я когда-то, сорвалась и перестала придерживаться нашего «вегетарианства». Хотя в отличие от меня Белла была еще новорожденной, но у нее был прекрасный самоконтроль, поэтому ее срыв не был связан с ее вампирской «юностью», а лишь с гневом и отчаянием. Она ушла и стала жить одна. По нашим сведениям, она жила в Портленде, и криминальная статистика в этом городе в последние месяцы стала резко ухудшаться. Ходили слухи, что в городе орудует маньяк. Но мы-то прекрасно знали, кто этот маньяк. Погибали в основном молодые девушки, и полиция города сбилась с ног, пытаясь найти этого новоявленного джека-потрошителя.

— Эдвард, привет, как ты, сынок? — послышался в трубке обеспокоенный голос отца.

Я уже два дня не появлялся дома, и родители беспокоились о моем душевном состоянии. Конечно, родным пришлось очень нелегко. Они разрывались между чувствами ко мне и к Белле, ведь они полюбили ее всей душой и уже считали членом семьи. Отец и мать не винили меня в нашем с Беллой разрыве, понимали, что я и без того сам себя виню в этом, и не желали еще больше добавлять мне страданий. Кроме того, Карлайл считал, что чувства, которые испытывают вампиры, не поддаются анализу, они либо есть, либо их нет. Считается, что эти чувства очень сильные и постоянные. Но это был единственный случай на его памяти, когда чувства вампира так резко изменились. Отец предполагал, что это связано с тем, что та, которую я считал своей половинкой, переродилась и стала другой. Возможно, то сильное чувство, что я принял за любовь, подпитывалось лишь восхитительным для меня ароматом крови девушки и моей всепоглощающей жаждой. Похоже, чувства вампира к человеку так же хрупки, как и сам человек.

Я не захотел еще больше расстраивать отца и пообещал быть сегодня дома.

— Эсми будет рада, сынок, — с теплотой в голосе сказал он.

Я знал, что дома не все будут рады меня видеть. Элис тяжело переживала потерю подруги, которую уже считала сестрой, и хоть и дулась на меня, но понимала, что сама немало поспособствовала нашему с Беллой сближению, и поэтому в душе испытывала схожее с моим чувство вины за случившееся. Но видеть меня ей было не особо приятно. А еще ее мучили видения будущего Беллы, в которое она то и дело пыталась заглянуть. Но это неизменно были лишь жестокие сцены охоты и выбранные Беллой жертвы. От этих жутких видений Элис потом долго ходила сама не своя, что в свою очередь очень беспокоило Джаспера, он ее такой раньше никогда не видел.

Но вот кто действительно меня открыто винил и почти ненавидел, так это Розали. Раньше она не слишком жаловала Беллу и не понимала желания той поскорее стать вампиром, но теперь Роуз, словно себя саму, жалела девушку и винила меня в ее участи, той участи, которая когда-то постигла и ее.

А вот братья от меня не отступились и как могли поддерживали, в особенности Джаспер, хотя я этого и не заслуживал. Будучи эмпатом, он прекрасно понимал, что творится в моей душе, как, впрочем, и в душе Беллы, когда она уходила от нас, и поэтому выказывал лишь глубокое сочувствие к нам обоим. Ну а наш весельчак по натуре Эммет не мог долго пребывать в атмосфере подавленности и печали, в которой мы теперь частенько пребывали, и поэтому то и дело старался отвлечь нас своими шутками и безобидными подколками.

Что ж, домой так домой. Я бежал по лесу, пытаясь отвлечься от тяжелых дум, и тут, уже приближаясь к дому, вдруг увидел Беллу глазами Элис.

----

Mea culpa (лат.) — Моя вина.